Музыкальная шкатулка с двойным дном

— Такие мягкие. Чонвон зарывается пальцами в чуть отросшие волосы Сону, что после многоступенчатого дорогущего ухода действительно были мягкими и волнистыми, несмотря на частые окрашивания и воздействие лаков, которыми пользовались стилисты перед выступлениями. Сегодня сразу после тренировки в общежитие вся группа вернулась уже за полночь. Вымотанные и сонные все разбрелись по своим комнатам, но в последний момент Чонвон поймал на кухне Сону, наливавшего себе стакан воды на ночь, и утащил в свое логово. То есть в свою комнату, где стоит большая двуспальная кровать с кучей мягких подушек, занимая почти всю площадь помещения. Так они и оказались на ней: Чонвон сидел, оперившись спиной на изголовье, а Сону полубоком улегся головой на его худые, но твердые благодаря ежедневным тренировкам ноги. Волосы Кима рассыпались каскадом по напряженным бедрам младшего, и тот не мог удержаться от искушения запустить в них ладонь, играясь с прядками. Чонвон массирует у корней кожу головы, и Сону прикусывает губу, чтобы случайно не издать стон наслаждения. Это очень приятно. — И все-таки темный цвет на тебе мой самый любимый, — Чонвон осторожно смахивает упавшую на лоб челку, — тебе очень идет. — Да? А мне уже немного он надоел. Может быть попросить стилистов перекрасить? — Сону фырчит и лениво перекатывается на спину, которая уже порядком затекла. Так Чонвон оказывается прямо над ним, и новая поза сокращает расстояние меж их лицами. — Хм… дай подумать, — Ян по-настоящему задумывается, слегка надувая губы, а затем озорно улыбается, — может быть снова вернешься к блонду? С ним ты похож на ангелочка. Сону давится воздухом в возмущении. — Сейчас я тебе такого ангелочка покажу… Подняться за считанные секунды и повалить лидера на мягкую постель, чтобы усесться сверху и зажать своими ляжками трепыхующуюся под ним тушку — определенно да. Однажды на развлекательном шоу им досталось забавное (по мнению ведущих и зрителей) задание — Сону должен был щекотать Чонвона перышком на время, и хотя Ян держался стойко первые двадцать секунд, то, когда Сону коснулся правого уха, случайно найдя тем самым эрогенную зону, завопил и сразу же сдался. Не стоило доверять старшему свою маленькую слабость. Сейчас он ей с удовольствием воспользуется. Длинные пальцы скользят вдоль шеи и начинают яростно щекотать то самое место, от чего Чонвон извивается еще больше и громко хохочет. — Хее-он, прекрати! Младший пытается остановить экзекуцию, тыча Сону под выпирающие сквозь домашнюю футболку ребра, и, наконец, когда у того заканчивается дыхалка, оба валятся на постель. Глубокие шумные вздохи на двоих вперемешку с несдержанными смешками. Сону и забыл, каково это так непринужденно дурачиться с кем-то. — В последнее время ты часто куда-то пропадаешь. — Чонвон внезапно становится серьезным, и Сону понимает, куда ведет разговор, как знал, что тот уход из общежития ночью не останется без вопросов, — вы с Хисыном стали видеться чаще? Между вами что-то изменилось? — Что? Вовсе нет, я же говорил тебе, нас связывает только общая выгода. Ян как-то виновато поджимает губы, разочарованно выдыхая. Он был и остается против той формы отношений, что связывала их с Хисыном, однако в отличие от того же Джейка не отвернулся, стоило раскрыться правде. Сону почему-то до последнего не хотел, чтобы именно Ян узнал природу их встреч, но, естественно, зависть остальных мемберов породила множество сплетен за его спиной, которые дошли и до Чонвона, который по понятным причинам не был на том клятом званном ужине для спонсоров. — Жаль, я просто подумал, вдруг ты поменял свое мнение. Слышно, как Чонвон пытается говорить ненавязчиво и без давления, и Сону по-настоящему ценит эту черту в их лидере. Но похоже тот искренне до сих пор верит, что у него с Хисыном что-то может получиться. Как те чувства, что зародились между ним и Пак Чонсоном. Но это по определению невозможно. — Если только солнце взойдет на Западе и сядет на Востоке, — Сону усмехается по-доброму, видя озадаченное выражение лица лидера, — что это за гримасу ты тут строишь, что-то похожее на жалость? Вон-а, не глупи, мне это не нужно. Сону пытается сгладить углы, почему-то кажется, что если Чонвон продолжит смотреть на него такими грустными кошачьими глазками, он не выдержит и заплачет, вновь начиная жалеть себя. — Я знаю, просто мне правда так грустно. Хочу, чтобы ты был счастлив, — лидер искренен в своих желаниях как никогда. Становится даже на секунду обидно, что Чонвон не тот, кто может подарить ему то самое призрачное счастье. На это способен лишь один человек, которого Сону оттолкнул собственными руками, причинив боль обоим. — Не у всех истории бывает сказочный конец, как у вас с Чонсоном. В носу предательски начинает щипать и хлюпать. Только этого не хватало. И Чонвон, улавливая моральный упадок старшего, тут