Багерлее

Последние недели в «Багерлее» тянулись отвратительно долго. Окделл после той ночи в комнату для семейных свиданий почему-то больше не водил, да и вообще с ним практически не было никакого общения. Рокэ искал этому объяснение, и понял: безнадежно влюбленный юноша знал, что Алва здесь ненадолго, через что, конечно же, неимоверно страдал, вот и старался избегать причину своих душевных терзаний. Ну, хоть разъяснил, все-таки, как безопасно посещать общий зал, и на том спасибо. Оскар Феншо показался весьма интересным и достойным собеседником, и вроде бы, с ним было очень даже хорошо, но в один «прекрасный» день Рокэ почувствовал, что брачный аферист ему ну вот решительно надоел. Ничем не обидел, нет, вот просто стало с ним отчего-то неимоверно однообразно и скучно, не хотелось ну вот решительно никакого общения, а ненасытной до внимания душе требовалось нечто новое. Рокэ снова решился на вылазку в общий зал — теперь он уже доподлинно знал, как избежать неприятностей, а после и еще на парочку, не менее успешно. В общем зале «Багерлее» стоял обычный для этого времени гомон, заключенные спешили провести отведенные для отдыха часы с пользой — сколько же нелегальных сделок здесь заключалось, и добрая половина их касалась того, что происходило вне стен тюрьмы. Тонкий, жалобный вскрик «Помогите!» утонувший в грубом хохоте и насмешках заставил Рокэ вздрогнуть, сжаться, он затравленно огляделся в поисках Окделла. — Ворон, ну Вы-то шо так сразу вскинулись? — мягко поинтересовался сидящий напротив за стальным столом с шахматной доской Печатник, — Всем же доподлинно известно за… Известно за Вас, одним словом, так шо никто не тронет. А я вот конем эту Вашу наглую пешку, да, представьте себе, самым что ни есть конем! — Даже не представляю, о чем Вы, — ровным тоном отозвался Рокэ. Окделл, все-таки, рассказал, что делать, если так уж хочется в общий зал, — Конем Вы, значит… Что ж, господин Печатник, признаюсь, на этого самого коня я как раз-таки и рассчитывал, Вам шах через пять ходов, ну а там, и сами понимаете, самый что ни есть мат. — Погодите… Да как же это…- Печатник приспустил на носу очки с пластиковыми линзами, внимательно изучая расположение фигур на доске, — И ведь точно, фраернулся я, вот же старый слепой шлимазл, а! Но позвольте поинтересоваться, кто же Вас учил играть в шахматы? — Отец, — глухо ответил Рокэ, не глядя на шахматную доску, ведь крики не прекращались, — Каррьяра, почему никто не вмешается?! — А Вы вот то дышите себе тише! — Печатник схватил Рокэ за изящную тонкую руку, — Нам с Вами тудой ходу нет, да Вы и сами уже знаете, это гоганам все равно, лишь бы плата была, а там беспредельщики могут и на перо поставить, вот запросто! Рокэ окатило волной ярости от собственного бессилия, но что же он мог сделать? Только стараться не смотреть. Мимо стола с собеседниками, тем временем, неспешно прошелся Анатоль со своим молчаливым спутником огромного роста и демонстративно сплюнул на пол. — Вот видите, как оно… — вздохнул Печатник, — Презирают Вас воры, да и меня тоже… — А Вас-то за что? — мрачно поинтересовался Рокэ, в недоумении оглядев пожилого фальшивомонетчика, ну неужто на него кто-то из надзирателей мог позариться?! — Сотрудничал со следствием, — пожал плечами Печатник, — Воры этого не любят, но я, знаете ли, старый уже, выторговал себе немало поблажек, в числе которых условно-досрочное освобождение. Скажи вот