Black and white

Стопка книг возвышается на столе Хаджиме, пока кудри мешают рассматривать бесконечное число формул и уравнений. Коко неплох в точных науках, но иногда ему всё кажется чересчур запутанным. В его голове каша, полная мыслей о предстоящем тесте, каникулах, Окинаве и Инуи… Инуи, честно сказать, не выходит из головы ни на минуту. Коко имеет дурную привычку — он не умеет отдыхать. Точнее, если он берётся за что-то, то отдаётся процессу без остатка, забывая обо всём на свете. Хаджиме, вырисовывая на бумаге автоматическим карандашом очередной «х», даже не слышит, как приходит мать. До него почти не достучаться, и даже когда Рэн осторожно открывает дверь, он не слышит её слов. Хаджиме где-то далеко, не в этой комнате, даже не в этих формулах. — Всё в порядке? — А! — Хаджиме пугается, тут же хмуря брови, — Мам! Прекрати так пугать! — На лице парня хаотично рисуются негодование и испуг. Рэн лишь усмехается и подходит ближе, чтобы потрепать Коко по кудрявой макушке. Хаджиме, словно кот, всё же побаиваясь такой неожиданной ласки, позволяет материнской руке завивать черные локоны на палец и трепать по взъерошенной голове. Так раньше, довольно редко, делал только отец, а с недавних пор — сама Рэн. Коко непривычно получать столько внимания и тепла в семье, точнее в том, что от неё осталось. Он теряется, но старается привыкнуть, потому что чувствует в этих касаниях больше любви, чем когда-либо. — Не сиди допоздна. Кудрявые длинные волосы матери пахли сладкими духами, а на губах чуть смазалась розоватая помада. Выглядела она бесподобно, и Коко тоже не привык, что Рэн старается выглядеть хорошо просто потому, что хочет этого сама. Хаджиме чувствует необъяснимый трепет в груди, когда видит, что улыбка матери становится ярче. В её руках вместо пустых бокалов со льдом всё чаще мелькают сумка и небольшие букеты. Рэн сама, словно распускающийся цветок, и Коко приятно и хорошо, что с ней наконец-то всё в порядке. Будто с него снимают какой-то груз ответственности, будто он в какие-то моменты снова возвращается во времена, когда всё было хорошо. В голове у Коко всё ещё слишком много мыслей, слишком много Инуи и математики. Последнее особо раздражает. В какой-то момент спина просто отказывается воспринимать сидение за стулом больше шести часов как норму, поэтому Хаджиме заваливается на кровать, опасаясь, что больше встать он будет не в силах. Взглянув на экран телефона, Коко слышит знакомую мелодию уведомления мессенджера. Инуи: Не спишь? Инуи: Я хотел позвонить. В следующие минуты комнату наполняет гудок на громкой связи, но Коко тут же избавляется от этой дурацкой включенной кнопки, потому что Инуи где-то на улице, и завывания ветра слишком громкие. Громче, чем его голос. — Ты где шляешься? — Коко, записывая что-то в тетрадь на ходу, упрекает Инуи, — Время не детское. — Я старше тебя на порядок лет, мелочь. От такого прозвища в груди Коко вскипает негодование. Парень отбрасывает карандаш и листок, вставая, как вкопанный, посреди комнаты, загромождённой хламом. — Какого хрена, Инупи? — Коко старается сделать как можно более возмущенный тон голоса, — Хочешь огрести при первой встрече? — В таком случае, я буду огребать прямо сейчас. Коко изумленно смотрит на экран телефона, в котором уже как двадцать минут идет звонок, затем нерешительно снова прикладывает к лицу, переспрашивая один и тот же вопрос несколько раз. Сердце пропускает удар, он словно не может поверить своим мыслям. Такого просто не может быть. — Эй! Ты что удумал? — на том конце провода слышен тихий смешок. — Выгляни в окно. Мрак неба разбавляют желтые огни. Час ночи, и на всей улице только у Коко горит свет. Ему кажется, что это какая-то шутка, ведь не может же сам Инуи, на чертовом байке, в белой ветровке стоять