Встреча на поле боя

«Внимание! Дорогой читатель, автор предупреждает о присутствии в этой главе описания смерти и насилия. Автор осуждает и не пытается оправдать античеловеческую идеологию фашизма и нацизма, а так же тех кто их поддерживал и продвигал. Приятного прочтения.» За дубовым столом, чуть накренившемся в правый угол, сидел силуэт, вальяжно развалившийся на стуле, то и дело покачивавшимся в разные стороны. С потолка сыпалась штукатурка, отваливаясь рваными кусками. Вокруг царила атмосфера хаоса, рваные обои тянулись к обугленному деревянном полу. В комнате стоял затхлый запах сырости и гнили, бьющий в нос острой вонью. Парень насвистывал мотивы одной старой немецкой песенки, что когда то, давным-давно слышал в детстве. Её напевали служанки, трудившиеся в поте лица, под крышей старинного германского особняка. В сюжете песенки, все маленькие пташки спешили укрыться в родном гнезде, где храбрая мать была готова защитить малышей от любой опасности. Иронично, поскольку Рейх и сам являлся страшной опасностью, именно из-за него дети боле никогда не укроются за спиной родной матери, именно из-за него женщины больше никогда не увидят своих сыновей, дочерей, навсегда погрузившись во мрак бытия.  Немец расслаблено покачивался на стуле, изредка хмуря взгляд, он пристально наблюдал за своей левой рукой. Война только началась, а его конечность уже покоится в гипсе, что вчера наспех наложили при полевом госпитале. В этой самой руке, он крепко сжимал золоченый медальон, в котором явно скрывался какой-то секрет. Когда-то эту безделушку он получил в подарок от одного знакомого человека. Медальон изрядно потрепала жизнь, металическая поверхность была изрядно потёрта царапинами, небольшими вмятинками и кажется сколами. Кое-где золоченое покрытие было стерто и под ним проступал холодный, леденящий душу мельхиор. Несмотря на любовь немца к изыскам, эта скромная безделушка, была одной из самых дорогих сердцу вещей. Она напоминала ему о тех бессонных ночах, о тех безумных рассветах, что когда-то были встречаны, с ранее самым любимым человеком.  Медленно сжимая и разжимая подвеску, Рейх вспоминал о прошедших событиях, пока наконец не достал из внутреннего кармана своего кителя, миниатюрную книжёнку. В ней он время от времени записывал то, чего не мог рассказать никому, доверяя тайны лишь себе самому. Но кроме личного дневника, книжеца содержала в себе так же стихи немца, вдохновение порой приходило к нему, принося с собой новые творческие идеи и замыслы. Обычно стихотворения содержали в себе мрачные мысли, психически не устойчивые, неправильные. Но с появлением в его жизни новых идолов и замыслов, приобрели более революционный характер, непокорный, агрессивный, завоевательский, отражая и приумножая все настроения немца. Муза вдохновения одаряла его не только заумными рифмами и строфами, но и карикатурами, эскизами. Фриц настолько любил рисование, что порою забывшись, «изрисовывал» важные документы, создавая проблемы и себе и столице. По страницам дневника, можно было прочесть и увидеть то чем жил немец, чем дышал, что видел, именно потому Рейх предпочитал прятать его ото всех глаз. В жизни парня с давних пор не наблюдалось того, с кем можно было бы поделиться своими мыслями, своими чувствами, про которые на следующий день не судачили бы все окружающие государства. Книга — стала оплотом его души, стала вместилищем всего самого откровенного, постыдного, гордого и возвышенного.  Взяв в ведущую правую руку карандаш, нацист принялся записывать события прошедших дней. Все накопившиеся эмоции должны немедленно отобразиться на бумаге, чтобы затем, будущие поколения смогли узнать, как благородный немец принёс в эти земли «новый мир», новый порядок, расставивший всё по своим местам.  «Запись первая, 22 июня 1941 года» Прячась в предрассветном тумане, армии вышли на исходные рубежи. Советские аэродромы, железнодорожные узлы, перекрёстки дорог и всё что по ним двигалось, подверглись внезапному массированному удару. Несколько часов назад, нам удалось высадить диверсантов на прилегающей к Брестской крепости станции. В разработанном плане, было определено расчетное время захвата гарнизона, мы должны были управиться всего за 8 часов. «Внезапность» нападения давала нам стратегическое преимущество, в следствие чего русские не смогли бы оказать должного сопротивления.  