Евошние герберы

      Снова эти странные поцелуи, не приносящие никакого удовольствия.       — Не сейчас.       Арсений грубо скинул пьяное тело в ванну и включил в душе ледяную воду, после чего парень начал извиваться подобно ужу на сковородке, пока вода не перестала безжалостно литься.       — А если бы у меня инфаркт случился?! — воскликнул он.       — Раздевайся, а то заболеешь.       Шастун звучно выдохнул и повиновался. Конечно, его пошатывало, но Арсений поддерживал его статус неваляшки, предотвращав любые падения. Попов изо всех сил старался не цепляться взглядом за пожелтевшие синяки и заживавшие ссадины по всему телу, но получалось не очень хорошо. Когда парень остался в трусах, ему подали полотенце, в которое он тут же завернулся.       — Мы больше не друзья?       — Пойдём спать.       Директор подтолкнул парня к выходу, но тот отстранился.       — Ты всегда притворяешься безэмоциональным камнем, когда злишься. Наори, Арс. Хочешь — ругай, кричи. Хочешь — ударь. Только не делай вид, что тебе плевать. Не молчи.       Антон выглядел промокшим под холодным дождём котёнком. Он чувствовал, как к голове приливает жар, шок от душа проходит и опьянение накрывает здравомыслие вонючей пеленой. До него кое-как дошли слова:       — Ладно. Завтра поговорим.       Парня перетащили на кровать подобно мешку с функцией издавания нечленораздельных звуков.       Ночью Антон наблюдал лишь две вещи: голубой тазик и жутко уставшее и злое лицо Арсения, то и дело просыпавшегося ночью из-за волнения за состояние Шаста. Будем честны, Арсений бы с лёгкостью перенял и это опьянение, и завтрашнее наверняка болезненное похмелье в двойном размере, лишь бы дитя его не мучилось.       После многочисленных перебежек из комнаты в комнату Арсений, сделав остановку на кровати Антона, там и уснул. Наутро он, кое-как выпрямившись, конечно, испытал ноющую боль во всей спине и пострадал от болезненно затёкшей левой руки. Шастун спал как ангельский младенец, но и время было ранее: «3:47». Первым делом он заказал продукты, а затем вышел на миниатюрный, заваленный вещами балкончик. Среди хлама лежали какие-то картины, банки из-под энергетиков, а под ними, в сáмой глубине, стояла картонная коробка, заклееная скотчем, который уже несколько раз был отлеплен от картона. Скрипнув полом, Арсений наклонился к коробке и раскрыл её.       Тем временем завёрнутый в одеяло Антон, во сне потерявший тепло, которое давало тело друга сверху, покачиваясь и медленно смыкая-размыкая веки, вошёл в кухню, где не обнаружил никого. Он уже решил, что Арсений уехал куда-нибудь по своим наиважнейшим делам, но услышал треск с балкона. По спине пробежали мурашки то ли от прохлады, просочившейся под одеяло, то ли от небольшого волнения, задрожавшего внутри. Антон пошлёпал босыми ногами к балкону, дверь на который была приоткрыта.       — Арс? — он смотрел то на друга, то на открытую коробку.       — Тонь, прости, я осматривался просто… — он вскинул на него глаза и выпрямился. — Это что-то секретное? — аккуратно спросил он.       Антон напряжённо выдохнул, ступив на балкон. Он пододвинул к себе табуретку и словно из ниоткуда достал раскладной стул, поставив его ближе к Арсу. Их ноги пересеклись — свободное место не позволяло сесть дальше, да и не было надобности. Попов приготовился слушать.       Детские вещи в коробке пестрели на фоне.       Розовые. Девчачьи.       Арсений гасил свои мысли, отметая худшее и подавляя придумывание новых.       У Антона звенело в ушах, на голову давило, а глаза слипались.       — Арс, знаешь… Ну, я не то чтобы прям шлюха, — начал он, а Арсений слегка наклонил голову вперёд. — То есть… В том смысле, что показывать себя другим людям — не моя страсть, но я решил так заработать. Мне казалось, это был самый быстрый и лёгкий способ достать деньги, когда… — он закусил губу, и Арсению оставалось лишь гадать: было ли это от головной боли или же являлось попыткой сдержать подступившие слёзы от неприятных воспоминаний. — У меня сестрёнка заболела, — послышался рваный выдох. — У неё был муковисцидоз, он с рождения появляется, но поставили диагноз ей в шесть. Это ещё повезло. Ублюдское, блять, село, а не город, — он уронил голову на согнутые локти, посетовав на родной Воронеж. — Короче очень трудно стало…       Горло его сдавило спазмом, и Антон попытался задышать ровнее, но вышло только несколько громких всхлипов.       — Она была таким чудом… — он поднял голову, и по щекам катились слёзы.       Арсений просунул руки к чужим коленям и успокаивающе поглаживал их, хотя самому не лишним было бы успокоиться, ведь он, ошарашенный внезапным потоком новой информации, находился в некотором оцепенении.       — Мы с ней любили в глупые игры вместе играть, дурачиться, но она была умной такой… — он всхлипнул и мелко задёргался, сжимая туловище руками сильнее. — Я привязался пиздец. Она всегда тянулась к новому, ей всё было интересно! Обычно бóльшую часть денег, которые я зарабатывал, я тратил на любые вещи для неё, лишь бы она улыбнулась и засмеялась, — он выдавил улыбку сквозь слёзы. — И мама была счастлива, — прошептал он и схватил вспотевшими ладонями чужие охладевшие. Он прислонил их тыльными сторонами к прикрытым векам и продолжил. — Лечение стоило очень дорого. Отчим у меня — обычный таксист, мама — аграрник. В «эф-ю» поначалу предлагали не самую выскоую зарплату, но я быстро привлёк интерес, поэтому стал получать больше, — он срывался на крик и наконец совершил паузу, чтобы сделать глубокий вдох и выдох. — Шестьсот. В месяц, — он оторвался от чуть помокревших ладоней, впервые за весь монолог взглянув в глаза слушателя. — Ты правильно сказал. Я прятался за макияжем и образом, поэтому даже после смерти Лизоньки продолжил там кривляться. Я не мог иначе, я привык. И я, всё больше осваиваясь в этой индустрии, привлекал всё больше людей. Единственное, что меня беспокоило, — моя аудитория: придут или надоело. Я считал, что если днём я буду православненько отплясывать с группой, то все ночные блядствования будут прощены. Мне сейчас противно от этого, — в его зелёных глазах, наполнявшихся ярким оранжевым рассветом, разбивались куски его жизни. Арсений продолжал сжимать его руки.       — Тонь, я сейчас с тобой. Мы вместе пройдём через все твои переживания. Я очень ценю, что ты сумел мне открыться, и тоже хочу быть с тобой честным. Знаешь, может, ты и был две недели в запое, да, ты три года работам тàм, да, ты сказал мне за последнее время немало «ласковых». Я всё ещё люблю тебя, и я буду тут, под рукой, когда буду нужен. Это не слепая преданность, это понимание, Тонь, — он смотрел в его глаза, пытаясь передать всю свою поддержку.       — Арс.       — А? — кивнул он.       — Я тебя тоже люблю, — пролепетал Антон.       Арсений поднял его с табуретки и притянул в объятия. Антон уткнулся ему в шею, щекоча ресницами. Он вздрагивал, а Попову почти физически больно было это ощущать. Он не знал, как можно передать человеку всю заботу и тепло через наше простецкое бытие.       Зазвонил телефон, и тут же раздался гудок домофона.       — Я сейчас вернусь, это курьер, — мягко отстранился Арсений и ушёл получать продукты.       Антон поёжился и опустил взгляд на ноги. Он разом вывалил всё, о чём не говорил никому и никогда.       С другой стороны, это ведь Арсений. Тот самый Арсений, ни разу не давший повод не доверять ему, Арсений, в тяжёлые минуты приезжавший с букетом гербер и жестяной баночкой «Ваниллы» (которая, кстати, и сейчас ждала его на кухне), Арсений, оравший с ним в ночь с балкона, обсуждавший тараканий смысл жизни и в ту же ночь размышлявший о серьёзных проблемах в стране. Его родной, любимый Арсений. Даже имя у него ужасно красивое. Элегантное такое, приятное… И ничуть не плохо поделиться с ним даже самой сокровенной тайной, самой мерзкой вещью в жизни. Стыдно, конечно, перед самим собой, но, если ты чувствуешь поддержку и любовь, почувствуешь и облегчение.       — Тонь, чего завис? — аккуратно спросил появившийся у двери Попов. — Я завтрак приготовлю, ты, если хочешь, поспи ещё.       