Хот-Спрингс

      Неподалёку от бьюика крутятся двое. «Merda», думает Энтони, «ну почему сейчас?». Ему знаком этот приём, сейчас он сядет в машину, а они поедут следом. Какая-то иррациональная злость берёт верх, он садится в за руль и съезжает не на центральную, а разворачивается и едет сторону зоны парка. Не сразу, но в боковом зеркале он видит чёрный кадилак, один, и на том спасибо. Так они едут минут двадцать, бьюик Энтони едва выдерживает раскатанную лесную дорогу. Если его пришьют в этой сраной дыре, так ему и надо. Нечего было сюда соваться. Злость постепенно превращается в бешенство. Когда за деревьями становится не видно города ему наконец удаётся оторваться, хоть он и понимает, что это ненадолго. Заехав в самые густые в поле зрения кусты и заглушив мотор, прячется в соседних. Он занимает скорее оборонительную позицию и ждёт, потому что бежать уже некуда. Кадиллак подъезжает буквально через пару минут. Двое выходят из машины, в свете фар высматривают следы протекторов и на смеси английского и итальянского недовольно рассуждают, куда мог поехать «мелкий придурок». Выстрел, второй, третий, четвёртый, щелчок. Барабан пуст. Энтони выглядывает из своего импровизированного укрытия, которое сработало исключительно благодаря густым сумеркам. Одного из преследователей он находит у капота, удачно попал в грудь. Так ему, козлу. Второго нигде не видно. Энтони для надёжности отталкивает револьвер ублюдка туфлей и завершает дело выкидным ножом, сонная артерия взрывается слабеньким фонтанчиком крови, окропляя светлые рукава. Осталось найти второго.       — Mi scusi, красавчик, но у меня вообще-то отпуск, так что выходи давай, я не собираюсь тебя тут всю ночь ждать.       Энтони оборачивается на шорох. Далеко успел убежать, сволочь. Он поднимает чужой револьвер и идёт на звук. Судя по его прикидкам, если паршивец не убежал, остаётся буквально пара шагов, когда тишину леса взрезает сначала громкий выстрел охотничьего ружья а потом болезненный вопль, быстро превращающийся в булькающий стон . «Какого хрена?». Энтони ускоряет шаг, разбирает руками низкие ветки и, дойдя до источника звука, застывает.       — Какого дьявола ты здесь забыл? — прежняя злость сменяется недоумением и возмущением одновременно. Энтони суёт чужой магнум во внутренний карман и подходит ближе. В свете луны над трупом одного из бандитов инфернально возвышается Алекс.       — На оленей охотился, — он опускает ружьё и зарывается рукой в тёмные волосы, откидывая назад, по всей видимости, растрепавшуюся чёлку.       — Каких, мать твою оленей? Они тут не водятся, придурок.       Александр выразительно смотрит то на труп у ног, то на Энтони. Всем своим самодовольным видом показывая, на каких именно оленей он охотился.       — Ясно. Cazzo, поехали, пока ещё кто-нибудь сюда не припёрся.       Алекс не спорит, лишь закидывает ружьё на плечо и идёт следом к машине.       Половину дороги до отеля едут молча, пока Энтони не взрывается ругательствами. Его бесит не только сложившаяся ситуация, его бесит всё вокруг. Бесит сраный старик, который весь вечер впаривал ему какую-то чушь, бесят эти двое, которые приняли его за лёгкую добычу, бесит, что испортил костюм и бесит самодовольная рожа на пассажирском сидении. Какого чёрта это вообще было? Радиоведущий он. Ага, конечно. Понятно теперь, в какой он командировке.       — Спасибо, что подкинул, друг мой.       — Слушай ты, Алекс, я тебе не друг, ты мне тоже. Я вообще не понимаю, кто ты, madonna, такой? Из какого ты клана?       — Я не «Мадонна», Тони. Энтони на секунду зависает. Это он что, так шутит? Если да, то это самая неуместная шутка, которую Энтони когда-либо слышал. Этот faciabruta точно психопат. Не надо было с ним связываться, не надо.       — Я тебе и другой вопрос задал.       Бьюик останавливается на парковке позади отеля. Энтони разворачивается к собеседнику, сверля его разгневанным, возмущённым взглядом. Тот отряхивает невидимые пылинки с шерстяного пиджака и поднимает настолько высокомерный взгляд, насколько это вообще реально. Энтони решает, что связался с самим Дьяволом, не иначе.       — Я не из ваших, — Алекс делает паузу, склоняясь к собеседнику и бесцеремонно врываясь в его личное пространство. Тёмные глаза в свете тусклых фонарей кажутся абсолютно чёрными, жуткими, высасывающими любую волю, — Если тебе так интересно, друг мой.       Последнее он жёстко отчеканивает, гладя в прямо в глаза.       — Сукин сын!       В Энтони новой волной вскипает ярость, он бьёт Алекса раскрытой ладонью по лицу, перемазанной в крови рукой оставляя яркий след, и тут же замирает, запоздало понимая, что сделал. Они удивлённо смотрят друг на друга. В глазах Алекса он видит нечто ещё темнее прежнего, нечто что, наверное, поднимается из глубин самого Ада. Мгновение, по ощущениям, растягивается в вечность. А потом Алекс, такими же залитыми кровью руками, притягивает его к себе за затылок, вгрызаясь в губы. Энтони ловит себя на стоне, слыша его как будто бы со стороны, как будто бы это кто-то другой, кто-то за него отвечает на властный, подавляющий волю поцелуй. Они целуются долго, хватаясь за лица, за волосы, за плечи друг друга, пока не оказываются похожи на представителей воинствующих племён каннибалов, свято верящих, что кровь врага твоего - сила твоя.       — Больной, — Энтони отстраняется, отталкивает Алекса и смотрит ошарашено, как посмотрел бы на любого, кто в здравом уме решит пройтись в жемчуге и золоте по тёмной подворотне Чикаго. Правда, почему-то, в итоге он чувствует себя то ли этим идиотом, то ли жемчугом, безжалостно сорванным с хорошенькой шеи и разлитым молоком по грязному асфальту.       — Ещё раз спасибо, что подвёз, Энтони, — Алекс как ни в чём не бывало поправляет сбившийся в плечах пиджак и выбирается из машины, не забыв прихватить ружьё.       Энтони ещё долгих двадцать минут сидит в салоне бьюика, курит последнюю в портсигаре сигарету, бесконечно глубоко проваливаясь в размышления о том, что это, чёрт возьми было? Когда запёкшаяся кровь начинает стягивать кожу, он решает, что хватит, достаточно. Вытащив ключи из зажигания и запихнув чужой глок в бардачок, он выходит из машины с ощущением, будто все его внутренности только что вытащили, а после сложили в неправильном порядке и теперь они пытаются встать на место.       Нет, Энтони ошарашен не убийствами, к такому привыкаешь. В Чикаго бы сказали "типичный вторник". Нет, его искренне удивляет то, с какой страстью можно упиваться кровью другого человека, с каким неподдельным удовольствием можно демонстрировать результат своей кровожадности, будто ребёнок, показывающий матери рисунок с солнышком в углу.       — Чокнутый. Этим словом заканчивается третий день отпуска в Хот-Спрингс.