Обыкновенная история

Никита проснулся сразу, как только затрезвонил будильник Вадима, и помешал ему поставить пятиминутную паузу. — Ради чего мы вчера не повторили? — прошептал он, целуя Вадима в висок. — Ради того, чтобы ты смог нормально проснуться. Вот и просыпайся. Все еще сонные, они приняли душ, позавтракали, а как следует взбодрились лишь выйдя на маленький балкон: Никита составил компанию Вадиму, пока тот курил. — Иначе так и буду сонной мухой, — пояснил он, зябко кутаясь в накинутую на футболку куртку. — А у меня тоже насыщенный день. Ты опять допоздна? — Нет, сегодня не планирую задерживаться. Проводим наших москвичей — и спокойно доработаем. Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах, думал Вадим позже, когда спокойно доработать не получилось. Рома прибыл в офис один спозаранку, почти сразу после Вадима; в ответ на вопросительный взгляд он возбужденно затараторил: — Я коллегам написал, что пораньше поеду, они в курсе. А так я просто хотел вам рассказать: представляете, у меня получилось выяснить, откуда Тоха так вовремя появлялся. Он тоже рано вставал и шел завтракать в кафе напротив, занимая место у окна, откуда виден фасад нашего отель. Вы правду сказали: «мамкин шпион», — Рома весело рассмеялся, тряхнув волосами; челка разлетелась, обнажив пожелтевший синяк. — Но это он удачно придумал, надо отдать ему должное. Я уж и так гадал, и эдак, откуда он только появляется; а оно вот что… Он умолк, глядя на Вадима; тот молчал, не понимая, какой реакции от него ожидают. Не дождавшись ответа, Рома пожал плечами и подул на кофе, и без того остывающий в нетронутой чашке. — Он сказал, что дарит мне свою машину, — черные и крашеные пряди свисали над столом, пока их обладатель разглядывал пенку капучино, — я сам в шоке. — Помирились? — осторожно поинтересовался Вадим. — Не знаю, — Рома взглянул на него исподлобья, — говорю же, что в шоке. Я уже спать собирался вчера после театра, как он мне позвонил, попросил выглянуть на крылечко — ну и сказал все это и много чего еще. Говорит, что, когда вернемся, я сразу могу ее забрать. — Вам сейчас только машину водить… Да и как, если отец забрал у вас удостоверение? — Кто у меня ночью в области у черта на куличках будет права проверять, — махнул рукой Рома, — ну, а в городе… И я вообще не про это! Вы видели его машину? Ей сто лет в обед, хоть Тоха ее и прокачал до восьмидесятого уровня. А его семья не такая уж богатая, новую тачку покупать ему точно не станут. Понимаете? Вадим понимал. Понимал то, что этот Тоха ради увлечения Ромы готов расстаться с самым дорогим своим имуществом; что это был максимально красивый жест, на который только способно воображение двадцатилетнего сопляка; что он сам наподдал бы этому идиоту, предлагающему своему бывшему или не бывшему в подарок машину после того, как этот бывший или не бывший разбил свое собственное авто в ДТП и чуть не разбился сам. Может, и хорошо, что самого Вадима в юности минули такие бурные страсти. Может, потому он и дожил до своего возраста. — Вероятно. Только я бы на вашем месте не принимал его предложение. — Почему? — ох и сверкают эти глазищи… Очи черные, очи страстные. — Потому что пока вам не стоит садиться за руль. Тут я полностью согласен с Львом Владимировичем. Для начала попробуйте осмыслить происшествие, прежде чем снова лезть на рожон. — Вот оно как, — Рома завел волосы за ухо, сверкая сережкой. — Значит, вы совсем-совсем не против, если мы будем вместе? Ни капельки не ревнуете? — С чего бы? Дело ваше. Сами решайте, нравится ли вам этот парень настолько, чтобы продолжать. У них обоих достаточно эмоциональных ресурсов и кровь их достаточно горяча, чтобы не сдуться под обоюдным натиском темпераментов. Пусть играют дальше вдвоем, если хотят того; пусть треплют друг другу нервы, делают подарки, гоняют по ночам, трахаются в