Музыкальная шкатулка с двойным дном

Ночной воздух кажется каким-то особенным. Вдыхая его, разум очищается, а тело становится легким, и, если бы Сону решил расправить руки и шагнуть в неизвестность с Мапо, по которому они идут вместе с Сонхуном, то он бы точно не полетел камнем вниз. Напротив, воспалился бы над землей. Его тело сейчас чудится таким воздушным, что тридцать второй этаж внезапно перестает быть преградой — непосильной ношей, от которой Сону думал, что уже никогда не избавится. С каждым новым шагом постепенно спадает груз с окаменевших от усталости плеч, и в эту секунду в мыслях лишь блаженная тишина и завораживающий вид на ночной город. Возможно, дело не только в особенном воздухе. Он и не был таковым вовсе, если бы Сонхун сейчас не шел рядом, не отводя свой чуткий взор от Сону. Тот чувствует, как приковывает к себе все внимание старшего, но сколько бы ни вчитывался в доброту в этих карих глазах, не мог понять ее истинную суть. Это забота, как о своем тонсене, заблудшей душе, что беззвучно взывает о помощи, или нечто большее? Ведь Сонхун такой человек — и букашки не обидит, он заботится о тех, кто не способен это сделать самостоятельно. Его безграничная любовь к детям и желание вылечить каждую душу заставляет восхищаться, однако, скользкий червяк сомнения закрадывается в мыслях, а не является ли Сону таким же — одним из тех, кого Сонхун решил однажды исцелить, а затем отпустить в свободное плавание? Если это так, Сону не хочет учиться плавать. Об этом нет желания думать, не сейчас, когда вокруг словно все замерло, и только они вдвоем не потеряли способность двигаться. Сону делает глубокий вздох, отбрасывая все тяготящие мысли, ведь сейчас это не так важно. Важен мост, по которому они идут пешком на другую сторону Хангана, оставив машину где-то на платной парковке позади. Важно, что любимый ресторанчик Сонхуна из подростковых лет уже давно закрыт, а на том месте вырос очередной 7-Eleven. Таково время: что-то безвозвратно уходит из наших жизней, а что-то появляется. Возможно, не всегда то, что мы ожидаем, но главное иное — наличие выбора. Именно поэтому они берут несколько снэков и пару бутылок соджу в круглосуточном, а затем отправляются на набережную, наслаждаясь спокойствием столь позднего времени суток. Сону редко позволял себе выбираться на Ханган, ведь обычно здесь слишком много народу, но не в три часа ночи, когда можно встретить лишь несколько парочек, что сидят у реки на мягком пледе, разложив перед собой кучу еды, и смотрят дораму или смешное теле-шоу на планшете. Сону всегда им завидовал. Он тоже мечтал, чтобы у него был любимый человек, с которым бы они могли также сидеть на набережной, прижимаясь телами как можно ближе, чтобы согреться от ночной прохлады и просто раствориться друг в друге. Сону не верил, что это будет возможно для него когда-либо. Но вот он здесь, а рядом Сонхун. Пледа ни у кого из них, конечно же, с собой не было, поэтому было решено сесть прямо так на одну из широких ступенек, на которых обычно по вечерам собираются молодые люди и семьи, чтобы послушать уличных музыкантов. Музыканты в такое время тоже уже не выступают, так закон о тишине никто не отменял, и после одиннадцати вечера исправно набережную курирует полицейская машина, отправляя домой заигравшихся артистов. Сону даже немного жаль. Он был бы не против послушать сейчас какую-нибудь грустную мелодию, раствориться в чужом непрофессиональном поставленном, но приятном голосе, который бы унес его мысли далеко-далеко. А еще бы, возможно, он хотел спеть самолично для Сонхуна. Будучи не заинтересованным в корейской современной попсе, вряд ли тот когда-либо смотрел его выступления, а сам он никогда и не стремился их показать, будто заведомо стыдясь