My dearest man

***

Мой голос предательски дрогнул, хотя я изо всех сил старался показаться спокойным. — Ты не можешь мне помешать. Ты же знаешь, что я жду тебя в любое время дня и ночи! Давай куртку! Я помог снять ему куртку, с которой скатились капли дождя, и повесил ее на вешалку. Он снял ботинки и носки. Снял носки и выпрямился передо мной, улыбаясь. Дыхание мое сбилось окончательно. Он подошел ко мне, в глазах невозможная нежность. Взял мой затылок двумя руками, и я почувствовал слабость в ногах, мои ноги почти подкосились. — Я думал о тебе… Скучал. Стою на сцене, руки играют свою партию. А мысли все о тебе… Странно, да? И я решил… заехать к тебе… хоть не надолго… — Почему странно? — Я потерял концентрацию… Выпал из реальности. Со мной никогда такого не было! Хорошо, что руки у меня действуют отдельно от головы… И есть мышечная память… Я чувствую его горячее дыхание на лице, шее, с моих губ слетает тихий стон. А он целует меня. Целует жадно, властно, страстно… Губы его твердые, пьянящие, настойчивые. Спускается на шею, чувствую прикосновение губ от яремной впадины и до мочки уха, щекочет ухо горячим дыханием. В моей груди происходит аритмия, тахикардия и еще черт знает что, меня накрывает с головой волна, в груди не хватает воздуха, и я чувствую, что больше не выплыву… Точно, как в детстве, когда мы на спор ныряли, кто дольше сможет пробыть под водой. Когда уже совсем становилось невмоготу, мы выплывали, чтобы вдохнуть воздух. Сейчас у меня подобное ощущение. Его слишком долго не было рядом. Я отрываюсь от его губ, выплываю, вдыхаю полной грудью и говорю: — Ты… Ты надолго приехал? — На несколько дней. Он не останавливается. Губы продолжают блуждать по моей шее. Бедрами он прижался к моим бедрам, и я чувствую в его джинсах тугой стояк. У меня он уже давно! Это ощущение я не берусь описывать. Мне кажется, что меня сейчас разорвет на тысячу осколков! Больше всего я боялся конфуза, как в Пенсаколе. Я беру в руки его затылок, смотрю в его глаза. Они засасывают, манят, в полумраке помещения кажутся бездонные, и сейчас трудно казать, какого они цвета. Это было опрометчивое решение… Предохранители плавятся один за другим. — У тебя перерыв в туре? — Да… Я прилетел из Мюнхена сегодня вечером, и сразу к тебе. Даже домой не заехал! — Где твои вещи? — Они остались в Мюнхене, попросил ребят, чтобы их отвезли в Париж. Со мной только документы и кошелек… — А что ты сказал жене? Ты ей хотя бы позвонил? — Не позвонил… Она не знает, что я в Лондоне. Весь этот рассказ перемешивается поцелуями. Он и не думает останавливаться. Я все же останавливаю его ладонью своей руки, и беру его за руку. — Давай поднимемся наверх. Не будем же мы здесь всю ночь торчать! — Не будем… Торчать в кровати меня устроит больше. У тебя какая? — Тебе понравится, — говорю я и веду его за собой за руку наверх. Слышен шелест наших босых ног по лестнице. Я сжимаю его руку. Рука теплая, податливая. Мы заходим в комнату. Дождь уже закончился, и в окно заглядывает круглая луна, освещает своим бледным цветом обстановку. Огонь в камине почти догорел, и я думаю о том, что нужно подбросить туда дров. Кровать у меня стоит около стены, свет из окон на нее не попадает. Она широкая и удобная, на ней смело может лечь 3, а то и 4 человека. Такие кровати называются «траходромами». В моей комнате минимум мебели, и она очень уютная. — Ну, как? — спрашиваю я. — Подходит, — говорит Слик. — Замечательно. Я подброшу дров в камин, ок? Говорю это, чтобы отвлечься, чтобы собрать мысли в кучу, потому что если он сейчас до меня дотронется. Будет взрыв. А мне очень не хотелось