лучше, дожидаться ли Вас завтра? Уж очень с Вами интересно в шахматы играть! — У меня папиросы кончились, — с досадой отозвался Рокэ, глядя на приближающегося Эстебана Колиньяра, — Нечем гоганам платить, да и выйду я скоро. Впрочем, Вам я желаю того же. Прощайте. — Фарта и масти Вам, Ворон, — искренне отозвался Печатник, провожая взглядом Рокэ, которого уводил надзиратель. — Куда… Куда Вы меня ведете?! — не на шутку встревожился Алва, не узнавая коридоры — Вас более не задерживают, — недовольно отозвался Колиньяр, — Сейчас получите личные вещи и документы, у ворот «Багерлее» Вас дожидаются… как бы это выразить... Дожидаются, одним словом. Сказанное прозвучало, как гром среди ясного неба, сердце радостно подпрыгнуло, голова закружилась, ведь еще, как минимум, неделя оставалась, как объяснил Дорак! Все происходящее казалось нереальным сном, какой-то усатый мужчина в форме выдал Алве его одежду, привычно перечисляя: «Рубашка мужская одна штука, ремень кожаный одна штука…» Рокэ скинул ненавистную оранжевую форму, торопливо оделся и впервые за все эти дни посмотрел на себя в зеркало. — Закатные твари! — невольно вырвалось у Алвы, похудел, черты лица заострились, а его шелковые черные волосы, каррьяра, до чего же отвратительно они выглядят, ну вот вообще не блестят! На изящных руках непривычно ощущалась тяжесть роскошных алатских часов и бесценных фамильных сапфировых перстней, Рокэ поправил воротник черной шелковой рубашки и вновь куда-то последовал за Колиньяром. Будто в тумане обрывками запомнились какие-то бумаги, что нужно подписывать, неприятный скрип замков бесчисленных решеток, двор «Багерлее», усыпанный первым снегом, мороз до мурашек пронизывал сквозь нежную шелковую рубашку, с вечернего неба сыпались снежинки… — Рокэ!.. — радостно закричал Марсель, бросился к другу, накинул на его плечи не горжетку, а вовсе даже песцовую шубу, ведь погода внесла свои изменения в его планы. Обнял, стиснул, расцеловал в щеки и зарылся лицом в черные пряди, — Росио, как же я скучал, ызарг Вы мой закатный… Я вот, наверное, собственноручно утоплю Вас в святой воде, тогда с Вами точно уж ничего больше не приключится, и мне не придется так мучиться! — Уверен, за деяние сие после смерти Ваша душа отправиться прямиком в Рассветные Сады, — расхохотался Рокэ, все еще до конца не осознавая, что свободен — Всенепременнейше, — не переставая улыбаться, отозвался Марсель. Надел на Рокэ строгую тиару, сверкающую васильковыми сапфирами, — Ну, вот! Теперь Вы истинный анакс! Грянули гитары, поднялась веселая суета, хлопали бутылки алатского шампанского, бакранки что-то кричали, а Рокэ тискали, целовали, жали его руку так, что старинные серебряные перстни больно впивались в тонкие пальцы, снова и снова поздравляли, Ворон запрокидывал голову и счастливо хохотал, а происходящее сливалось в одну невероятную, шумную, сверкающую феерию. — Распрягите одного! — азартно закричал Ворон, указав рукой в сторону повозки, запряженной тройкой белых линарских жеребцов, — Хочу прокатиться верхом! — Рокэ, что я слышу?! — хитро улыбнулся Марсель, — Неужто Вы согласны ездить на линарце? Ответить Ворон не успел, бакран в алой рубахе и пушистой меховой накидке подвел к нему вороного морисского жеребца. Не веря свои глазам, Алва привычно вскочил в седло — конные прогулки были одним из его неизменных увлечений, и жеребец нетерпеливо заржал, заплясав под опытным наездником. Рыдала