машине, да что угодно… Только, ради всего святого, оставили бы его в покое. Он уже едва вывозит. Рома смерил его долгим нечитаемым взглядом, будто что-то обдумывая; нехорошо, решил Вадим: идеи Ромы, что спонтанные, что спланированные, вызывали беспокойство. И беспокойство вполне обоснованное. — Знаете что, — он поднялся, оправляя пиджак — уже другой, с серебристым отливом, — Вадим Станиславович, поцелуйте меня. — Что? — с этим парнем ко всему можно быть готовым — и все же опешить. — Поцелуйте, — повторил Рома, будто бы вопрос Вадима был связан с акустическими проблемами. Подойдя ближе, он положил руки ему на плечи и выжидающе посмотрел в глаза. — Если поцелуете, я кое-что пойму. Наверное. — Ни черта ты не поймешь, — Вадим почти со злостью оттолкнул его, схватив за плечи; запах Ромы, такой близкий и бьющий по мозгам, одновременно обольщал и раздражал. — Раз до сих пор не понял, хоть я тебе повторял, как попугай. Избавь меня от своих экспериментов. Если я тебе нужен для того, чтобы разобраться в себе и своих отношениях с мужиками — вынужден разочаровать. Могу помочь разобраться с работой — и на этом всё. Рома молчал, хлопая ресницами и, верно, не ожидая от Вадима таких эмоций. — Ваша с Тохой связь касается только вас двоих, — чуть спокойнее добавил он, выдерживая Ромин взгляд, — и решения должны принимать вы сами. Без моей помощи. Особенно если помощь… вот такая. Отступив на шаг и отпустив Рому, Вадим вдохнул и медленно выдохнул, восстанавливая нормальное сердцебиение. — И, Рома, я уже говорил, что у меня есть парень. Извини, что напоминаю о таком, но ведь когда у тебя был любимый человек, ты ему не изменял… Я тоже не хочу, Рома. Попробуй хоть на минуту поставить себя на мое место. Громко сглотнув, Рома нащупал ногой офисное кресло и бухнулся в него, не отводя глаз от Вадима. — Я не думаю, что тебе нужно самоутверждаться за чей-то счет, — Вадим уселся на стол напротив, сложив руки на груди, — ты сам знаешь, что очень привлекателен. А еще ты сообразительный, старательный, финансово не обделенный, так что имеешь шанс добиться успеха в любом деле, которое задумаешь, будь то работа или личная жизнь. У тебя в руках все козыри, Рома. Используй их как надо. Тут впору бы гордиться собой — в кои-то веки лишил этого парня дара речи! — но гордости Вадим не испытывал. Утро только начиналось — а он уже устал. — Не завтракал, наверное? Пойдем на кухню, хотя бы печенье погрызешь. Рома послушно направился за ним, по-прежнему не произнося ни слова. И только когда они уселись за кухонный стол и Вадим подвинул к нему печенья, он пробормотал: — Вы вроде все так четко разложили — а у меня в голове теперь еще большая каша. — Ты и не такую кашу расхлебывал. И не такую придется расхлебывать в будущем. Справишься, не дурак. Только… — Вадим поколебался, — с гонками реально поосторожнее. Оно того не стоит. Что «оно» и чего не стоит, Вадим не уточнил, полагаясь на сообразительность Ромы — а тот рассеянно кивнул и принялся хрустеть печеньями. Тот спрятал улыбку в чашке кофе: вот ведь загрузил парня… Ничего, ему полезно. И Вадиму полезно. Даже больше, чем Роме. Когда приехали сотрудники Вадима, а следом подтянулись и коллеги Ромы, они вдвоем уже вовсю разбирались с рекламными материалами. Абрамов-старший размахнулся, с удовольствием заметил Вадим; вот это поддержка на старте. Так бы всегда. Москвичи позволили себе сокращенный рабочий день, планируя выехать из офиса во второй половине дня, вернуться в отель, поесть, отдохнуть и неспешно собраться в аэропорт. На этот раз Вадим остался довольным прощанием: утренний разговор не должен создать впечатление «позорного бегства» ни у кого из них. Если до этого утра и оставались пропущенные точки над какими-нибудь буквами — он расставил их тщательно, кажется, умудрившись достучаться до упрямого красавчика. Послав мысленный привет