этого, показаться перед ним пятнадцатилетним подростком, который не может контролировать себя. Но как, черт возьми, контролировать? Он спрашивает: — А где у тебя душ? Я с дороги, хочу помыться. Что же, вполне реальное желание. И очень вовремя. Я показал ему вход в ванную, а сам занялся дровами. В процессе перемешивания в камине кочергой внезапно вспомнил, что там нет чистого полотенца и презервативов. Я нашел в шкафу маленький квадратик и чистое полотенце и зашёл в ванную. Слик уже снял рубашку и джинсы и стоял в одних трусах. Я отложил полотенце с презервативом на стиральную машину, и залюбовался его телом. Удлиненная талия, в меру широкие плечи, полоска светлых волос в ложбинке на груди, сильные руки, на которых прочитывались самые мелкие мышцы, перепутанные венами, узкие поджарые бедра, длинные ноги, аристократически стройные лодыжки и изящные аккуратные ступни. От его облика веяло беззащитностью и в то же время скрытой мужской силой. В одно мгновение я даже засомневался, реальность ли это, настолько эфемерным казался его облик в электрическом свете лампы. Чтобы удостовериться в этом, провел кончиками пальцев в ложбинке на груди. Убедился, что призрак вполне себе тяжело дышит по-человечески, проник обеими ладонями под широкую резинку трусов, провел по его бедрам и сдёрнул их вниз. Он стоял передо мной, опустив руки вдоль тела, позволив мне делать с ним все, что я захочу. Моему взору открылся великолепный стояк. Изучив уже немного его тело, я знал, что бедра у него это зона повышенной чувствительности. Он очень заводился от этих прикосновений. Я провел ладонями по ягодицам и обратно по бёдрам к гладкой, депилированной коже низа живота, затем по животу вверх, по груди и снова вниз. Я сознательно избежал погладить «там», чтобы самому не кончить раньше времени и подольше насладиться моментом. Его это дико заводило, он тяжело дышал, кусая губы. И сам он долго не выдержал. Рывком расстегнул мои джинсы, сорвал их вниз вместе с трусами, прижал мои бедра к себе, и провел по моему стволу одними кончиками пальцев, вверх, провел пальцем по уздечке и вниз, как Дэвид по стойке микрофона. У меня перед глазами вспыхнули искры, и я кончил прямо ему на живот, и еще немного он поймал в свою ладонь. — Бл.дь… Снова, — тяжело выдохнул я. — Ничего страшного, — сказал Слик. Он стер с живота мою жидкость и растер ее в ладони. — Мы же пришли сюда помыться? Вот и помоемся. Он открыл воду и встал под широкие струи воды. Я освободился от одежды, которая валялась в моих ногах, и залез к нему. — Что же ты делаешь? Изверг! — Принимаю душ, а что, — ответил он со своей невозможной улыбкой. — Хочешь, потру и тебе спину? Он взял средство для душа, налил на свою ладонь, и стал растирать по моему телу, по плечам, груди, скользя по соскам намыленными пальцами. Я схватил его руки, задержал немного на своей груди, но он скользит дальше — по животу, по ягодицам и спине, пропуская между кончиков пальцев каждую малейшую мышцу. Щёлкнула банка смазки. Нужно ли говорить, что после такой «артподготовки» я снова был «готов»? Очень быстро… Вдоль позвоночника пробегает электрический ток. В воздухе зависла паро-водная смесь, пар клубится около лампы. Мое тело совершенно расслаблено, а мысли уплывают. Одна рука сзади скользит по внутренней поверхности бедра, по промежности, вторая слегка надавливает на поясницу, прогибая ее, но я и так уже полностью подчинился ему! Никаких сил нет на сопротивление! И желания сопротивляться тоже. — Хороший я ученик? — шепчет мне сзади в ухо этот изверг. — Хочешь меня? Хочешь… — Хочу, бл.