же пытается извиниться. Сону такое терпеть не может. — Мы с Джеем… — Не оправдывайся, — перебивать некрасиво, но Киму хочется успокоить младшего быстрее, чем тот начнет себя накручивать. — Ты знаешь, я тебя не сужу, и если ты счастлив с ним, значит так тому и быть. Чонвон замирает, и в его глазах читается благодарность. Улыбнувшись друг другу, они вновь замолкают. Настенные часы отбивают первый час ночи, и у Яна проскальзывает тихий зевок — все же он всегда привык ложиться раньше всех в группе. И сейчас Сону, поддаваясь дремоте, укладывается на подушку рядом; обоих постепенно укутывает морок. Дыхание выравнивается, и Чонвон почти засыпает, думая, что и старший уже находится разумом в стране грез, как внезапно его голос, осторожный и мягкий, заставляет вынырнуть из дремы. — Вон-а, — ласковое прозвище вновь слетает с губ, и Сону хочет зарядить себе по лицу, потому что просто не может остановиться продолжать так называть их лидера, — ты уже думал насчет продления контракта? — О, я без понятия, до этого же еще фактически три года. — Чонвон подавляет новый зевок и по его лицу видно, как он пытается всеми силами сосредоточиться на диалоге, подавляя сонливость. Сердце Сону невольно сжимается от осознания, как внимателен младший, когда дело касается него. — Ты не должен переживать, Сону-хен. Еще есть время все для себя решить. Если вдруг поймёшь, что это не то, что тебе нужно, все в порядке. У каждого из нас есть выбор. — Даже если я вдруг пойму, что меня тошнит от собственной работы, и захочу все бросить? — Сону поворачивается боком, упираясь в точенный профиль Яна. — Значит так надо. — Чонвон поворачивается в ответ и подкладывает ладони под щеку, смотря прямо в глаза старшего, — нужно слушать свое сердце. Вот что оно тебе говорит сейчас? — Что завтра нам рано вставать, но мне так лень идти до своей комнаты, готов вырубиться прямо здесь. Твоя кровать волшебная. — Куда уж ей. Сону закатывает глаза в своей привычной манере, стоит Чонвону рассмеяться от его слов и ткнуть не больно пальцем в надувшуюся щеку. Тот однажды упоминал, что обиженный Ким походит своим видом на рыбу-шар, за что заслуженно получил щелбан. Проведенное вместе время помогает Сону расслабиться, поэтому он прикрывает глаза и укутывается в легкое чужое одеяло; этой ночью в свою комнату он возвращаться не намерен. А затем чувствует, как лежащий рядом младший пододвигается вплотную, закидывая руку на его поясницу. Разнеженный в объятьях друга Сону засыпает и впервые за последнюю неделю не мучается во сне от кошмаров.

***

Черный корсет, туго затянутый поверх рубашки, давит на все сжатые органы и легкие, что едва ли способны сделать полный вздох. Сону чувствует себя похожим на тех несчастных дам из Европы, которые несколько веков назад были вынуждены сковывать свое тело тугими путами, чтобы следовать моде и выглядеть подобающе в светском обществе. Слава Богу, в двадцать первом веке такие жертвы уже были ни к чему, но все же по прежнему существовали современные тренды, порой черпающие вдохновение в избытках прошлого. Поэтому Сону сейчас приходится мучиться в своем наряде, который он надел на выставку, где ему предстояло весь вечер сопровождать Хисына. Они давно не выходили в свет вместе, и от липких чужих взглядов, которыми иногда одаривали его окружающие, Киму было не по себе. Конечно, это была не простая выставка и далеко не самая обычная галерея, находящаяся на последнем этаже Каннамского бизнес-центра. Речь шла о благотворительном вечере, на который были приглашены только самые богатые сливки их корейского общества. Последние несколько лет Сону сторонился таких мест как огня, благо Хисын, успевший уже покрасоваться перед друзьями своим юным и обворожительным протеже, не был категоричен по этому поводу. Но в этот раз цель мероприятия — собрать деньги для строительства самой крупной онкологической больницы для детей в стране. Стоило услышать это, и Сону невольно вспомнил Сонхуна. Под ложечкой болезненно засосало. Он почувствовал, что ему следовало быть там, словно это бы имело какой-то смысл, и Сону принял приглашение, повинуясь своей воле. Это случилось до. До того момента, как на сердце Сону появился еще один шрам в виде необратимой ссоры с Сонхуном. С того момента прошла неделя, за которую впервые на памяти Кима их переписка оставалась пустой, как и количество звонков. Все верно — Сонхун никогда не звонил первым, однако ранее он мог делать исключения. Или написать хотя бы пару слов. Сону хватило бы любой весточки, чтобы зародилась надежда, что не все потеряно между ними. Однако телефон предательски молчал, а сам Сону не мог отважиться сделать первый шаг. Да и нужно ли ему было? Ведь теми жестокими словами, произнесенными в тот вечер в квартире Сонхуна, в первую очередь Сону наказывал самого себя. И сейчас это самое наказание продолжалось. Пока время без оглядки бежало