того, что старший может увидеть. Словно только взглянув на сценический костюм и макияж, услышав, сколько строчек отданы Сону за всю песню, тот сможет догадаться. Хотя едва ли это возможно, остальные же не догадываются, фанаты до сих пор верят в его невинность и чистый образ, который он показывает на публике. Раньше Ким действительно был таким, добрым неиспорченным порочными связями мальчишкой, что мечтал петь на сцене и вызывать улыбки у окружающих. Это время давно прошло. Пожалуй, единственный человек, которому он действительно хочет петь сейчас, это Сонхун. Но только оно тому нужно? Сону не может осмелиться даже задать вопрос. Удобно разместившись на ступеньке, отбросив первичные переживания, что любимый сиреневый костюм может испачкаться, Сону глубоко вздыхает, наслаждаясь терпкой ночной прохладой. Краем глаза видит, что уголки Сонхуновых губ чуть поднимаются вверх, и это расслабляет еще сильнее. Старший занят распаковкой пакетов, раскладывая прямо на ступеньке все, что они купили в магазинчике. Сону с нетерпением ерзает, дожидаясь, когда Пак разольет по двум пластиковым стаканам со льдом соджу и сок. Намерения напиться до беспамятства нет, но хочется почувствовать вкус свободы на языке. Раскрепоститься и забыть о том образе айдола Ким Сону, который уже въелся под кожу, зацепился крюками за жизненно важные органы, и теперь кажется, что, если попытаться избавиться от него полностью, можно погибнуть. Первая бутылка идет хорошо, и Сону думает лишь о том, как легко он расслабляется в компании Сонхуна. На секунду проскальзывает мысль, что ему останется делать, когда тот завершит все свои рабочие дела и вернется обратно в Нидерланды? В уголке глаз скапливается непрошенная влага, и Сону прикладывает все усилия, чтобы не заметил старший, при этом сам не замечает, как Сонхун приоткрывает рот и делает короткий вздох, снова смыкая губы. Хмурится. Наконец Сону понимает, что ему хотят что-то сказать, но не решаются. Это впервые на памяти Кима, когда старший вел себя неуверенно: молчал не потому, что этого было достаточно, а потому, что не знал, как подобрать слова. Это вводит в легкий шок и немного тревожит, так как даже нет предположений, о чем именно тот хочет поговорить. — Я понимаю, что это не мое дело, но все ли у тебя в порядке с твоим парнем? Когда Сонхун все же решает начать диалог, Сону хочет провалиться под землю. За секунду до этого он решил отпить от своего импровизированного коктейля через трубочку, но мгновенно же давится, и напиток оказывается обратно в стакане. Допивать его он уже точно не станет. Да и желания больше нет, когда что-то в желудке будто скручивается тугим узлом. — С каким? — с языка едва ли не срывается «ты ведь до сих пор не мой парень, а других у меня нет», но вовремя останавливается. — Ты не говорил, как его зовут, но вы ведь уже давно вместе? Кажется, он бизнесмен. Скажи честно, он не обижает тебя? — В глазах напротив то самое беспокойство, которое Сону заставляет испытывать невероятную вину. Последнее, чего он хочет, чтобы Сонхун переживал за того, кто этого совершенно не заслуживает, — только одно твое слово, и тогда… — Нет, хен, это вздор, — собственный голос звучит натянуто и глухо. Перебивать некрасиво, но не в тот момент, когда все тело парализует липким страхом, что крадется вверх по позвоночнику и, обводя плечи, сжимается тисками на горле. Но Сону пытается контролировать лицо как может. Любая случайно проявленная эмоция покажет, что все это блеф, — давай не будем о нем. Это ведь неважно? На последних словах все же проскальзывает слепая надежда, и Сону корит себя за то, что не смог удержаться. Он проклинает тот день, когда не смог справиться с болью в одиночку и позволил себе приоткрыть завесу самой страшной тайны для