посреди ночной улицы, прямо под его окнами. Это ведь невозможно, Коко просто спит? Но он стоит и ухмыляется, поправляя выбившиеся из низкого хвоста волосы. — Господи, ты идиот… — Хаджиме шепчет, бросая трубку и с изумлением таращится на улыбающегося Инуи, — У тебя вообще режим есть? Ты время видел? — А у тебя? — саркастично усмехается Инуи, словно всё ещё напоминая Хаджиме, кто здесь младше. — У меня тест через пять дней, Ромео, — Коко считает, что имеет право разбрасываться такими прозвищами, но вовсе не из-за своей влюбленности, ни в коем случае, — либо лезешь в окно, либо уматываешь на белом коне куда подальше от моего замка. Сейшу вскидывает брови, присвистнув. В тот же миг парень оставляет мотоцикл, подбрасывая на ходу ключи. — Как пожелаешь, Джульетта. Инуи, в один прыжок преодолевая невысокий забор, оказывается на территории дома. Пробираясь через кусты, он подходит к баку, ставит на него одну, вторую ногу, цепляется руками за крыльцо и, подтянувшись, запрыгивает на небольшую крышу перед окном Коконоя. Со стороны кухни и гостиной, благо, не видно, как Сейшу ловко преодолевает всякое препятствие ради недолгого воссоединения с Хаджиме. Коко, всё ещё слабо веря в происходящее, только шире распахивает окно, впуская Инуи внутрь. Вокруг бардак, на столе куча формул и бумажек, кровать смята, поэтому Инуи просто усаживается на пол, закидывая ногу на ногу и осматривая комнату. — Хорошо устроился. — Располагайся, дом, милый дом! — Коко позволяет руке Сейшу потрепать его по чёрным кудрям. — Не язви, неужели ты не рад такому визиту? — Инуи, очень картинно, вскидывает бровь, — Ты решаешь интегралы? — Как ты угадал? — также картинно удивляется Коко, падая на кровать и утопая в серых простынях, — Терпеть не могу их, какой-то идиот решил, что это просто необходимо нашему обречённому миру. — Математику придумал дьявол. — Ты гуманитарий? — Считать я, как видишь, еще в силах, — Инуи рассматривает листы с громоздкими и странными решениями, около которых красуются каракули, тихо добавляя: — потому что по-другому управляться со всей волокитой на работе не получается. — Надеюсь, я буду считать только деньги, — запрокидывая ноги на стену и потягиваясь, словно кот, протянул Коко. — Будешь, если сможешь найти ошибку здесь, — Инуи тычет пальцем в систему уравнений. Глаза Хаджиме широко распахнулись. Коко терпеть не может, когда ему указывают, что и как делать, а когда указывают на ошибки… Он скорее с ума сойдет, чем признает собственную оплошность. Таковы нравы, и на такой тонкий упрек Коко целится в Инуи подушкой, надеясь не прошибить ноутбук и стопки книг, когда-то принадлежавших Кисаки. — Какая, мать твою, ошибка? Я решал это полчаса! — Лучше бы взглянул, иначе лажа будет в похожих заданиях. Коко с сожалением и болью во взгляде осматривает решение, сам путаясь в написанном. Он наворачивает круг по небольшой комнате, затем падает на кровать и долго смотрит в листок, всё же находя ошибку. — Я не приравнял функции? Инуи кивает, наигранно хлопая в ладоши и останавливаясь напротив лежащего Коко. Тот комкает решение в комок, целясь обрывком бумаги в лицо Сейшу. — Твоя довольная рожа меня раздражает. — Так бесишься, потому что не умеешь ничего решать? — Инуи, будто нарочно издеваясь над незнанием парня, прекрасно понимает, как этот метод подействует. Реакция рождается незамедлительно. В Инуи летит очередная подушка, и тот не уворачивается, улавливая и рассматривая предмет оружия в руках. — Пока решишь, я уже поспать успею, ты так не считаешь? Коко понимает, что его возьмут на слабо, и это очередная негативная черта, с которой парень пока не умеет справляться. Хаджиме фыркает, усаживаясь за стол и принимаясь заново высчитывать площадь криволинейной. — Можешь говорить вслух, так будет проще найти