вперед, и дни на календаре невозвратимо перечеркивались красным. До отлета Сонхуна оставалось четыре дня. Выставленные в галерее картины оказались интересными. Известные современные художники, чьи имена вертелись на устах, что даже Сону знал добрую половину представленных авторов. Под мероприятие был отдан весь верхний этаж, поэтому выставка больше напоминала лабиринт с множеством поворотов и ответвлений. Ким исправно выполнял отведенную роль, улыбаясь и поддерживая светские беседы ни о чем. Стоя под руку с господином Ли, чтобы все понимали — он не прикосновенен, пока к ним подходили мужчины и женщины, любезничали в лицо, хотя, Сону уверен, будь воля случая, они бы с удовольствием воткнули ножи в спину Хисына и добили бы его разодетую куколку, чтобы той неповадно было. Сону не догадывался, что по окончанию вечера он будет мечтать о тех самых ножах в своей спине. Ведь это было бы менее болезненно чем то, что произошло на самом деле. От чего-то Хисын внезапно оживляется и велит Сону следовать за ним к противоположной части зала. Тот едва успевает схватить с подноса предлагаемое официантом шампанское и покорно идет за своим спутником. — Сонхун-а, не верю своим глазам! Прошло почти четыре года с нашей последней встречи, верно? Не знал, что ты вернулся в Сеул. — Хен? Не ожидал тебя здесь увидеть. Я вернулся по делам ненадолго. Родной голос проникает в каждую клеточку тела, и Сону кажется, словно совсем на секунду стало легче дышать. Затем же осознание обрушивается на его плечи сильнее самого мощного урагана. — Это Ким Сону. — Хисын кивает в сторону подоспевшего младшего, — Хорош собой, да? Если ты успел погулять по центру, наверняка видел его личико на рекламных щитах. Сону у нас балуется музыкой. Хочется оглохнуть, чтобы кто-нибудь со всей силы ударил его по голове до звона в ушах. Сону не может поверить в происходящее. Возможно ли, что это все страшный сон? И если Сону себя ущипнет, то проснется! Только он знает, даже в самых ужасных кошмарах ему бы не приснилось, что Сонхун и Хисын знакомы. Это слишком жестоко. В последнее время Сону позволил себе отвлечься на собственные переживания, что сузило его мир до одного человека. Но оказывается, их всегда на этом поле боя было трое. Хисын незаметно для окружающих слегка касается его тонкой талии, намекая, чтобы Сону что-то сказал тоже. Но тот лишь теряется еще больше, в голове зыбучие пески Сахары, утягивающие в свою пучину все мысли, в горле же скребется ржавыми гвоздями страх. Сону понимает, что должен сделать вид, словно они не знакомы. Словно они друг другу никто. Дежурно улыбнуться, назвать свое имя, будто бы собеседник впервые его слышит, отпить из бокала шампанского, что до хруста стиснуто в левой руке. И Сону в тайне надеется, что тот разобьется, осколками вонзаясь в мягкую ткань ладони, может быть тогда это отрезвит его. Еще ужаснее видеть нечитаемый серьезный взгляд Сонхуна, не понимать, что чувствует старший в этот момент. Кажется, Хисын продолжает говорить что-то им обоим, и у Сонхуна даже находятся силы отвечать. Сону же всегда знал, что внутри он слаб и беспомощен. Его сознание словно отключается, и в себя он приходит только когда они остаются с Хисыном одни. — Что с тобой? Веди себя приветливее с моими старыми знакомыми. — Извини. Сону отвечает бездумно, его глаза словно стекляшки блестят под светом софитов, и сам Сону ощущает себя стеклянным, словно хватит одного легкого удара, и он тысячью осколками разлетится по полу, доставляя неудобства почтенным дамам и господам, что пришли отдать баснословные суммы на этом благотворительном вечере. Хисын, видя состояние младшего, начинает напрягаться. Только беда никогда не приходит одна, ведь вскоре возле одного из столиков Сону замечает мужчину, чье лицо достаточно хорошо знакомо, хотя едва ли они пересекались лично до этих пор. Этот мужчина был далеко не высокого роста с выделяющейся острой линией скул и пронизывающим серьезным взглядом. То, как он выглядел (речь не только об одежде) — поза, каждый его жест выдавали состоятельность. Безусловно состоятельным на данном мероприятии являлся каждый первый, однако только в единицах можно было заметить ту самую исключительность, которую Сону распознал почти четыре года назад в Ли Хисыне. И, чувствуя ее снова, тот даже не удивляется, только по позвоночнику скользит табун мурашек, и Ким стискивает руку Хисына сильнее, пытаясь найти опору. Старший, замечая, куда направлен взгляд его протеже, кивает и слегка тормошит напрягшегося Сону. — Пак Чонсон тоже тут, и похоже совсем один. Никогда не видел его в сопровождении, этот чопорный сноб хорошо умеет скрывать своих пассий. — Хисын усмехается, отпивая от своего бокала, пока Сону сдавленном мычит в ответ. Тем самым мужчиной оказывается никто иной как Пак Чонсон (ласковое Чонвоново «Джей» где-то всплывает на подкорке сознания). На выставку тот пришел