скрипка, проникновенно пел бакран, в лицо летели снежинки, и Рокэ впервые за долгое время искренне улыбался. Он был свободен и счастлив. — В «Императрикс»! — скомандовал распорядитель праздника Марсель Валме — Гайифские бани? — удивился Рокэ, вспомнив роскошный старинный комплекс, колонны, позолота, огромный бассейн и изысканные отдельные номера, больше похожие на музей — Они самые! — довольно кивнул Марсель, забрался в повозку с непрекращающим петь баранским ансамблем и замахал руками, — Все по машинам! По мастям, по областям! Алатское шампанское, морисский порошок, «Дурная кровь»… Рокэ попытался подняться с роскошной кровати с шелковым постельным бельем, но не смог, на него самым бесцеремонным образом залезла блондинка с небольшой красивой грудью, а вторая девица, брюнетка, ухватила Ворона за плечи и притянула обратно на подушки — Каковы прелестницы, а, Рокэ? — подмигнул обнаженный Марсель, — Понравилось? Да они прямо настоящее сокровище, как исполняли, а? Рокэ не ответил. Спихнул вдруг с себя блондинку, уткнулся в подушку, и глухо, пьяно произнес: — Марсель, ну, почему он так со мной? Он меня не любит?.. Валме нахмурил красивые пышные брови. Он слишком хорошо знал, чем заканчиваются вот такие разговоры, нужно срочно принимать меры! — Так, девочки! Вам пора, да, все, а ну, кыш отсюда, кыш-кыш-кыш! — прогнал девиц Марсель и осторожно погладил Рокэ по плечам, — Любит! Конечно любит, Рокэ, еще как, кто бы сомневался! О чем говорил Алва, было решительно не понятно, но Марсель знал одно: что бы не случилось, нужно срочно отвлечь Рокэ, иначе ведь закатит истерику, как в тот вечер, когда его Эмильена бросила! Дрянь эта ему ни кошки не нужна была, но с Рокэ так нельзя. А хуже всего то, что это может обернуться запоем, ну, или вовсе даже Ворон снова подсядет на морисский порошок! — А что он так… Мне же было плохо… — заплетающимся языком продолжил Алва — А ему теперь куда гораздо хуже, да Рокэ, вот сам подумай, ты здесь, со мной, а он? — утешал Марсель, плеснул в бокал кассеры и насыпал туда немного морисского порошка, — Вот тот-то же! Пусть сидит теперь, и думает! А ты выпей вот… — Я не люблю кассеру, — закапризничал Рокэ, - Ты что, забыл? — Надо! Давай, ради меня, прошу, я же так по тебе скучал, ждал тебя, ну… — ласково уговаривал Марсель — Если только ради тебя, — вздохнул Рокэ, приподнялся, всхлипнул, залпом опрокинул бокал, и даже не поморщился. Марсель обнял друга и продолжил отвлекать: — Тебе понравились бакранки, Росио? А конь? Ну тот, черный? — Очень… — глухо отозвался Ворон, сильнее прижавшись к Марселю — Вот, Рокэ, завтра мы с тобой и поскачем, ты на черном мориске, а я на белоснежном линарце, да? — А куда мы поскачем? — Так ведь куда пожелаем, туда и поскачем! Да вот хоть в ту же Бакрию, мы ведь с тобой там ни разу не были, а? Там у них, знаешь, такие скалы, вершины сверкают вековыми льдами, и, представь себе, козлы! Да, Росио, козлы, преогормнейшие, аж во-от такие, на них вместо лошадей катаются. Их значит, козлов этих, ковром накрывают, а поверх того ковра седло, и в длинную шесть им вплетают висюльки разные и колокольчики! Хочешь покататься на таком, Рокэ, а, ведь хочешь? — Да… Чтобы на козле… и ковер… — едва слышно пробормотал засыпающий Алва — Всенепременнейше, но только завтра, козлы же сейчас спят, и нам тоже хорошо бы отдохнуть, да? — Марсель крепче обнял и погладил друга по черным шелковым прядям, — Спи, ызарг мой закатный…