твою ошибку. — Захлопнись! — Коко раздражённо тряхнул кудрями, и те рассыпались по чуть оголённым бледным плечам чёрной смолистой волной. Пришлось говорить вслух. Выписывая каждую букву, очерчивая каждую линию, Коко раздраженно оглядывался, боясь наткнуться на довольное лицо Сейшу поблизости. Ему всё же удалось заставить Коко что-то делать, потому что тот отчаянно старался ни разу не просчитаться и не ошибиться в формуле. — Семь «х» в пятой на «d» и на «х» равно семи, семь умножается на «х» в шестой, делимое на шесть плюс «С»? — А дальше? Коко вопросительно посмотрел на Инуи огромными глазами. Хаджиме до последнего был уверен, что это окончательный ответ. Разочарование заставило его ещё несколько раз пересмотреть образцы, чтобы понять, почему обязано быть продолжение. — Инупи, либо я не понимаю, либо это ты долбаеб. — Ты забыл самое главное. Сейшу склоняется сзади над сидящим Коко, пока тот изумленно смотрит, как рука Инуи выводит на бумаге слово: — Забыл написать ответ «х» в шестой, делимое на шесть плюс «С», — рука просто переписывает уже существующий ответ, добавляя лишние буквы и рисуя какие-то каракули, очень напоминающие недовольную физиономию Хаджиме. Рядом с цифрами всплывает надпись, гласящая, что у Коко не хватает мозгов и ещё что-то, но карандаш вылетает из рук Инуи. — Тебе точно пиздец. Коко резко отодвигает стул, но Инуи успевает отскочить подальше, чтобы позволить Коко дотянутся до подушки на полу прежде, чем поймать оружие. Драка выглядит странно, как и всегда, особенно в стенах дома, особенно тогда, когда Коко в домашних шортах и растянутой футболке, а Инуи, снимая один кроссовок за другим, зажимается в угол, жалобно моля о пощаде. — Тебе не выстоять, сдавайся, — Коко гордо вскидывает голову, тряхнув чёрной копной, — но ты ещё можешь заслужить прощение. Инуи картинно удивляется, прикрывая рот ладонью, делая вид, что поражён такой милостью самого Коконоя. — Если дальше будешь объяснять мне эту ересь, я сохраню тебе жизнь! У Инуи просто нет выбора. Стол приходится выдвинуть на середину комнаты. Усевшись на подушки, Коко вдруг понял, что совсем не предложил Инуи поесть. Извинившись за такое невежество, даже чересчур неловко, он прокрался на кухню, желая в тихую налить чай. Однако каков был его испуг, когда в темноте две большие руки обхватили его за плечи, заставив тихо вскрикнуть. — Твою ж мать! Блять! Инупи! — Коко заходится руганью, шепча все проклятия, которые только сумел вспомнить, — Я блять, просил, чтобы ты подождал! — Здесь слишком жутко одному в полумраке, да и на кухне в полной темноте ты куда забавней выглядишь. Коко нашёл слабое место для очередного подкола. Хитро ухмыляясь, он ставил кружки и чайник на поднос, чтобы насладиться тишиной, нагнетая атмосферу. — Наш Сейшу боится темноты, да…? — Коко протяжно и жалобно взвыл, когда в ответ на такой упрек его дернули за волосы, — Ай! — Наш Коко сейчас останется без волос, если не заткнется и попытается меня еще чем-то подъебать. Хаджиме что-то шикнул, упоминая про самые страшные японские легенды, но все равно замолк. Видимо, он еще недостаточно хорош в таких шутках, чтобы чувствовать грань, за которую нельзя заступать. — Ты правда боишься темноты? Инуи, чуть смутившись, отводит взгляд куда-то в сторону, словно боясь наткнуться на то, чего так боялось узреть его воображение. Он пытается отшутиться, но Коко слишком любопытен. — Боюсь того, что в ней может быть, — осторожно шёпотом добавляет парень. — А если в ней я? — Пугаюсь ещё больше. Их смех, тихий, едва различимый, заполняет кухню. Коко еще некоторое время возится с чашками, стараясь как можно тише закрывать шкафы, как вдруг чувствует, что две тёплые руки касаются его волос. Пальцы Сейшу осторожно наматывают чёрные локоны, завивая красивые