действительно один, что совершенно не удивило Сону, который понимал, что господин Пак свою пассию своего любимого человека по-настоящему бережет. Они никогда не выходили в свет вместе, чтобы не создавать лишних слухов вокруг себя. Это касалось не только обширной публики, но и такого узкого круга лиц, которые были приглашены на выставку. В отличие от них, Хисына не волновало, если кто-то заметит их вместе на закрытых вечеринках. Он все равно не дал бы просочиться этой новости в СМИ, перекрывая любые каналы для сливов щедрыми суммами. Что касается обсуждений за спиной среди оставшихся крупных шишек — для него это был пустяк. Любой бизнес устроен так, что у его истоков стоят влиятельные мужчины, и кого они имеют по ночам (да и в любое время суток) не является чем-то значимым. Половина его коллег с такой скоростью меняют моделей и прочих красивых рыбок шоу-бизнеса, готовых запрыгнуть на крючок, что и в лицо всех не запомнить. В какой-то степени у Сону даже была привилегия так долго оставаться подле чеболя. — Пойдем поговорим с господином Паком. Ты его знаешь. Может быть договоримся о выгодной коллаборации с кем-нибудь популярным из его агентства, там выбора много. — Не хочу. — Сону устало прикрывает глаза. — Что это значит? — чужой голос понижается, а хватка на локте становится сильнее. — То и значит. У меня болит голова от выпитого шампанского. Не хочу никуда идти. Сону осознает, что ведет себя стервозно, и потом вероятно расплатится за свое поведение. Однако также он понимает, что, если ему сейчас придется с натянутой улыбкой говорить с кем-то, тем более, с Пак Чонсоном (он не знает, какие у них с Чонвоном доверительные границы, но возможно их и нет вовсе), организм не выдержит перенапряжения, и его стошнит прямо чеболю под ноги. Он не может допустить такого позора. Лицо напротив остается неизменно холодным, но по глазам, в которых отражается пронизывающая насквозь ярость, становится понятно, что так просто подобные выкрутасы старший ему не спустит. — Хорошо, можешь оставаться здесь, — цедит сквозь зубы, — но знай, что это здание сегодня ты можешь покинуть только в моей машине. На этой ноте Хисын отходит, оставляя Сону наконец одного, и тот тут же забывает о его существовании. По крайней мере у него есть пару часов, чтобы перевести дух. Но сделать это крайне сложно учитывая то, что где-то здесь по залам ходит Сонхун. От этого становится еще труднее дышать, словно ему было мало удушающего корсета, от которого он мечтал избавиться последний час. На протяжении всего остатка вечера Сону решает прятаться от обоих, отказываясь признаться даже самому себе, что украдкой посматривает по сторонам в слабо трепещущей надежде столкнуться с Сонхуном. Глубоко внутри совесть расковыривает тупым ножичком не зажившие раны, напоминая Сону об его слабости. Установка, на самом деле, проста: если решил дать Сонхуну свободу, он должен быть верен этому решению до конца. Но только внутри все ноет, все так же тянется к нему, как и раньше, не в силах отпустить. Сону проводит в туалете с четверть часа, пытаясь отдышаться и привести себя в порядок. До официального окончания вечера еще далеко, но вряд ли он способен продержаться столько времени. Его лицо стало совсем бледным, и он не знает, виноват в этом треклятый корсет или его нарастающая паника. С излишней поспешностью он покидает уборную, но на входе внезапно едва ли не врезается (вовремя успевает среагировать и отпрянуть назад) в кого-то. Подняв потерянный взгляд, Сону готов провалиться под землю. На меньшее он сейчас не согласен. Ведь перед ним стоит Пак Сонхун. Игра в прятки завершается, из-за своего проигрыша Сону испуган (и тихонечко в глубине души одновременно рад). Оба не знают, как себя следует повести. Шаг в сторону или назад — действия надо выбирать правильно, ведь за ними идут последствия. В итоге Сонхун все же отступает, давая пространство. Но Сону все еще не в силах пошевелиться. Ему остается только смотреть — жадно и искушено, смотреть, пока и эту возможность у него не отобрали. Ведь Сонхун такой…невероятный. Что дома в самой обычной худи с пятнышком от соевого соуса, которое случайно ему поставил Сону, излишне активно размахивая палочками для еды. Что сейчас, одетый в дорогой черный костюм с залаченными назад волосами. — Ты сегодня очень красивый. — Сонхун первым нарушает тишину между ними, и Сону понимает, что все это время не дышал, — точнее всегда. — Спасибо, — голос дрожит, и младший неловко прочищает горло, опуская взгляд на мысы собственных ботинок, боясь сказать что-то еще. — В тот раз ты не назвал его имени… Не знал, что твоим выбором стал Ли Хисын. — Сонхун не звучит разочарованно, но каждое слово пропитано невероятной печалью, и Сону от этого в разы больнее. — Он никогда не был… — обрывает фразу на полуслове, проглатывая злосчастное «моим выбором». Он не имеет право это говорить. И