дь! — хриплю я. — Давай быстрее! Ты хочешь, чтобы я умолял тебя? Так я умоляю! Он хороший ученик. Перфекционист! Красиво разложил меня по стенке душевой, я только хватаю воздух, как рыба, выброшенная на берег, дышу коротко, рывками, сердце бешено колотится в ребра, а я в стеклянную стенку душевой кабины. Он действует очень аккуратно, стараясь не причинить мне боль. Но я уже максимально расслаблен и легко принимаю его. Второй оргазм еще ярче, сильнее первого, и если бы не его сильные руки, подхватившие меня, я бы так и растекся на молекулы. — Стоишь? — Стою… — Наверное, достаточно для первого раза. Нужно отдохнуть. Я не возражаю. Сил двигаться совершенно нет. Медленно отлипаю от стенки кабины. Он закрывает воду, стаскивает использованный презерватив, вытирается сам, помогает вытереться мне, мы выходим из ванной. Меня шатает. — Что с тобой? Тебе плохо? — спрашивает он. На всякий случай держит меня под локоть. Я мотаю головой: — Мне хорошо… Так хорошо мне никогда не было! В комнате я заползаю в постель под одеяло. Он заботливо укрывает меня. — Подожди, я сейчас… Нельзя оставлять там такой бардак, кучу воды налили везде. Нужно убраться! Я хотел сказать, что к черту этот бардак, завтра уберемся, лучше иди ко мне, но язык не слушается. Глаза сами закрываются. Он отлучился на несколько минут, потом пришел и заполз ко мне под одеяло, улегся мне на грудь, второй рукой обхватил мою талию. Он любил там засыпать, слушая мое сердце, и говорил, что звук человеческого сердцебиения самый совершенный на Земле. Оно до сих пор билось резко, тяжело, я отчетливо чувствовал каждый удар. Слик под его убаюкивающий ритм уснул раньше, а я запустил руку в его волосы, как бы прижимая голову к своей груди, и тоже очень скоро и крепко уснул.

***

Я не знаю, сколько мы проспали. Такое впечатление, что целые сутки. Я проснулся первый и по положению солнечных пятен на стенах и полу понял, что время уже перевалило за вторую половину дня. Алан уже лежал на подушке, уткнувшись носом в мое плечо, но все равно не выпустил меня из своих объятий. Я провел своей рукой по его руке, прочувствовал каждую жилку на ней, поцеловал его ладонь, осторожно, чтобы не разбудить его, переложил его руку на подушку, а сам выбрался из-под одеяла. Минуту посмотрел на свое счастье. Вот он так близко, в моей постели, это точно не было сном! Он переворачивается на спину, закидывает голову за руку, улыбается одними кончиками губ. Ресницы его вздрагивают. Интересно, что ему снится? Полюбовавшись на него вволю, натянул трусы и джинсы и пошел в ванную. Алан убрал следы наших любовных утех, но свои вещи так и оставил на стиральной машине. Я забрал их и понял, что они, должно быть, упали в мокрое место, а он, когда их поднимал, не заметил этого и не просушил. На джинсах и трусах были сырые пятна, и я решил их постирать. Затем пошел на кухню. Никакой нормальной еды, конечно, дома не было. Я решил выскочить в магазин, пополнить запасы. Закончился кофе и я еще решил купить красного вина, любимую марку моего Алана. Когда я хотел спуститься вниз, в дверном проеме нашей спальни я увидел его, собственной персоной. Он улыбался. Вокруг бедер было намотано полотенце. — Доброе утро, — сказал Слик. — Я искал свою одежду, но увидел, что она в стиральной машине. Я подошел почти вплотную к нему. — Во-первых, уже почти добрый вечер, — сказал я, положив руку ему на грудь, которую он сейчас же поймал в свою ладонь. — Ты на часы смотрел? А во-вторых, зачем тебе эта тряпка на бедрах и одежда? Что ты там пытаешься от меня скрыть, чего я еще не видел? Я провел рукой по тонкой ткани. Его организм (в частности, некоторый