кудри, позволяя прядкам струиться аккуратными волнами по бледным плечам. На лице Хаджиме вспыхивает румянец, но он не отстраняется, наоборот, даже откидывает голову, позволяя Инуи обеими руками играться с его волосами. Такому жесту никто не удивляется, будто под покровом ночи они могут позволить себе делать всё, что придет в голову, и за это их судить будет только ночное чёрное небо. Ночная синева выделяет два темных силуэта, когда один из них осторожно разливает ароматный чай, пока пальцы второго путаются в чёрных прядях, всё также бережно накручивая локоны. В какой-то момент нежные большие руки складывают пряди в определенной последовательности, и в руках Сейшу образуется густой и красивый колос, плавно переходящий в волну. Коко чувствует, как мешающие пряди убираются с лица, вплетаясь в косу, и это чувство необъяснимой близости разливается мёдом в его груди. В темноте он чувствует, как сам невольно льнет к этим рукам, наклоняя голову назад, чтобы Инуи было удобно плести. От каждого нежного и чёткого движения рук Сейшу у Хаджиме захватывает дух. Прислонившись чуть ближе, Коко чувствует, как Инуи выдыхает ему в затылок короткое и тихое: — Почти готово. Чашки аккуратно ставятся на стол, дверь с режущим скрипом закрывается, и Коко выдыхает, усаживаясь за стол. Он рассматривает, как выглядит, и замечает, что из нескольких тонких кос образуется одна большая. Несколько кудрявых прядок выбиваются из его прически, спадают на лоб и виски, но такая небрежность только подчеркивает непередаваемую красоту лица Хаджиме. Со стороны слышится внезапный щелчок. Инуи усмехается, тут же показывая Коко экран телефона. — Сто рублей один снимок, вообще-то. Коко рассматривает, как он, чуть ссутулившись, поправляет косу. При собранных волосах слишком отчётливо виден его профиль лица, и Коко замечает, что под его глазами легли мешки, скулы стали видны четче, а в желтоватом свете ночной лампы он выглядит куда более уставший, даже пугающе измотанный. — Офигеть, Инуи, откуда такие таланты? — Я часто заплетал волосы Аканэ, да и она сама меня учила. Коко немного теряется, не находя нужных слов. Аканэ так трагично погибла, но Инуи спокойно упоминает её, будто она всё ещё здесь, сидит вместе с ним и любуется, как Коко идёт то, что когда-то заплетал Инуи для неё по утрам. Это заставляет его сердце вспыхнуть странным блеклым огнем, и ему кажется, будто он пережил эту потерю когда-то давно вместе с Инуи. Будто в тот день они вместе наблюдали эту ужасную картину, и это чувство утраты и неприятных воспоминаний определенно делает их ближе, чем когда-либо. — У тебя прекрасно получается, Сейшу. Инуи, задумавшись, тут же испуганно взглянул на парня, услышав свое имя. Коко решается повторить, ещё и ещё. Имя звучит хрипло, приятно, и Хаджиме произносит его с долей гордости, будто это всё, чего он добивался все это время. — Сейшу, ты краснеешь, — Коко перекидывается через весь стол, упираясь локтями в тетради и бумаги, поражаясь своей смелости. Кажется, будто ему сейчас можно говорить все что угодно, не боясь последствий или осуждения, — Сейшу, тебя это так смущает? — его лицо ближе, так, что Коко может спокойно рассмотреть блестящий изумруд в глазах Инуи, — Сейшу… На бледном лице расцветает румянец. Алый оттенок россыпью разливается по щекам Сейшу, и тот, будто желая рассмотреть какую-то уловку в глазах Хаджиме, склоняется чуть ближе. Между ними пролетает тысяча искр, льется в груди покалывающим теплом и отдаётся клокочущим стуком в пальцах. — Мне тоже называть тебя по имени? Коко чувствует, как его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Как тебе захочется. Инуи выдыхает в приоткрытые губы, утопая в смоли чёрных и поглощающих глаз. Искрящееся чувство, наполняющее сердце Сейшу ещё с первых минут встречи