Он взял его за запястье и повёл за собой. Антон же принял решение остаться с парнем на кухне и устроился на стуле, обхватив согнутые ноги положив голову на колени. Арсений бормотал что-то себе под нос, периодически разбавляя размышления о рецептах многозначительным «пу-пу-пу-у». Он не хотел нагружать Антона своими мыслями по поводу его откровения, пускай лучше это станет чем-то обыкновенным, принятым.       В конце концов он решил приготовить скрэмбл, который получался у него роскошно. Мужчина искусно расправлялся с продуктами, нарезая огурцы и помешивая яйцо на сковородке. Антон, вздохнув, сказал:       — Арс, я в Питер хочу, — и уставился на спину новоиспечённого кулинара (который, к удивлению парня, был одет в его широченную, серую футболку).       — Что говоришь?! — громко ответил другой, перекрикнув шум от вытяжки и шкворчащего масла.       — В Питер, говорю, хочу! — тоже повысил тон парень.       Через минуту Арсений выключил всё, что шумело, и приоткрыл окно на проветривание.       — Ну так поехали, — просто пожал плечами он.       — Так просто?       — А чего бы и нет? — он улыбнулся. — Если вдруг назначат встречу в Москве, Серёжа справится и без меня.       Антон улыбнулся в ответ и в предвкушении закусил губу.       Продуктовый магазин, машина, дорога, дорога… уже знакомые указатели на Тверь и другие города поменьше. В дороге Шастун несколько раз клал ладонь на чужое колено и слегка поглаживал. Он хотел быть ближе, да и кто сейчас его главная поддержка? Правильно, только один человек теперь знал его полностью. Наверное, в желании близости скрывалось и желание убедиться в том, что он Арсений его всё так же уважает и ценит.       И снова они забрались на крышу перед закатом. Нависшие над Петербургом, тонкие, но пушистые облака наливались розовым светом. Постепенно они стали искрасна-розовыми с синеватыми вмятинами. Крыши старых многоэтажек будто облили малиновым соком, а Антон так жадно поглощал глазами это явление, словно хотел слизать розоватость. Глаза его горели, а из горла то и дело вырывались звуки восхищения.       — Офигеть, Арс, я никогда такого не видел! Это великолепно!!! — он тихо затопал ногами по бетонной крыше и подался вперёд. Внутри него бушевала энергия, и он, кажется, не знал, куда её деть, но в тот момент он вспомнил про человека, стоявшего слева от него. Ехидно взглянув на него, он сделал шаг за его спину и резко накинулся с крепкими объятиями. Чужая шея оказалась так удачно подставлена, что Антон не вычислил следствия лучше, чем укус в её основание.       — Ай, Ша-аст! — засмеялся Арсений. Он наклонил голову, дав разрешение Антону делать всё, что он хочет.       Спустя минут пять затискиваний Арсения и энергичных пробежек по крыше Антон вернулся в исходное положение напротив мужчины. Живой румянец на щеках казался ещё более ярким от потухавшего закатного зарева. Арсений умилённо смотрел в его распахнутые глаза, а когда Антон, чуть склонив голову, приблизился к нему и между ними осталось сантиметров пять, он ответил едва заметным кивком на вопросительный взгляд зелёных глаз. Тут же внутри взорвалось нечто вроде совокупности самых сильных чувств: счастья, хотения остаться в текущем моменте и ощущения едва ли не полёта.       Впервые они поцеловались, будучи счастливыми. В процессе Арсений медленно сел на бетонный выступ и зацепил ногами чужие бёдра, мягкими ладонями прикоснувшись к лицу Антона, оставив уши между указательными и средними пальцами. Для него тогда существовали лишь тёплые податливые губы, движения которых вызывали дрожь в кончиках пальцев. Оторвавшись друг от друга, они словно увидели друг друга впервые.       — Наш первый поцелуй. Нормальный, — вывел Арсений, любуясь светящимся возлюбленным. — И в прямом, и в переносном смысле.       — Я хочу, чтобы это продолжалось, — сказочным полушёпотом проговорил Антон.       — Я тоже, — так же шёпотом, с улыбкой ответил Арс.       — Мы встречаемся?! — с улыбкой не то, чтобы до ушей, а закрывшей уши, осчастливился паренёк.       — Да, — уверенно кивнул другой, на что Антон вздрогнул и кинулся в объятия.       — Я счастлив! Я ужас как рад, что я свободен от той работы, от проблем прошлого. Я счастлив, что есть ты. Ты моя главная поддержка, — он уткнулся лбом в лоб и кончиком носа в другой. Арсений подался подбородком вперёд и пару раз коротко поцеловал парня, смеясь от такого ребячества.       Если бы не быстрое похолодание после заката, они бы и правда вечно глядели друг на друга, наслаждаясь обстановкой. По приходе домой никто не хотел спать, поэтому для начала было выпито по паре чашечек чая для одного и кофе для другого.       Они лежали в постели, выключив свет, и Арсений решился задать вопрос, о котором молчал всё это время:       — Тонь? — обратился он к парнишке, прилипнувшему к его левому боку.       — Чего? — сонно буркнул он.       — Откуда у тебя появились царапины и синяки на теле?       — Да это давно было.       После выступления Антону сообщили, что с ним был заказан так называемый приват. Парень поплёлся в комнату, потряхивая затёкшими конечностями и разминая шею. При первом же взгляде на заказчика он понял, чего он захочет. Голодный оскал, расстёгнутая рубашка и мерзкие вздохи. Ожидания оправдались, когда мужик положил горячую ладонь на чужую промежность.       — Нет.       — А ты смелый. Неужели неприятно? — он сжал пальцы, на что Антон отпрянул к стене.       — Нет, — твёрже произнёс танцор.       — Пф-ф, недотрога! Я-то думал, лучшие мальчики готовы зарабатывать чуть больше.       — Соблюдайте правила.       Антон выводил пальцем круги на груди Арсения.       — Потом меня Сергей отчитал, мол, это был капец какой важный для клуба дядька. Короче, меня тогда выпороли — это базовое наказание для «эф-ю», стыдно было пиздец… Я и так навзводе после того мужика был, а тут вообще психанул и решил предложить перепихнуться пацану милому, он там одним из самых адекватных был, — он выдержал паузу. — Это было как раз в момент, когда я не понимал, нравишься ты мне или нет, поэтому тревожность и неуравновешенность на максимуме.       Кирилл вгрызается во внутреннюю часть бедра Антона, отчего тот вскрикивает и дёргается.       — Ты чего? — рычит смуглый темноволосый юноша, шлёпнув по ягодице, проведя рукой выше и оставив след от ногтей.       Антон лишь стонет (от боли или от удовольствия — не знает) и подставляет шею под следующие укусы. Когда Кирилл спускается ниже и укусы на плечах сменяются царапинами, Шастун приподнимается, тем самым отодвинув юношу. Он тянется к его члену, мягко проводя пальцами по коже. Нетерпеливый партнёр толкается в его ладонь и, ускоряя темп, всё сильнее впивается ногтями в чужие рёбра. Издав болезненный писк, Антон освобождается от хватки и снова падает на спину, закрыв глаза. Кирилл догадывается взять член партнёра, организовав взаимое удовольствие. В моменте Шаст стонет громче, но далеко не из-за разогнавшегося партнёра, нет.       Он думает об Арсении.       Перед глазами витает портрет парня с невероятно милыми ресницами и излучающими небесный свет глазами. В эти секунды его терзает не мальчик-стриптизёр. Он вырывается в реальность, когда чувствует подступающий оргазм. Увидев лицо не из фантазии, парень жмурится, ибо сейчас реальность вполне может подействовать как дохлые голуби.       — Проникновения не было, я не согласился, но он даже после обычной дрочиловки с оралом оставил кучу следов, — искренний то ли от сонливости, то ли от чистого душевного желания, Антон выложил всё как есть.       — Господи… Слава богу, это не повторится, — выдохнул Арс.       — Ага. Прости меня.       — За что? — более высоким, непонимающим тоном вопрошал Попов.       — За то, что противным таким был.       Арсений повернулся на бок, лицом к парню, и крепко сжал его худое тело в очередных обнимашках.       — Запишу тебя к хорошему психологу, чтобы перестал так думать. А вообще, я вижу тебя здесь и сейчас. Красивого и уютного.       Арсений чмокнул его в кудрявую макушку, и после этого они наконец смогли уснуть со спокойной душой.