Тохе, который, как вынужден был признать Вадим, все же сыграл свою важную роль, он крепко пожал руку Абрамову-младшему и пожелал ему удачи. Искренне пожелал. Пусть улаживает свои домашние и личные дела, наводит порядок в голове и продолжает усердно работать; усердная работа, как правильно сказал Ярослав, ставит мозги на место. А в его собственном мире всё устаканится, когда перед глазами не будет маячить этот чертенок, отчаянно с ним флиртуя. Противиться его чарам все-таки можно. Но Вадим — как и любой нормальный человек — предпочитал идти по жизни «благодаря», а не «вопреки». Они с Ярославом так увлеклись обсуждением, что даже пропустили обычное время обеда, решив поесть попозже; на перерыв ушли все сотрудники, кроме них двоих, в том числе и Арина. Оставшись наедине с Ярославом, Вадим позволил себе громко вздохнуть с облегчением: отпустило. Развалившись в кресле, он демонстративно ослабил галстук. — Гора с плеч? — поинтересовался Ярослав, усаживаясь напротив. — Гора… Как минимум горная цепь. Заметно было? — Ты хорошо держался. Не знай я обо всем, так и не догадался бы, что ты дергаешься. В целом, они молодцы, в том числе и Абрамов-младший: эти двое свое дело знают, а он быстро учится. — Надеюсь, так оно дальше и будет. Пусть учится, работает… только меня не трогает. — Тебя он как раз будет трогать и как раз по работе. Но ты это переживешь, не так ли? — Уж постараюсь. Если я все остальное пережил и крыша не поехала… — Я волновался за тебя, Стасикович. И когда он только приехал, и когда увидел вас в отеле, и сегодня утром, застав вас наедине… Вы же не?.. — Нет-нет, — замотал головой Вадим, — Григорьич, могу торжественно поклясться, что я больше с ним не спал. Ни разу. Ничего между нами не произошло — а что было в Москве, то осталось в Москве. Хотя, знаешь, он пытался. — Ты выдержал атаку? — хмыкнул Ярослав. — А то помню я твою столичную драму. — На сей раз выдержал. Такого больше не случится, — сам себе пообещал Вадим, и коллега удовлетворенно кивнул: — Славно. Хватило с меня Москвы… Ладно, Стасикович, давай перекусим; не привык я обед пропускать. Да и тебе не помешает съесть горячего супчика и успокоить нервы. — Никаких нервов, — Вадим решительно поднялся с места, — всё в полном порядке. Всё было далеко от порядка, тем более полного. Потому что когда Вадим толкнул дверь, в приемной — тихо, как мыши, — стояли Арина и Никита, глядя на него широко раскрытыми глазами. Вадим застыл на месте в проеме, так что Ярослав почти врезался в него на ходу. Она же на обед ушла, мелькнула глупая мысль. Вторая глупая мысль вопрошала о том, что здесь делает Никита. Третья уже и не вопрошала. Ясное дело, слышали. Потому что он идиот, потому что черт дернул их с Ярославом обсуждать личные вопросы на рабочем месте, потому что… какая разница почему. Теперь точно никакой. Способность здраво размышлять атрофировалась моментально; извилины мозга сплелись Гордиевым узлом, который можно было только разрубить. У Арины подрагивали губы, а Никита был бел, как стена, которую он подпирал собой. Вадим не знал, что сказать. Поэтому сказал чушь. Язык шевелился с трудом, как после анестезии полости рта у стоматолога. — Никита… какими судьбами? — Мне назначили встречу в этом бизнес-центре, — пробормотал он, глядя вроде на Вадима, а вроде и сквозь него, — насчет перевода. Просто зайти хотел… сюрприз сделать. — Мы внизу пересеклись, — это уже была Арина, — я его провела в офис. Будто защищала его. Будто Никите не стоило приходить. Конечно, не стоило. На несколько секунд в воздухе повисло удушливое молчание, в котором слышался лишь чей-то оглушающий стук сердца и висел запах офисного диффузора. Ярослав затих позади Вадима, не решаясь пошевелиться; сам Вадим, кажется, окаменел; Арина и Никита по-прежнему стояли у противоположной стены, и только лица выдавали в них живых людей, а