искать общества Сонхуна он не должен тоже. Однако невозможно противостоять силе его притяжения, даже если со стороны Сонхуна это непреднамеренно. Внезапно на руке чувствуется жесткая хватка. Почему его так без разрешения касаются — до сознания доходит медленно. — Вот ты где, я обыскал уже всю галерею, засранец, — сквозь натянутую дежурную улыбку Хисын цедит это совсем тихо, чужое дыхание опаляет ухо, вызывая далекие от приятных мурашки по коже, а затем уже громче, оборачиваясь к Сонхуну: — Спасибо, что присмотрел за моей пропажей. На этом нам следует распрощаться. Нет. Все не может закончится так. У Сону включается безмолвное сопротивление. Он выдергивает собственную руку из чужих пут и протестующе смотрит. В Хисыне закипает вулкан, чья лава вот-вот потопит все близлежащие земли. Сону попадет под раздачу в первую очередь. — Хен, тебе не следует вести себя так грубо. Ты же видишь, что с тобой сейчас никуда не хотят идти. Сонхун вырастает между ними словно каменная стена, между его лицом и широкой напряженной спиной старшего остаются считанные сантиметры, что можно почувствовать тот самый аромат кедра и кожи. Сону жадно вдыхает ноздрями, словно это кислород, что врачи дают ему порциями через трубочку. На секунду появляется незыблемое чувство защищенности. Только способен ли камень противостоять самому вулкану? — О, нет, Сонхун-щи, тебе показалось. Не правда ли, золотце? Пару уверенных шагов и Хисын вновь оказывается слишком близко. Усмехаясь, он протягивает ладонь. Приглашает сделать выбор, пуская пыль в глаза, словно у Сону тот действительно есть. Никогда раньше господин Ли не позволял себя такое фамильярное и развязанное поведение при других людях. В отличие от Сонхуна он не способен так хорошо скрывать подлинные эмоции, от этого Сону все предельно ясно — ярость затмевает сознание Хисына, и младший не помнит, видел ли он его хоть раз за прошедшие четыре года в таком состоянии. Даже когда возникали проблемы в компании, Хисына переполняло внешнее спокойствие. Ведь он всегда был уверен в своих действиях и не боялся, что что-то может ускользнуть из-под его власти. Так, как это происходит сейчас. А вдруг Ли Хисын способен на такие вещи, о которых Сону ранее не догадывался? Что, если он не остановится на одной разрушенной карьере, а пойдет по головам и лишит Сонхуна всего? Возможно ли это технически, если основной бизнес тот все же ведет в Нидерландах? Сону не знает. Но страх с новой силой приливает кровью к его щекам, кажется, его бросило в жар. — Хе-…То есть господин Пак, прошу простить. Мне пора. Сону понимает, как жалко виноватым выглядит сейчас. Знает, что в очередной раз предает самого драгоценного человека в своей жизни (который теперь уже вряд ли останется ее частью). Во рту стоит металлический привкус, кажется, Сону до крови прикусил губу, но боль, к сожалению, совершенно не чувствуется. Он отворачивается, не в силах выдержать чужого взгляда, зная, что, если на секунду замешкает, будет поздно. Он чувствует, как его ладонь сдавливает чужая, и позволяет Хисыну увести себя прочь. Вечер выдался теплым, однако Сону не может унять дрожь, обхватывая себя за плечи, пока они ждут машину около главного входа. Кажется, прошло не более пяти минут, но они ощущались мучительными часами, за которые Сону уже начинает по-настоящему знобить. Хисын, решая вновь включить свою джентельменскую сторону, накидывает на его плечи пиджак, и у Кима нет даже сил, чтобы его сбросить. От запаха табака — одеколона старшего, что сейчас чувствовался в разы острее, тошнит. Когда личный водитель наконец останавливается рядом с ними, Хисын незамедлительно садится в машину. Сону послушно открывает дверцу с противоположной стороны от господина Ли на пассажирском сидении, не задавая вопросов, куда они поедут. Киму с самого начала выставки было очевидно, что вечер должен закончиться в излюбленном пентхаусе Хисына, и он был готов к этому. К встрече с Сонхуном — нет. Вереница собственных давящих мыслей не дает обратить внимание, что машина двигается с места, а перегородка между водителем и задними сидениями медленно опускается до характерного щелчка. Сону понимает, хотя слышимость все еще хорошая, теперь благодаря этой преграде и тонированным окнам они с Ли Хисыном остаются один на один. Это даже не битва, ведь он уже давно сложил орудие и повесил белый флаг. Правда тот не был таким белоснежным, как раньше; в некоторых местах ткань уже потерлась. Но флаг все еще висел, а Сону все еще подчинялся. — Жаль пачкать твой красивый костюмчик, кажется, я потратился на него прилично. Но сегодня ты меня расстроил. Сону не боится, ему нечего. Перед глазами изумленное печальное выражение лица Сонхуна, который не отрывал от них взгляда, пока не закрылись двери лифта бизнес-центра. — Ты не понял? На колени. Живо. Слышится звук расстегивающегося ремня и вжик молнии на фирменных брюках.