того, кто должен был оставаться в неведение навсегда. Да, это нечестно, но Сону и не считает себя честным человеком. Лучше так, чем разрушить мост, который они с Сонхуном смогли построить. Это настоящее восьмое чудо света, протяженностью от Сеула до самого Амстердама. Их связь, что не давала Сону полностью забыться и потерять себя. — Если он важен для тебя, то тогда и мне это важно. — Голос Сонхуна немного хрипит, возможно после соджу со льдом, и Сону находит это безумно привлекательным, если бы еще тема только была такой же, однако старший продолжает: — То, о чем ты умалчиваешь. Я знаю, что тебя тревожит больше, чем ты говоришь. Позволяешь себе рассказать. И так было всегда. Как будто между нами стена, которую я никак не могу разрушить. Но знай, что я всегда буду рядом. В качестве… — замолкает на полуслове, а Сону в этот момент кажется забывает, как правильно дышать, — человека, что всегда тебя поддержит и выслушает. Возможно, ты не так доверяешь мне, как своему парню, и это нормально раз ты его любишь… Конец фразы Сону уже даже не слышит. Чужие слова пропитаны искренностью и должны обнадеживать, но для Кима они звучат как смертный приговор. В голове одно: «Не думай так, пожалуйста, ты лучшее, что было в жизни». Эхом оглушает разум, что вот-вот кровь хлынет из перепонок и носа. «И пусть» — думает Сону, ведь для него лучше захлебнуться, чем позволить правде сорваться с губ. Что им двигало, когда рассказывал о том, что якобы состоишь в отношениях с одним влиятельным человеком, что у вас сложный период, поэтому твой голос дрожит, а на другом конце провода собеседник слышит явные всхлипы в преддверии истерики? Это случилось около года назад. Сону тогда чаще стали мучить панические атаки и неконтролируемые нервные срывы. Один из таких накрыл за десять минут до выхода на сцену во время продвижения их камбэка. Так как это случилось не в первый раз, Ким точно знал, что ему необходимы таблетки, но менеджер куда-то пропал в самый важный момент, и он пытался дозвониться до него. Но контролировать собственный страх, когда кажется, что воздух покинул твои легкие, а в глотке, перекрывающий кислород, дрожащие пальцы могут ошибиться и набрать случайно номер, что стоит на быстром наборе под цифрой один — имя и фиолетовое сердечко. Так Сонхун узнал о приступах. Скрывать эту правду оставалось уже невозможно. И в этот же день вечером, когда Сону стало гораздо лучше, он позвонил вновь, не выдержав собственных чувств. Он клялся себе, что всегда будет страдать в одиночку, но дал слабину и поведал Сонхуну частичную правду о роли Хисына в его жизни. Сразу же пожалел, захотелось отрезать собственный язык, однако было уже поздно. Старший услышал, понял и неожиданно, вместо того, чтобы сбросить трубку и навсегда заблокировать номер, попытался успокоить, ласково шептал, что все у них наладится, а если нет, тот его все равно поддержит. У Сону не укладывалось в мыслях, как можно быть таким? Сонхун — невероятный человек, и даже сейчас он вновь доказывает это. — Спасибо, хен. Я не встречал кого-то лучше тебя. — Ты не должен говорить так. Взгляд цепляется за непоколебимую уверенность, что излучает как всегда серьезное лицо старшего. В эту минуту они похожи больше на строгого родителя и упрямого подростка с юношеским максимализмом. Возможно, Сону до сих пор такой, потому что он продолжает настаивать: — Но это правда. — Тогда это хорошо, ведь ты заслуживаешь самого лучшего, Сону-я. Говорит так, словно он действительно есть у него. Словно Сону имеет право желать и обладать так, как хочет в глубине души. Игра в гляделки проиграна, и младший опускает голову, упираясь в собственные дрожащие ладони, которые он мигом прячет меж бедер. Вот бы хотя бы в одной из вселенных это было правдой.