орган) живо отреагировал на мое прикосновение. — Вот этого и боюсь… Что буду всегда так ходить. А ты куда собрался? Сколько времени, черт возьми? Я совершенно потерялся во времени и пространстве… — Уже почти пять. Я в магазин хочу выскочить купить что-то нам поесть. Чего бы тебе хотелось? Я еще хочу купить вина. — Возьми мне фиш энд чипс, пожалуйста. — Боже мой, только не эту гадость, — закатываю я глаза. — Ты испортишь этой дрянью желудок, кишечник, и все остальное! — Ну, пожалуйста! — уговаривает он. — Я так мечтал об этой гадости еще с Японии! Если не купишь, сбегу от тебя сам за ними, и прямо в таком виде! — Ну, ладно, возьму. А то простудишься, или поклонники разберут на запчасти, особенно если ты будешь разгуливать по улице, в чем мать родила. А я этого не допущу, потому что все твои запчасти принадлежат мне! Ради этого я даже буду есть эту дрянь с тобой за компанию! Потому что люблю тебя. Боже мой, как же я уверенно говорю ему эти слова! Как вспомню, как я мучился… А теперь я думаю, каким же идиотом я был. Я был готов их повторить еще миллион раз! Я целую его и говорю: — Я пошел! Не скучай, скоро вернусь. — Милко… — откликнул он меня. — М? — Я вчера тебе не сказал… Думал, ты спишь. Спасибо за минуты счастья! Как, как он одной только фразой может перевернуть мне душу? Я сглатываю комок в горле. — Я готов тебе дарить их вечно! Я пошёл… В магазине напротив я купил нормальный кофе для кофемашины, сигареты и бутылку вина, которую любовно упаковали в бумажный пакет, а еще сыр и фрукты. Затем настал черед «гадости», которую я купил в ближайшем ресторане фаст-фуда. Потом вспомнил, что у меня только одна бритва и зубная щетка и кончается пена для бритья. Я зашел еще за этим, где также пополнил запасы презервативов. И еще массажное масло. Дома Алан достал уже свои вещи из машины и развесил сушиться. Он разгуливал в моем махровом халате. — Прохладно стало, — прокомментировал он свой наряд. — Камин погас, хотел как раз закинуть туда дрова. — Носи на здоровье, — сказал я и поставил с покупками на стол. — Сейчас закинем. Он сразу же залез туда и начал доставать покупки. — Так, кофе, сигареты, презики, это все понятно. А это зачем? — вертел он в руках массажное масло. — Не волнуйся, это не причинит тебе боль, — сказал я. — Ого, звучит как-то… двусмысленно. — Могу прямо сейчас пустить это в дело. Я умею делать массаж. Когда я работал в отеле, у нас был массажист-азиат, он меня научил. — Давай! — с готовностью согласился он. — Хорошо. Тогда снимай халат и ложись на живот! Девочки мои, у меня появился шанс отыграться за вчерашнее. Массаж спины он вытерпел нормально. Потом, когда я перевернул его на спину, начал массировать грудь, плечи, руки, то вызвал у него эрекцию, а когда дело дошло до живота, бедер, паха… Я знал места, которые нужно продавливать особенно хорошо, и обычно у всех (здоровых) мужчин такой массаж заканчивался одинаково. Он стонал и просил прекратить это, руки сжимали простынь до белых костяшек пальцев. — Изверг! Ты прикончить меня решил? — Ха, теперь я уже изверг? Терпи! Терпел он недолго. В ход пошло полотенце, которое я приготовил для этого случая. Я медленно вытер ему живот, хотя сам уже был возбужден не меньше. — Бл.