Птичка певчая моя

      Тягостные размышления вскапывают голову обоих, пока на высокой скорости автомобиль несется обратно в город.       Плотная непроглядная дождевая стена вынуждает дворники работать без остановки, но это мало помогает, и Юнги замедляется, опуская стрелку на спидометре, сбрасывая скорость.       Громкие рокочущие капли тарабанят по крыше, отдаваясь гулким стуком в перепонках, звуча частыми барабанными отголосками и раздражая.       — Ваш дом в другой стороне, — отзывается Чимин где-то сбоку, тихий и едва слышимый.       — Ты едешь к себе, — сухой ответ сквозь плотно сомкнутые губы.       — Я думал…       — За тебя уже подумали. Ты же сам не хочешь.       Колко.       Мин паркует бмв у многоэтажного чиминова дома и глушит мотор.       — Чимин. Когда я говорил, что желаю не только твое тело, я не лгал, — Юнги напряженным взглядом впивается в руль, сжимаемый холодными пальцами. Печка всю дорогу работала на полную, но мужчина еще не скоро сможет отогреться, скованный льдом, невольно передаваемым птенчиком. — И мне очень неприятно сознавать, что ты так этого и не понял. Не увидел, как я потерялся в тебе. Не почувствовал.       Горечь сказанных слов оседает грузом, вдавливая Чимина в кожаное сиденье.       — Но это лишь моя вина. Я не смог сдерживать себя, не мог совладать со своими желаниями, когда целовал тебя, а это только подкрепило твои нелепые убеждения.       — Господин Мин, — Пак хочет возразить, но не успевает.       — Не перебивай, дай мне сказать, — мужчина тяжело сглатывает, ведя шеей в сторону окна и продолжает. — Похоже, это вошло в привычку, но я прошу прощения у тебя. За свой гнев и эмоции, которым поддался на пляже. Не должен был. Я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь, сам был на твоем месте, поэтому не имею права ждать от тебя чего-то большего, чем ты можешь дать. Если получится, давай мы забудем… — на мгновение замолкает, внутри съеживаясь от этого «забудем», задевающего каждый оголенный нерв. — Забудем обо всем, что было. Я не маньяк и больше не буду обременять тебя своим вниманием. Оставлю тебя в покое, как ты этого хочешь. Потому что мне важно только то, чего желаешь ты, Чимин.       — Я не хотел, чтобы этот день заканчивался так, господин Мин, — правда, но уже такая не нужная и пустая.       — Изначально мне не следовало приезжать к тебе, моя осечка. Но больше этого не повторится, будь спокоен — я как и прежде твой начальник, а ты мой подчиненный. На этом все.       Чимин не двигается, ищет какие-либо слова, но ему нечего сейчас сказать, и несмотря на это, он все еще продолжает торчать в миновой машине.       — Возьми в бардачке зонт и выходи, — решает за него Юнги, не смея обернуться к нему, не желая встретиться с чужим взглядом. Он и знать не хочет, что именно сейчас плещется там. — Доброй ночи, завтра не опаздывай.       Парень послушно находит небольшой зонт и выходит разутым, в насквозь мокрых и грязных носках на улицу, мрачную и размокшую, такую же, как и он сам.              Тэхён ласковыми глазами следит за каждым движением Чонгука, бегающим между столиков и проверяющим, все ли готово к принятию гостей — все ли скатерти разглажены, стоят ли солонки и перечницы, достаточно ли салфеток, работают ли кнопки вызова официантов. Стандартные приготовления перед открытием бара.       — Можешь налить мне воды, пожалуйста? — улыбается широко Чон, запыхавшись и усаживаясь напротив.       — Держи, — Ким двигает в сторону парня стакан. — Почему ты сегодня так красив, Чонгук? Хочешь меня с ума свести?       — Ты опять за свое, — закатывает глаза младший, но не прячет улыбки.       — Умолкаю, если тебя это раздражает, — пожимает плечами Тэ, но уверен — Чонгуку нравится.       — Нет, просто ты смущаешь меня каждый раз.       — Постараюсь пореже, хотя и очень хочу видеть этот румянец на твоих щечках, Чонгук-и, — в глазах Тэхёна читается нескрываемое обожание. — После работы есть планы?       — Нет, есть предложения?       — Конечно. Поехали ко мне, — видя растерявшегося за секунду парня, добавляет: — посмотрим какое-нибудь кинцо, выпьем. Я завтра выходной, на удивление, даже позабыл об этом, поэтому сегодня хочу расслабиться, зная, что завтра могу проваляться в кровати весь день.       — Я не против, — смущенно отводит глаза Чон.       — Что обсуждаем, голубки? — Чимин бесцеремонно вклинивается в беседу, плюхаясь рядом с Чонгуком.       — Эй, не зови нас так, сейчас младшенький помидором обернется, — смеется Тэ, расправляя длинными пальцами голубую челку — яркая синева подсмылась, отчего парень теперь выглядит нежнее и мягче.       — Мне пора, Хосок ждёт, — ретируется Чонгук, почти что убегая.       — Ну вот, спугнул моего котенка, — вздыхает картинно Тэтэ, убирая под столешницу пустой стакан.       От слова «котенок» Чимина передргивает.       Так он вчера назвал Юнги — котом, играющим с ним.       Так себя повторно назвал Юнги — котом, намеревающимся доиграться с мышонком. И Чимин до сих пор пытается разобраться в причинах неосуществленного.       — Что-то не так? Ты побледнел, — встревоженно оглядывает блондина Ким, включая неоновую подсветку.       — Все в порядке. Мини у себя?       — Да, где ж ему быть. Ты прикинь, его вчера не было весь день, мне кажется, весь стафф прифигел, не только я — Юнги же работает без передыху. Интересно, что заставило его дать себе послабление? Или кто? — Тэ пристальным взглядом сверлит друга, но тут же хочет взять свои дурацкие намеки обратно, натыкаясь на колючий в ответ.       — Тэхён, бога ради, оставь свои домыслы при себе. И больше не поднимай разговоры в контексте меня и Юнги, окей?       — Хорошо, — растерянно отвечает парень. — Но о тебе и слова не было, чего ты заводишься?       — Не завожусь, — отмахивается Чимин, почесывая горло. Проснулся с диким першением в глотке и почти без голоса, но к началу рабочего дня все же разработал связки. Вчерашняя гроза явно не прошла мимо — бегать по мокрому песку в одних носках да путаться в сносящем ветре было опрометчиво, теперь Пак хрипит, как побитая палкой псина.       — Оно и видно, — недовольно отворачивается от блондина Тэ, всем своим видом выказывая обиду. Ранимый до жути.       — Прости, Тэтэ, — вздыхает Пак, морщась. — Я дерьмово себя чувствую, поэтому сорвался.       — Я слышу. Как ты собираешься петь сегодня? Твой голос похож на ржавую батарею, по которой соседи обычно тарабанят, вчера что ли под ливень попал?       — Да, таскался весь день по городу, до дома вовремя не успел добраться, только и всего, — до безобразного спокойно врет другу, но не раскаивается. — Ладно, думаю, что справлюсь. Скоро вернусь, нужно заскочить к Юнги перед началом.              Чимин проскальзывает в кабинет, прежде постучавшись и дождавшись «Войдите».       Видит директора за рабочим столом, выкуривающего сигарету и внимательно изучающего очередную накладную.       — Добрый вечер, господин Мин.       — Здравствуй, — Юнги бросает секундный взгляд на парня и возвращается к документу, делая затяжку.       — Вот ваш зонт, — Пак берется за крошечную петельку и вешает аксессуар на вешалку у входа. — Спасибо.       — Не за что.       Пак прикусывает изнутри щеку, чувствуя некоторую неловкость, и не имея больше причин задерживаться здесь, разворачивается, что выйти, но Мин тормозит:       — Что с голосом сегодня?       — Все нормально, — блондин хватается за ручку.       — Чимин, ты охрип. Сегодня лучше не выступать. Я предупрежу Сувана, что сегодня он работает один, — Юнги тянется к мобильному пальцами, меж которых зажата тлеющая сигарета.       — Ничего такого не нужно. Я вытяну, — упрямится парень, уклоняясь от заботы директора и убеждая себя в том, что это только лишь потому, что Мини не хочет портить клиентам вечер сухим чиминовым голосом, непригодным сегодня для работы. Не более.       — Как знаешь, — Мин даже не пытается спорить и переубеждать, хочет максимально отгородиться. — Только учти, что если сегодня надорвешься настолько, что завтра останешься без голоса и не выйдешь — получишь штраф и немалый. Подумай, что для тебя лучше.       Хмыкнув, Пак кивает самому себе, по сухому тону Юнги очень отчетливо понимая, что с сегодняшнего дня получает то, о чем так усиленно просил — равнодушие.       