с Хаджиме разрастается в нём колючими шипами. Каждый вдох сдавливается горячим гулом внутри, и каждый раз, заглядывая в чёрные глаза, Инуи чувствовал, что растворяется. Инуи ощущает нескончаемое падение, отрывисто выдыхая в полуоткрытые губы. Веер чёрных ресниц подрагивает, прикрывая смоляные глаза. Хаджиме растворяется в этом взгляде, его сердце готово разорваться от каждого вспыхивающего чувства. И Коко осторожно склоняется ближе, мягко коснувшись полураскрытых розоватых губ. Инуи осторожно дотрагивается пальцев Хаджиме. Медленно скользя вдоль ладоней, они синхронно сплетают руки в замок. Посторонние звуки и шорох ночи за окном растворяются в этом поцелуе. Листки сминаются, отбрасываются куда-то в сторону, и Хаджиме забывает обо всем, позволяя себе придвинуться ближе к Инуи, ощущая сладковатый привкус на губах. И Мир вокруг растворяется.                               *** Солнце играет своими лучами в комнате Хаджиме, где всё ещё царит бардак и сотня мелких рваных бумажек. С той ночи прошло пару дней, и Коко до сих пор не решился написать и спросить, как обстоят дела. Стоит ли ему вообще что-либо спрашивать? От Инуи тоже ни одного сообщения, и Коко никогда не ощущал такой сильной тревоги. Они попрощались быстро, можно сказать, Коко сам первый решил завершить эту странную встречу. Ему, мол, нужно готовиться, осталось мало времени, и он что-то долго засиделся, надо бы спать. Спихнув всё на усталость и проводив Инуи, сказал, что очень хочет спать. Сейшу ничего не ответил. Тишина никогда ещё не была такой давящей, как в ту ночь. Коко не мог уснуть, и он вовсе не хотел спать. Ему казалось, что всё происходящее вокруг нереально, это просто сон, очередная фантазия. Периодически касаясь своих губ, он все ещё чувствовал чужое дыхание и прикосновения. Сердце заходилось в бешеном ритме, и смесь неловкости и страха бушевали в его душе маленьким ураганом. Коко скидывал одеяло, ходил по комнате из стороны в сторону, ложился на пол, но уснуть не получалось ни в какую. Эта усталость и невозможность уснуть начинали надоедать. Поцелуй Сейшу всё ещё оставался жгуче ощутимым на сухих губах. Коко не понимал, насколько это правильно. Их разница в возрасте не была слишком большой, но всё случилось так внезапно… Ему даже не с кем обсудить эту проблему. Проблема ли это вообще? Коко комкает очередной черновик с решениями и кидает его в стену. Сотня бумажек распластались на полу белыми комками, ему хочется выть от усталости и странности своих мыслей. Солнце скрывается за тучами, и Коко проклинает погоду, потому что идти пешком на работу под дождём — последнее, чего можно желать в такое отвратительное и напряжённое время. Коко успевает встать под крышу какой-то остановки, надеясь, что не встретит никого из знакомых. На вечернюю смену он не опоздает, если подождет лишние пару минут. Дождь усиливался. Лужи пузырились от капель, машины неслись на бешеной скорости, ломая дворники, которые не успевали сметать последствия такого сильного дождя с лобового стекла. Коко невольно завидовал тем, у кого есть хоть какое-то укрытие, помимо остановки на улице. Дождь не прекращался. В сердце поселилось что-то вязкое и серое. С каждым шагом и вздохом оно отдавалось неприятной мыслью в голове, сотней слов, которые твердили Хаджиме о его оплошности. — Не надо было вообще его пускать, — Коко ругается вполголоса, разочарованно швыряя мокрый камень, попавшийся под ноги, в огромную лужу. Заходить в помещение оказалось ещё большим наказанием, чем попасть под дождь. Конечно, среди всего персонала он был не один такой счастливец: у каждого второго сотрудника насквозь вымокла обувь, а по полу простирались мокрые следы. Стряхнув капли с волос, Хаджиме смирился с мыслью, что придется надевать неудобную униформу. Обычно он