***

Раннее утро встречает разводами бледно-розовых облаков и холодными лучами, что касались лица Сону сквозь панорамные окна, неспособные согреть продрогшее тело. На такой высоте не слышно щебета птиц, тебя словно помещают в вакуум, отвлекая внимание дорогой обстановкой, за которой словно нет другой жизни. Сону тоже думал так. Но это было до. Электронные часы на прикроватной тумбочке показывали пять часов утра. Сону тяжело вздыхает и пытается медленно, чтобы не потревожить рядом мерно спящее тело, перевернуться на другой бок. В конечном итоге у него это получается, и он вздыхает заново. За прошедшую ночь он спал от силы полчаса — рой мыслей не давал покоя, и даже физическая усталость после пережитого всплеска эмоций на выставке и напористость Хисына по дороге до его квартиры и после — не повлияли на его внезапную бессонницу. Понимая, что больше пытаться заснуть нет смысла, Сону осторожно поднимается с нагретой постели и также осторожно, не закрывая дверь до конца, он покидает комнату, направляясь в сторону ванны. Необходимо привести себя в порядок. Только вот для чего? Никакая косметика не способна перекрыть глубоко залегшие мешки под глазами, осунувшееся лицо, и самое главное — его мертвенно пустые глаза. Их огонь внезапно угас, а Сону даже не заметил. Зато, стоя перед зеркалом в ванной комнате, Сону замечает каскад из кровоподтеков, что в порыве страсти Хисын оставил на его теле прошедшей ночью. Эти метки начинают свой путь от шеи и заканчиваются внизу живота. Да уж, впервые за все время господин Ли позволил себе столько, полностью забывая о чувствах и состоянии партнера. Сону дотрагивается подушечкой пальца до одного из засосов, а затем нажимает на него ногтем. Ему снова мерзко. Он давит на отметину с большей силы, пока не появляются первые капли алой крови. Так больше продолжаться не может. Это решение возможно было принято несколько часов назад — в момент, когда ночная мгла стала постепенно рассеиваться в преддверии нового дня. Может быть, Сону уже знал, что так поступит еще в галерее, когда между его лицом и спиной Сонхуна оставались сантиметры — мгновение, и можно было уткнуться носом в лопатки, наконец почувствовав долгожданный покой. Но тогда Сону не осмелился этого сделать. Сейчас Сону переполнен смелостью, как никогда ранее. Вызывать такси, пока на телефоне остается последние три процента, надеясь, что водитель успеет принять заказ до того, как устройство выключится. По памяти диктовать адрес, где бывал всего один раз, но после остался только с болезненными воспоминаниями. Прошмыгнуть мимо спящего консьержа и стучать в чужую дверь, боясь нажать на звонок, пока стрелки часов едва ли доходят до шести утра — самонадеянно, однако это все еще шанс. Шанс, чтобы извиниться перед Сонхуном за все, отпустить по-настоящему, давая ему возможность на счастливую жизнь. Окончательно отнимая таковую у себя. На третий стук входная дверь раскрывается, и сердце Сону начинает биться с бешеной скоростью, что кажется, сам хозяин квартиры способен расслышать его стук. Сонхун бы расслышал, если бы в это момент не прибывал в изумлении от неожиданного визита. Сону теряется в то же мгновение, стоит увидеть заспанного старшего, что вышел к нему в одной пижаме, видимо даже не взглянув в глазок прежде, чем открыть дверь. Весь заготовленный текст исчезает из его сознания, словно он не репетировал всю дорогу то, что должен сказать. Сонхуну необходимо несколько минут, чтобы осознать. Его взгляд скользит по лицу Сону и задерживается в районе ничем не прикрытой шее. Ким понимает, что старший там видит, и от этого ком встает в горле. Им нужно поговорить, оттягивать неизбежное больше нет сил. За короткий срок, что длился для обоих сродни вечности, в квартире Сонхуна ничего не меняется. Все также чисто, уютно, пахнет домом. Сону боится вдыхать лишний раз — нельзя позволить себе привыкнуть. На мягком диване в гостиной они садятся по разные его края друг от друга, и даже расстояние в почти девять тысяч километров между Амстердамом и Сеулом не казались такими непреодолимыми, как то, что Сону чувствовал сейчас. — Я должен знать, Хисын, твоя карьера — это то, чего ты действительно хочешь? Одно твое слово, и все можно изменить. — Сонхун начинает говорить, и младший полностью теряется. Перед ним словно неизведанный лабиринт, выход из которого предстоит найти без карты и подсказок. Но зато он точно знает одно: Сонхун для него — нить Ариадны, и без его помощи