***

20:55 «Хен, я так взволнован, что ты мне приготовил»

Сону закрывает свой новенький самсунг флип, которым он теперь обязан пользоваться по контракту в качестве амбассадора данного флагмана. Ненавидеть в глубине души хочется и этот чертовый бренд, и человека, благодаря которому он стал его лицом, однако презрение удается проецировать только на себя. И это так привычно, что уже не вызывает в Сону должных эмоций. Зато предстоящий вечер — еще как. С момента последней встречи с Сонхуном прошла целая неделя, и для профессии Сону это абсолютно нормально. Айдолы вынуждены жертвовать личным временем и встречами с близкими ради карьеры. Он своих родителей уже несколько месяцев не видел, и даже не чувствует острой необходимости — уже привык. Однако с Сонхуном все по-другому. Для человека, что приехал на неопределенный, но безумно короткий срок, отсутствие личного контакта в течение недели звучит как пропасть. Сону боится однажды открыть телефон и получить уведомление, что старший уже улетел домой, но Сону не нашел времени с ним попрощаться. От этого сегодняшняя встреча была такой долгожданной, что заставляло Сону активничать целый день, пытаясь как можно скорее разобраться с расписанием. А затем в своей комнате он с трепетом на кончиках пальцев наряжался в свой новый атласный костюм, состоящий из нежно-розовых широких штанов и рубашки с лентой на поясе, в котором он выглядел грациозно и утонченно, словно лебедь. Сону не мог унять волнительную истому, представляя, как чужой взгляд загорится, стоит им только встретиться. Для того, чтобы выкроить целый вечер, Сону всю неделю умолял менеджера, едва ли не падая тому в ноги, что полностью противоречило его обычному поведению. Тот и так злился на Кима из-за самовольного ухода из общежития посреди ночи, отменив ему долгожданный выходной на прошлой неделе. Так еще и сдвигать график ради личной прихоти доставляло стаффу слишком много мороки (конечно, если бы позвонил господин Ли и предупредил, что Сону занят, это другое дело, но тут…). Ким это знал, но все равно оставался непоколебим в своем рвении, так что в конечном итоге менеджер сдался. И стоило сообщить Сонхуну о случившемся, как тот сразу сказал, что в этот раз для их встречи (как бы Сону хотелось назвать это свиданием) он все организует сам. Никаких особенных указаний старший не давал, но предупредил, что это будет сюрприз. Так что краснели щеки, а сердце набатом билось о грудную клетку от предвкушения. Внутри Сону бушевал огонь, и он не мог не поделиться им с тем, кто двадцать четыре на семь привычно обитал в его мыслях. 21:00: «У меня отменилось вечернее совещание. Жду через час.» 21:02: «С твоим менеджером уже договорился.» 21:03: «Сегодня можешь не заморачиваться насчет одежды, я все равно намерен снять ее быстро.» Замах и телефон отлетает от стены, раскалываясь надвое из-за сильного удара. Только Сону плевать. Его бросает в жар, а руки сжимаются в кулаки до побелевших костяшек, из-за чего слегка отросшие ногти болезненно впиваются в ладони. Но Сону боли не чувствует тоже. Это не предложение, а четкий приказ, ослушаться которого он не имеет права. Внутри закипает настоящая ярость, и былое хорошее настроение трещит по швам. Квартира Хисына в другой части города, но вечером пробок уже не должно быть, так что на дорогу уйдет не более получаса. Есть время, чтобы прийти в себя. Успокоить вулкан в душе, что извергает лаву ненависти ко всему происходящему. Есть время, чтобы наклеить пластырь на раны, зная, что после сегодняшней ночи они вновь будут без остановки кровоточить. Есть время, чтобы предупредить Сонхуна, что не придет… Только совсем нет сил. Все грезы Сону разваливаются как песочный замок, что исчезает под натиском морских волн в преддверии шторма. Он не знает, как сказать Сонхуну, он так не хочет видеть разочарование в чужих глазах (если ему все еще суждено в принципе их увидеть однажды). Короткое смс каждой буквой на сердце выжигают клеймо предателя. Сону не хочет этого делать. Он жалеет о том, что обязан это сделать безоговорочно.