Диверсанты, немедля ни секунды, отключили электроэнергию, по всей крепости погасли огни, затем воду, облегчая нам задачу. Рано утром в бой вступила авиация люфтваффе, наши небесные орлы сбрасывали снаряды точно по учениям, придерживаясь всех предписанных правил, попадая в строго установленные цели, но не брезговали воспользоваться и разрешением высшего командования, сметать на пути всех встречных. Высоко паря в небе, они господствовали на всём воздушном пространстве, разрезая стальными крыльями потоки встречного ветра. Издалека были слышны режущие слух крики людей, неустанный рёв женщин, раздирающих себе глотку. Эти звуки стали настоящей усладой стоящих рядом со мной солдат, на лицах сияли улыбки, в глазах их читался неутолимый голод, предвкушение скорого пира. Кровь лилась рекой, её запах был настолько силён, что мы уже ощущали её металический привкус на губах.  В дали раздавался грохот падающего фасада здания, кирпичи градом ссыпались на земь, окна падали вслед за ними, разбиваясь вдребезги, вместе с деревянными рамами. Стены крепости накренялись, падали, поднимая пыльные облака, точно завесой пряча в себе всё живое. Здания рушатся одно за другим, взрываются укрепления, мы растворились в манящих интересом звуках. Гарнизон поднимал тревогу, сирена завыла, раздавая сигнал об опасности по всей округе, в надежде спасти свою жалкую жизнь. Солдаты рвались в бой, несмотря на бомбежку, каждый мечтал вцепиться клыками в беззащитных крыс, выбегающих словно стадо из разрушающихся укрытий. Выпить излюбленную кровь, наполняясь неподдельным счастьем. Взрывы продолжались, подчиняя себе всех вокруг, создавая грозную, леденящую души мелодию, точно оркестр она собиралась из воя сирены, топота выбегающих навстречу ветру кобыл, криков гражданских, что в этой борьбе уже точно не встретят следующий день. Мы упивались приближающейся победой, знали, что бой предстоит славный.  По приказу вышестоящих, лётчики прекратили огонь, а мы в свою очередь  принялись переправляться на другой берег, в направлении к Бресту. Солдаты разбились на небольшие группы, каждой из которых было поручено распределить шлюпки, дабы отправится в путь. Лодка покачивалась из стороны в сторону, пока Фридрих усердно грёб вёслами, я начал крутиться по сторонам. Передо мной раскинулся пейзаж туманного утра, и мне с большим трудом пришлось бороться с желанием зарисовать начало первого боя. Настолько природа русских земель была проста и уникальна, что если приглядеться к ней, то остановиться бывает трудно. Обычно в такое время можно было услышать прелестное пение пролетающих мимо птиц, изредка садившихся на тянущиеся к небу деревья. Дрожащими руками я взял свою книжицу и достал небольшой карандашик из начищенного ночью до блеска, сапога. Немного хмуря взгляд я присматривался к ближайшим ко мне деталям, на поверхности водной глади покоилась ярко зеленая ряска, а в центре собравшейся композиции плавала красавица кувшинка. Её белые лепестки были настолько чисты, что в душе пробуждалась какая то нежность, некая безмятежность.  Мой карандаш скользил по бумаге, а вслед за ним чёрные, графитные линии петляли, переплетая друг друга, они преобразовывали узоры. Несколько плавных и в то же время четких штрихов помогали проявить объём, даже в такой простой зарисовке мне хотелось передать «живость» объекта. Постепенно собравшиеся воедино линии, стали походить на настоящий рисунок, качество которого не совсем меня устраивало, но в целом на этом можно было остановиться.  С успехом добравшись до гарнизона, мы принялись готовиться к предстоящему штурму. С оружием на голо, начали пробираться внутрь уцелевших зданий.  Про себя я решил повторить слова Берлина, сказанные накануне:  — «Ты должен просто посильнее стукнуть в дверь, и вся гнилая конструкция развалится на мелкие кусочки».  