он нужную тропу не отыщет. — Что… — Я могу освободить тебя от Хисына. Я знаю его много лет, для такого, как он, любой вопрос решается суммами. Так с ним удастся договориться, — Сонхун в первые за годы их общения говорит несдержанно, торопливо, его напряженные скулы и хмурые брови выдают волнение и тревогу. Руки, сложенные в замок, подрагивают, а сам он не отрывается от лица Сону, будто пытаясь найти там подсказку, стоит говорить дальше то, что собирается: — Если ты переживаешь о деньгах, не надо. Их у меня столько, что я бы не смог найти им применение для одного себя. Стыд снова окутывает его с головы до ног. Воспоминания о всех неприятных словах, что были сказаны им же в тот вечер, не дают спокойно выдохнуть. Тем более, когда он совершенно не понимает, что Сонхун пытается до него донести. — Если ты захочешь, я заберу тебя с собой. Там, в Амстердаме у тебя может быть свободная жизнь. Я дам тебе все, в чем ты только будешь нуждаться, и ничего не попрошу взамен. За окном слышен гул автомобилей, голоса людей — город постепенно просыпается, вступает в новый день, новые заботы, печали и радости. Кто-то встречает все, что приготовил этот день с высоко поднятой головой, кто-то пока не готов принять. Сону кажется, что мир ушел из-под его ног. И он застыл где-то в невесомости, а внизу, далеко-далеко — земной шар, но почему-то сила притяжения перестала работать, и он чувствует, что никакая гравитация ему теперь не нужна. — Ты не должен будешь за это спать со мной. Сону, я просто хочу дать тебе возможность начать все заново. И если ты не захочешь, чтобы мы были вместе, я это приму. Но я не могу смотреть, как эта гниющая индустрия продолжает разрушать тебя изо дня в день. — Чем же я тогда буду заниматься, если уйду из группы? — А чем бы ты хотел заниматься, если бы не стал айдолом? Сону не уверен. Когда он в действительности задумывался об этом в последний раз? С тринадцати лет, когда он впервые попробовал пройти прослушивание в агентство, он забыл, что существует что-то еще помимо цели стать айдолом. Вот он стал, но какой ценой, и кем он является по-настоящему без этой мишуры? Внутри вдруг будто бы заклокотало что-то давно забытое, скрытое под слоями пыли в старой коробке, чей замок уже давно заржавел и оказывается, способен открыть без ключа — Сону просто боялся поднять крышку. — Наверное, это глупо, но в детстве у меня была мечта стать флористом. — Я уверен, у тебя получится стать самым лучшим флористом на свете. — Сонхун говорит так ласково и нежно, что Сону буквально может прикоснуться к теплу, что дарит старший, почувствовать его своей кожей. — А если ты вдруг передумаешь, то сможешь начать что-то другое. У тебя всегда будет выбор. — Я не знаю… но как же мой контракт? До его истечения еще далеко, агентство просто не отпустит меня. Разве это возможно просто взять и уехать на другой конец света? — Я должен тебе кое в чем признаться. — Сонхун вновь становится серьезным. — За прошедшую неделю я разговаривал с хорошим юристом. Он друг моей семьи, конечно, пришлось для этого связаться с родителями. Но это сейчас не так важно. Этот юрист не раз выступал на стороне защиты в судебных процессах по расторжению контрактов между компанией и артистом. Я улажу и этот вопрос. Сону замирает в шоке, не веря услышанному. Все кажется галлюцинациями, настолько хорошим сном, что очутившись в нем, Сону все равно понимает, что всего лишь спит. — Я бы дал тебе больше времени, но у нас есть всего три дня до моего отъезда. Я в любом случае приму любой твой ответ, так что не нужно принимать решение прямо сейчас. Сону должен сделать выбор. Сам? Не его менеджер, стафф или директор компании, которые вечно им помыкали в начале карьеры, не Хисын, что уже после настолько привык к отведенной роли Сону в его жизни, что считал его своей собственностью. Но сейчас ему предстояло принять осознанное взрослое решение, и только он один будет за него в ответе. — Можно задать тебе еще один вопрос? Кое-что продолжало мучить Кима на протяжении последних дней, и чем дольше он анализировал, тем больше самых неприятных выводов приводило его воображение. Но верить ему он готов меньше, чем Сонхуну, поэтому Сону понимал, что должен спросить напрямую. Старший кивает, его выражение лица вновь смягчается, и от складки на лбу не остается и следа. Сону отчего-то внезапно становится легче. — Почему ты ни разу не прикоснулся ко мне за все это время? — Пока ты не свободен, я не имею права.