***

      — Здрасте, Арссергеич! — громыхнул Макар и, махнув директору, протянул руку Антону. — Приятно-приятно, наслышаны-наслышаны, — шутливо фамильярничал он, крепко сжимая чужую ладонь.       — Взаимно, — весело улыбнулся Шаст харизме этого здоровяка.       Мужчины обсуждали, как на этот раз распределить обязанности и важные данные, вплетая в разговор сплетни о клопах и выбор дизайна сайта (точнее, перескакивал на другие темы Илья, а Арсений не сразу опоминался). Наконец они закончили с рабочими вопросами.       — Ты не знаешь, как там Заяц сейчас?       — Живой. Цветёт и пахнет, понимаете ли: затащил меня с ним танцевать в дуэте, — Антон навострил ухо, — сейчас пытается друзей привлечь.       Арсений повернулся к Антону, который смотрел на Макара и, кажется, хотел что-то ему сказать, но не решался. Директор под столом пару раз стукнул по колену пареньку, и тот, решившись, спросил:       — А можно к вам в коллектив как-нибудь?       — Пф-ф, Антоха, да тебе всё можно! — просто ответил Илья.       Арсений улыбнулся, повернувшись к Шасту, а у Антона от этой улыбки бабочки в животе нарезали круги, чуть не оставляя царапины на стенках от крыльев.       За него радуются. Волнуются. Как же он давно не испытывал это.       У Антона горят глаза, когда он после первого занятия рассказывает Арсению о начале своего пути и о флешбеках, которые он словил с тренировки.       Арсений внимательно выслушивает его мысли после второго сеанса у психолога.       Антон сидит за компьютером целыми днями, разве что утром и вечером выезжая на танцы, удивив и себя, и других обнаружившейся способностью писать музыку.       Арсений тем временем, глядя на горящие глаза возлюбленного, горел сам. Он радовался, когда радовался Антон, и сочувствовал, если у того что-то не получалось.       Арсению не нужно было аплодировать громче всех на первом выступлении перед небольшой группой лиц коллектива «норм челов», как они себя называли, ведь его полный любви взгляд говорил сам за себя. Он знал, что это наполняет Тоню невероятной радостью, поэтому всегда его поддерживал, причём не только в танцах или музыке, но и в любых других его начинаниях. Даже в торжественном отнесении вещей, в которых он работал в клубе, на помойку.       Как бы ни было трудно, они двигались вместе и со слезами после психолога, и с больными после тренировок мышцами, и с неприятием Антоном себя первые полгода совместной жизни, и даже с его попытками нанести себе вред. Через год Арсений отделился от Серёжи, и их пути разошлись: Матвиенко увлёкся автомобилями и открыл неплохой шиномонтаж с автомойкой, занявшись спокойной собственной жизнью; Попов же остался генеральным директором компании, но теперь уже единственным. Нашедший ещё одну важную вещь в жизни — любовь, — он выстроил рабочую систему так, чтобы бывать в Москве как можно реже и иметь наименьшее количество бесполезной рутины. В конце концов, время хотелось тратить на расцветшие отношения, а не на разбирательства с Экселем, коль есть такая возможность.       И Антон уже не плакал, когда приехал на кладбище к своему маленькому ангелочку. Жаль, что она никогда не узнает, какой же чудесный парень у её братика. Шаст бы их точно познакомил, ведь они были даже чем-то похожи. Чуткость, остроумие, открытость… Да, они бы сошлись. Зато он знает: он живёт не напрасно. Он дышит, он любит! Он живёт, и он хочет прожить эту жизнь так, чтобы в конце сказать: «Уоу!», а не сожалеть о несделанных делах. Никогда не поздно начать жить.       Мама. Они перекидывались суховатыми сообщениями на протяжении последних лет двух, и вот, Антон приехал в родной Воронеж с Арсением. Ему было трудно общаться с мамой после смерти сестрёнки, и они отдалились. Он знал, что маме больно. И ему тоже.       