не восковые фигуры. Хотя лицо Никиты стало как раз восковым. — Это… с ним? — наконец, тихо спросил он. — Такой… с длинными волосами? «Откуда», — подумал Вадим, но Арина тут же пояснила: — Я проводила их до такси. Значит, те на выход — Никита на вход. Прекрасно. Идеальный тайминг. Не подкопаешься. — Уже нет, — Вадим мотнул головой, и она тут же разболелась, — уже всё. — А, — произнес Никита, — уже всё. Оторвавшись от стенки, он взглянул на Арину, словно хотел ей что-то сказать, но только дернул плечами и повернулся к выходу. Вадим бы бросился к нему сей же час, перегораживая путь, но ноги стали ватными, как в досадном сне, когда бежишь изо всех сил — и не можешь сделать ни шага. Никита остановил его жестом: — Не надо. Мне нужно побыть одному… переварить. Не трогай меня пока. Договорились? — Дай мне хотя бы объяснить… Объяснять было нечего. Что еще он мог добавить, кроме сказанного? Обещания, что это больше не повторится? Что он любит Никиту больше всех на свете? — Потом. Прямо сейчас — не могу. — Но… — никакие аргументы на ум не приходили. Какие «но»? Чего он ожидал? — У тебя же встреча, — беспомощно пробормотал он. — Да и черт с ней, — сказал Никита, выходя за дверь. Ярослав шепотом матюкнулся, Арина тяжело опустилась на маленький диван в приемной, а сам Вадим еще какое-то время подпирал спиной косяк: конечности не слушались. Так паралич разбивает? Сначала по голове дает — а потом во всем теле оцепенение. Толчок в спину привел его в себя, по крайней мере, настолько, чтобы пройти вперед и выпустить Ярослава. — Не пойдешь за ним? Вадим покачал головой: — Не сейчас. Ты его не знаешь… Сейчас бесполезно. Разговаривать со мной он все равно не будет… пока. Наверное, пока. — Ну, хоть расскажешь ему, что да как? — Ярослав уселся рядом с Ариной. А по взгляду Никиты было ясно: в рассказах он не нуждается. Когда Никите становилось плохо, он либо сидел один и рефлексировал до полного успокоения, либо шел в объятия Вадима. Второй вариант отметался сразу. Оставался первый. Если Никита не успокоиться, он не станет с ним ругаться и выяснять отношения. Он вообще не станет с ним говорить. Слушать его тоже не станет. Сделает все, чтобы его не видеть. Обычно Никита успокаивался быстро. Он вообще был спокойным парнем, к которому легко воззвать голосом рассудка. Только Вадиму нечем было взывать. — Вечером, — прошептал он. — Может, к вечеру. Может, к вечеру Никита найдет в себе силы, скрепя сердце, слушать его, а сам он — глядеть в глаза Никите. Ярослав смотрел на него, приоткрыв рот. А по лицу Арины катились слезы. — Арина Андреевна, — Вадим подошел к ней на негнущихся ногах и склонился к дивану, — вы… «Что с вами?» Очередной глупый вопрос. Но чтобы собранная и невозмутимая Арина позволила себе продемонстрировать эмоции? Тем более такие? Мир вокруг Вадима и внутри него стремительно рушился, к горлу подступала тошнота, виски пульсировали болью, и все же он осторожно положил ей руку на плечо и ласково сказал: — Арина Андреевна, умоляю вас, не расстраивайтесь так. Мы поговорим. Да, я идиот… Но я люблю его, и я искуплю свою вину. Верил ли он сам в свое искупление, Вадим сказать не мог. Но смотреть, как плачет Арина, было невыносимо. — Любите… — прошептала она, — вот так вы все любите. — Это… Всё в прошлом, — звучало, как нелепое оправдание. — Вадим Станиславович, — она подняла взгляд; несмотря на слезы, все еще бегущие по щекам, голос ее оставался ровным, — почему вы передо мной отчитываетесь? Разве это мое дело? — Я вас очень уважаю, — Вадим растерянно пожал плечами, — вас и Ярослава. Перед кем мне еще оправдываться… Конечно, я поговорю с Никитой — только когда его не придется хватать за руки и насильно заставлять слушать. Так всё равно не получится. А после того, как он успокоится и будет готов, я расскажу всю правду, — а вот его голос срывался. — Правду, — побледневшие