На подходе к воротам я услышал позади себя истошный детский крик, он был настолько пугающим что обернувшись, я застал неприятную картину: мальчик лет 8 звал свою умерщвлённую мать. Её лицо было искорежено ужасом войны, левая рука небрежно валялась где то позади, утопая в липкой грязной крови. Малец звал её, умолял открыть глаза, посмотреть на него в последний раз, перед тем как раздался разрезающий тишину выстрел. Дымящаяся винтовка опустилась дулом вниз, а её хозяин мрачно прокричал мне: — «Hast du die Satzung vergessen?! Denken Sie daran und tun Sie es! Zerstöre Mitleid und Mitgefühl in dir selbst, hör nicht auf, selbst wenn ein alter Mann oder eine Frau vor dir, ein Mädchen oder ein Junge, töte es!» Моё замешательство к большой досаде не осталось не замеченным. Это он смеет учить меня?! Старшего по званию?! Какая наглость, подумалось мне, но время на препирательства тратить нельзя, нужны были действия.  Солдаты врывались в госпиталь в Волынском укреплении, уничтожали все попытки врачей спасти своих пациентов, расстреливали каждого, кто вставал на пути, по всюду слышались приказы вести открытый огонь.  Но вот прогремел чей-то тягучий басистый голос:  — «Оружие к бою!» — «Ураа!» Русские выбегали в одних подштанниках совершено не обращая внимания на свой внешний вид, шокированные, яростные, словно берсерки они ринулись в бой. На нас набрасывались не только с огнестрельным орудием, но и саперными лопатами, табуретами, ящиками, утюгами. Они сражались всем что видели, всем чем могли, оказывая упорное сопротивление. Я и подумать не мог, что могу столкнуться с такими жертвенными и мужественными нелюдями. Они кидались на солдат, опрокидывая их на землю, из последних сил стараясь удушить, удавить наш «новый порядок».  Диверсанты подрывали их уверенность, но сталкивались с мгновенными расстрелами. Никто из них не собирался верить в те сказки, что мы заранее припасли, кровью и потом выбивая всю дурь из подрывающих боевой настрой, засланных тварей. Это весьма забавно, их отчаянные попытки справиться с нашей превосходной армией, не могут не вызвать улыбку.  В день грозной опасности, первыми из советских людей в бой шли коммунисты, это было их единственной привилегией, быть первыми в сражении и первыми принять смерть. Русские упорно защищали свои позиции и стойко сражались даже в окружении, не смотря на разваленные здания, они то и дело норовили выглянуть из брешей и выстрелить точно в свою цель.  Мы скрывались в тумане, прячась за грудами камней, навстречу дул прохладный ветер, а ввысь поднимались чёрные столбы дыма, такие густые, что буквально застилали собою пол неба. Дождавшись подкрепления из леса, мы вновь двинулись в атаку, тем самым снова замешивая коктейль из самых разных стилей боя. Кто-то стрелял из далека, прослеживая в отверстиях из уцелевших кирпичей намеченные цели, кто-то бросался в ближнюю схватку, к таким обычно относился и я сам. Несмотря на свои преимущества дальнего боя, мне всегда нравилось пускаться в сражение, автоматом орудуя словно излюбленным топором. Я с криком метнулся с сторону противника, встречая неслыханную мощь, в солдатах защищавшейся страны буквально чувствовался его дух, его взгляд, его холод.  Сражение далось нам не так легко, как мы изначально того хотели. Дабы не стать легкой мишенью для прячущихся в подвалах русских крыс, мы прошли внутрь одного из центральных зданий. Несмотря на раннюю, мощную авиационную бомбежку, здание практически уцелело, что не могло не радовать в сложившейся ситуации.  Внутри мы отыскали старый хлам, которым незамедлительно забаррикадировались, в расход пошло всё самое тяжелое и крупногабаритное — шкафы; комоды; тяжелые, наполненные некой вязкой субстанцией бочки, скамьи и даже старые полусгнившие деревянные ящики. Пользы от них было ничтожно мало, но мы оценим даже такой вклад в своём завоевательском продвижении.  Обернувшись, пред нами предстали несколько трупов, конечности которых выглядывали из под поваленных на пол кусков потолка. Повсюду валялись кирпичи, камни, ошметки снарядов, лужи крови отражали наш героический отряд. Глядя на такую антисанитарию, желание полакомиться столь волнующей ранее кровью, больше меня не посещало, даже наоборот, появилось некое чувство отвращения. Однако некоторых солдат это ни капли не смутило, и не смотря на продолжительные бои, распространившиеся по территории всей крепости, они умудрились перебороть свою брезгливость, припав на колени, словно дикие коты лакая поблескивающую жидкость. Ну и мерзость! Даже вампиры-арийцы, бывают несоизмеримыми идиотами, постоянно твердя — «на безрыбье — и рак рыба». «Запись вторая, 23 июня 1941 года» Брест не желал покорения, каменная крепость продолжала жить, отважно сражаясь и медленно умирая. На улицах гарнизона с каждым часом оставалось всё меньше просвета на земле, среди огромных толп поваленных замертво нелюдей. Нам приходится идти на крайние меры, мы знаем, Советский Союз иначе отчистить нельзя, он несет в себе страшную угрозу для всех нас, своим проклятым коммунизмом извращая умы наивных арийцев.  