Но никогда ведь не поздно, верно?       Майя, увидевшая сына на пороге, не жалела слёз. Они бросили друг друга в тяжелейший момент, и оба это понимают. Арсений весьма учтиво обращался и с мамой, и с отчимом возлюбленного, ему удалось им понравиться. После ужина, пока отчим принимал душ, парни рассказали мамуле о своих отношениях, которая даже не думала их осуждать, а только очень обрадовалась, расцеловала их и даже пустила слезу. Так мягко, как только смогла, она передала это отчиму. Тот потупил взгляд, непонимающе глянул на троицу и, вздохнув, произнёс:       — Антош, если душа твоя с ним спокойна, я тут вообще ни на что не повлияю.       У Шаста улыбка не сходила с лица даже ночью. Приятно понимать, что ты кому-то дорог.       С тех пор они частенько ездят к Шастунам, да и про родителей Арсения не забывают. С ними возникли проблемы после признания, но на отношения мужчин это не произвело воздействия. И вот, спустя ровно три года с начала их отношений, Антон, вернувшийся с утренней репетиции, находит на прикроватной тумбочке огромную корзину с герберами пастельных оттенков. Букет очаровывает его своими нежными бежевыми, розовыми и жёлтыми оттенками. На одном из цветков висит завязанная на стебле записка: «Жду тебя через час у главного входа в Исаакий».       Антон, приятно уставший, мчится по Невскому в своих любимых широченных брюках, смахивающих на юбку, розовой футболке с ярким принтом и цепях с браслетами. Сбоку болтается чёрная барсетка. Оранжевые очки дополняют вычурный образ. Как же он вырос. Несмотря на то, что розовый цвет остался любимым, остальное внутри всё перевернулось. Жить в любви, знаете ли, опасно для постоянства.       Они гуляли до заката солнца, и Арсений предложил дождаться развода мостов. Чудом вспомнив, что им нужно перейти на другой берег, парни наблюдали, как постепенно на набережной скапливается народ. Арсений, опершись на ограду, водил по ней пальцами и старался дышать глубже.       — Всё хорошо?       — Да, просто… Развод мостов для меня — это что-то крайне волнительное, а здесь ещё и ты… Это какой-то великий уровень интимности.       Антон, хихикнув, тоже перегнулся через камень и заглянул в воду. Сзади послышался тяжёлый вздох. Наконец две половинки Дворцового моста начали медленно разъединяться. Шаст заворожённо наблюдал за этим действом, как вдруг его похлопали по спине. Слева от него стоял Арсений, бледный, может, от лунного света. Антон вопросительно глянул на него.       — Тонь, я тут спросить хотел… — он достал что-то небольшое из кармана. Когда он подтянул штанины, дабы встать на одно колено, сердце парня уже было готово выпрыгнуть из грудной клетки. Арсений дрожащим голосом продолжил, вскинув глаза на возлюбленного. — Ты выйдешь за меня?       В бархатной коробочке блестело аккуратное помолвочное кольцо в виде цепочки.       Антон накрыл руками губы, не в силах вымолвить хоть что-то внятное. Он присел на корточки, оказавшись примерно на одном уровне с Арсом.       — Ты щас серьёзно?       — Ещё секунда, и я от дрожащих ног попрыгаю в Неву.       — Арс… — Шаст вцепился в колено мужчины напротив, пронизывая его взглядом, и напряжение ушло. Он расплылся в улыбке. — Да.       Со стороны послышались аплодисменты. Арсений, стараясь унять дрожь в пальцах, надел кольцо на чужой безымянный. Закрывшись барсеткой, они сладко поцеловались и стояли в объятиях около четверти часа, болтая бессмыслицу, лишь бы успокоиться. Несколько милых свидетелей поздравили их и пожелали счастья. А оно ведь и так уже в их руках. Буквально.