Птичка певчая моя

      Юнги прикрывает веки, вскидывая к потолку голову и протяжно выдыхая. Прилизывает влажные от пота волосы на висках, обращаясь к Чимину:       — Дождись меня, узнаю, что ему нужно и отвезу тебя домой.       — Не нужно, я поеду с Тэхёном, ты же закончил? — Пак поворачивается к другу, но тот не успевает и рта раскрыть.       — Дождись, — с нажимом повторяет директор и выходит, гадая, в чем же причина визита жирного урода.       Чимин направляется к дивану, чтобы усадить свое все еще дрожащее тело, чувствуя спиной тэхёнов прожигающий взгляд.       — Не могу поверить, — Ким расплывается в широченной улыбке, усаживаясь рядом. — Вы трахались.       — Тэхён, — давит переносицу двумя пальцами блондин, морщась и пряча улыбку. — Ты невыносим.       — Вы трахались, — увереннее и громче произносит Тэ, впиваясь жадным до подробностей голосом.       — Блять, мы не… Ничего такого не было, — Чимин затылком укладывается на спинку, не желая смотреть в ответ. Не вынесет этого лукавого съедающего взгляда.       — Ага, слышал я, как ничего не было. Хорошо, что весь стафф разошелся, иначе не только я бы услышал, как ты громко стонешь в кабинете директора. Скажу глупость, но я даже возбудился, стоя под дверью.       — Закройся, умоляю, — пищит Пак, уже полностью закрывая горящее лицо руками.       — Подожди, подожди, дай еще немного насладиться твоим довольным раскрасневшимся личиком, — Ким тянется к Чимину и с силой отнимает его вспотевшие ладони, а затем щипает за обе щеки. — Очень хорошо было, да?       — Ким гребаный Тэхён, — блондин отпихивается от назойливых рук и наклоняется вперед, упираясь локтями в колени. — Не просто хорошо. Я думал, что подохну в его руках.       Так честно.       Искренне и уже без стыда.       Тэхён умолкает, не зная, что может ответить на эти слова, и теперь просто разглядывает друга, не унимая радостную улыбку. Видит, как друг переполнен чувствами, а такого Чимина он не видел, кажется, никогда. Поэтому и молчит, боясь разрушить тонкую связь.       — Юнги и я, — бормочет под нос блондин. — Я и Юнги. Это похоже на какую-то нелепую шутку.       — Чувства не могут быть шуткой, дорогой друг, — с умным видом констатирует Тэ, тыча указательным пальцем в воздух словно философ.       — Я пропал, Тэ, пропал…       — Мне это давно стало ясно. И я рад, что ты, наконец, тоже осознал и принял, — Ким мягко сжимает чиминово плечо, улыбаясь.       — Ты почему еще не уехал? Я думал, ты сегодня встречаешься с младшеньким, — Чимин меняет тему, чувствуя, что больше не готов сегодня терпеть откровенные разговоры.       — Как я мог, когда тебя, якобы, уволили и ты поперся на ковер к начальству? Переживал, ясен хер, — пожимает плечами Ким. — Теперь вижу, что напрасно, — улыбается вновь чеширским котом.       — Тем не менее, он сказал написать заявление, — хохочет Пак, вновь утопая в спинке дивана.       — Брось. Никуда наш Мини тебя не отпустит.       — Интересно, что нужно этому ублюдку, — вспоминает про америкашку Чимин, напрягаясь и вытягивая ноги.       — Понятия не имею. Но он не показался мне враждебно настроенным, наоборот, слишком спокоен и вежлив.       — Это подозрительно. Явно что-то не так, — хмурится блондин, вставая. — Ладно, завтра узнаю у Юнги. Поехали домой, я безумно устал.       — Он из тебя все соки высосал? — не сдерживается от очередной издевки Тэхён.       — Поехали.       — Но Мини же просил дождаться его.       — Я не могу с ним ехать, — растерянно выглядит Пак, уже держась за дверную ручку. — Не сегодня. Не смогу выдержать себя рядом с ним.       — Себя рядом с ним? Что это значит?       — Тэхён, ради бога, не копай мне мозг. Поедем уже.       — Хорошо, как скажешь. Выйдем через выход для персонала, так америкашка тебя не заметит.              Юнги в пустом зале сразу цепляется усталым взглядом за жирную американскую тушу, восседающую за баром.       — Приехал вновь побросаться угрозами? — Мин заходит за стойку и гасит неоновую подсветку, которую Тэхён впервые забыл выключить.       — И тебе добрый вечер, Юнги, — расползается в неприятной улыбке Хилл. — Как поживаешь?       — Прекрасно. Ты здесь, чтобы спросить об этом?       — Не будь занозой. Я с самыми добрыми намерениями, — пользуясь тем, что в баре совсем никого, америкашка снимает все ту же дебильную шляпу с перышками, еще более засаленную, чем в прошлый раз и кладет на столешницу.       — Добрыми? Это не про тебя, — огрызается Юнги. — Выпьешь?       — Конечно. Очень уж соскучился по корейскому алкоголю, поэтому, будь добр, плесни соджу.       Мин достает с полки небольшую бутылку и наполняет рюмку, а затем выходит из-за стойки и садится напротив, подтягивая брюки на коленях.       — Как всегда, отменное, — довольно лыбится Хилл, опустошая одним глотком. Разворачивается к Юнги, скрипя барным стулом и катит фужер за новой порцией.       — Давай без прелюдий, Лиам, чего приехал? — мужчина вновь плещет водку и лениво оглядывает толстяка.       — Знаешь, я много думал о случившемся, когда вернулся в штаты. И мне неприятно от того, как мы разошлись. Хочу извиниться за свои выпады, только и всего, — Хилл чешет облысевший затылок.       — Так извиняйся, раз хочешь, — минов голос звучит с издевкой, которую хряк пропускает.       — Прошу прощения. Я не должен был угрожать тебе и красавчику. Кстати, как он? Жаль, что не застал его, — мерзко улыбается америкашка, глотая соджу.       — Извинения приняты, — Юнги игнорирует вопрос о птенчике. — Что-то еще? Если нет, то мне пора.       — Стой, стой, — небрежно тянет Лиам, теребя перышко на шляпе, которое вот-вот отвалится. — Давай еще хоть немного поболтаем. Как твой бар? Как всегда полон народу и исправно работает?       Эти слова звучат насмешливо, и Юнги пока не совсем понимает причину этого тона.       — Именно так. А ты надеялся приехать и увидеть, что все развалилось?       — Конечно же, нет. Я ведь не стал херить твой бизнес, хотя мог. Ты ведь знаешь это, Юнги?       — Знаю, — цедит Мин, раздражаясь от правды. — И тем не менее, ты не стал.       — Это ли не доказательство того, что я действительно раскаиваюсь? — наглая ухмылка рождается на рыхлом лице, блестящим от кожного сала.       — Не пудри мне мозги, Лиам, — кривится Юнги, подливая еще алкоголя в рюмку. — Тут есть какая-то другая причина, и я с радостью выслушаю ее.       — Тебя не проведешь, — сухо смеется американец, вертя в пальцах полный фужер. — Но все до смешного просто. Я здесь лишь на несколько дней и всего-то хочу, чтобы ты позволил появляться в твоём баре.       Мин разражается громким хохотом, запрокидывая назад голову и пялясь в черный матовый потолок, в котором тускло сияют лампочки.       — Смешно здесь только то, что ты думаешь, будто я поверю в это.       — Мин, я не хитрю. Знаю, что после произошедшего ты меня и на пушечный выстрел не подпустишь ко входу, и уж тем более к своему блондинчику, но я по-прежнему люблю это место и не хочу терять возможности отдыхать здесь, когда прилетаю в Сеул.       — Окей, — все еще смеется Юнги, совсем не веря, но отступая на сегодня от выяснения истинных причин. — Тусуйся здесь, сколько захочешь. Только не вздумай приближаться к Паку. Остальное меня мало волнует.       Мин тяжелым взглядом сверлит жирдяя, на последних словах звуча уже серьезнее и без тени смеха.       — Я и не думал. Понял уже, что он не по мальчикам, — и вновь эта двойственная мерзкая улыбка, которую Юнги хочется содрать с этого кривого лица. Но он дышит ровно, вставая с места.       — Что ж, если это действительно все, что тебе нужно, то, извини, попрошу, — он ладонью указывает в сторону выхода, поправляя другой рукой брюки. — Мы уже закрыты, и мне нужно ехать.       — Не смею задерживать. Спасибо, что выслушал и не противился, — Хилл воодружает мятую шляпу на голову, кое-как приподнимая свою тушу со стула. — Надеюсь, что все недопонимания позабыты.       — Это вряд ли. Уж прости, но ты сам засрал все мое хорошее отношение к тебе, Лиам.       — Понимаю, понимаю, но все же надеюсь на лучшее. Доброй ночи, Юнги.       Америкашка тучным увальнем направляется к выходу, а Юнги тащится в свой кабинет, зная наперед, что Чимина там не окажется.       Вечером следующего дня Юнги собирает в кабинете Сувана с Чимином, чтобы поговорить о предстоящем мероприятии.       — Вчера я задумался о том, что давно в нашем баре не проводилось ничего интересного и вспомнил, как полгода назад мы устраивали маскарад.       — Ооо, — тянет Суван, улыбаясь. — Я так хорошо его помню, это было круто. Хотите повторить, господин Мин?       — Именно, — в ответ одаряет его улыбкой Мин, а затем переводит взгляд на птенчика, с которым со вчерашнего вечера не общался. — Он состоится в эту пятницу, поэтому я хочу поговорить о репертуаре, который пора освежить. Суван, что с твоими новыми песнями?       — Написал несколько, но еще дорабатываю. Раз сроки поджимают, то я ускорюсь, и к концу недели будут готовы.       Чон Суван — молодой парнишка, моложе Чимина и даже Чонгука, которому всего двадцать. Он привлекательный и харизматичный, других Юнги не берет в свое заведение, всегда лично проводя собеседования и отбирая персонал, обращая также внимание и на внешность, чтобы у всего штата сотрудников была общая привлекательная картинка. У Сувана спортивное телосложение, тонкие черты лица и густая копна черных волос.       В отличие от Чимина, у него глубокий баритон, с характерной хрипотцой, узнаваемой и запоминающейся. Именно поэтому Мин взял его на работу — контраст их теноров работает безотказно, поэтому очень редко директор допускает смену без кого-то одного, всегда они работают в паре, сменяя друг друга и дополняя.       Конечно, в штате имеются еще исполнители, но только эти двое стали любимчиками гостей, ради которых значительная часть и посещает бар. Именно этот дуэт всегда работает на особо важных мероприятиях.       — Отлично. Что на счет тебя, Чимин?       С минуту парень молчит, понимая, что за все это время ни разу не прикоснулся к своим текстам, не дописывал их и не думал над музыкой.       — Я в процессе. Постараюсь, чтобы к маскараду хотя бы пара песен была готова, — задумчиво произносит блондин, пялясь в сложенные в замок пальцы на коленях.       — Не постараешься, а сделаешь, — тон Мина становится резче. Он по-прежнему остается директором, а Чимин его подчиненным, и остальному стаффу совсем не нужно знать об их личных взаимоотношениях. В первую очередь Юнги думает о птенчике, зная, что тот не хотел бы никакой огласки и открытых взаимодействий при других сотрудниках.       — Суван, в четверг нужно будет приехать днем, а не к открытию, покажешь все, что наработал и отберем нужное. Можешь идти, сегодня, ты ведь выступаешь первым? Готовься, — Юнги отвлекается на входящее сообщение, пока парни встают со своих мест.       — Чимин, задержись, — краем глаза замечает, что Пак тоже собрался выходить, хотя он его не отпускал.       Суван бесшумно выскальзывает из кабинета, а Юнги убирает в сторону мобильный и направляется к блондину, сидящему за узким продолговатым столом, перпендикулярно примыкающим к его собственному.       — Все-таки сбежал вчера, — полушепотом произносит Мин, склоняясь над Чимином сзади и обхватывая ладонями спинку стула, на котором тот сидит.       — Юнги, я… — Пак отчего-то нервничает, совершенно не решив за прошедшую ночь, как теперь вести себя рядом с директором. Не до конца разобрался в своих эмоциях, хотя очень пытался и снова не спал.       Когда-нибудь он точно умрет от бессонницы, и это когда-нибудь, видимо, случится очень скоро.       — Тише, — в голосе сквозит улыбка. — Не объясняй, я не давлю.       Юнги осторожно касается губами чиминовой шеи и задерживается, вкладывая в поцелуй всю нежность, заполняющую его, когда птенчик оказывается рядом.       Пак склоняет голову набок, давая еще больший доступ к своей чувствительной коже и, опуская веки, не прячет улыбки.       — Я успел соскучиться по тебе, — выговаривает Мин в теплую кожу под своими губами, перемещая ладони на чиминовы плечи. Легонько сжимает и добавляет: — Очень.       Блондин рвано выдыхает и сжимает подлокотники, не готовый к такой искренности.       — Юнги, кто-нибудь войдет, — еле слышно отзывается Чимин, облизнув пересохшие губы.       — Чимин-и, это не ответ, — невинные поцелуи учащаются, расходясь по каждому миллиметру излюбленной шеи, и Юнги чувствует, как в солнечном сплетении потихоньку припекает от удовольствия.       Никогда ему не надоест этот вкус чиминовой кожи, смешанный с его парфюмом, который раньше Юнги обожал — теперь самым лучшим стал другой, истинный.       — Юнги-и, — Пак растворяется в ласке, понижая голос.       — Скажи же, — мужчина добирается губами до мочки уха, в которой болтается длинная золотая сережка, с висящим на конце камушком и прикусывает, ощущая на языке привкус металла.       — Я тоже, — вдох. — Соскучился, — выдох.       Под ребрами совсем воспламенилось — Юнги, все еще стоя позади и нависая сверху, касается чиминова подбородка и тянет к себе, не чувствуя сопротивления. Наоборот, безропотное повиновение, от которого слабеют колени.       Мин целует неспешно, специально медля и тем самым дразня, уже зная, что Чимину нравятся совсем иные поцелуи, но такие ничуть не хуже — обоим до мучительного хорошо.       Мужчина находит в себе силы оторваться от сладкой влажности чужого рта и, целуя птенчика в шелковистый висок, спрашивает:       — У тебя проблемы с текстами?       — Нет, просто за эти дни совсем не было времени добраться до них, — Пак поправляет воротник рубашки, разгорячившись от легких поцелуев и встает, разворачиваясь к директору лицом. — Кажется, растерял все вдохновение.       — И как же его снова найти? — Юнги за талию бережно тянет к себе парня, скучая по нему даже, когда он в двух шагах. Приближается к его лицу, скользя взглядом по полным губам и улыбается. Не может сдержать ни одной улыбки, находясь рядом.       — Даже не знаю, я допишу их к концу неде…       Не заканчивает, утопая в новой ласке и теряясь в миновых губах, о которых не прекращал думать ни на секунду со вчера. С пылом отвечает на поцелуй, чувствуя, как языком грубо овладевают и не дают даже и вздоха сделать, лишая всех мыслей в голове. Чимин зарывает пальцы в волосах Юнги, перебирает их, ощущая, как тягучее желание разгорается в нем за секунду. Но допускать вчерашнего снова не хочет, не сейчас уж точно — дверь то никто не запирал.       Кое-как вынуждает себя отстраниться и горящими глазами вглядывается в томное лицо Мина, нежно выговаривая:       — Кажется, нашел.       Юнги прикрывает глаза, не выдерживая бескрайней нежности во взгляде Пака и вздрагивает, когда раздается стук в дверь.       Так всегда теперь будет? Кто-то да будет пытаться протиснуться сюда, словно чувствуя, что здесь творится очередной акт любви.       — Я же говорил, — блондин прячет смущенную улыбку, выпутываясь из чужих рук, в которых хотел бы оставаться как можно дольше, и отходит на несколько шагов назад, поправляя идеально уложенную челку.       — Войдите, — Юнги глядит на вошедшего. — Намджун, наконец-то.       — Добрый вечер, господин Мин. Чимин, привет.       Пак учтиво кланяется и удаляется.       — Какой ты быстрый, только писал, что выезжаешь, и уже здесь, — улыбается Юнги, возвращаясь на свое место. — Присаживайся, не стой в дверях и обрадуй меня. Скажи, что есть что-то.       — Есть, — кивает медленно Ким, но улыбки на его лице и в помине нет. — Только обрадовать нечем.       — Выкладывай, — Мин закуривает, ловя себя на мысли, что пора бы бросать. Птенчику не нравится.       — Это было сложно, но не невозможно. Я общался с разными источниками, много, где искал…       — Давай сразу к главному, — перебивает Юнги, выдыхая дым себе под нос.       — Хилл привлекался. Правда, это максимально быстро замялось — дал на лапу, кому нужно и дело удалили из картотеки, не запятнав репутацию американца. Его почти посадили, но в самый последний момент заявление забрали, явно, что под давлением и угрозами, а может и взятками, этого я не смог узнать, как ни старался. Да это и не важно, важно то, за что Лиама чуть не упекли.       — И?       Намджун поднимает хмурый тяжелый взгляд на директора и выдыхает:       — За изнасилование.       Повисает тишина, давящая с каждой секундой Мину на виски, которые начинают пульсировать от услышанного.       — Кто пострадал? — сухо интересуется мужчина, вертя в пальцах зажигалку.       — Молодой парень. Совсем зеленый, школьник, только выпустившийся и переехавший в штаты, чтобы поступить. Хилл заприметил его в караоке на какой-то вечеринке для молодняка — таскался в то время по разным заведениям, выискивая тех, кто помоложе. Тут малец и подвернулся, Хилл заболтал его сладкими речами, напиздел с три короба, лишь бы тот уехал с ним, якобы, посмотреть его звукозаписывающую студию — парень с ума сходил по музыке, часто пел в караоке, мечтая о карьере певца. А Хилл сказал, что может помочь с записью песен, тот и повелся.       — Блять, у него фетиш какой-то на голосистых мальчиков, что ли? — морщится Юнги, отбрасывая замученную зажигалку в сторону и нервно вставая.       — Да. Были еще инциденты с разного рода исполнителями, но это были конфликты, не более. Зафиксированное изнасилование было всего раз, но ставлю, что угодно, что были еще, — Намджун чешет ладонями затылок, невольно перенимая напряжение начальника.       — И что в итоге?       — Он отвез парня в дешевый мотель на окраине. А наутро его нашли у полицейского участка — в порванной одежде, опухшего от слез и с разбитым лицом. Он написал заявление, в работу приняли, но это же Хилл — за несколько дней до судебного слушания парень забрал заявление.       — Что с ним сейчас?       — Уехал обратно в Японию и, вроде, оправился, но универ бросил, больше никуда не поступал и работает у отца в магазине инструментов. Пообщаться с ним не удалось, на контакт не идет, а я напирать не стал, мне хватило одного его вида. Не стал бередить его раны.       — Правильно, — выдыхает Мин, поджимая губы. — Ты отлично поработал, Джун-а, спасибо.       — Что ты будешь делать? Я так понимаю, что наш Пак может стать объектом…       — Даже не смей предполагать подобное, — резко обрывает мрачную мысль Юнги, содрогаясь от нее всем телом. — Он и пальцем не притронется. Подключи, пожалуйста, своих ребят, мне нужно, чтобы они отслеживали все перемещения этого извращенца и всегда были у дома Чимина.       — Будет сделано, — Намджун снова кивает. — Что еще я могу сделать?       — Пока ничего не нужно, главное, обеспечь мне ежедневный отчет о нахождении Хилла, пока тот не свалит в свою Америку.       — Понял. Могу идти?       — Да, Джун. На телефоне будь постоянно, как и всегда, — Юнги расхаживает по кабинету, лишь бы хоть какой-то унять беспокойство. Когда помощник выходит, мужчина червем расползается по дивану, сцепляя зубы.       — Только посмей, ублюдина… — выговаривает он вслух.       До конца рабочего дня Юнги не выходит из кабинета, пытаясь поработать с накопившимися документами, которые вчера так и не разобрал, но сосредоточиться совсем не получается. Разговор с Намджуном шумным сверлом дырявит сознание, вынуждая курить чаще обычного.       Поглядывая на часы, Мин понимает, что бар через полчаса закроется и пора собираться. Он второпях выходит из кабинета, жалея о том, что после ухода Джуна сразу же не пошел к Чимину и не попросил подождать его. Теперь боится не увидеть его, если тот уже умчался домой.       Но он здесь — сидит у Тэхёна на баре, лениво улыбаясь и слушая болтливого бармена, убирающего рабочее место.       — Чимин, как хорошо, что ты еще не уехал, — с облегчением выдыхает Юнги, подходя со спины. — Поедем вместе.       Пак хочет вновь отказаться, но видя беспокойство в глазах директора, прикрывает рот и молча кивает. Чувствует, что сегодня улизнуть не выйдет.       Когда выходят на улицу, Чимин сразу же интересуется:       — Что-то случилось? Ты выглядишь очень напряженным.       — Нет, Чимин-и, все в порядке, — они уже садятся в минов автомобиль, и Юнги заводит двигатель. — Просто я хочу провести сегодня вечер с тобой. Мне мало коротких встреч в моем кабинете. Тебя очень мало.       Блондин в миллионный раз смущается, хотя ему это не присуще, но с Юнги он будто познает себя заново и открывает в себе новые грани. Ему нравится та щекочущая неловкость, которую он испытывает, находясь рядом с ним и противиться больше не собирается.       — Ты взял за привычку заставлять меня краснеть, — улыбается широко Пак, пристегивая ремень. — Только я все же хочу поехать домой, собирался поработать над песнями, чтобы успеть к маскараду.       — Ты можешь это делать и у меня, — Мин выруливает с парковки. — Заедем к тебе, возьмешь все, что нужно. Обещаю, отвлекать не буду, лишь бы ты сегодня был рядом.       Голос его все же выдает на последних словах, звуча взволнованно, но Чимин не решается спросить что-либо еще.       Вот уже час Пак усердно что-то пишет в своем планшете, изредка заглядывая в исписанные листки, разбросанные вокруг него по всему полу в гостиной, пока Юнги пытается сосредоточить свое внимание на электронной почте, сидя с ноутбуком на диване. Пытается потому что думать о рабочих переписках совсем тяжело, когда его птенчик сидит напротив где-то внизу и с озадаченным видом все время что-то печатает и чиркает карандашом в бумажках.       Он так красив, когда пишет.       Невольно хмурит брови, но потом в удивлении вскидывает их, будто что-то гениальное пришло в его голову; кончиком карандаша чешет за ухом, глядя в потолок и подбирая рифмы, часто поправляет падающую на глаза золотистую челку и чешет кончик носа, будто вот-вот чихнет.       Отдаваясь полностью текстам, с блеском в глазах кропотливо работает, явно охваченный вдохновением и пылом к своим маленьким детищам, и Юнги не может не любоваться — так и сидит, поджав под себя одну ногу и глуповато улыбаясь.       Когда Чимин в очередной раз в задумчивости прикусывает губу, Мин не выдерживает, становясь безвольным от одного невинного движения и убирает ноутбук в сторону.       — Ты еще не устал? — опускается рядом, перед этим бережно сдвинув многочисленные наработки подальше, чтобы не помять.       — Нет, нет, наоборот, — Пак обращается лицом к Юнги и улыбается одними уголками губ. — Не могу теперь остановиться.       — Похоже, тебе почаще нужно работать у меня дома, — Юнги аккуратно вынимает планшет из рук птенчика, обращая внимание на себя и тянется к мягким прядям. — Ты такой красивый, когда пишешь, я и не знал.       — Ты меня отвлекаешь, Юнги-и, — блондин сжимает сильнее карандаш, будоражась от легких касаний к своим волосам, которые мужчина бережно убирает за ухо.       — Как я могу, — Мин ближе склоняется, чувствуя, как начинает чаще биться сердце от одного только чиминова аромата. Никогда не надышаться.       Он медленно касается губ напротив, прикрывая глаза и наощупь находит маленькую ладошку, из которой карандаш тут же вываливается, а затем кладет на свою грудь и шепчет:       — Чувствуешь? Так каждый раз, когда ты рядом, — орган еще быстрее заходится, стоит Юнги ощутить теплые пальцы на себе. — Я безнадежно влюблен в тебя, Пак Чимин.       Блондин замирает, совсем не готовый к такому признанию, слетевшему с миновых губ так просто и легко, будто это что-то совсем обычное.       Но это далеко не обычное.       Это самое волнующее и дурманящее, что только слышал в своей жизни Чимин.       Самое лучшее и возносящее до небес.       И все потому, что это слышится от Юнги.       Парень не чувствует себя, он словно онемел и прирос к ковру, путаясь полностью в его ворсинках, становясь крошечным атомом, затерявшимся в полотне. Сердце готово выпрыгнуть из груди, пробив огромную дыру, через которую Чимин смог бы вдохнуть. Но он не может — разучился дышать, разучился мыслить и соображать, находясь в паре сантиметров от человека, который впервые сказал о своих чувствах.       О таких же, как у самого Чимина.       Растерявшись, он не смог вымолвить что-то в ответ — лишь потянулся навстречу, желая поскорее ощутить на своих миновы губы, которые только что произнесли то, что заставило Пака умереть здесь, в этой квартире, и остаться прахом навечно.       