Хот-Спрингс

      Энтони просыпается в чужом номере, чувствуя как сквозняк из приоткрытого окна холодит спину. В комнате пусто и тихо, даже в душе не шумит вода. Завернувшись в кокон из покрывала, он обрывками вспоминает прошлую ночь. Задушевные разговоры, жаркие споры и что-то ещё, что ускользает. Не событие, но ощущение. Энтони лишь надеется, что не наговорил или не натворил лишнего.       Ещё какое-то время поворочавшись, он решает оставить попытки поймать утреннюю негу и нехотя выползает из кровати. В отсутствии хозяина номера он видит свои плюсы, собирая свои вещи по всем горизонтальным поверхностям можно присмотреться к чужим. Грабить он его не станет, но узнать что-нибудь любопытное вполне может. Так в поисках запонок, которые он видимо решил для удобства снять, натыкается на следы чёрного воска на паркете. Горничным тут, видимо, не доплачивают.       Они пересекаются вновь, но уже на веранде отельного ресторанчика. Алекс курит, читая книгу. Его, Энтони, книгу. Вот же ушлый.       — Вообще-то это воровство, — Энтони, уже приведший себя в порядок, садится напротив и наглым жестом отрывает случайного знакомого от чтения, — Интересная хоть? Стоит того, чтобы заявить на тебя за кражу?       Энтони стреляет светлыми глазами поверх очков и тоже закуривает, пытаясь вверх тормашками уцепить хоть что-то из написанного. Тщетно, шрифт отвратительно мелкий. Оставив попытки, он заказывает кофе и вишнёвый пирог у подошедшей официантки.       — Не стоит, у Фолкнера есть вещи и получше.       — А жаль, название многообещающее. О чём там вообще?       — О том, как семейка деревенщин везёт труп матери через дикий запад, чтобы похоронить на родной земле.       — Тоска какая. И этому человеку дали Нобелевскую премию, — Энтони фыркает и накалывает кусок вишнёвого пирога, но так и не доносит его до рта, продолжая жестикулировать вилкой, — Лучше бы «По ту сторону Рая» перечитал.       Договорив, он наконец таки пробует пирог и довольно фыркает. Неплохо, вполне неплохо, но мать готовила лучше. А может и нет, может Энтони это себе придумал, а потом поверил, желая оставить её образ безукоризненным. Этого уже никто не узнает.       — И как тебе?       — Хм, не лучший роман Фицджеральда, но по крайней мере... А, ты про пирог? Отлично, люблю вишню.       Смуглое лицо Алекса покрывается неглубокими морщинками, он улыбается, через тёмные стёкла очков разглядывая собеседника. Энтони на мгновение снова кажется, что он оказался в клетке, но это наваждение быстро ускользает, оставляя что-то неуютно ворочаться внутри. Но так, фоном, не настолько ярко, чтобы и вправду придать этому значение.       Они ещё перебрасываются какими-то отрывками фраз, задевая то тему литературы, то политики, то ещё какой-то несусветицы, пока Алекс не прерывает их разговор предложением прогуляться. Энтони соглашается. Почему бы и нет? Хотя, конечно, в планах было провести такой же одинокий день как и вчера. В конце концов может быть найти что-то для Молли.       — У нас какая-то конкретная цель или мы будем слоняться как Моисей по пустыне? — Они сворачивают на очередную улицу, такую же как все предыдущие. Не то что бы для Энтони это сильно принципиально, скорее просто любопытно.       Александр тоже ему весьма любопытен, Энтони таких не встречал. Он не похож ни на кого, ни на его друзей, ни на так называемых коллег отца. Есть в нём что-то тёмно-мистическое, что-то, что цепляет и сбивает даже выученную настороженность Энтони. Он пытается хоть как-то объяснить это себе, но ничего не придумав, решает, что наверняка это просто какое-то креольское обаяние и манеры, удачно вписавшиеся в образ homme fatale, к которому Энтони был откровенно слаб.       — Так кем ты работаешь, красавчик? — спрашивает Энтони, заглядывая через плечо Алексу, пока тот перебирает какие-то безделушки, которые, если бы не цена, Энтони назвал бы мусором. Хотя, если честно, даже несмотря на цену, ценности он в них не видел. Это уже вторая лавка в которую они заходят. Алекс очевидно что-то ищет, но Энтони, не особо вдаётся в подробности что именно.       — Веду передачу на радио, — видимо, он наконец находит то, что искал. Какая-то металическая побрякушка с мотком непонятно чего на узкой части. «Безвкусица», думает Энтони, но решает придержать язык за зубами не только об этом, но и о том, что занятие его не вяжется с таким понятием как "командировка". Мало ли что он там скрывает, Энтони ведь тоже не до конца честен.       Они слоняются по жаре пол дня к ряду, продолжая интересоваться друг другом чуть больше, чем предполагает мимолётное знакомство на отдыхе.       Так Энтони узнаёт, что Алекс действительно ведёт передачу на радио, что у него есть совершенно уморительная подруга Мимзи, в которой Энтони отчасти видит самого себя, особенно в умении ввязаться в какую-то передрягу. Ещё Алекс много рассказывает об охоте, о мистической культуре Нового Орлеана и о том, как обожает бродвейские мюзиклы, ведь они кажутся ему инфантильно-очаровательными. О том, как он ездил через пол страны, чтобы посмотреть Гёршвинговский "О тебе я пою" и как мечтает сходить на его вторую часть.       Несмотря на обилие фактов, Энтони не покидает ощущение, что что-то всё равно остаётся за рамками разговора, где-то там, куда Энтони не добраться. Ну и пусть. Каждый имеет право на маленькую тайну, даже если эта тайна совсем не маленькая.       Они сидят на площади на бортике фонтана, когда Энтони рассказывает о себе. О жизни в Чикаго, о деспоте отце, о придурке брате и о двойняшке сестре. Он ловко уклоняется от подробностей, чем занимается его семья, называя отца «большим человеком, которому власть снесла голову». Мать не упоминает, это личное, это что-то, что осталось только для него и, возможно, ещё немного для Молли. Он бы соврал, если бы сказал, что не скучает по Рут. Он скучает по остаткам реальных воспоминаний, скучает по выдуманному образу любящей идеализированной матери, хоть и не уверен, что она действительно такой была.       Энтони скидывает туфли и подкатывает брюки, чтобы опустить ноги в прохладную воду фонтана. Сегодня они на площади практически одни, редкие прохожие то появляются, то исчезают, не задерживаясь под палящим солнцем. Август не щадит никого, ни местных, ни приезжих идиотов, решивших, что конец лета - лучшее время, чтобы посетить самый засушливый штат.       Алекс, уставившись вдаль, крутит в руках безделушку, несуразный кулон. И чего он так в неё вцепился? Энтони краем глаза разглядывает непонятное украшение, так и не решаясь спросить, что это.       — Друг мой, что скажешь, если мы сейчас пообедаем, а потом я тебя покину? У меня всё ещё остались некоторые дела, но я не хочу забивать ими твою светлую, юную голову.       Он соглашается. Алекс помогает ему выбраться из фонтана, они дожидаются пока ступни Энтони высохнут, а потом отправляются на поиски ближайшего заведения поприличнее. Энтони ведёт его в небольшой ресторанчик в паре улиц от площади. Он был здесь когда-то давно, при других обстоятельствах и с другими людьми. Нет, никаких мыслей о семье.       После обеда Александр оплачивает счёт и действительно оставляет Энтони в одиночестве. Он выпивает ещё пару бокалов вина, кидает несколько купюр на чай и тоже уходит, чтобы остаток дня проваляться в прохладном номере отеля, потягивая мартини со льдом. Как говорят французы «La vie est belle». Интересно, Алекс бы тоже так сказал?       