губы дрогнули. — Правда — страшная штука, да? Вадим умолк, прибитый к земле ее словами. Ну почему его жизнь в последнее время — сплошная нелепица? Почему сейчас? Он ведь все уладил, он оставил свои грехи позади, он решил все вопросы с Ромой — так почему недавнему прошлому нужно было нагнать его теперь, чтобы шарахнуть мешком из-за угла? И его, и Никиту, и Арину… Арина. Хорошая, серьезная и честная женщина, которая, помимо всего прочего, симпатизировала Никите. Им обоим, как паре. Как еще она могла отреагировать? — Вы знаете, Вадим Станиславович, — она смотрела прямо ему в глаза, да так, что ему хотелось отвернуться. Такой взгляд у этой женщины он видел впервые. — Я никогда не обобщала. Что бы вокруг ни происходило, чему бы я ни была свидетелем, фразу «все мужики козлы» я не произносила. Вадим молчал. Арина явно не закончила — да если и так, что он мог сказать в свое оправдание? Насчет себя он был согласен. Есть, конечно, и другие: Никита, например. Или Ярослав. Но привычки многих и рождают подобные обобщения. А Ярослав благоразумно молчал. — Так что сейчас случится исторический момент, — уголки ее губ изогнулись, но улыбкой это никак нельзя было назвать. — Я скажу это — потому что теперь я действительно так думаю. Все мужики козлы. Все до единого. И те, которые притворяются добропорядочными… особенно те, которые притворяются добропорядочными. Господи, да что такое? Насколько близко к сердцу его строгая и собранная Арина принимает всё это? — Арина Андреевна… Он не был экспертом по утешению плачущих женщин. Да и кто мог бы присвоить себе подобную квалификацию. Она же тихо всхлипнула — и снова посмотрела ему в глаза, уже с привычной серьезной деловитостью. Вот только тоска из взгляда никуда не делась. — Вадим Станиславович, мне изменяет муж. Вадим раскрыл рот, но слов не последовало. — Уже пару лет. В его глазах она всегда была отличным сотрудником, надежным товарищем, любящей матерью и женой… счастливой Ариной. Эдаким идеалом женщины, успешной и на работе, и в семье. Такой она казалась всем. Поэтому ее слова и слезы так резко расходились с привычным имиджем Арины Андреевны. И максимум, на что его хватило, это выдавить: — Как так?.. — Вас это настолько удивляет, — впервые он слышал от нее такой горький сарказм. Сегодня много что свершилось впервые. — Хотя вам такие вещи не должны казаться экстраординарными. Да, он изменяет мне — узнала я случайно, как всегда такое происходит… теперь уже и не важно, каким образом. Он знает, что я знаю. Мы оба молчим. Делаем вид, что всё в порядке… что всех всё устраивает. Она вздохнула и продолжила: — Его-то точно устраивает. Ему удобно. У него есть семья и любовница… личная жизнь настоящего мужчины удалась, что и говорить. Пауза. Арина не ожидала ответа от Вадима. Она смотрела в сторону, погруженная в воспоминания, а Ярослав вжался в спинку дивана, не решаясь и пикнуть. — Я очень его любила. Уже нет… больше не могу. Но я люблю нашу дочку — поэтому все еще живу с ним. Она осторожно коснулась щеки подушечкой пальца, словно проверяя, не растеклась ли по лицу тушь. — Я всегда очень уважала вас, Вадим Станиславович. В вашу личную жизнь я не лезла, но когда появился Никита, когда мы с ним познакомились, когда я увидела ваше счастье… Я была очень рада за вас. Вы были такой настоящей парой. Я искренне хотела, чтобы у вас всё сложилось замечательно. Кто же знал… Он открыл было рот, но Арина продолжила: — Вы такой же, как большинство мужиков. Вы отличный руководитель, за все эти годы у меня ни разу не возникло повода усомниться в ваших компетенциях — но я больше не сумею относиться к вам по-прежнему и вести себя профессионально, разделяя рабочее и личное. Простите. И она еще просит у него прощения… Это Вадим готов был провалиться сквозь землю. Он думал о том, какими глазами смотрел на него Никита, хотел