***

Шикарная квартира на тридцать втором этаже элитного комплекса кажется еще более мерзкой, чем раньше. Живот скручивает спазмами, что болезненной гримасой отображается на лице. Сегодня у Сону даже нет сил играть отведенную роль дивы. Да и Хисыну этот маскарад давно не нужен, он все равно возьмет свое. Сону находит того в гостиной в офисной рубашке без галстука и брюках (видимо только недавно вернулся с работы) на бежевом кожаном диване, расслабленно откинувшимся на спинку. В руках бокал с прозрачной жидкостью, судя по всему это просто вода. Сону сглатывает, чувствуя, как в груди зарождается тревога. У господина Ли бывает разное настроение, и чаще всего оно зависит от ситуации в компании и количества выпитого алкоголя после. Парадокс заключался в том, что чем больше тот пил, тем добрее становился. Как правило, все их встречи сводились к сексу, но, если же Хисын выпивал чуть больше собственной нормы, он сразу же становился чутким и более заботливым, следя, получает ли его партнер удовольствие. Кроме того, перед тем, как перейти к самому главному, он позволял Сону разделять с ним излюбленный виски многолетней выдержки. И тот послушно открывал рот, заливая в себя новую порцию алкоголя, позволяя тому затуманить разум. Ведь так легче отдаваться, забывать о грязи и неприязни к собственному телу. Позволять экстазу течь по венам от каждого резкого толчка. Но бывали дни, когда Хисын оставался полностью трезвым, что всегда становилось для Сону сродни приговору. И сегодня вероятно тот самый день, когда Ли не хотелось пригубить после выматывающего рабочего дня, означало только одно — Сону будет больно. — По тебе можно сверять часы, — Хисын оборачивается на звук шагов, хотя Сону пытался оставаться бесшумным (словно у хищников от природы не дан абсолютный слух), и на его губах расплывается ухмылка. — Ты молодец. Похвала не расслабляет, так как по сути она ничего не значит. В данную секунду внутри Сону рвется наружу инстинкт самосохранения, приказывая мозгу дать команду телу бежать как можно скорее и без оглядки. Но тот не слушается приказов, то ли из-за собственной глупости, то ли из-за привычного смирения. — Подойди ко мне. — Сону наконец поднимает свой взгляд и тут же жалеет об этом. — Ближе, золотце, — чужой голос спокоен, но никто не знает, когда его обладатель достигнет предела. Сону не шевелится. Кажется, словно ступни вросли в пол, и он не сможет больше сделать ни шагу. Ни вперед к собственному выбору, ни назад к свободе. И Хисын улавливает настроение младшего. Видит, что сегодня что-то в нем не так, только тратить на это лишнее время желания нет. Поэтому он решает оказать милость своему протеже, и, поднявшись с дивана, сам направляется к нему. — На колени, — новый приказ сквозит холодом, терпение постепенно ускользает из трезвого разума Хисына. Сону сглатывает и наконец повинуется. Пытаясь унять дрожь во всем теле, опускается вниз чуть медленнее, чем этого бы хотелось старшему. Поэтому, стоит только коленям коснуться холодного пола, волосы на затылке сдавливает болезненная хватка. Хисын двигает бедрами, и нежной щеки касается грубая ткань еще не снятых брюк, через которую чувствует уже вставший половой орган. — Я хочу, чтобы ты хорошо поработал своим ротиком, золотце. Сону знает, что делать. Это далеко не в первый раз, и обычно Ким выполнял свои обязанности с беспрекословным послушанием, однако сейчас почему-то внутри все клокочет, противясь происходящему. Тем не менее, разум побеждает эту секундную слабость, и руки сами расстегивают ширинку, приспуская одежду. Прикрыв глаза (в надежде, что так будет легче), Сону на пробу лижет языком по головке. Сверху раздается сдержанный одобрительный стон, и он продолжает вбирать в себя чуть больше, контролируя челюсть, чтобы случайно не задеть чувствительную плоть зубами. — Вот так, ну же, ты можешь взять глубже, расслабь свое горло, — не убирая хватку с затылка, Хисын несдержанно толкается глубже, и Сону повинуется. Насаживается до предела, пока чужой член не упирается в заднюю стенку, доставая до язычка. Нос упирается в жесткость волос на чужом паху, и доступ к кислороду фактически перекрывается. Под закрытыми веками мерцают разноцветные блики. «Ты заслуживаешь только самого лучшего, Сону-я». В голове мелькает до боли родной ласковый голос, окутывая своим теплом все внутри. Мысли уносятся к серебристой