Хот-Спрингс

      Впервые они встречаются на заправке в десяти милях от Хот-Спрингс.       Энтони жутко вымотан долгой поездкой на Юг страны. Ехать пришлось почти два дня, так что он решительно нацелен добраться до источников сегодня, оплатить бронь, накидаться виски из мини-бара и уснуть на хрустящих отельных простынях, чтобы уже завтра бродить по сраной глуши и не встречать ни одну знакомую морду.       Он уже докуривает, когда подъезжает чёрный фаэтон. Удивительно, что ещё кого-то в не сезон несёт в такую дыру, думает Энтони, выбрасывает окурок и, садясь за руль, скидывает пиджак на заднее сидение бьюика. Даже ночью стоит такая жара, что невозможно дышать. Погодка Адская.       — Полный бак, — говорит владелец фаэтона подошедшему заправщику и тоже закуривает, приваливаясь к капоту. Рукава рубашки закатаны по локоть, а на руках авто-перчатки. Щёголь, думает Энджел и заводит машину, чтобы как можно скорее добраться до отеля и последовать своему маленькому плану.       Второй раз судьба сводит их в лобби отеля. Мужчина с заправки болтает с девушкой на стойке регистрации, они вместе рассматривают карту города и до противного любезничают. Энтони подходит оставить ключи и невольно включается в разговор.       — Пойдёшь туда, приятель, останешься и без кошелька, и без штанов. Если хочешь нормально поужинать, сделай это в отеле. Бар здесь, кстати, тоже ничего.       — Спасибо, — незнакомец отвечает неестественной улыбкой и сворачивает небольшую карту, заталкивая её во внутренний карман льняного пиджака.       — Ага, бывай, — Энтони салютует ему и уходит, намереваясь позавтракать в забегаловке неподалёку и посвятить день разглядыванию окрестностей, прерываясь исключительно на охлаждённое вино в первых попавшихся ресторанчиках.       Чем он и занимается, для этого даже спускается в город, где на удивление жизнь бьёт ключом. Как будто он приехал не в консервативную глушь, а в солнечную Калифорнию и сразу же попал на Голливудский праздник жизни. Энтони неприкаяно слоняется по городу, периодически заглядывая в лавки с барахлом в поисках какой-нибудь занимательной побрякушки для сестры. Молли страшно обидится, если он ничего не привезёт. Энтони хотел бы по приезде отшутиться, что привезёт целого себя, но боится, что сестра не оценит. Как будто ей не хватает награбленного барахла, которое циркулирует у них дома, как вода по сточным трубам.       От мыслей о доме становится противно. Возвращаться не хочется. Не к отцу уж точно, его характер и замашки уже поперёк горла. Может быть его подельники это и ценят, видя в нём жестокого, но сильного главу, но Энтони за этими ужимками видит лишь обозлённого на жизнь козла, потерявшего жену исключительно из-за собственного тщеславия, которому надо злиться не на жизнь, не на чёртовых янки или «восточного деспота» Гувера, а на самого себя, потому что не уберёг, потому что позволил... Нет. Энтони не будет думать об отце ни сейчас, ни весь оставшийся отпуск.       Хот-Спрингс в этот раз оправдывает первую часть названия, солнце накаляет асфальт и воздух вокруг, не спасает ни светлая ткань костюма, ни почти ледяное белое. Хотя, последнему можно отдать должное, на осоловелую голову так жары не чувствуется. Храни Господь, если ты есть, бутлегеров, демократов и лично Джозефа Робинсона.       Разморенный вином Энтони часто углублялся в пространные рассуждения о политике, о borgata и о том, что так жить, наверное, нельзя. Можно вот так, прогуливаясь по узким улицам южной глуши, наслаждаясь опаляющим солнцем и сухим ветром, улыбаясь незнакомцам и не боясь схватить пулю, а так, как в Чикаго, наверное, всё же нельзя. Это же и не жизнь вовсе. И дело не в разбое, не в убийствах, а в том, что там человек человеку волк. И каждый волк хочет сожрать как можно больше сородичей, чтобы подняться в иерархии. Энтони это не прельщает, может потому что ему повезло родиться не в низах клана и всю жизнь убивать и убиваться за место под солнцем, а может потому что он видит во всём этом какую-то тщетность, ведь чем выше ты поднимаешься, тем больше стволов направлено тебе в спину.       В тихом Хот-Спрингс он чувствует себя оторванным от мафиозных разборок Чикаго. Здесь он обычный парень, такой же, как и все вокруг, отличающийся разве что чуть сильнее выгоревшими волосами, отчего на солнце, в противовес местным, смотрится почти блондином. Стоило бы, наверное, приличия ради надеть шляпу, но она позорно помялась, когда Энтони вчера вечером поставил на неё чемодан.       К вечеру он решает вернуться в отель, чтобы поужинать, выпить из под полы чего-нибудь крепкого и почитать новый роман Фолкнера, уж больно его зацепило название. "Когда я умирала". Как будто смерть это не мгновение разделяющее жизнь и абсолютное забвение. Впрочем, пока что он понятия не имеет, что этим хотел сказать автор, просто повёлся на незамысловатую обложку в одной из лавок по пути.       — Следую вашему совету, друг мой, — соседнее место за баром занимает тот самый незнакомец. Энтони отодвигает книгу в сторону и переворачивает обложкой вниз. Почему-то потревоженое одиночество выливается в раздражение.       — Угу, рад за вас...       — Алекс. Александр, рад знакомству, — Алекс по-свойски хлопает его по плечу и заказывает два виски, для себя и для Энтони. Южане хреновы, думает Энтони, вслушиваясь в акцент. В вылизанном мид-атлантическом пробиваются грассирующие "р" и какая-то французская певучесть.       — Энтони, — он благодарно кивает, принимая жест и просит бармена добавить лёд. Его вынужденный собеседник переоделся в тёмный костюм, видимо, к ужину, и выглядит по-вечернему отлично, в разрез самому Энтони, который остался в том же светлом костюме, которым целый день собирал всю аризонскую пыль. Щёголь, повторяет он свою первую мысль о нём. Наверное один из тех, чьи предки бежали из равноправной Франции, чтобы в свободной Америке накупить побольше рабов и отправить на самую поганую плантацию подыхать, пока сами пляшут на светских вечерах и экзальтированно рассуждают о высшем благе. Faciabruta. — Ну и как вас сюда занесло?       — О, небольшая командировка! Я тут по делам, заодно наслаждаюсь природой. В общем, славно провожу время, — они встречаются взглядами, и Энтони не видит в этих тёмных глазах ни задора, ни жизни, ни чего-то хорошего. Видит лишь своё искажённое отражение и что-то жуткое там, в глубине чёрных зрачков, сливающихся с радужкой. Ладонь свободной руки невольно ложится на заряженный кольт. С такими людьми лучше не связываться, это он понял уже давно. Никогда не угадаешь, что у них на уме, — А вы, Энтони?       — Летние каникулы в колледже, — беззастенчиво врёт Энтони. Никакой колледж ему, конечно, не светит, но и первому встречному трепаться об этом не надо, особенно такому, как этот Алекс.       Какое-то время они сидят в тишине. Совершенно неуютной тишине, гнетущей, создающей вакуум, будто помимо них нет ни других постояльцев, ни музыкантов, ни бармена. Как будто отельный ресторан превращается в тесную клетку с хищником. Вакуум со звоном разбивается, когда после десяти музыканты неожиданно начинают играть джаз, а темнокожая певица перед тем как начать партию, приглашает утомлённую августом публику потанцевать.       — Не танцуете? — Алекс сидит спиной к стойке, наблюдая за гостями и постояльцами, которые медленно двигаются под тягучие мелодии. Энтони задаётся вопросом, зачем он вообще пытается продолжать с ним диалог.       — Такие танцы, — он на секунду оборачивается через плечо, чтобы убедиться, верно ли он понял характер вечера, — как по-мне, слишком интимная история. К тому же, как видите, из партнёров на выбор у меня сегодня только Фолкнер… и вы.       Алекс усмехается, видимо, шутка показалась ему забавной. А ещё, очевидно, он не распознал в ней всего пренебрежения, которое было старательно туда вложено. Ну и пусть.       — А мне больше Уайлдер нравится.       — Ага, только в «Каббале» он практически повторяет Шоу.       По всей видимости одновременно возмущённый и заинтересованный разговором Алекс поворачивается к бару, чтобы непременно доказать где и в чём был неправ Энтони. Словесная перепалка или скорее спарринг неожиданно разбавляет слишком томный вечер. Они долго спорят о сюжете, метафорах и контексте. Никто от своего мнения не отказывается, однако их изначально нелепый диалог превращается во всё ускоряющийся поток обсуждения всего и сразу. И обрывает его только уставший от их болтовни бармен, который выставляет обоих из-за стойки под закрытие ресторана.       — Ты так и не сказал, почему не переносишь Фроста, так что можем продолжить у меня в номере…       Они изрядно выпившие заваливаются в семьсот шестой. Алекс извиняется за вещи на кресле, оправдываясь, что не ждал гостей. Энтони совершенно плевать, он падает прямо поперёк бережно застеленной горничными кровати. Алекс больше не кажется ему жутким типом, хотя может это в нём говорит неприличное количество алкоголя.       Беседа продолжается так же активно, как и за стойкой, они разоряют мини-бар в номере и на очередном уже практически бессвязном обсуждении то ли фильма, то ли чего-то ещё, Энтони чувствует, как мысли путаются окончательно и последнее, что он слышит перед тем, как провалиться в феерию пьяных снов это удаляющиеся шаги и стук закрывающейся двери.       Ему как обычно снится яркий поток картинок из фантасмагорических образов. Что-то про пауков, попавшихся в чужие сети, про реки, окрасившиеся красным и много-много про иссиня чёрный лес, затопленный ледяной водой, через который он отчаянно пытается убежать от чего-то невидимого, но определённо опасного.