обходился только сменой брюк, на этот раз придется потерпеть несколько часов в смятой хлопковой рубашке. При виде клиентов его главным кредо выступала ослепительная улыбка, но сегодня не было даже сил, чтобы вырисовать у себя на лице что-то похожее на добродушие и радость. Получалась какая-то ухмылка. Разговаривать с кем-либо тоже не было никакого желания. Сославшись на плохое самочувствие, Коко отозвался разбирать склад, но, когда ему всучили в руки бумагу со списком поставленной техники, он только тяжело вздохнул. Конечно, возиться с такой волокитой всякий раз бывает запарно, но это лучше, чем изматывать себя лишними разговорами. Однако и это занятие обернулось не в лучшую сторону. Разгребая заполненные бумаги и ставя подписи, Хаджиме только больше уходил в себя. Переворачивая страницы и пачкая ручкой пальцы он всё больше улавливал холодное и липкое чувство вины. Страх отторжения подкрадывался тихими шагами, и лишь закончив с половиной необходимого, до Коко дошел факт самого страшного последствия. Возможно, они больше никогда не увидятся, и Хаджиме вновь погрязнет с головой в рутину, его снова захватят мысли о заработке и желание пробить потолок своего обычного, столь небольшого дохода. Снова он останется один, потому что мотать последний школьный год с Кисаки у него нет никакого желания. Эта мысль заставила бросить все бумаги и склониться над столом, глотая подступающую к горлу тревогу и панику. Хаджиме чувствовал вину, ненавидел себя за чрезмерную импульсивность и уверенность. Откуда он вообще взял, что Инуи станет так легко воспринимать подобное? Коко же слишком юн, слишком наивен для такого, как Инуи. Почему он вообще решил, что Инуи им заинтересован? Возможно, он слишком много надумывает? Боль разрастается, ему хочется раствориться, чтобы не чувствовать стыд, обжигающий щеки. От усталости и раздражительности разболелась голова. Всё, чего он хочет сейчас, это зарыться в одеяло с головой, чтобы проспать несколько недель, прежде чем перестанет чувствовать укол в груди. Менеджер кидает на стол папку, которая больно ударяет Хаджиме по голове. Ворча что-то про отлынивание и лень, тот закрыл дверь, напоминая находу про ночную смену. Коко повернул голову на часы, которые показывали почти половину девятого. Пора закрываться, и вся ответственность вновь, как назло, ложится на него. Пусть отрабатывает. Это правда отвлекает, но Коко прислушивается к каждому звуку и шороху, боясь, что кто-то из сотрудников может быть в магазине. Убедившись, что никого нет, Коко принимается перевешивать товары, меняя ценники и надеясь, что ему больше никогда в жизни не придется оставаться до поздна. Работа отвлекала от мыслей, но слушать тишину было просто невыносимо. Она била по ушам своим тревожным звоном, выставляла напоказ каждый шорох и щелчок, отчего Коко вздрагивал. С каких пор он стал таким нервным? Однако, когда Хаджиме относил часть коробок на склад, позади послышался ещё один звук, так сильно не похожий на другие. Открывающаяся дверь и медленные шаги. — Снова отрабатываешь за остальных? Джульетта превратилась в золушку? Коко, с замиранием сердца, оборачивается, стараясь не вскрикнуть и скрыть улыбку. Хаджиме кажется, что в его груди зарождается ураган. В какие-то минуты ему казалось, что он больше никогда не столкнется с этим взглядом, и как же сильно он ошибался, позволяя себе думать о таких глупостях. — Мне казалось, Ромео пропал с радаров? — скрывая подступающий восторг отвечает Коко. — Мне казалось, я нравлюсь Джульетте? От таких слов Хаджиме едва не спотыкается, путаясь в ногах и роняя коробку, чувствуя, как щеки горят румянцем. Стараясь не оборачиваться, он скрывается за дверью склада, шагая между полок и тесных стеллажей с вещами. Коко чувствует, как его накрывает стыд. Однако