Юнги с жаром отвечает на поцелуй, руками касаясь чиминовой талии и притягивая к себе настолько, насколько это возможно, сидя на полу. Чимин стягивает резинку с волос мужчины, чтобы поскорее оказаться в этих густых прядях и ощутить их мягкость, перебрать пальцами и запечатать эти касания на своих подушечках. Мин опускается к прохладной шее и усыпает мелкими частыми поцелуями, добираясь до своей любимой ямочки меж ключиц, желая вновь услышать тягучий стон, который обязательно сорвется, как только он коснётся яремной впадины.       И он слышит — Чимин гулко выстанывает его имя, откидывает голову назад еще сильнее:       — Юнги-и, — сильно сжимает минову футболку в районе груди и тянет к себе, будто хочет поскорее от нее избавиться и ощутить под пальцами горячую шелковистую кожу. Он безумно этого хочет, и Юнги понимает — нехотя отнимает влажные губы от парня и сам избавляется от мешающей ткани, бросая ее назад. Только Пак ладонями начинает скользить по торсу директора, тот мурашками покрывается и дрожит, словно школьник.       Он совсем слаб перед этим парнем, совсем растворился в нем, каждый раз умирая от любого прикосновения.       Юнги бережно опускает птенчика на пол и нависает сверху, раскрывая глаза — в мгновение проваливается в озера напротив, затянутые истомой и уже знакомым желанием.       — Никогда не устану говорить, какой же ты прекрасный, — он вновь припадает к чиминовым губам, уже не держа себя в руках и становясь более жадным. Искусывает поочередно, то верхнюю, то нижнюю, обязательно после этого зализывая.       Чимин, целиком охваченный страстью, растекающейся по набухшим венам, шире разводит ноги и Мин удобнее между них устраивается, вжимаясь в чужой пах своим и чувствуя, как птенчик уже неприлично возбужден.       Еще немного, и остановиться он не сможет.       Он уже не может.       Задирает широченную футболку и пускает обе руки по телу блондина, исследуя каждый участок, каждую шероховатость и родинку, продолжая беспощадно терзать распухшие губы. Вновь слышит сладкий, полный чувств, стон, как только касается ладонью ширинки и легонько сжимает, опаляя жаром своих пальцев даже через ткань спортивок.       — Юнги-иии, — тянет еле слышно Чимин, словно его голос доносится из-под воды. — Юнги, прошу, стой…       Мин останавливается сразу же и блуждает путанным взором по лицу под собой: Пак неловко уводит глаза в сторону, поджимая искусанные губы, часто-часто дыша от возбуждения и все еще держа ладони на миновой натянутой шее.       — Прости, я… Не могу зайти дальше, я пока не готов к этому, — выдавливает из себя каждое слово блондин, подбирая их в расфокусе.       — Хорошо, Чимин-и, — Мин выпрямляется и глазами шарит вокруг себя, чтобы найти футболку.       — Юнги, — Чимин дергает его за кисть, вынуждая вновь обернуться к нему и со смятением в голосе добавляет: — Не обижайся, прошу. У меня никогда не было опыта с мужчинами, я не знаю ничего об этом и мне… Страшно.       Он тут же отворачивается, опуская голову, не ожидав от себя откровенности — никогда и никому он не говорит о своих страхах, только Тэхёну, но даже ему в таком сознаться никогда бы не смог. Сейчас до безумия неловко и стыдно, настолько, что щеки заливаются краской, а глаза лихорадочно бегают по комнате.       — Чимин, хороший мой, — безоговорочная нежность сквозит в голосе Юнги, когда он обхватывает чиминово лицо обеими ладонями и заглядывает в глаза. — Ты не должен ничего объяснять мне, я все понимаю. И я не тороплю тебя, все случится только тогда, когда ты будешь готов и сам этого захочешь.       Мужчина оставляет полный любви поцелуй на лбу птенчика и добавляет:       — Я буду ждать столько, сколько потребуется. Лишь бы тебе было хорошо.       — Спасибо, — одними губами отвечает Чимин, удивленный и бесконечно тронутый таким отношением к себе.       В эту самую секунду понимает простую вещь — он до страшного счастлив, что влюбился и именно в Юнги.       — Давай закончим на сегодня, уже очень поздно, поэтому, пойдем спать, — Мин уже стоит над парнем, протягивая ладонь. — И не вздумай мне сейчас сказать, что ты поедешь домой. Ты будешь спать здесь, со мной.       — В твоей постели?       — В моей постели. Ну же, вставай.       Пак хватается послушно за теплую сильную ладонь и плетется за директором в спальню, объятый волнением с головы до ног.       Пока Юнги расправляет постель, Чимин быстро принимает душ и возвращается в одном нижнем белье с еще влажными волосами, зачесанными назад. На шее блестят несколько капелек влаги, которые Мину до одури хочется тут же слизать, как только он обращает внимание на них. Но он удерживает себя от этого порыва, зная, что вновь еле-еле сможет остановить себя.       — Ты режешь без ножа, Пак, — с ухмылкой произносит Мин, скидывая с себя одежду, чтобы тоже направиться в ванную.       — Кто бы говорил, — цокает блондин, несмело усаживаясь на край кровати. — С какой стороны ты обычно спишь?       — На той, где ты сейчас.       — Оу, тогда я займу ту, — он хочет подняться, чтобы обойти кровать и занять другую половину, но Мин склоняется к нему и в самые губы тихо выговаривает:       — Спи на моей. Хочу потом ощущать твой запах, когда буду здесь спать один.       Пак мелкой дрожью берется, не понимая до сих пор, как может все его тело так бурно отзываться на одни только миновы слова.       Юнги не оставляет поцелуя, отчего Чимину становится пусто и грустно, будто отняли последнее и свет погас, и он залезает под одеяло, касается тяжелой головой подушки, мечтательно улыбаясь. Чувствует едва уловимый запах Юнги, пропитавший наволочку и сильнее носом в нее утыкается, готовый спать здесь каждую ночь.       Когда Мин возвращается, парень почти спит, полностью задавленный усталостью, скопившейся за последнее время. Юнги забирается под одеяло с другой стороны и по-хозяйски обхватывает блондина, притягиваясь всем телом к его спине, вжимается так сильно, что тут же слышится тихое мычание.       — Я не смогу уснуть, если ты будешь так сильно прижиматься, — сонный Чимин словно сказка.       — Тогда приготовься к бессонной ночи. Я не намерен тебя отпускать, мой птенчик, — низким голосом, отдающимся приятной вибрацией по коже, выговаривает мужчина прямо в шею и легонько трется об нее кончиком носа, прикрывая глаза.       Чимин больше не отвечает — не хочет больше лишних слов, лишних звуков, ему настолько хорошо в миновых объятиях, что даже дышать не хочется, лишь бы своим рваным дыханием не спугнуть этот момент.       Он и не знал, что можно чувствовать себя настолько счастливым, когда тебя кто-то просто обнимает сзади, оставляя невесомые поцелуи на лопатках.       До сумасшествия хорошо.       Пак просыпается ближе к обеду, чувствуя, что впервые за долгое время бессонница отступила и он, наконец, выспался.       Все дело в Юнги, который целую ночь до самого утра не выпускал Чимина из объятий и сквозь сон изредка поглаживал обнаженную кожу. Блондин, улыбаясь, вынимает ладони из-под одеяла и тянет к носу — пахнет Юнги. Он весь им пропитался, насквозь и до последней клеточки.       Пак берется за телефон, лежащий на тумбочке и видит, что еще в восемь утра ему пришло сообщение.       «У меня с утра встреча с поставщиками, поэтому я уехал. Но знай, я безумно хотел остаться, чтобы увидеть твое сонное личико с утра. Очень надеюсь узнать, какой ты, когда только-только просыпаешься, мой Чимин-и».       Пак накрывается одеялом с головой, задыхаясь в собственной глупой улыбке и прижимая телефон к груди. В маленькой темнице становится очень душно, и Чимин выбирается обратно, чтобы послать ответ.       «Не самое лучшее зрелище, уж поверь. Но все же, я очень расстроен, что не обнаружил тебя рядом. Я еще чувствую твои руки на своем теле, и от этого мое утро поистине прекрасное».       Он никогда в жизни никому ничего подобного не писал. Никогда подобного не чувствовал, но эти новые эмоции настолько завладели им, что Чимин не прекращает улыбаться, чувствуя как сердце ухает от одной переписки.       Когда же он успел так влюбиться?       «Не своди меня с ума, я улыбаюсь, как идиотина, а напротив сидят серьезные люди, Пак. Прошу, позавтракай».       Аппетита с утра никогда не бывает, но Чимин готов безоговорочно слушаться Мина во всем, поэтому топает на кухню и быстро перекусывает бутербродами с кофе. Затем собирает свои наработки в гостиной и выдвигается домой, чтобы успеть привести себя в порядок перед сменой.       Последующие дни до пятницы проходят скучно и никак, потому что им не удается провести хотя бы еще один вечер вместе — Юнги с головой зарылся в работу, которую откладывал, занятый своими сердечными делами и не смеющий думать ни о чем другом. Но пора все разгребать, да и организацию маскарада предпочел взять на себя, чтобы все было идеально, поэтому видятся они лишь на работе и то буквально на несколько минут, когда Мин вызывает Чимина к себе в кабинет, чтобы урвать хотя бы пару любимых поцелуев.       Дни пролетают молниеносно, что, конечно же, радует, поскольку как только отгремит мероприятие, Мин, наконец, освободится и сможет по полной окунуться в отношения с птенчиком, который за несколько дней уже измаялся без внимания.              В пятницу в баре перед открытием царит гудящая суета. Абсолютно весь стафф занят приготовлениями к маскараду, о котором заранее были оповещены самые высокопоставленные люди города.       По дресс-коду появление в заведении обязательно только в карнавальной маске, какой — каждый гость решает сам, конкретной цветовой тематики нет, но помня опыт прошлого мероприятия, Юнги предполагает, что большинство будет в синих, под цвет обстановки бара.       В начале недели Мин созвонился с фотографами и видеографом, с которыми всегда сотрудничает при подобных мероприятиях, отследил лично поставки алкоголя и продуктов, контролировал работу Хосока над декором и дополнительно нанятыми музыкантами и сам же занимался подготовкой маскарадных масок и аксессуаров для персонала.       Все сотрудники сегодня на лицах носят одинаковые маски: тончайшие сетки, унизанные стразами и камнями — роскошные, изящные, со вкусом. Обложки блокнотов официантов обклеены такими же переливающимися в неоновом свете камнями, а бейджи украшены полупрозрачными фетровыми цветами нежно-голубого оттенка. Мин предусмотрел сверкающие аксессуары и для остальных — ладони Хосока, Тэхёна, Чимина, Сувана и еще нескольких исполнителей спрятаны в перчатки, так же расшитые стразами.       Пока все снуют тут и там, завершая подготовку и нанося последние штрихи, Юнги довольно оглядывает каждого из штата и с облегчением выдыхает — все выглядят безупречно.       Но только на одном человеке его взгляд задерживается дольше всего — Чимин лебединым движением кисти, облаченной в сияющую перчатку поправляет локон челки, вытягивая шею, увитую несколькими золотыми цепочками. Страсть у него к подобным побрякушкам, и Юнги это запомнил.       — Хосок, все готово? — Мин улыбается администратору, все еще поглядывая на птенчика через чоново плечо.       — Да, господин Мин. Как же я рад, что вы решили снова провести маскарад — прошлый был фееричен, надеюсь, что и сегодня все пройдёт идеально.       — Я уверен в этом, — Юнги хлопает Хоби по плечу и удаляется в свой кабинет, сдерживая себя, что не подойти к Чимину и не заглянуть хотя бы на долю секунды в его глаза, сияющие куда сильнее, чем маска, под которой они прячутся.       Бар открывается — гости очень быстро наполняют собой помещение, располагаясь за каждым столом, и буквально через двадцать минут свободных мест уже не найти. Мин, слыша из кабинета, как Суван начинает вечер, приветствуя всех, выходит, чтобы понаблюдать за началом и сразу же проваливается в атмосферу роскоши и волшебства — гости, как на подбор, каждый изрядно постарался, когда подбирал себе образ и делал маску на заказ. В глаза бросаются и кислотные неоновые маски, и спокойные, расшитые драгоценными камнями, вроде сапфиров и изумрудов, а где-то Мин даже замечает на статной женщине маску из крупных рубинов; кто-то украсил свой аксессуар огромными пушистыми перьями, а кто-то дополнил мелкими вкраплениями золота и платины. Такое мероприятие никто и ни за что не хочет пропустить, именно поэтому каждый из высшего общества постарался на славу, показывая одной лишь деталью свое богатство и находчивость.       