Приглядевшись к телам, можно было заметить их крайнюю бледность, кажется у некоторых проглядывались две красноватые точки, похоже ребята были изрядно голодны, пируя в своё удовольствие прошедшей ночью. И ведь правда, во многих из них похоже не имелось и капли крови, за которую те так отчаянно бились, буквально в агонии. Разодранные в клочья рубахи, залитые свинцом глаза, обращенные к небу, лужицы багровой, присохшей к асфальту крови — наверняка будоражили неокрепшие умы моих соплеменников.  Некоторые из «советов» меня весьма удивили, предпочитая умереть от собственных пуль, нежели от наших. Чтож, их выбор, но такие гордые порывы я оставить без внимания не мог, торжественно аплодируя в своём сознании каждой «свинке».  Вдали показались первые, подошедшие к границе танковые войска. Грозное орудие двигалось навстречу к нам, значительно упрощая впоследствии намечающиеся боевые сражения. Массивная машина уверенно двигалась в сторону гарнизона, стальными гусеницами переезжая по валяющимся на улице телам, передавливая их, переламывая кости и мясо всмятку, подобно мясорубке. За танком следовала пехота, благодаря который мы быстро наведем здесь порядок, укрощая бесновавшихся в подвалах нехристей.  Бой вновь завязался. Сражения кипели словно нагревающаяся в котловане вода, никто из нас не собирался уступать друг другу, резво бросаясь на открытый огонь, русские с победным кличем бежали в атаку, не страшась ни танков, ни артиллерию, ни пехоту.  Такой расклад событий меня совсем не устраивал, в первый день войны мы понесли достаточно серьезные потери, о которых даже и предположить не могли: около трёхсот чистокровных арийца пало, тщетно сражаясь за наше светлое будущее, более 700 человек ранено во время штурма. Олафу было приказано выступить в крепости с обращением, в надежде решить конфликт как можно быстрее. Мы и так уклонялись от намеченных сроков, тянуть ещё больше было бы страшной неприятностью. Я никогда терпением не славился, не хочу ожидать с моря погоды и сейчас. — «Солдаты! Командиры! Вы стоите перед выбором, решайтесь! Идти в огонь и умереть или найти в себе мужество остаться и жить, ваше положение безнадежно, ваша борьба — бесполезна. Мы пришли, чтобы освободить вашу страну от жидов и большевиков. Мы построим новую жизнь, без каторжных колхозов, без стахановщины, сдавайтесь, у нас вы будете жить!»  Речь ожидаемо расшевелила обитающий в крепости люд, навстречу к нам выходили гражданские с поднятым белым флагом, огромным скопом направляясь прямо к воротам. Измазанные грязью, отчаянные, со звериными от животного страха глазами, они уныло плелись  сбиваясь по пути в небольшие стайки.  Под вечер атаки решено было приостановить. Солдаты нуждались в отдыхе, находя себе развлечения подстать собственным интересам. Я с удовольствием сыграл пару партий в покер со знакомыми штабс-вахмистрами и унтер-офицерами. Карта мне шла как по маслу, а моя актерская игра, опыт в которой я усердно наращивал на мировой арене, несомненно сыграла чуть-ли не главную роль. Остальные — предпочли провести вечер за кружкой другой шнапса, умудряясь на спор напиваться до беспамятного состояния.  На потеху толпе, в нашем укрытии, рядовому солдату — Кристофу Эйнльсу удалось найти настоящее «сокровище». Со второго этажа, обваливающегося по углам, по разломанной, качающиеся, держащейся на честном слове лестнице, он спустил девушку. Она захлебывалась в слезах и пыталась вырваться из стальной хватки вампира, крича и моля о пощаде. В зале послышался дикий гул, веселящий высший состав, неудержимый смех. В глазах солдат загорелся небывалый азарт, зря она посмела высунуться из своего укрытия, вероятно совсем не слышала про нашу «горячую кровь».  