скрип двери и звук медленных шагов дают ему понять, что вопрос всё ещё остаётся открытым. — Значит, точно нравлюсь, — Инуи облокачивается на железную перегородку, перегораживая путь к выходу. — Кто тебе разрешал сюда заходить? — Коко шипит, пытаясь поставить коробку на верхнюю единственную свободную полку. Попытка оказывается неудачной. Коробка едва не падает на голову Хаджиме, пока тот, не теряя надежды, вытягиваясь из последних сил, пытается поставить вещь на законное место. В следующий миг Коко чувствует, как чужие руки перехватывают тяжесть, спокойно умещая барахло с проводами среди другого технического хлама. Повернувшись, Хаджиме сталкивается с Сейшу лицом к лицу, вжимаясь в стену, боясь сделать шаг. Среди этих коробок безумно тесно, пахнет пылью и пластиком, а вместе с Сейшу свободное место сокращается в разы, ему просто не куда деться. — Ты не ответил на мой вопрос, — пальцы Инуи перехватывают чужой подбородок, притягивая ближе, — но у тебя и так на лице всё написано. Щеки предательски загораются розоватым огнём. Хаджиме плавится от каждого касания, а взгляд Инуи прожигает его, рассматривая каждую скрываемую эмоцию и волну чувств. — Раз написано, тогда зачем тебе мой ответ? — шепчет Хаджиме, отводя смущённый взгляд в угол. — Мне нужно твое разрешение, — чуть помедлив, выдыхает парень. Он строго оглядывает лицо Хаджиме, но тут же снисходительно, чуть усмехнувшись, добавляет, — я не такой обнаглевший, как ты, — томно выдыхает Сейшу последние слова в полураскрытые губы. Хаджиме возмущенно хмурит брови, пытаясь ступить шаг назад, но натыкаясь лишь на железную перегородку. В висящей тишине он чувствует, как стучит чужое сердце, он может слышать, как прерывается чужое дыхание, видеть, как приоткрываются алые губы, находящиеся так близко к его лицу. — Кто из нас ещё обнаглевший? — едва различимо произносит Хаджиме, задыхаясь в собственных словах и стуке сердца. — Я все ещё жду разрешения. Коко чувствует, как дрожь пробирает все тело. От одного прикосновения к Сейшу внутри Хаджиме разгораются миллионы ярчайших звёзд. В голове пустота, и он чувствует, как вновь вспыхивает смущение на его лице. Смесь стыда, неловкости и вихрь чувств окутывают его. Всё ещё краснея, он робко поднимает чёрный взгляд на Сейшу. Длинные белые ресницы подрагивают, зелёная радужка поблескивает в полумраке помещения, и Инуи, нависнув сверху, терпеливо выжидает ответа. В этих глазах Коко мог увидеть бесконечное сплетение тонких тёмно-зелёных узоров, складывающихся в пленительный калейдоскоп. Коко чувствует, как с каждой секундой утопает в этом блеске. Он чувствует сладковатый запах парфюма, видит, как колышется светлый веер ресниц, замечает границу шрама на щеке. Ему хочется коснуться каждой части тела Инуи, вдыхать его запах, слышать его голос и сердцебиение. Ему хочется слиться, стать с ним одним целым, и это желание берёт верх над любым страхом, который может зародиться в его голове. В груди расплавленным воском стекает его влюблённость, и Коко надеется, что даже если сейчас совершает роковую ошибку, то никогда в жизни не пожалеет о содеянном. Он вскидывает голову, осторожно касаясь руками плеч Сейшу, осторожно скользя ладонями вдоль ткани белой рубашки. Он принимает поражение, и чувствует, как покалывает всё тело от напряжения и подступающего влекущего ощущения в груди. — Ты с самого начала всё знал, не так ли? — Это значит да? Коко льнет губами к Сейшу, утягивая парня в долгий и желанный поцелуй. Томно выдыхая в мягкие губы, Инуи вжимает Хаджиме в стену, опуская руки на талию парня. Ему хочется чувствовать каждый изгиб, скрываемый под одеждой, чувствовать, как Коко извивается в его руках. Хаджиме тонет в этих объятиях, задыхаясь в нескончаемых поцелуях, растворяясь в чужих губах и касаниях.