машине, в которой пахнет кедром и кожей. К ночному ветерку, что взъерошивает волосы, пока на языке чувствует сладкий вкус соджу с персиковым соком. Сонхун ему что-то говорит, и Сону, навострив слух, пытается расслышать слова старшего. Но вместо бархатного голоса внезапно до ушей доходит неприятный звук, словно кто-то задыхается. Не сразу доходит, что это собственный организм так борется с рвотным рефлексом. И тут же картинка в голове распадается на тысячи осколков, возвращая в реальность. Теперь на языке чувствуется только горечь. С сомкнутых ресниц по щеке скользит соленая жемчужина, перемешиваясь со слюной на подбородке. Сону перестает шевелиться, отдавая полные узды правления господину Ли. Тот, усиливая амплитуду толчков, вбивается в глотку по самое основание. И Сону молит, чтобы это быстрее закончилось, главное — не переставать дышать. Толкнувшись с особой силой в последний раз, Хисын натягивает чужой рот вокруг своей плоти и удерживает в таком состоянии, не давая сомкнуть уста, пока вязкая жидкость стекает по стенкам горла. Сону давится горькой спермой. Бабочка начинает трепыхаться в чужой сети в попытке отстраниться, и паук наконец отпускает ее. Только вот не на волю. Сону открывает заплаканные глаза, поднимая голову вверх. По усмешке, что скривилась на губах чеболя становится понятно, что пытка на сегодня не закончилась. — Иди в душ и тщательно подготовься. Я собираюсь хорошенько трахать тебя всю ночь. На ватных ногах поднимаясь с пола, Сону чувствует, как саднят колени, вероятно, скоро на них расцветут синяки, но вместо того, чтобы развернуться и выбежать из квартиры, которая вовсе не заперта, он направляется в ванную комнату по уже хорошо знакомому маршруту. На мраморных стенах переливаются золотые отблески, на полке уже лежит приготовленный для него черный шелковый халат, что едва прикроет ягодицы и такое же кружевное нижнее белье. У Хисына есть свои пристрастия, касающиеся одежды младшего, но тот никогда не возражал. Кран выкручивается на максимум, горячие струи обжигают тонкую кожу до алых отметин прямо поверх душевных телесных ран, от которых уже давно отклеились пластыри. Пар мгновенное же покрывает стены кабинки, и Сону жадно подставляется под воду, добровольно обжигая собственное тело. Ведь эта боль не сравнится с той, что разрывает его сердце внутри. Сону не понимает, как продержится эту ночь. И еще тысячу ночей, что ждут его с Хисыном впереди. Он не знает, как натянуть на лицо фальшивое спокойствие, как выйти из этой чертовой ванной и отдаваться до первых лучей солнца тому, от чьих прикосновений тошнит. Тому, кто не Пак Сонхун. В мыслях проскальзывают сомнения. А что, если все же уйти, захлопнуть навсегда двери, что вели его к славе все эти годы. Отпустить себя и впервые за долгое время наконец сделать то, что хочется, а не то, что должно. Если бы только Сонхун его простил… Нетерпеливый стук, указывающий, что его уже заждались, вырывает из фантазий. Сону послушно поворачивает кран и делает глубокий вздох. Ночь обещает быть длинной.

***

Следующие несколько дней проходят как обычно — череда тренировок, препираний с менеджером и несколько съемок для развлекательного шоу группы. Из изменений лишь их негласная война с Кеем, которая из открытых сражений перетекла в холодное противостояние, стоило только их глазам пересечься. Правда стоило отметить, что чаще эти молчаливые схватки стал выигрывать именно Сону. Но радоваться своей победе не хотелось. Хисын с ним больше не связывался, уйдя с головой в рабочие будни, но и это не вызывало прежнего облегчения. Киму казалось, что из него выжили последние эмоции, которые он мог испытывать. Вместо этого он полностью уходит в себя и думает. Думает слишком много и сильно, так что его голова раскалывается от непрекращающегося шума. Словно сломанное радио, что не может поймать нужную волну, но из последних сил пытается работать, хотя по-хорошему ему уже место на помойке. Звонить Сонхуну не хотелось возможно впервые со дня их знакомства. Часами проводя под душем, запираясь в общей ванной, что вызывало нескрываемое недовольство у других мемберов, Сону тер свое тело мочалкой. Но ожидаемого эффекта чистоты это не приносило. Хотелось плакать, но как назло его водные каналы словно осушились, не давая проскользнуть ни одной слезинке. Из объятий хандры его вытягивает неожиданный звонок Сонхуна. В последнее