дь, Милко, где ты такому научился? Это натуральная пытка! Ааа, как же хорошо! — простонал он. — Мы еще не закончили, — изрек я. Сладкая пытка вскоре продолжилась, и фиш энд чипс мы уже поедали давно остывшими. У камина, в котором плясал огонь, и его отблеск отражался на противоположной стене и наших лицах. Капли дождя снова стучали в окно. Моя голова лежит на его плече, левая рука переплетена с пальцами его правой руки, перед нами столик с вином и фруктами. — Знаешь, Милко, — говорит Алан. — Признаюсь тебе честно, до встречи с тобой я никогда не думал, что смогу спать с мужчинами. Да, я говорил тебе, что я лоялен к геям, считал (и считаю) это нормальным. Более того, я работал с Фладом и получал от него недвусмысленные предложения. — От Флада? — напрягся я. — Ну да. — А ты что? — Я сказал ему, что, несмотря на то, что мы с ним хорошо понимаем друг друга в работе, спать вместе мы не будем. — И как он отреагировал? — Он все понял, и больше не приставал. Кроме того, когда он встретил тебя, у него аж слюна катилась. Я сказал, чтобы не портил тебе жизнь. Ты, мол, его поматросишь и бросишь, а парню с этим жить. Он мне сказал, отвали, Слик, этот парень сам меня хочет, аж пищит. Я фыркнул. — Знаешь, я где-то даже благодарен Фладу. Можно сказать, что наш перепихон в Дании был ошибкой, но все-таки он научил меня кое-чему. Если бы мы с тобой оба были «девственниками», нам бы пришлось тяжело. Нет, я уверен, что мы бы справились, но все же… — Так что, Флад твой первый мужчина? — Да. — Боюсь спросить, понравилось ли тебе? — Если это для тебя так важно, то нет. Хотя, Флад научил чувствовать свое тело, рассказал о смазке, предохранении и других нюансах. Он обращался со мной… Бережно. За это я ему благодарен. Но Флад — не мой мужчина. Мой мужчина — ты. Скажи, ты теперь чувствуешь себя ущербным? Из-за меня. — Я чувствую себя счастливым! Возможно, даже впервые в жизни. С тобой я чувствую себя самим собой, такой, какой я есть на самом деле. Мне не нужно тебе что-то доказывать, ты воспринимаешь меня таким, какой я есть! Сильным, или слабым, бухим, больным — все равно каким! Тебе все равно, успешный ли я музыкант или бомж с улицы! — Ну, с бомжом, конечно, ты перебрал! А все остальное чистая правда! Я и Флетчеру так сказал… Что готов умереть за тебя. — Да, Флетчер хвалился недавно, что заключил с тобой договор на твою коллекцию. Это правда? — Правда. Но коллекции еще нет. Нет даже эскизов! Я договор этот толком не прочитал, он наседал на меня, чтобы я подписал его. Я был вынужден его подписать, иначе меня ждала бы депортация, потому что контракт с MUTE и Антоном закончился. — А что там, в том договоре? — Ничего особенного. Просто я должен регулярно ему предоставлять отчеты о проделанной работе. А за неисполнение сроков он меня решил обложить штрафами. — Можно, я взгляну на этот договор? — Да, он в мастерской. Внизу. Я поставил свой бокал на столик и пошел вниз за договором. Открыл мастерскую, нашел договор и принес ему. Он пробежал его глазами. — Ничего особенного, типовой договор. Десять процентов — не много ли он хочет? Мне кажется, это будет большая сумма. Хватило бы с него двух процентов, учитывая его работу. Вот вечно ему где-то бы примазаться на шару… И в группе вечно шароебится, и здесь. Уверен, что и агентство свое он создал «под тебя». — Зачем ему это нужно? — удивился я. — Он понял, что на тебе можно заработать. — На мне? Боже мой, показ запланирован на конец года, а у меня ни одного эскиза! — Почему? — Вдохновения не было. — Почему? — Потому что тебя не было рядом… Ни звонка, ничего! Я уже подумал, что ты решил бросить меня! — Понятно… Прости. Я не подумал об этом! Простишь меня? Он целует меня. — Конечно! Ты уже прощен. — Я постараюсь появляться почаще. Тур заканчивается, будет год перерыва. Я буду в Лондоне работать с Дагласом, помнишь, я вас знакомил? Он работает в группе Nitzer Ebb. Я вспомнил этого типа с кудрявой прической, который отирался около Алана на вечеринках в Штатах и снова почувствовал