Евошние герберы

Субботнее утро.       — Ты приедешь на выходных? — хриплым ото сна голосом спросил Арсений, положив телефон на стол с включённым динамиком.       — Не знаю… то есть, скорее всего, приеду. Я, наверное… то есть, я в дневную сегодня, а завтра свободен — даже ночью ехать не надо. Вот, — в голосе Антона сквозила неуверенность, он запинался и путал звуки.       — Тебе не хватает денег или ты меняешь кого-то в дневную? — обеспокоился Арсений.       — Нет-нет-нет, просто другой чел приболел, меня вызвали, — быстро оправдался парень.       — Ладно, буду ждать тебя завтра. А сейчас ты где?       — На работе, у нас п-перерыв. Холодно тут, — пояснил он.       — Не буду отвлекать, Тонь, до встречи.       — Давай.       В голове крутилась лишь одна мысль, перекрывавшая собой всё. Арсений не мог себе в этом признаться, он не мог поверить, что его друг скрывает что-то... такое. Замеченная в мусорном ведре тушь, палетка, вывалившаяся из рюкзака, кончики пальцев, испачканные чем-то тёмным – скорее всего, косметикой, – в конце концов, раны под футболкой. Может, у него всё-таки просто есть партнёр, и тогда придётся мириться только с безответной любовью.       Ещё посидев на стуле, он поднялся и принялся за готовку завтрака и супа на обед. Чтобы расслабиться, он включил какой-то плейлист, выглядевший сборником спокойных песен, которые он сейчас и хотел послушать. Поймав ритм и пританцовывая, он прикрыл глаза и словил дуновение умиротворения, решив насладиться моментом. Он чувствовал тёплые лучи весеннего солнышка на щеках и улыбался неведомому приятелю-природе. Был бы тут Антон... Тьфу!       А Антон продолжал его обманывать. Антон стыдился своей жизни, своих слов, своего взгляда. В глазах любимого друга он был совсем не тем, кем являлся на самом деле. Находясь под давлением собственной лжи, вязкой, липкой, тягучей, он не мог банально разобраться в своих чувствах. Может, он любит Арсения не только как друга? А может, вовсе цепляется за него как за что-то светлое в жизни, наплевав на чувства? Зато он понимал, что медленно бежит от него, что ещё чуть-чуть, и он не осилит пребывание в его доме, он начнёт его избегать. Арсений открытый, светлый, чувственный, мягкий, дружелюбный, Антон же… грязный, противный, испорченный. Ему не место рядом с таким солнцем.       Арсений хотел признаться при первой же возможности, встрече вживую, поэтому с нетерпением ожидал воскресенье. Выпалить всё в первые секунды встречи он не сумел, но весь день будто сидел на иголках, растеряв былое спокойствие, а Антон, кажется, заимствовал его настрой. Они перекинулись только парой клише-фраз, остальное время проведя с собственной тревожностью, встречавшись на кухне при очередном походе за стаканом воды.       Арсений придумывал реакцию Антона, строил их диалог у себя в голове. "Может, сейчас не лучшее время для признания? Кажется, он отдалился..." — раздумывал гендир, сидя на подоконнике в кухне с чашечкой кофе в руках.       Они стояли на пропитанном холодом балконе, наблюдая тление сигарет. Крошечные пылинки пепла медленно опадали вниз. Луна освещала бледное лицо Антона, и Арсений обводил глазами его профиль. Долго он разглядывал до безумия красивые, светящиеся глаза, прикрытые веками, ряд подрагивающих ресниц. В тот момент Арсений видел Антона настоящим, без его дурацкой маски хохочущего раздолбая-мальчишки, он видел взрослого Антона Шастуна, курящего и скрывающего нечто важное. Подобное уже случалось, когда они долго не ложились и вели негромкие беседы в сумраке. Такой Антон пугал и притягивал.       По крыше застучали редкие дождевые капли. Арсений почувствовал напряжение на губах. Они задрожали. Само подсознание говорило, что сейчас. Сейчас нужно что-то сказать. То, что вертится на языке уже несколько дней, и то, что он так тщательно выстраивал у себя в мыслях. Докуривая сигарету, мужчина уже не чувствовал её вкуса. Он оставил потушенный окурок в пепельнице, появившейся на столике благодаря антоновской страсти к курению, и встал со спины вплотную к другу, положив вспотевшие ладони на его плечи. И чего он так волнуется? Всё, встрепенулись и погнали.       Он чувствовал, как сокращались мышцы для движений левой рукой — держать сигарету именно в левой было привычкой Антона.       — Кажется, я влюбился, — хрипло изъявил Арсений. Антон не дрогнул.       — Кто же это? — он стоял спиной, и о выражении лица судить было трудно, но с точно такой же интонацией он вполне мог бы спросить о качестве штукатурки на стенах балкона или о марке ноутбука.       — Ты.       Антон развернулся, так же бросил бычок в пепельницу и мягко взял Арсения за предплечья, чуть наклонившись, чтобы смотреть в глаза на одном уровне. Арс вскинул на него свои полные надежды глаза (или не надежды, а скорее интереса) Без лишних слов – он их приберёг напоследок – он приблизился, и Арсений почувствовал тёплые губы в осколках и лезвиях на своих. Как будто каждый день целуются. И никаких пресловутых бабочек в животе, никакого трепета, никаких вибраций, никаких радужных пони, едонорогов и испражнений бабочками. Ничего. Только битое стекло, терзающее губы. Арсений боялся упустить и это. Боялся, что его синичку в руках отнимут, уничтожат, убьют.       Антон любит? Зависит? Обманывает?       З а ч е м ?       Зачем он отрывается, зачем прекращает это ужасное издевательство, это наказание? Зачем блядски облизывает губы и смотрит далеко не в два океана, не в голубые небеса, а в космос? Бесконечный и оттого двухмерный. Прозрачный и непроницаемый.       — Мы не будем вместе, — говорит он, и мир не рушится. Ничего никуда не падает — ни на голову, ни в пятки, ни ещё куда-нибудь. Арсений был готов. Антон тем временем скользит по чужим рукам, шее, волосам и едва касается кончиком носа, как раз где родинка, чужого. — Прости. Пожалуйста.       И просто уходит, оставив Арсения наедине с ледяной квартирой и такими же ледяными мыслями наблюдать за крохотной удаляющейся фигуркой.       Попов не спит этой короткой ночью, а только пытается докопаться, насколько Шастун сейчас настроен на диалог.