К ней молниеносно подоспели несколько рядовых, хватая несчастную за руки и за ноги. Её пронзительный крик эхом отражался от стен здания, подогревая интерес возбужденных солдат ещё больше. Альберт с Августом спешно принялись сдирать с неё и без того порванное кружевное платьице. Бедняжка рыдала, кусалась, царапала руки ребят, наконец вырвавшись, запинаясь помчалась к выходу. Не с теми связалась, воины совершили предупредительные выстрелы в пол, судьба девушки сейчас целиком и полностью зависела от неё самой.  Чуть замешкавшись, переводя дыхание, она не смогла вовремя уследить за движениями проголодавшихся до женского тела мужчин, что рывком подскочили к даме, небрежно роняя на устланный, старым потрепанным ковром пол.  Отчаянные крики о помощи смешались с горькими слезами, несчастной жертвы, что сейчас извивалась под усердно пыхтящими рядовыми. Их животных рык гулом раздавался в самых разных концах зала, сопровождаемый улюлюканьем остальных бойцов. Я слышал смешки, подбадривающие фразочки, и конечно подстрекающие на продолжение, восторженные голоса сослуживцев.  «Запись третья, 24 июня 1941 года» Новый день начался с открытия огня по крепости, маневренных авиационных ударов, сброса свистящих снарядов, что помогали в уничтожении столь непоколебимого места. Все подходы к берегу простреливались, не давая ни единому существу зачерпнуть хоть одну каплю столь желанной водицы.  «Запись четвертая, 25 июня 1941 года» Ночью русские затеяли организованный общий прорыв, запуская в окутанное мраком небо красный снаряд, они с неистовым криком помчались в атаку, сражаясь до последнего патрона, до последней капли крови, не смотря на угрозу быть убитыми.  «Запись пятая, 26 июня 1941 года» Всё усложнилось, враг упорно не собирается сдаваться, и днём и ночью ведя прицельный огонь. Их неистовое желание прогнать нас с занятых рубежей, начало доставлять нам массу неудобств. Эти звери разбрелись на разрозненные группы, серьезно распугивая многих моих солдат. Оборона Бреста совершенно точно дала мне понять, что план «блицкрига» на территории СССР работать не будет.  «Запись шестая, 1941 год» По происшествии месяца, исчерпав все возможности равного боя, ровно в 15:58 на крепость была сброшена двухтонная бомба, что в мелкие куски превратила оставшиеся от гарнизона постройки. Мощный взрыв разнес округу, окрестности заволокло туманом, густым словно пролитое молоко. Из дымки выезжали танки, угрожающе выстреливая снарядами во всё возможное. Дома превратились в руины, солдаты с огнеметами на голо, сжигали округу, заметая все следы живших здесь некогда русских.  Саперы стальной хваткой удерживали в руках, злобно бросающихся на недобитки красноармейцев, овчарок. Они готовы были рвать и терзать всё, что движется вокруг них, усердно лая на прохожих. Техника штурмовала подвалы, всевозможные ходы, изничтожая последние остатки сопротивления. Комиссаров, майоров заведующих русскими войсками, приставили к стене… «На том записи в книге обрываются..» Рейх с громким хлопком захлопнул книжецу, наскоро пряча её в глубине своего, давно полюбившегося кителя. В окне показался один знакомый силуэт, ведомый двумя, чуть поменьше. У развалин крепости, в самой низине стояла машина, чёрным, лакированным цветом сверкая при ярко багровом закате. Ухмыльнувшись своим мыслям, Германия выдвинулся навстречу к приезжим, никак не ожидая увидеть оных на месте боевых действий. Столица Германии — Берлин, часто смотрел военную кинохронику, новости о вероломном нападении очень его радовали. Результаты превосходили все ожидания: пали города Минск, Бобруйск, Гомель, Могилёв, Вильнюс, Псков. Берлин сам объявил о взятии Бреста, и даже привез Королевство Италию, на пару с Римом, дабы лично продемонстрировать, как побеждает великая германская армия на восточном фронте.  Встретившись взглядом с союзником, Рейх всем своим видом стремился показать свою безразличность к присутствующим. Немец уже вкусил сладостный вкус накаленной атмосферы боевых действий, разгоняясь в своём стремлении победить всё больше, точно локомотив, он набирал скорость с каждым днем, не желая смотреть назад.  