Вечер плавно набирает обороты, топя присутствующих в море элитного высококачественного алкоголя и закусках, многие уже добрались и до танцпола, двигаясь под всевозможные ритмы как в последний раз. Мин отмечает, как хорошо и к месту звучат новые песни, которые вчера они с парнями отобрали на совете — репертуар ожил, заиграл новыми красками, привнося в эту ночь самые лучшие эмоции и чувства.       Юнги знает, что сейчас будет выступать Чимин и проходит к бару, чтобы лучше видеть своего безумно красивого птенчика, сияющего на сцене яркой звездочкой в этом полумраке. Просит Тэхёна плеснуть порцию чхонджу, позволяя себе немного расслабиться сегодня и выдохнуть.       Слышатся первые строчки, и директор не припоминает, чтобы вчера что-то подобное утверждал. Он уверен — этого текста он в глаза не видел и теперь жадно вслушивается в каждое слово, льющееся с чиминова рта с такой чувственностью и забвением, что у Юнги все нутро сразу же стягивается в огромный большой узел, давя на ребра и подавляя собой затрепыхавшееся бабочкой сердце. «Весь этот мир я никогда не выносил, И чувства были чужды, сердце — лед. Но шутка ли? Похоже, полюбил… Готов я не был, что до этого дойдёт».       Минова ладонь, крепко сжимающая бокал, повисает в воздухе, а сам мужчина в струну вытягивается, не моргая и не сводя внимательного взора с Чимина, который с упоением поет, прикрыв глаза. Юнги вслушивается в каждую букву, которая отпечатывается в его сознании, выстраиваясь в текст, полный обожания и смысла.       Когда последние трепетные строчки дрожащим голосом пронзают все вокруг, Мин еле сдерживает влагу, норовящую сорваться из-под его прикрытых век.       Неужели, это о нем? «Моя душа теперь и вовсе не моя, Я лишь тебе безропотно принадлежу. Запомни главное — услышь же от меня: Хочу с тобою быть, пока дышу».       Чимин искрящимися ладонями все еще держится за микрофон, пока гости кутают его в своих аплодисментах и громких возгласах, но он точно знает — Юнги не сводит с него глаз, он кожей под слоями одежды это чувствует.       Пак ощущает свое сердце рвущимся наружу зверем и даже не пытается его унять, полностью отдавая Юнги всего себя этим текстом.       Эта песня будет всегда звучать в миновой голове, будет неустанной пленкой крутиться, повторяясь и повторяясь, чтобы полностью высушить и умертвить мужчину в собственном чувстве.       Только блондин сходит со сцены на ватных ногах и пробирается к бару, не успевает и выпивки попросить, чтобы смочить пересохшее горло, как Юнги хватает его за запястье, вдавливая царапающие камушки в кожу и ведет за собой в кабинет.       В мгновение вжимает в захлопнувшуюся за чиминовой спиной дверь и целует так страстно, что колени предательски подгибаются у обоих, расквашиваются в месиво, не способное удержать.       Юнги, отрываясь, чтобы вдохнуть хоть немного кислорода, рвано сдирает невесомую маску и лихорадочно вглядывается в полные света глаза напротив.       — Что это было? — сильно хрипя, спрашивает он, чувствуя, как язык онемел и не готов нормально собирать слоги в слова.       — Ты о чем? — игриво выдыхает Чимин, перемещая опьяневший от ласки взгляд с губ выше и встречается, наконец, с этим взглядом.       Взволнованным до предела. До полоумия влюбленным.       — О твоей песне, — Мин крепко сжимает тонкую талию, злясь, что нельзя прямо сейчас снять эту мешающую шелковую рубашку. Он роняет голову, совсем не справляясь с эмоциями и тяжело дышит, все еще слыша в перепонках каждую строчку. — Она настолько прекрасна, что я совсем не могу подобрать слов, Чимин-и. В ней столько чувств…       Он так много хочет сказать, столько спросить, но пока он судорожно соображает, Чимин тихонько отвечает:       — Как и во мне, Юнги…       Какой же сладко-мучительной болью в этот миг отдается за ребрами миново сердце, хотя и блондин от ударов собственного еле дышит. Он трясётся в диком ознобе от сорвавшихся слов.       — Я совсем потерял рассудок от своих чувств к тебе, Юнги. Совсем… — Чимин отчаянно ведет кончиком носа по шее мужчины, прокладывая дорожку от выпирающей ключицы к мочке и все еще задыхаясь от нехватки воздуха. — Я и вправду больше не принадлежу себе, я только твой. Целиком и полностью.       — Боже, — Юнги зарывается пальцами в пшеничных волосах, когда Пак выдыхает последние слова прямо в ухо, опаляя неровным дыханием. — Ты уничтожаешь меня своими словами, Чимин-и, прекрати…       — Ты уверен? — парень языком очерчивает контур скулы и подбирается к губам, в которые глухо мурчит: — Я до страшного влюблен, Юнги-и.       Юнги переплетает пальцы и ведет птенчика к дивану, желая наконец усесться, чтобы немного прийти в себя и не чувствовать дрожи в коленях. Вытаскивает из внутреннего кармана пиджака небольшой футляр и протягивает Паку.       — Я еще не совсем знаю твой вкус, но почему-то мне показалось, что тебе понравится, — впервые Чимин видит настолько смущенного Юнги, который за всю жизнь никому ничего не дарил. Он раскрывает коробочку и видит золотую цепочку, тонкую, как он любит, гладкую, слово нить и украшенную мелкими вкраплениями сапфировых камней. Изящная и изысканная — такая же, как сам Чимин. Блондин в восхищении округляет глаза и несмело проводит кончиками пальцев по каждому камушку, а затем поднимает взгляд на Мина и едва слышно бормочет:       — Безумно красиво… Спасибо, Юнги, большое спасибо… — запинается, не зная, какими еще словами может отблагодарить за такую роскошь.       — Пускай она каждый раз напоминает обо мне, — особенно чувственно произносит Мин и спешит помочь застегнуть украшение, когда видит, что блондин сам не справляется. — Тебе очень идет, мой птенчик.       — Мне нравится, как ты называешь меня… И я так сильно соскучился по тебе, — шепчет Чимин, забрасывая на миновы колени свои ноги, которые тот тут же обхватывает руками и начинает поглаживать. — Ты совсем погряз в своей работе, позабыв обо мне.       