Хот-Спрингс

      Когда темнота окончательно накрывает город, небо разражается дождём. Крупные капли колотят по асфальту и размывают не укатанные дороги. Бич маленьких городов. Если Чикаго дождь очищает, смывая все следы жестокости, нищеты и боли, то Хот-Спрингс становится собой, из метафорического болота превращаясь в вполне реальное. Энтони уже практически насквозь мокрый, перебежками от навеса к навесу, пытается добраться до отеля, срезая дорогу через сквозные проулки, то и дело, путаясь в слишком относительно знакомом городе и пару раз натыкаясь на тупики.       — Видимо, предыдущие семь дней Бог скорбел, — раздаётся из-за спины, когда Энтони удачно спрятавшись от дождя пытается прикурить практически чудом не намокшие уайт роллс. Он испуганно оборачивается и видит Алекса, такого же насквозь мокрого и одетого во всё чёрное. Свет от фонаря вдалеке бьёт ему прямо в затылок, очерчивая его голову тусклым светом и образуя ореол. Он похож на ангела смерти. На того, с кем не хочется оказаться один на один в тёмном переулке.       — Cazzo, да ты что, преследуешь меня?       Они стоят близко, практически нос к носу. Алекс забирает из замёрзших мокрых пальцев подкуренную сигарету и затягивается, «прости, мои все вымокли». Энтони не может ничего сделать, лишь таращится на неуловимо изменившееся лицо.       — Да нет, — облако дыма ненадолго встаёт перед ними и тут же опадает во влажном воздухе. Но буквально не секунду, на мгновение Энтони кажется, будто лицо Алекса неестественно исказилось, обретя нечеловеческую остроту. Энтони дурно, сердце колотится, плечи сводит напряжением. Он опять чувствует себя в ловушке, понимает, случись что, он не успеет достать ствол и взвести курок. Взгляд опускается вниз, туда где под чёрными туфлями расползается тёмное пятно, которое от едва достающих лучей фонаря бликует красным.       — Слушай, вдруг ты не заметил, но…       — Я знаю.       Вид чужой крови отрезвляет, напоминая, что перед ним обычный человек, а не то, что он успел себе напредставлять. Энтони отнимает свою же сигарету, делает затяжку и выкидывает. «Идём». Не спрашивая, подхватывает Алекса под руку. В конце концов, он ведь вчера тоже ему помог, хоть его никто и не просил.       Мокрые, перепачканные грязью размытых дорог, они заваливаются в семьсот шестой номер. Энтони хочет назло бросить его дальше разбираться со всем самостоятельно, но точащая совесть не позволяет. Он усаживает не прекращающего нести какую-то ересь Алекса на кровать и с трудом выпрастывает его из брюк, которые при ближайшем рассмотрении оказываются взрезаны сбоку. На смуглом бедре один неглубокий, но длинный порез и ещё много мелких старых, заживших. «Che cazzo», думает Энтони, но решает оставить этот вопрос на потом.       — Во-первых, заткнись, per favore, во-вторых, не знаешь, тут есть аптечка?       Конечно, никакой аптечки в номере не оказывается. Энтони промывает порез остатками виски, который они почти полностью уговорили в вечер знакомства и зажимает рану полотенцем. Ничего смертельного в ней нет, конечно, но неприятно будет, хотя Алексу, видимо, не впервой. Просидев с час на полу, вжимая застиранный мохер в свежий порез, Энтони успевает немного успокоиться и задуматься о странности своего положения. Он сидит у ног наполовину обнажённого практически незнакомого мужика, который явно не природой любоваться приехал в самый мафиозный город Америки. По-хорошему, Энтони бы после вчерашнего собрать чемоданы и свалить и от местных, и от этого ненормального. По-хорошему, не надо было вообще сюда ехать, а выбрать какой-нибудь курорт, залечь на пляже с «куба либре» и клеить парней или девчонок, развлекаясь так же, как это делают сверстники. По-хорошему надо было много что сделать иначе, но по-хорошему он не умеет. Устав от напряжения и решив, что страннее, чем сейчас уже не будет, он утыкается лбом в чужое колено.       — Спасибо, — Алекс первым нарушает молчание.       — Угу, ты только не откинься, а то я тут везде своих отпечатков понаоставлял. Что произошло вообще?       — Не заметил, что у того парня был нож. Энтони смеётся в голос.       — Не знаю, откуда ты, но тут у каждого есть нож. Ты что, не знал, куда едешь? Ладно, без обид. Тебе помочь раздеться?       — Сам разберусь.       — Разобрался уже. Полотенце придержи.       Алекс сначала неохотно поддаётся, а потом заканчивает сам, снимая мокрую рубашку и оставаясь абсолютно нелепо сидеть лишь в нижнем белье. Энтони, вернувший руки на полотенце, украдкой наблюдает за ним. Статный разворот плеч, с заметным рельефом мышц, фигурный шрам над сердцем, несколько светлых полосок, сходящихся в рисунок. Что-то такое он уже видел, может быть не то же самое, но очень похожее.       — Ты вудист, что ли? — весьма неожиданно приходит осознание. Южный акцент, нелепый кулон. Можно было и раньше предположить, но, если честно, Энтони бы это и в голову не пришло. Ведь он представлял себе последователей вуду чудаками в нелепых тряпках, пляшущими свои безумные танцы и напивающимися до полусмерти абсентом. Следующее озарение уже не озадачивает, а пугает, — Тех двоих в Линдене ты кончил? Хах, а старый хрен решил, что это был Мэдден.       — Кто?       — Никто, мистер вуду. А тут у тебя что, какая-то вуду-конференция, корпоративное собрание шмуду-магов? — из горла рвётся очевидно неуместный смех, Энтони ведь десять минут назад думал, что страннее не будет, а оказывается вот как. Всё таки у судьбы или создателя, или кто там за всё это в ответе, довольно изощрённое чувство юмора.       — Очень смешно, — тон у Алекса неприкрыто осуждающий, он скидывает руку Энтони со своего бедра и убирает полотенце, проверяя, остановилась ли кровь. Энтони не может перестать смеяться, понимает, что уже надо бы, но попросту не может. Внезапно его за мокрый ворот рубашки хватает сильная рука, мгновение и их с Алексом лица на одном уровне, близко, как там, в переулке, — Выметайся, Тони.       — Что, выгонишь, а утром будешь извиняться? — язвительная фраза срывается с языка раньше, чем Энтони успевает в принципе подумать. Он хватает Алекса за шею и нагло целует, не из страсти, а со злости, в отместку. «Вот тебе ещё один повод жалеть». Видимо есть что-то такое, что сводит их раз за разом, что заставляет Энтони принимать такие идиотские решения, что заставляет Алекса подтянуть его ближе, затащить к себе на колени и целовать в ответ, хотя изначально хотелось выставить за дверь.       — Скажи честно, — Энтони на секунду отрывается от чужих губ, испытывающе смотрит в упор, вынуждая ответить, — в тот вечер, ты позвал меня, чтобы кокнуть и принести в жертву, как тех двоих?       — Вообще-то, да.       — ’Sti cavoli.       Он снова прижимается губами к чужим, думая о том, что страшно ведь не то, что он буквально мог или может стать жертвой фанатика, а то, что ему плевать.