Проходя сквозь развалины крепости, в которой казалось бы всё ещё слышатся раздирающие слух крики, знакомый свист летящих снарядов, ветра, бьющего своими потоками в грудь, прибивая запах горячо любимого пороха. Рейх перешагивал через тела погибших людей, отчаянно сражавшихся в бою, бесконечно твердя в своей голове что так правильно, так должно быть, именно так он сможет спасти Европу от большевистской агрессии, которая стучалась в двери Германии с далеких 20-х. Обезображенные, запекшиеся в копоти, точно горелые булочки, с оторванными конечностями, измазанные в крови, они словно тянулись к немцу. В нос вдарил запах гнили, запах разлагающегося мяса, из-за которого у Рейха возникало резкое тошнотворное чувство, выворачивая нутро наизнанку. Он переступал через тела, брезгуя лишний раз надавить на них, дабы не вытекло что-то более мерзкое, добивавшее настрой фрица. Терпение немца было на исходе, рефлексы уже подбирались к нему, горло ужасно саднило, живот неистово забурчал, не смея боле ждать ни секунды, Рейх переключил внимание на развалины.  Кирпич буквально расплавился, обугленные от пожара камни самых разных размеров валялись под ногами, изредка пинаемые проходящими мимо солдатами. Те были счастливы, на лицах грозных служащих застыл радостный оскал, не предвещающий ничего хорошего для жителей страны, оказавшейся в самом тяжелом положении. Солдаты пинали лежащих на земле, точно футбольные мячи, не разделяя от жалкого скота, что однажды опротивел, запоршивел, таких обычно скидывали в общие ямы, безжалостно выбрасывая словно мусор.  На одной из обваленных стен немец заприметил надпись, написанную запекшейся, почерневшей от безжалостного времени кровью, гласящую: «Я умираю, но не сдаюсь, прощай Родина!» Эти слова эхом проносились в голове фрица, признаки жизни недавно погибшего солдата, отдавали такой мужественностью, такой отвагой, такой преданностью. «Неужели жалкий скот, может думать как благородный немец?» подумалось Рейху. Хмуря красновато-багровые брови, парень припомнил облик Союза, которому эта фраза была очень даже под стать.  Ведущей правой рукой, покоящейся в белоснежного цвета перчатке, он аккуратно дотронулся до небрежно начерченной фразы, въевшейся в сознание «спасителя этих земель».  — Unionn… — томно прорычал фриц, прикрывая свои большие медовые глаза — Wir werden uns sehr bald sehenn…— на одном выдохе прошипел Германия, напоминая дикую змею. Спешно удаляясь, он побрёл дальше, в след за своим народом.  Немец был глубоко уверен в своей скорой блистательной победе, которая уже маячила на горизонте, заманивая своими трофеями. Непревзойденный Германский Рейх уже предвкушал свой приз, новые территории, раскинувшийся простор, что подарит его народу совершенно новую жизнь, никто из них ныне и впредь не станет унижаться пред другими государствами. Каждый в этом жалком, увядающем без святой Германии мире, наконец осознает свои ошибки, и тысячу раз пожалеет, прежде чем вновь сунуть свой наглый нос в немецкие земли. Планы были построены блистательные: территории Прибалтики, Беларуси, Украины, России, надлежали заселению германского народа, а также вступлению в состав освободившей их от большевистской агрессии, страны. Услада фантазий буквально дурманила Рейха, пред глазами всякий раз представал огромный, несоизмеримых размеров великан — СССР, жалостливо, на коленях, выманивший у благородного арийца пощады. Ох сколько всего мог сотворить с Совком непревзойденный мастер военной стратегии, при одной только мысли об этом, Германия сладко облизывался, избавляясь от подступившей слюны, томно закатывая глаза…   Их первая встреча случилась в 1910 году, несмотря на то что Рейху тогда было всего лишь 6 с половиной лет, он очень хорошо помнил тот вечер.  Вся немецкая семья собралась за большим праздничным столом, который в свою очередь был украшен белоснежной скатертью с перламутровым отливом, точно жемчужина сверкающим самыми нежными оттенками; так же красными лентами — алый цвет являлся фаворитом среди всех остальных у хозяина вечера, как в прочем и всей его семьи. Не могло обойтись и без ярких дорогих акцентов, которые преподносили этим вечером золотые канделябры, в ответвлениях оных горели ароматные свечи. Их запах витал по залу обволакивая каждого пришедшего гостя. Аромат цитруса навеивал фантазии о сладко-кислых апельсинах, что под твердой кожурой скрывали сочную мякоть. Она довольно часто портила фраки достопочтенных кавалеров и причудливые  платья богатейших дам, своим удивительным соком, забрызгивая манжеты и кружевные шемизетки.  Сервировка на столе так же присутствовала, была выполнена по всем правилам, разумеется под строгим и придирчивым контролем хозяина поместья.  