укол ревности. Его группа работала в этом туре у Депешей «на разогреве». — Отдыхать ты не умеешь? Совсем? — чуть раздраженно сказал я. — Ты чего, Милко? Он почувствовал это мое раздражение в голосе. — Не знаю! Он меня раздражает, твой Даглас! Алан обнимает меня. — Господи, ты ревнуешь, что ли? — Да! Я ревную тебя, к этому типу, и к твоей жене! Я с ума схожу от ревности! И не могу работать из-за этого! Скажи мне, почему ты не разведешься с женой? Девочки, я знаю, что был полным идиотом, что ляпнул это! Я рисковал испортить это свидание, он мог бы уйти, и правильно бы сделал! Но, моя идиотская натура — вываливать на людей то, что я думаю, оказалась сильнее меня! Он не обиделся и не ушел. Лишь крепче обнял меня. — Я не развожусь, потому что хочу иметь детей! Своих детей. Я посмотрел на него в изумлении. — Что? — То, что слышал. Мы живем вместе уже много лет, но общих детей так и нет. Я не знаю, в чем причина. Я проходил обследование, тайком от жены. Врач сказал, что все в порядке, и дети обязательно будут. Но годы идут, а детей все нет! Джери все списывает на мой образ жизни, на вечный стресс, на все, что угодно, говорит, что хватит нам Джейсона, и чтобы я успокоился… Она сама не слишком парится, н о я до сих пор это не могу принять. — Кто это Джери и Джейсон? — Это моя жена и пасынок. Сын Джери от первого брака. — Я не знал этого… Прости меня! — Тебе не за что извиняться. Расскажи мне лучше, как съездил к Флетчу. Он жарил тебе свой ростбиф? — О, да! Это что-то потрясающее! — В этом он мастер! Если бы не его вечная депрессия, пожарил бы его в Дании. — Еще он сказал, что ты всегда перегибаешь палку… И вся группа держится только благодаря ему! Алан стискивает зубы. — Перегибаю палку, значит? А этот деятель не рассказал тебе случайно, как я набил ему морду? — Нет! — изумился я. — Набил морду? За что? — У Дэйва пропадал голос во время концерта. И этот придурок сказал, что лучше бы он совсем ушел со сцены, а все песни мог бы спеть Мартин! И зрители бы ничего не заметили. Я не выдержал, и… Я потом извинился перед ним, но... Я мог бы принять такого рода критику от человека, который хоть как-то разбирается в музыке. Но это не в случае с Флетчером… — Как? — удивился я. — Флетч не разбирается в музыке? — Скажу тебе так. Если бы на концерте исчезло электричество, полностью… Мы бы с Мартином и Дэйвом отыграли весь концерт на двух акустических гитарах. А Флетчеру бы там нечего было бы делать. У него иногда даже синтезатор не включен… — Он сказал, что он ведет финансы группы. — Это правда. Финансы, это как раз его тема! С другой стороны, кричать на каждом шагу, что он великий музыкант, заниматься бухгалтерией и получать гонорар, наравне с Дэйвом… Я считаю, это несправедливо! Слушай, Милко, давай покурим и спать пойдем. У меня что-то голова разболелась! Тем более, время уже позднее. Я посмотрел на часы. Время перевалило за два часа ночи. — Когда ты уезжаешь? — Послезавтра. Завтра у нас будет еще один день… — Здесь в доме нельзя курить. Нужно идти на улицу. — Ладно. Тогда без курева! Мы убираем грязную посуду в раковину, и идем в спальню. В постели он обнимает меня. — Как жаль, — говорю я, — что не смогу тебе родить ребенка! Он улыбается с закрытыми глазами. — Ты можешь что-то другое. Например, пообещать мне, что начнешь работать над коллекцией! — Я начну, Алан, обещаю! Можно, я посплю сегодня на твоей груди? — Конечно! Устраивайся поудобнее! Он вытягивает руки вдоль тела, подставляя мне свою грудь. Я устраиваюсь на ней. Он обнимает меня. Его сердце бьется ровно и размеренно. И я надеюсь, что буду слышать его очень часто!