бежать за ним, хватая за руки — и не мог, жалел Арину, ненавидел себя и проклинал всю эту историю на чем свет стоит. — Мое мнение о вас как о боссе не изменится, Вадим Станиславович. Но работать с вами дальше я не смогу. Тут уже и Ярослав не выдержал: — Арина Андреевна, умоляю, не принимайте сейчас поспешных решений. Я понимаю, мы все сейчас на эмоциях… Но отложите этот вопрос хотя бы на пару дней. Пожалуйста. От всей души прошу. А Вадим думал, что еще один такой удар — и его уже по кускам не соберут. Арина, милая, ты хоть понимаешь, как это жестоко с твоей стороны? Да, он, бесспорно, заслужил… Но… «Только не бросай меня». Никите он скажет то же самое. Валяясь у него в ногах. Арину Андреевну его валяние в ногах не впечатлит. — Не понимаете вы, Ярослав Григорьевич, — она вздохнула. — Но торопиться я не буду, хотя уже не изменю своего решения. Что касается вас, Вадим Станиславович, мне очень жаль, что я влезла в вашу жизнь, став невольным свидетелем. Не представляете, насколько жаль. Насколько я бы не хотела всё это слышать. Как ужасно слишком много знать и не иметь возможности это изменить. Если бы я не знала про мужа, я, может, до сих пор была бы с ним счастлива, любила его и жила в неведении, наивная и довольная всем на свете. Может, так оно и было бы лучше, чем сейчас? А если бы она не узнала про Вадима, она бы оставалась счастливой на работе. Если бы не узнал Никита… Да, никто ничего не должен был узнать. — Арина Андреевна, — Ярослав дотронулся до ее рукава, — вам сейчас лучше будет в офисе или дома? — На работе от меня сегодня не будет толку, Ярослав Григорьевич. Если отпустите, я бы лучше дочку из продленки забрала. — Конечно, идите. О чем речь… На сегодня мы закончили. Вадим кивнул: — Да. На сегодня закончили. А когда Арина ушла, промокнув слезы и припудрив носик, он уселся на ее место и обхватил руками раскалывающуюся голову. — И впрямь козлы, — прошептал он, — самому противно — и от себя, и от таких, как Аринин муженек… Что за блядство. — Когда к Никите собираешься? — Ярослав, похоже, сам был в шаге от прострации. — Чуть позже попробую… попытаюсь достучаться. Сейчас бесполезно. Он сказал, чтобы я пока его не трогал; полезу — отдалится окончательно; давить на него сейчас — значит, точно потерять. Никита такой… он не будет разборки устраивать. Он подумает и примет решение. И сообщит мне о нем. Вадим бы и сам с удовольствием расплакался — но то ли разучился за долгие годы, то ли слез не было. При таком сушняке оно и неудивительно… Даже в горле пересохло, так что голос охрип. — Если он меня не простит, я не знаю, что буду делать. — Я знаю, — буркнул Ярослав, — бухать начнешь. Этого еще нам не хватало для полного счастья. — Значит, буду ползать у его порога, пока не простит или хотя бы не выслушает, — Вадим потер покрасневшие от напряжения и сухости глаза. — Слушай, Григорьич… От меня сейчас толку еще меньше, чем от Арины. Я поеду. Может, сегодня Никита оттает достаточно для разговора. Может, завтра… Но я поеду. — Езжай уже. Иначе прямо в офисе дождь пойдет. Сидя в машине, Вадим написал Никите и долго ждал ответа; наконец, пришло предсказуемое: «Когда буду готов, сообщу. Пока не трогай меня. Пожалуйста». Лежать лицом на руле неудобно. И все же лучше, чем смотреть на экран. «Не трогай меня». От Никиты. Дома будет одиноко и глухо; домой он привезет сидящую в нем тоску и выпустит ее наружу, так что она заполнит все пространство. В квартире Никиты его не желают видеть. Новое жилье вот-вот будет готово к их заезду — Вадим уже подписал договор; но если он поселится там один, непривычное пространство окажется слишком пустым для него. Почему сейчас, когда всё практически наладилось? Когда пошел прогресс и на личном фронте, и в бизнесе? Когда Никита согласился на его предложение, а Рома вот-вот уедет? Что за шуточки, судьба? Ну ты и сука...