Мужчина смеется, слыша жалобные недовольные нотки в чужом голосе.       — Ни на секунду не забывал, как я могу? Пялился в бумаги, а перед глазами только твое лицо стояло каждый вечер.       — Докажи, — забавно тянется Пак к лицу напротив, подставляя пухлые губы, тут же попадающие в плен чужих. Он целует нежно-нежно и неспеша, стараясь на максимум растянуть момент, полный чувств.       — Пообещай мне кое-что, — он разрывает ласку и заглядывает в невинные глаза. — Будешь исполнять эту песню только для меня одного.       — Обещаю, она — лишь твоя, — томно выговаривает Чимин, едва касаясь губами миновых, а затем вновь срывает обожаемый поцелуй.       — Господин Мин? — голос Хосока слышится за дверью.       — Как обычно, — улыбается Пак, убирая в спешке свои ноги на пол и отодвигаясь.       — Да, Хоби, входи.       — Там господин Ли приехал, хочет увидеть вас.       — Уже иду, — Мин кивает и поднимается, а когда дверь за администратором закрывается, обращается к птенчику: — Надеюсь, сегодня ты дождешься меня? Очень уж хочу завтра утром полюбоваться тобой.       — Господин Мин, режете без ножа, — картинно отшучивается его же словами блондин, надевая на лицо маску. — Я буду здесь до самого закрытия.       Разгар шумного мероприятия, полного удовольствий, плавно движется к завершению, гости постепенно расходятся, каждый из которых перед уходом обязательно подходит к директору и выражает свою благодарность за столь прекрасный вечер.       «Все на высшем уровне».       «Как всегда — безупречно».       «Устраивайте подобное почаще, господин Мин».       «Не устану советовать ваше заведение друзьям».       «Продолжайте в том же духе, господин Мин».       «Ждите нас завтра».       И много чего еще выслушивает Юнги всю ночь, оставаясь в зале до последнего.       Несколько столов еще сидят, музыканты еще выступают, но Чимина не видно, видимо, подустал и отдыхает в комнате для персонала, думает Мин, стоя спиной ко входу и оглядывая полупустой бар.       — Не прощу себе, что пропустил мероприятие такого масштаба, — слышится знакомый и в миг рождающий мерзкое чувство в груди голос.       — Лиам, какой сюрприз, — равнодушно отзывается Юнги, оборачиваясь. — Не могу сказать, что приятный.       — Да брось, Мин, — вальяжно хлопает америкашка его по плечу и скалится, пока рядом топчутся пришедшие с ним мужчины. — Надеюсь, в следующий раз ты лично пригласишь меня.       — Обязательно, — отмахивается Юнги, вновь шаря глазами по помещению в поисках птенчика. Сейчас особенно важно точно знать, где он, и только мужчина хочет развернуться, чтобы уйти, как Хилл небрежно хватается за его локоть.       — Не составишь мне компанию? Хочу выпить с тобой, чувствую, ты все еще зол на меня.       Мин сверлит жирного взглядом, полным ненависти, улавливая в его голосе неприятные ноты, которые жутко царапают черепную коробку.       — Ну же, Юнги, люди смотрят. Не хочешь же ты всем показать, что между нами недопонимание? Некрасиво, — гнусавит Лиам, поправляя новую шляпу — еще более нелепую, чем прежняя. На нем, как обычно, неправильно скроенный костюм горчичного ублюдского цвета, из-под которого виднеется черная рубашка. Шляпа вообще не подходит сюда — красная, с золотой бляшкой по середине. Нелепый и потасканный вид.       Мин, сжимая губы в тонкую полоску, указывает вежливо ладонью на соседний пустой стол:       — Присаживайтесь.       Мужчины занимают свободные стулья и тут же делают заказ подоспевшему Чонгуку, называя всевозможные виды алкоголя и закусок.       Юнги, перед тем, как сесть, тихо интересуется у официанта:       — Чон, ты видел Чимина?       — Нет, господин Мин. Наверное, в подсобке, я проверю, — сжимая блестящий блокнот, отвечает Чонгук и удаляется, а когда возвращается с полным подносом, едва заметно отрицательно мотает головой.       — Что ж, Юнги, вижу, все прошло хорошо? Видел довольные лица, выходящие отсюда, только и болтающие, что о маскараде, — толстяк уже опрокидывает стопку соджу, будто не зная, что существует и другое спиртное.       — Да, вечер был хорош, — Мин совсем не жаждет вступать в диалог и надеется свалить совсем скоро, все еще думая только о Чимине, которого не видел уже давно.       — Знаешь, — вновь заводит ненужную никому шарманку Лиам, склоняясь к директору ближе. — Я вижу, что ты не поверил мне и ищешь в каждом слове подвох.       — Именно так, Хилл, — мужчина напрягается, будто знает, что ничего хорошего не услышит. И он слышит.       — Ты прав. Мне не нужно доверять, — хряк омерзительно улыбается, говоря так тихо, чтобы слышал только Юнги. — Как ты думаешь, почему я не тронул твой сраный бар?       — Это ты мне скажи, — минов голос обрастает железом, звуча ржаво и криво.       — Отвечу, само собой. Конечно, после вашей наебки я был в бешенстве и долго думал, что же могу сделать, чтобы наказать вас. И долго анализируя, понял кое-что очень интересное. Я видел, как ты смотришь на этого пацана, Юнги. И осознал, что если и бить, то исключительно по нему. Только так тебе станет по-настоящему больно.       — Что ты несешь? — Юнги деревенеет всем телом, каждая мышца каменеет и вот-вот судорогой возьмется.       — Ты же слышишь прекрасно, — Хилл вновь растягивается в гадкой улыбке, наслаждаясь гневом Мина. — Юнги, со мной нельзя играть, — после этих слов улыбка улетучивается и лицо приобретает озлобленный вид.       — Что ты сделал? — цедит сквозь сжатые челюсти Юнги, желая только одного — вскочить и как можно скорее найти Чимина, увидеть, что он здесь и все в порядке. Но он до сих пор не наблюдает блондина в зале. Слишком долго.       Его здесь нет.       — Я? Лично я — ничего. Как видишь, я тут, сижу рядом. А вот ты? Ты знаешь, где твой сладкоголосый сосунок?       — Хилл, — рявкает Юнги, резко хватаясь за замученный пиджак и сжимает так сильно, что ткань скрипит в его кулаках, натягиваясь. — Что. Ты. Сделал?       Америкашка лишь безудержным громким смехом раздирается, смакуя каждую разрушающую Мина эмоцию. Упиваясь и упиваясь тем, что видит неуравновешенного мужчину пред собой.       — Где он, Юнги?