5:03

Вы

Антош, давай поговорим, пожалуйста.

Мы не в дурацком сопливом сериале, мы — люди. Мы можем объясниться друг другу.

5:49 Антоня Арс, прости. Я правда не знаю, как тебе это объяснить. Может, я наберусь смелости и признаюсь как-нибудь позже 5:55 Прости, что убежал сегодня. Я знаю, что выглядел пиздец жалко. «Вот и не жалко»

6:00

Антоня→Вы

[Может, я…]

Считай, что я всё уже понял.

13:44 Антоня Во вторник увидимся. Я приеду после работы, меня поставили официантом на корпорат, надеюсь, успею до конца твоего дня рождения       Арсений и не думал, что Антон как-то отреагирует на его предыдущее сообщение. Ну, значит, правильно думал…

13:46

Вы

Поговорим сразу?)

      И как его ещё, блять, хватило на эту скобочку?! 13:49 Антоня Нет, не буду портить праздник

13:49

Вы

Понял, буду ждать.

      Оказалось, что Антон не сильно-то закрылся, не так-то уж далеко убежал и даже был готов общаться. Ладно, не зря они «не в дурацком сопливом сериале».       Вторник, вторник… Бесконечные поздравления, подлизывания, подарки, клишированные фразы, искренние и натянутые улыбки… Тошнит уже. Арсений проверяет чат с Антоном на наличие новых сообщений, но его прерывает возглас:       — Арс, ну ты серьёзно? Отвлекись от телефона, у нас же сюрприз ещё!       Арсений с тяжёлым вздохом убрал телефон в карман и посмотрел на Сергея, мол, «Серый, отстать от меня поскорее, я хочу домой к своему Шастуну, а не здесь обрыгиваться твоими подчинёнными».       — Посмотрите, какую рожу скукурузил! — по залу прошёл смешок. — Арс, мы тебя, дорогой наш директор, любим, ценим, почитаем, уважаем и всегда готовы подчиняться тебе, даже если твои идеи кажутся бредовыми. (Это относится ко всем, кроме меня, конечно, но не суть). Ты для нас о-очень важен и нужен нам. Короче, с твоим праздником! — он торжествующе поднял бокал с шампанского, удовлетворённый тостом. Когда овации затихли, он вернулся к речи. — А теперь, родной мой Арсений Сергеевич, давайте проследуем за мной до долгожданного сюрприза! — ехидно пригласил Матвиенко, Арсений только снова вздохнул.       Они, пройдя маленький коридорчик, завернули в закоулок, где была расположена комната с низким потолком со всякой всячиной: одеждой, бейджиками, какими-то потрёпанными портфелями и прочим хламом. Точнее, всегда так было.       — Развлекайся, — с улыбкой до ушей прошептал Сергей.       — Что там?       — Увидишь, — если бы можно было вести себя как скобочка-улыбочка, Матвиенко можно было бы описать именно так.       «Ненавижу сюрпризы», — пробормотал Арсений перед тем как постучать в дверь после ухода Сергея.       Отворив её, взгляд упал отнюдь не на взявшиеся из ниоткуда красные ширмы, а на материализовавшуюся кровать. А совсем конкретно, на человека.       На щеках лежащего на кровати парня играл румянец, он лежал, пошло раздвинув ноги.       — Антон?       Когда Арсений вошёл, парень быстро выпрямился, сидя на кровати. Каблуки чёрных лакированных стрипов воткнулись в ярко-красное покрывало. Сам Антон сидел, выбросив худые ноги в чёрных, полупрозрачных и местами рваных колготках вперёд, а руки заведя назад. И ладно бы эти блядские стрипы, эти блядские колготки! Он был одет в латексное боди, вверху закрывавшее только грудь. На плечах была затянута красная портупея, и лоснящаяся чёрная накидка расплывалась по бледным рукам и ключицам своей едва заметной пеленой. Может, при других обстоятельствах Арсений бы уделил больше времени оцениванию сексуальности Антона, но сейчас ему было совсем не до этого.       — Арс! Да я тут просто… это… — он засмеялся. — Меня твои друзья попросили, а я что-то видимо разволновался и всё испортил, — он смеялся как все психи в триллерах, пафосно рассказывающие о всех своих убийствах следователю с застывшими глазами. Он сам, сука, не верил в свои слова.       — А ты разве не должен быть на корпорате? Официантом работать, например? — сложив руки на груди, спросил Арсений и, закрыв дверь на защёлку, подошёл ближе к кровати.       — Да я ж сказал, чтобы тебя отвлечь! Ты бы так точно не подумал, что я тут буду ждать, — Антон говорил без тени улыбки, будто отыгрывал давно надоевшую роль.       — Самому не противно?       Антон отвернулся, сев боком и свесив ноги. Арсений старался не задерживать взгляд на выступавшем бугорке ключичной кости.       — Хуёво вышло, — подытожил Антон.       — Хуёво.       Он принялся снимать обувь, которой вполне можно было бы кого-то убить.       — Даже не сделаем того, чего от нас ждут?       Антон замер.       — Ты серьёзно? — он оглянулся, зажав в руке тяжёлую туфлю. Арсений хмыкнул.       — А ты? — он медленно подходил ближе. — Ты серьёзно был готов с кем-то потрахаться из-за денег? — Арсению этот вопрос показался самым безобидным из всех, что предлагал его аналитически сложенный мозг.       Антон с выдохом опустил голову. Зависнув на пару секунд, он резко снова принялся переодеваться. Струящуюся кофточку он заменил на чёрную кофту с капюшоном, а ногами залез в широченные чёрные брюки, стыдливо прикрывая обтянутые латексом гениталии.       — Да ладно, ты бы нормально переоделся лучше, я б вышел, — вставил Арсений в пустоту. — Сегодня уже не приедешь? — спросил он собравшегося уходить паренька, но получилось будто с издёвкой.       — Не знаю, — громким шёпотом ответил Антон, но даже так было слышно, что голос его дрогнул.       — Шаст.       Арсений схватил его чуть выше локтя, сразу развернув к себе лицом. Глаза напротив блестели, а губы дрожали. Попов молча ослабил хватку, дав Антону спокойно уйти. Пока танцор мешкался у двери, в голове гендира проносился бешеный ураган мыслей.       Чёрт!       И зачем он разозлился? А главное, на что? Антона сейчас будет хуёвить так, как никогда не хуёвило, а он, его, блин, друг, даже не попытался поддержать! Как там сказал Шаст? «Хуёво вышло»? Это точно.       Арсений снова ринулся за Антоном.       — Шаст! — позвал он его в спину.       Парень остановился, но не повернулся.       — Шаст, блять, я не хотел тебя обидеть. Прости. Ты из-за этого заплакал? — обеспокоился Арс. Послышался всхлип. Антон помотал головой из стороны в сторону. — А чего тогда?       — Стыдно, блять! — наконец обернулся Шастун с криком. — Я тебе врал, я даже сейчас пытался солгать! Я понимаю, что тебе… противно! — говорил он навзрыд, обливая щёки слезами, а сердце Арсения — кровью. — Я… — хотел он что-то сказать, но горло сдавило спазмом, и он лишь начал удаляться, увеличив скорость и по дороге вытирая слёзы рукавом.       Нелепо было бы его преследовать, чтобы останавливать каждые полминуты и задавать свои глупые вопросы, поэтому Арсений решил оставить его в покое.       Ребёнок подался не туда. Антон будто не был совсем… зрелым человеком. Каким бы серьёзным он временами не казался, он всё равно оставался тем, кто сохранил так называемого внутреннего ребёнка. Ему было ближе инфантильное поведение, радость всему на свете, но он столкнулся с миром взрослых и потерялся. Не нашёл себе места. Никто представить себе не мог (даже он сам), какой диссонанс произошёл в его душе. Он не разобрался в себе.       «Хоть бы он ничего с собой не сделал»       Арсений быстро набрал сообщение на телефоне:

20:39

Вы

Я всегда люблю тебя. Когда будешь готов поговорить, напиши. Я всегда тебя жду.

21:01 Антоня Спроси у Сергея, где я буду, если беспокоишься

21:01

Вы

Матвиенко?

21:02 Антоня Да       Арсений, уже успевший незаметно покинуть празденство и находившийся на полпути домой, опешил. Он позвонил коллеге с вопросом о приходившем парне.       — Так и знал, что он тебе понравится! Вот только он должен был сказать, откуда он… Ладно, простим, он впервые на таком задании, — будничным тоном размышлял Сергей, огорашивая Арса чуть ли не каждым предложением.       — Простим.? — вполголоса проговорил он. — Так где…       — Ну да, самых плохих мальчиков мы наказываем, — ответил на первый вопрос Серёжа, перебив собеседника.       — Чё…       — Да не парься, Антошка твой один раз получал. Он у нас чистюля.       — Да что вы, блять, из него сделали?! — не выдержал Арсений. Голова кипела, мысли путались, и устаканить их не удавалось. — Он не шлюха какая-то! — мужчина остановил автомобиль на обочине и, продолжив рычать в трубку, резкими движениями откопал пачку тонких сигарет «Собрание», которые любил Антон (собственно, поэтому они там и хранились). — Блять, кем он работает? — на языке крутилось неприятное «проститут», которое Арсений меньше всего хотел услышать.               — Чего разорался-то… Он у нас великолепно танцует на пилоне… Э-э, людям нравится. Он один из лучших наших, — совершенно непонимающе изъявил Матвиенко.       — Давно он у вас? — стараясь подавить грубость, спросил Арсений.       — Года три уже.       — Пиздец.       Он хотел завершить вызов, но вспомнил про свою цель.       — А где вы всё-таки находитесь?       — Клуб «Форэвэ йорс», вбей в карты на аглийском и найдёшь.       Теперь он завешил вызов и, заранее найдя на карте заведение, продолжил путь домой. Не будет он рубить с плеча да сгоряча — лучше соберётся с мыслями и… выпьет хоть чашечку кофе.       Дома же Арсений выпил и чашечку кофе, и две чашечки кофе, и два стакана воды, и чая, и сока яблочного… короче, много чего выпил, ведь в горле постоянно пересыхало. Он волновался. Он был уверен, что Антон сейчас так же волнуется в том противном клубе, чувствует скорую встречу. «Ха-ха», — сказала бы судьба, если б была чем-то живым, когда Арсений, поменявший красивый праздничный костюм на невзрачный пиджачок в клетку и простые брюки, прибыл в место назначения. На входе его без вопросов пропустили, и он, сделав пару шагов вперёд, осмотрелся. В зале с множеством столиков и диванчиков было темно, но на лица гостей — в основном, мужчин — падал фиолетовый свет, плавно переходящий в голубой и красный, благодаря чему Арсений смог заметить их увлечённость происходящим перед ними. Не задумываясь, он повернул голову в ту же сторону, в которую смотрели они, и… захотел, блять, отвернуться, но подошёл ближе. Изменив направление, он устроился на угловом диване, откуда открывался прекрасный вид на сцену с тремя установленными на ней пилонами, а в особенности на главного танцора, стоящего впереди. Арсений видел его в три четверти. В три грёбаных четверти, губивших его. Он видел и вальяжность, и дёрганность, и, очевидно, опьянение в его действиях. А ведь он видел настоящую пластику от чудесного танцора… здесь эта самая пластика будто представлялась бижутерным серебряным покрытием, в случае переднего танцора протёртая до дешёвого металла, но, несмотря на это, нельзя было не заметить, что когда-то это было серебром… Молодой парень был одет в чёрную жилетку на голое тело, рваные джинсы с катастрофически низкой посадкой, открывавшей вид на резинку трусов. Огромные отверстия в брюках позволяли ему исполнять весьма нелёгкие элементы на шесте. По рукам его ползали браслеты, а веки были накрашены чёрными тенями. Губы также выделялись чёрным. И рёбра выпирали. И ключицами можно было бы вырезать их по контуру. А тёмные губы давили ухмылку. И язык то и дело высовывался наружу.       «Ан-тон»       «Бляд-ство»       Он улыбался залу так, будто каждого хотел и каждого ждал. Арсений понимал, что Антон — всего лишь марионетка, актёр, но в тот же момент почувствовал укол ревности. «Почему он им всем улыбается? Почему он это себе позволяет?!»       Серёжа написал Арсению, что «Антон его с одиннадцати и до скольки он пожелает». Оставалось двенадцать минут. Вот-вот закончится это представление, и он подойдёт к нему как к Антону… Антоне. Как к любимому пареньку, но пьяному, с расшатанной психикой, неясно каким настроением…       В размышлениях Арсений и не заметил, как сцена опустела. Он подорвался с места, чуть не сбив официанта, направлявшегося к нему, и решил первым делом забежать в туалет. Угадал.       — Антон, я поговорить хотел, — запыхавшись, заявил он.       — А я думал, мы наконец-то потрахаемся, — безразлично ответил он, оперевшись задом на чёрную мраморную раковину.       — Я понимаю, тебе плохо, но, Тонь, я же с тобой. Я же рядом! Я не злюсь, не осуждаю. Может, домой? — кажется, гендир впервые в жизни был столь наивен, понадеявшись, что пьяный человек, погружённый в свой образ стриптизёра, с блестяшками в глазах ответит: «Конечно!», и они под радугой вприпрыжку поскачут домой. Он подошёл ближе.       — Ты долбоёб или долбоёб? Всё, Арс, похуй, у нас секс сегодня должен состояться по завещанию Серёги. Я не знаю, разложи меня на раковине, если хочешь, — склонив голову набок, монотонно, но громко проговорил Шастун.       — Я тебя понял, — Арсений же черствел, осознав, что сегодня ничего у них не выйдет. — Смой с себя это, хорошо?       — А что тебе не нравится? — перестав сохранять железобетонное безразличие, с улыбкой, той самой, со сцены, проговорил Тоня.       — Да мне больше доебаться не до чего, — не хотелось сейчас объяснять, что за своими тенями и помадой Антон чувствует себя другим человеком, и это позволяет ему вести себя как угодно, впоследствии не чувствуя стыда. Будто это его двойник (спасибо курсу психологии в универе). Арс оперся правой рукой на находящееся напротив зеркало, а левую поместил у чужой ладони. Антон отъехал по мрамору назад, усевшись на нём.       Он рассмеялся, ластясь к чужой руке, а ногами тем временем обвив и оглаживая поясницу, подбираясь к ягодицам Арсения. Парень, пропустив левую ногу меж чужих, а правую оставив свободно висеть сбоку, подтянулся по холодному мрамору вперёд, уперевшись в арсеньевское бедро. Он чуть двигал бёдрами вверх-вниз, параллельно целуя шею напротив. Арсений показательно не обращал внимания на попытки его раздразнить и даже впился пальцами в чужие ноги, намереваясь остановить трение. Шастун надул губы и нарочито обиженно произнёс:       — Папа не хочет меня?       Мерзость       Мужчина звучно втянул носом воздух и выдохнул, прикрыв глаза, в самые губы:       — Смой это сейчас же. Мы поедем дом… м, — его прервали грубым полупоцелуем-полуукусом. Арсений оттолкнул от себя парня, поморщившись от вкуса сигарет на губах.       А Антон снова захохотал.       — И чего ты добиваешься? Ты ещё не понял, что мне хуёво? Что я забываюсь, когда танцую, хоть это и откровенное блядство? Или, может, что к тебе пристаю только потому что не могу иначе? Стыд. Мной движет стыд, Арс, — к последним словам он посерьёзнел, убрав обвивавшие чужое тело конечности. — Уходи.       И Арсений понял, что вальяжность, дёрганность — это не проявление опьянения. Это состояние души.       И Арсений понял, что в свои тридцать он не научился понимать людей.       Или хотя бы не недооценивать их.       …Даже после курса психологии.       Спустя неделю игнорирования сообщений, звонков и агрессивного невпускания Арсения в квартиру.       На самом деле, неудивительно, что Антон закрылся. Наверняка он пытался хоть как-то разобраться в себе без постороннего вмешательства.       В один прекрасный день, когда Арсений в очередной раз приехал к Антону, дверь в квартиру оказалась открыта, и он, весьма удивлённый, но больше настороженный, без трудностей пробрался внутрь, не забыв закрыть за собой дверь на защёлку, бегло осматривая комнаты с редко разбросанными вещами. Наконец его взгляд упал на дверной проём. Встав напротив него, он узрел Шастуна, будто не замечавшего гостя, сидевшего на непонятном выступе в крошечной комнатке с бутылкой дешёвого вина; на его шее блестела подаренная на новый год цепочка. Попов сделал пару шагов навстречу, нависнув над парнем.       — Почему дверь не закрыта? — начал он допрос, сцепив руки за спиной. Шастун пьяно покачнулся и закинул правую ногу на импровизированное сиденье, поставив её перед собой.       — Тебя ж-ждал, — в нос пробубнил он.       Вот теперь он точно пьян.       — Увлекательно. Избегаешь меня, но ждёшь у себя дома?       — Д-да! — с улыбкой воскликнул он, выбросив руку с бутылкой впёред с выпрямленным указательным пальцем.       — Хорошо. А в чём, собственно, причина твоих избеганий? — невозмутимо продолжил Арсений.       — Й-я шлюха. Т знаешь.       Арсений, задев на три четверти опустошённую склянку, приблизился, уперевшись в антоновскую согнутую ногу, а другую оставив справа. Он накрыл правой ладонью чужую и сжал, глядя сверху вниз на пьяного друга, чуть не заехавшего ему стеклом по шее. Мужчина свободной рукой остановил его попытку выпить и устроил руку на колене, обтянутом чёрными рваными джинсами, чуть поглаживая открытый участок мягкой кожи.       — Бутылку убери.       Его лишь проигнорировали, но другой реакции он не мог ожидать, поэтому плавно оттянул алкоголь. Неаккуратным движением Шастун пролил на себя красную жидкость, часть которой стекала по подбородку, а другая попала на коричневую кофту с джинсами. Арсений стер вино с лица напротив и попробовал его с пальца:       — Это водка с вишнёвым соком, а не вино, — поморщился он и приобнял его со спины с намерением добраться до ванной комнаты. Вдруг Антон в секунду обхватил ногами бёдра Арсения, плотно прижав того к выступу.       — Отпусти, — понемногу выпуская наружу грозную личность, понизил голос мужчина.       — А-арс, неужели т-ты не хочешь меня? — умудряясь растягивать согласные звуки, выкинул Шастун, и его руки легли на шею друга. — Я противный, да?       — Нет, Антон, ты не противный, но мне крайне неприятно видеть тебя пьяным в стельку.       — Ну, раз нет, то…       Не обратив внимания на слова друга, Попов попытался освободиться, но его потянули вперёд. Мужчина устало выдохнул, вдруг почувствовав вкус алкоголя. В нос ударил перегар, а чужие губы почти болезненно впились в его, рефлексивно сжавшиеся. Он, стиснув плечи Антона, отодвинул его от себя.