***

У него есть три дня. Три дня по итогу которых можно потерять все…или же приобрести? Все это время в глубине души Сону понимал, что он чахнет и страдает, находясь в клоаке шоу-бизнеса. Когда последний раз имеющаяся слава и привилегии приносили ему настоящей искренней радости или удовольствия? Со своим успехом Сону смирился, а точнее с тем, как он его достиг. Именно смирение помогало закрывать глаза на все, что приходилось делать ему, или таким же мальчикам и девочкам, как он. Которые о многом мечтали, но чтобы осуществить эту мечту, отдали слишком драгоценное — себя. Сону чувствует себя словно птичка в клетке, которая билась о стенки своей темницы, мечтая оказаться на воле, но вот, когда дверца наконец-таки открылась, и у птички появилась возможность сбежать, она неуверенно мнется в своем привычном жилище, за решеткой, где ей уже знаком каждый уголок. Сделать шаг навстречу неизвестности всегда страшно. За три дня такие решения не принимаются. Жаль, что таймлайн жизни Сону искажен уже давно. Это не ровная прямая, его собственный путь полон взлетов и падений, преград и ухабов. Но все это время он продолжал идти вперед. Только сейчас предстоит принять самое важное решение, которое способно поменять все направление этого пути. Изменить его жизнь целиком. День Х наступает неумолимо быстро, но Сону не успевает очнуться от небытия, в чертогах которого его мысли витали последние три дня. Там он пытался отыскать подсказку, хоть что-то, что позволило бы ему определить верный ответ. Но казалось, в такой ситуации верных ответов нет, и ничто не может ему помочь. Находясь под чужой властью не один год, Ким уже успел забыть, что выбор — не бремя, а свобода. Сону разучился мечтать о ней. И теперь, когда до этой свободы подать рукой, ему становится страшно сделать последний шаг, ведь это разрушит буквально все то, что он строил множество лет. Если допустить хотя бы маленькую возможность, что он все же согласится, на что будет похожа их жизнь с Сонхуном после? Они знают друг о друге абсолютно все, но и в то же время ничего, ведь возможности вдоволь насладиться личными встречами у них никогда не было. Вряд ли он готов сразу же на совместное проживание. Но Сонхун четко дал понять, что будет ждать столько, сколько потребуется. Возможно, если Сону сможет пожить какое-то время в съемной квартире, сможет привыкнуть к тому, что Сонхуна у него более никто не отнимет. У них будет возможность узнать друг друга заново, заполнить недостающие кусочки пазлов. С другой стороны, слабо верится в изложенный старшим план. Допустим, контракт все же удастся разорвать с последующей уплаты огромной неустойки, но была другая проблема. Убедить Хисына деньгами? Зачем ему деньги, если он в них купается. Господину Ли Сону был нужен по иной причине. Младший точно знал, что его не собирались рано или поздно «продавать» как на аукционе. Поэтому надежда в то, что чеболь так просто его отпустит, была совсем крохотной. Перед самым прощанием, которое возможно было для них последним, Сонхун попросил верить в него. Вера — все, что у Сону осталось. До вылета чуть больше двух часов. Сону вертит в руках айфон, который он недавно купил, несмотря на возмущения со стороны рекламодателей конкурирующей компании. Тихая мелодия, раздающаяся из той самой шкатулки, обволакивает разум. Балерина делает еще один оборот. На экране подсвечивается незадолго полученные два сообщения, и Сону взглядом прожигает каждую букву. «Я уже в аэропорту, номер рейса SV305. Я забронировал еще одно место, поэтому, если ты все же придешь…» «Жду у себя через полчаса. Чтобы без опозданий, не доводи меня.» Запущен финальный отсчет. С собой только документы и вещи первой необходимости. Дверь в комнату закрывается с тяжелым стуком в противовес легкости, что Сону внезапно чувствует всем сердцем. Шкатулка остается открытой на столике меж уже не нужных баночек с кремами и сыворотками. Балерина будет крутиться по кругу, а музыка продолжит играть, пока не иссякнут силы и не сломается механизм. Она остается заложницей своей музыкальной шкатулки. Но с Сону уже хватит. Город заливает проливным дождем. На дорогах разливаются серые лужи. Но Сону знает, что скоро все закончится, и обязательно выйдет солнце. Его давно уже не знобит. Находясь в такси, он собирается с последними силами и отправляет смс, наконец делая последний шаг. «Не жди, я не приду.» Настройки — номер добавлен в черный список. Навсегда. Вид с облаков на ночной город, пока чужие родные пальцы нежно касаются запястья, оказывается одной из самых прекрасных вещей, что случались с Сону в его жизни.