время ради него старший изменяет слишком много традиций. Однако, стоит услышать голос на другом конце трубки, как на Сону нахлынивает необъятная тоска, которую он пытался подавить последние дни, но все безрезультатно. Соглашается на предложение приехать быстрее, чем Сонхун успевает закончить фразу. Завтрашний подъем в шесть утра не кажется неподъемным грузом, даже если на сон останется жалкие пару часов. Сону успеет вернуться в общежитие перед тем, как туда придет менеджер, чтобы забрать на расписание всех мемберов. А пока Чонвон ему поможет. Тот не задает лишних вопрос «куда» и «зачем», понятливо кивает на просьбу прикрыть его самовольный уход. Но отчего-то Сону кажется, что к этому вопросу они еще вернутся с лидером позже. Но пока. Пока у него в голове только незнакомый адрес, который он незамедлительно диктует водителю такси бизнес-класса. Квартира Сонхуна, которую тот приобрел для временного проживания в период своих краткосрочных поездок на родину (по факту использовалась им за восемь лет лишь второй раз), находится в обыкновенном спальном районе. Многоэтажка не выглядит элитно, однако на въезде стоит пропускной пункт, что создает этому место безопасность. Внутри его ожидает уютная двушка, выполненная в светлых тонах, без излишеств, что в корне отличалось от апартаментов Хисына. И хотя по небольшому количеству вещей видно, что хозяин почти не живет здесь, Сону невольно отмечает, что квартира Сонхуна кажется ему куда привлекательнее. Сону сидит на высоком стуле за кухонным островком, безмятежно болтая ногами в воздухе, пока Сонхун в метре от него занят готовкой. От ароматного запаха яблочного пирога, популярного лакомства в Голландии, в животе урчит, а во рту невольно скапливается слюна. Напевая под нос какую-то незамысловатую мелодию, Сону внимательно следит за каждый сосредоточенным движением старшего, что полностью уходит в приготовление блюда. Белая рубашка закатана по локти, сверху висит фартук, чтобы не испачкаться. Пак Сонхун как всегда серьезен, даже если дело касается обычного ужина, и это не может не привлекать Сону. Так не хочется нарушать воцарившуюся идиллию, но он задолжал старшему минимум одни извинения. — Хен, мне так жаль, что я испортил все в прошлый раз. Сонхун, отрывается от настраивания духовки, и поворачивает голову в сторону младшего. Его брови чуть ползут вверх в недопонимании, а затем, видимо догадавшись о значении чужих слов, приподнимает губы в подобии улыбки. — Я же говорил тебе прекратить извиняться за то, что ты не в силах изменить. Я понимаю, это же твоя работа. «Жалкое тупое оправдание, мол, прости, сегодня не выйдет, фотограф задерживает на съемках. Черта с два» — червяк презрения копошится в собственных мыслях, но Сону их подавляет, лишь скромно улыбаясь в ответ старшему. — Что за сюрприз ты подготовил в тот день? — Это уже неважно. Сонхун возобновляет процесс настраивания духовки, а затем кладет на противень форму с пирогом. — Но все же! — Сону вскрикивает, тут же коря за свою чрезмерную эмоциональность. Он ведь просто не имеет права доставать хена своими глупыми вопросами, однако все равно не может вовремя закрыть свой рот. — Я забронировал для нас целую обсерваторию, в ту ночь должен был пройти самый сильный за последние пятьдесят лет звездопад. — Вот оно что… — Сону чувствует, как лицо покрывается красными пятнами вины и стыда. Сонхун столько делал ради него все это время, но разве он хоть раз отблагодарил его должным образом? — И как? Было красиво? — Как знать, — Пак неоднозначно пожимает плечами, снимая с себя фартук и откладывая его в сторону. В его тоне Сону слышит ноты тоски, и его сердце болезненно сжимается внутри. Похоже в ту ночь в телескопе можно было разглядеть множество падающих звезд. И Сону был одной из них. Жаль, что это не привело к летальному исходу. Потому что от услышанного далее захотелось разбиться вдребезги. — Через полторы недели я улетаю обратно в Амстердам. Сонхун смотрит прямо в глаза, не моргая, на его темной радужке золотом переливается свет. Возможно это та самая доброта, которую Сону никогда не понимал по отношению к себе и уже вряд ли сможет понять. Он не смеет отвести взгляд, но и сказать тоже ничего не может. В тишине между ними слова сейчас не имеют смысла. Сону медленно спускается с насиженного места и обходит островок, за которым стоит Сонхун. Дрожащей рукой тянется к