Прислуга приготовила вкуснейшие традиционные блюда, которые были способны вызвать аппетит даже у самого сытого человека. «Королем ужина» должен был стать жареный гусь с красной капустой и кнедликами. Сочная, хрустящая, обжаренная корочка, под которой скрывалось нежнейшее мясо птицы, обволакивающее вкусовые рецепторы в перемешку с пряной приправой, грецким орехом и медом — была способна вызвать гастрономический оргазм. Это блюдо дополняла краснокочанная капуста, вымоченная в красном вине, соке можжевельника и яблочном уксусе — буквально стала визитной карточкой немцев. Мягкие, воздушные шарики — кнедлики, стали любимым гарниром к мясным блюдам, они весьма просты в приготовлении. Помимо гуся, можно было так же отведать: «Айсбин» — свиную рульку, мюнхенские колбаски, наваристый мясной суп в горшочках — «Айнтопф», запеченного карпа с грибами и овощами, а так же большое множество других блюд.  Хозяин вечера — Австро-Венгрия, сегодня отмечал свой юбилей, а потому пригласил всех самых уважаемых стран мировой арены. Господа имели честь привести и своих отпрысков. Обычно на таких приемах присутствовало гораздо больше гостей, чем было заявлено.  Каждое государство стремилось продемонстрировать остальным не только своё превосходство, но и своих детей. Исключением этот вечер для семьи Германской империи не стал. Мужчина по обычаю, взял с собой своих отпрысков, приучение подрастающего поколения к обществу себе подобных государств — была одной из обязанностей родителей. Но несмотря на это, некоторые, имели силы и желание противостоять таким традициям, упорно скрывая своих чад. До вступления во взрослую и тяжелую жизнь воплощения страны, ребятишек нарекали человеческими именами, исходя из чего у каждого государства имелись собственные документы и удостоверения личности, позволяющие находиться в обществе людей совершено спокойно и разумеется секретно. Человечество совсем не подозревало о существовании по соседству таких уникальных созданий, хотя вероятно, не сильно были бы удивлены, поскольку в мире обитает достаточное количество других поразительных существ.  Детей у великой Германской империи было двое: старшая дочь — Хельга, некогда была самым любимым лучиком счастья в жизни мужчины, ровно до тех пор, пока на свет не появился Рейх. Его нарекли грозным, звонким словно удар хлыста именем «Вальтер», носящим в себе смысл «управляющего людьми». Именно такое будущее видел в сыне старший немец, завоевательское, гордое и непоколебимое. Рождение младшего ребёнка обернулось настоящей трагедией семьи, о которой говорить было не принято. Тот день унёс жизнь единственно любимой женщины империи, женщины, которая была ему дороже всего на свете, ради которой он был способен уничтожить весь бренный мир. Германия мог погрузиться в страшную пучину тоски и печали, медленно поглощающую его сознание и сердце, но маленькое сонное создание на руках, за жизнь которого боролась его женщина, лучший медицинский персонал страны, требовало отцовскую ласку, внимание и заботу — стало единственным источником силы мужчины.  Во время праздничного застолья, младший немец предпочёл «старикам» общество своего двоюродного брата, одного из наследников Австро-Венгрии — Вольдемара. Мальчишки играли в соседней комнате, предназначенной для отдыха дорогих гостей, у которых нередко случались казусные ситуации или просто потребность в «перекуре».  Во время игры, бурная фантазия ребятишек обернулась для комнаты страшным ураганом. Повсюду валялись самые разные вещи, что вероятно, были вытащены из шкафа и безжалостно разбросаны по всем углам. На полу валялась небольшая армия солдатиков, скрупулёзно вырезанных главой семьи из твердой породы древесины. На кресле растянулся огромный плюшевый заяц, которому судя по всему, довелось увидеть и поучаствовать в самых ужасных и страшных играх будущих захватчиков. Ушки его были обломлены, а темный, поблескивающий глазик при свете огня, от капающей на ковёр свечки, похоже уже никогда не найдется, оставляя бедную зверушку в совершено плачевном состоянии. Однако в сравнении с куклами старшей сестры Вольдемара, заяц выглядел вполне неплохо. У бедных тряпичных подружек «Веснушки» и «Розочки» были безжалостно, зверски, оторваны головы и вырваны волосы. Лишь паровозик катился по рельсам как ни в чем не бывало, везя своих пассажиров к новой станции депо.  