Они не видятся ни в этот вечер, ни на следующий день. Энтони, честно говоря, ничего не чувствует на этот счёт. Это всё ещё курортный роман, он даже не планировал ни на что рассчитывать. День он проводит, объезжая окрестности на машине, чтобы посмотреть на природу о которой говорят в туристических буклетах. Смотреть, как оказывается, особо не на что. Типичные южные лысоватые леса, город, перемежающийся с лесом и пара относительно высоких зданий, выбивающихся из общей картины, в том числе и его отель. Ничего такого, что нельзя увидеть, допустим, в соседнем городе или даже штате. Чёрт с ним, зато он отдыхает вдали от всех, кто мог бы трепать ему нервы и что-то требовать. К вечеру, когда солнце садится, кататься по городу банально надоедает, Энтони решает попытать удачу и отправиться в самое злачное на вид место. Он приметил его ещё во время прогулок. «Southern Club»       Всё, как он и думал. За неприметным фасадом скрывается игорный дом. Классика жанра. Соваться за покерные столы он не решает, не хочет наживать себе лишних проблем, не сейчас, когда за спиной нет толпы отцовских головорезов, хотя бы фигурально. Одно неверное слово и его даже отпевать не станут, увезут подальше в лес и всё, ciao, Энтони. Вместо этого он берёт выпить и садится за рулетку, не самая занимательная вещь, зато неприметная. Азарт не ловится, но шарик дважды падает на его комбинацию, в третий раз уже даже не ставит, просто наблюдает за тем, как кучка потных мужиков накидывается бурбоном и проигрывает годовые зарплаты обычных граждан. Ничего такого, чего бы он не видел в Чикаго. В новинку разве что местные копы, играющие наравне с парнями в федорах. Такая наглость Чикаго даже не снилась. Но в Хот-Спрингс всегда действовали какие-то немного другие правила, нежели чем в остальном мире. Оно и понятно, почему.       — Что ты тут делаешь?       «Cazzo!». К Энтони подсаживается сухой старик в серой шляпе. Они знают друг друга, поверхностно, через отца. Когда Энтони думал, что не хочет встречать знакомые лица, не в последнюю очередь он имел в виду этого старого козла.       — Отдыхаю, а на что похоже?       Энтони разводит руками и оглядывается, показывая, что он тут один. Старик меняется в лице, морщины чуть разглаживаются и улыбка приобретает обманчивую мягкость. Конечно, ведь Генри не послал бы младшего сына в одиночку решать какие-то вопросы. Они оба это знают. А ещё они оба знают, что четвёртый этаж Арлингтона уже давно никто не занимал, а значит ни Генри, ни его сыновьям ловить тут особо нечего.       — Слышал, что Оуни вернулся? Пока что он тут наездами, но, видимо, планирует осесть. Скоро восемнадцатую отменят, такое начнётся, кто-то будет обязан взять всё под контроль.       Энтони слышал краем уха, что Мэддена выпустили, но особо не вдавался в ситуацию, хоть она по касательной прошлась и по их borgata. Итало-американские семьи за время отсутствия Оуни разделили его территории между собой, теперь в Нью-Йорке шла настоящая война. Но это было в Нью-Йорке, в Чикаго совсем другая фауна. Да и вряд ли Мэдден точил зуб лично на их семью, может только по национальному признаку. Не более. Поэтому зачем старик завёл этот разговор понять было сложно. Может просто ищет свободные уши.       — Поговаривают, что он, как большой «А», тронулся в тюрьме. Si, не смотри на меня так, щенок. Тут недавно двое из молодняка пропали. Нашли в Линдене, Madonna, зрелище то ещё.       Энтони не знает, преувеличивает ли старый хрен, рассказывая об обезображенных телах, но на месте тех несчастных даже в теории оказаться не хотелось бы. Всё таки Энтони дорожит собой и предпочитает чтобы его внутренности оставались там, где им и положено. Они ещё некоторое время обсуждают произошедшее. Ну как, обсуждают. Энтони индифферентно подвякивает, не желая забивать голову бреднями старика. На прощание не расшаркиваются, сухого «Ciao» более чем достаточно.       Перед тем как уйти Энтони ставит семь на красное и покидает зал, не дожидаясь пока шарик остановится.