напряженному мужественному плечу, но в последний момент пальцы сжимаются в воздухе. Сону не сразу понимает, что происходит. Все тело прошибает озноб. Хочется прижаться к Сонхуну. Молить, чтобы тот согрел его своими теплыми ладонями. Только правда такова: Сонхун отпрянул от него, словно он и есть огонь. Разрушительный и беспощадный. Острая боль пронзает виски, и Сону понимает, что ни разу за все это время старший не прикасался к нему. Все это были только его фантазии, так и не переходящие в реальность. А в ней — ни одного случайного прикосновения, что способно было бы подарить Киму настоящий покой и дать самую крепкую надежду на будущее. Однако Сонхун не смел его касаться, и теперь Сону понимает почему. Все это время, пытаясь смыть с себя «грязь», ее отпечатки оставались на коже зияющими ранами, до которых касаться кому-либо было противно. Даже Сонхуну. Это не Сонхун должен отпускать Сону, все наоборот. Сону должен продолжать жить своей жизнью айдола, давая Сонхуну свободу, которую он заслуживает. У старшего может быть счастливая семья, дети, которых он безгранично полюбит. Что ему может дать такой, как Сону? Состоящий из немыслимой боли, что до краев наполняет его тело. Он чувствует, словно его пропустили через решето, а затем окунули в грязь, и теперь та проникает в его израненное тело, циркулирует по организму вместо крови. От такого прошлого не отмыться. Его прошлое — его настоящее. Его будущее, потому что Сону не может найти в себе силы, чтобы все завершить. И суждено ему идти по выбранному пути, позабыв первоначальную цель. Идти вперед, лелея надежду на хоть какой-то иной исход, забывая, что Земля круглая, и однажды он вернется туда, откуда начинал. Это проклятье Уробороса. «Сонхун никогда не простит твой жалкий обман». И похоже он этого заслужил. Правда слетает с языка нескончаемым камнепадом, что сотрясает почву в преддверье землетрясения. Сону говорит обо всем. Голая обезображенная истина с момента заражения тогда на званном вечере акционеров. Когда Хисын лишь смотрел, а Сону позволял ему это делать. И затем еще множество мерзких вещей, на которые соглашался добровольно из раза в раз. Под конец голос срывается, а из глаз брызжет соленый водопад, чей поток Сону не в силах удержать. Он понимает, что все это время даже не дышал, зажмурив глаза. Но стоило их открыть, как взгляд упирается в монолитную стену. Сонхун молчит, и опять нельзя прочитать его эмоции, но в данной ситуации это самое страшное. Признание далось нелегко, Сону словно клешнями выдирал его из себя вместе с плотью и кровью. И теперь перед Сонхуном он снова распят, открыт и беспомощен. Только Сонхун не делает н-и-ч-е-г-о. Он лишь смотрит и молчит. На темной радужке по-прежнему переливается свет. — Это началось еще до нашей встречи в тот день у пруда? Кивок. Сону пристыженно опускает голову, не в состоянии выдержать чужого взгляда. — Ты должен был сказать мне. Я понимаю, нести на себе этот груз в одиночку тяжело, а раскрываться другим людям тем более. Но если бы ты рассказал, я бы сделал все, чтобы это исправить. Чтобы тебе больше никогда не приходилось испытывать боль. Слова сильнее любой оплеухи бьют наотмашь. Все идет не так. Сонхун не должен всего этого говорить. Ему следует прогнать младшего немедленно, заблокировав дверь и номер телефона. Никакой заботы и волнения не должно слышаться в его голосе. Сонхун его… прощает? Неожиданно то, о чем Сону все это время мечтал, только ухудшает ситуацию. Почему Сону один из них это понимает? Так ему никогда не искупить своей вины. Поэтому, пока в легких не закончился воздух, он находит в себе силы совершить последнюю и самую роковую ошибку: — Что ты можешь сделать? Выкупишь меня? Чтобы стать моим папиком? — последнее слово выплевывает с особой ненавистью. И вся она направлена внутрь себя. — А денег-то хватит? Больно неимоверно. Так больно, что Сону кажется, словно за каждое слово кто-то втыкает в его тонкое тело обмакнувшие в яд ножи. Но так будет правильно. Ради того будущего, которое может быть у Сонхуна, но никогда не случится у них. Сону не слышит, как дверь закрывается за его спиной, топот собственных ног, сбегающих по лестнице вниз, стук сердца, что готово разорваться с каждым новым шагом. Не слышит чужой возглас, оставшийся позади. Был ли все это время он беззащитной бабочкой или все же хищным пауком? Сону окончательно запутался.