В порыве безудержной детской игры, мальчики совсем не заметили, как любимая собачка Вольдемара, цвергшпиц по кличке «Бонни», резво выскочила из чуть приоткрытой двери. Заметив пропажу австриец ужасно расстроился, но решился во чтобы то не стало найти свою рыжую бестию, ведь малышка способна была доставить гостям большие неприятности, пакостить она ужасно любила. Иногда случалось, что собачонка утаскивала дорогостоящую обувь пришедших, которую те бывало находили в самых странных местах. Порой Бонни портила вещи, с радостной мордой испражняясь на оные, из-за чего конечно случались непоправимые скандалы. Дабы предотвратить очередную патовую ситуацию, Воль, с грохотом отворив дверь,  отправился на поиски животинки. Следом за австрийцем последовал и Вальтер, вот только в отличие от брата, искать шпица он не спешил, а то и вовсе не собирался. Так уж сложилось, что собака эта была, ужасно ему противна. Пушистая, лающая, набрасывающаяся на всех Бонни, вызывала неподдельное омерзение младшего немца. Будущий Рейх всегда предпочитал кошек, считая их самыми грациозными и удобными животными, не требовавших огромного внимания к себе, чего не скажешь о собаках, выгулы которых являлись фактическими прогулками, а ведь немец так не любил гулять.  По счастью Вальтера, взрослые не обратили свой взор на прохвостов, потому как были увлечены бурной беседой и обсуждением предстоящего собрания. Кто-то мрачно утыкался взглядом в тарелку, кто-то слушал занимательные истории соседей, кто-то перебрал алкоголя и заводил потрясающие песни переодически икая, а кто-то кажется, не мог оторваться от рядом сидящего, потому и  навязывался на разговор из последних сил. Последней была Хельга, старшая сестра юного немца. Она как и любой другой подросток была заинтересована во внимании со стороны противоположного пола, и пусть открыто об этом говорить было нельзя, по количеству её ухажеров — всё становится предельно ясно. Кавалеров госпожа немка меняла как перчатки, но одно оставалось неизменным — её симпатия к одному русскому парню, сыну величавой Российской империи, которого так презирал отец девушки. Исторически так сложилось, что немцы и русские всегда состояли в весьма сложных отношениях, напоминающих качели, стоящие на примитивной детской площадке. Возвышаясь, наступал период «потепления» когда государства часто выходили на контакт, сотрудничая друг с другом, практически во всех возможных сферах. Понижаясь, обычно наступало время войны, предвещающей обязательное поражение одной из сторон, а так же скорое последующее «возвышение». Такая история германо-русских отношений породила некоторые «устои» в кругах немцев. С каждым столетием, в германских семьях относились к союзу с русскими всё хуже и хуже, пока наконец и вовсе не стали считать это чем-то низменным. Посему отец Хельги выражал крайнее недовольство её стремлению стать к русскому Ивану ближе. Но не смотря на мнение отца, в девушке уже кипел юношеский максимализм, позволяющий думать и поступать параллельно.  Немка словно соловей, напевала невероятные рассказы на ухо бравому парню, который упрямо не хотел сводить глаз с мальчишки, что робко стоял в дверном проёме, оперевшись о стену. Эти большие янтарные глаза, переливались на свету яркими осенними красками, точно листопад кленовых листьев самых разных оттенков: от рубинового до кремово-желтого с приятным акцентом на карамельный. Рыжеватые пышные реснички, стали венцом, украшающим этот невинный детский взгляд, смущенно прожигающий будущего коммуниста. Русский и сам понять не мог, какие чувства у него вызвал ребенок, но такое пристальное внимание не вежливо было оставить без ответа, а потому младший русский решил подарить немцу улыбку, теплую, безмятежную, совершенно искреннюю.  Не смотря на добродушный жест будущего большевика, Вальтер смутился ещё больше. Русский предстал перед ним ничем не примечательным юношей, совершенно обычным простачком, но вот его улыбка.. Такая светлая, такая неожиданная улыбка, отпечаталась в сознании Рейха на всю жизнь. В ней он увидел свежесть морозного майского вечера; вкусно пахнущий липой ветерок, светлого летнего денька, и звенящую  страхом угрозу, одного июньского утра..