Только почему оно не радует сейчас, а, наоборот, неприятно царапает изнутри? Где то самое облегчение, на которое он надеялся?       Что-то совсем не так.       — Хотите вынудить меня сегодня опять отправиться домой, лишь бы ненадолго потерять из поля своего зрения?       Нарывается.       Прощупывает, действительно ли Юнги воплощает данное обещание в жизнь.       Хочет узнать, насколько хорошо ему это дается.       — Нет, — мужчина не подкидывается на глупую провокацию. — Мне проще остаться без исполнителя всего на вечер, чем потом ты сляжешь на неделю и некому будет выступать. Ты сам прекрасно знаешь, что клиенты не очень любят, когда я тебя заменяю кем-то другим, кроме Сувана, а он не сможет тянуть лямку за двоих так долго, если ты свалишь на больничный. Так что вперед, рви связки до конца, только в конце месяца не удивляйся, почему получишь копейки.       Юнги вновь принимается за изучение бумаг, туша обугленный окурок в пепельнице и не удостаивая Пака даже мимолетным взглядом, пока тот топчется у двери, играя желваками.       Бесится.       И совсем не штраф или возможность сорванного голоса его взвинчивают.       Убеждаясь в том, что Мин снова стал походить на того Мина, каким он и был в первые дни, как Пак устроился сюда, он сознается самому себе в том, что такой Юнги ему вовсе не нравится, и тот, что ухлестывал за ним последний год был куда лучше.       Хлопая дверью, Чимин исчезает из кабинета, и только теперь Мин может свободнее выдохнуть, ругая себя за грубость и натянутый тон, каким говорил с птенчиком.       Обещал отстать — исполняет.       И если для этого придется быть жестким — будет.       Лишь бы Чимин больше не чувствовал давления, лишь бы был спокоен.              Пак всходит на сцену, ощущая в глотке неприятное жжение, но все же решается спеть первую песню, хочет проверить свои силы и состояние, а потом уже посмотрит, стоит ли продолжать или же дать сегодня связкам отдохнуть и дома упиться сиропом для горла да таблетками.       На удивление, исполнение идет почти гладко, за исключением пары нот, которые Чимину взять сегодня сложнее, чем обычно. Но никто из гостей не замечает этого — блондин получает стабильные заслуженные аплодисменты и сходит со сцены, почесывая горловину водолазки.       Протискиваясь к забитому бару, Пак вновь замечает уже знакомого парня, который сидит на привычном месте в конце стойки, но изменилась одна деталь — в его руках чашка, с чаем или кофе, непонятно, но ясно, что не по алкоголю сегодня проходится незнакомец.       Мест свободных нет, и Чимин заходит прямо за бар, обращаясь к Тэхёну, выискивающему среди полок нужную бутылку рома для очередного коктейля.       — Опять здесь этот парнишка?       — Да, не появлялся несколько дней, но сегодня снова заглянул. Правда, не выпивает.       — Он так и не разговорился? Почему же, мы мило побеседовали, пока не хлынул поток гостей, — Тэ отдает никербокер симпатичной девушке и вытирает руки полотенцем, висящим на бедрах.       — Что, все-таки он положил глаз на тебя? — улыбается Чимин.       — На тебя, Чим, — вскидывает густые брови Ким, оглядываясь на объект их беседы.       — Этого еще не хватало.       — Он и не пьет сегодня, потому что хочет подойти к тебе.       — Настолько осмелел, что смог выдать тебе такую личную информацию? — усмехается Пак, наливая себе пиво в большущий стакан.       — Его зовут Джин, он немного стеснительный, но отнюдь не робкий. Сказал, что вдохновлен тобой, хочет всего лишь поблагодарить за это. Всего то, — Тэтэ выдыхает, оглядывая клиентов, часть которых рассасывается, и за баром становится свободнее. Нет рядом лишних ушей. — Может, пообщаешься с ним. Тебе пойдет на пользу.       — Ты о чем это?       — О новых реалиях, в которых ты оказался. Пообщайся с кем-то, кроме Мини, это поможет тебе лучше понять нового себя.       — Не неси чушь, Тэхён, — снова проваливается в отрицание Пак, но уже не так яростно.       — Поверь, это сейчас будет полезно. Поначалу покажется глупо, но позже ты поймешь, что я был прав. Смести фокус.       — Да я лучше смещу его в сторону красотки, которой ты только что коктейль отдал.       — Валяй, только я наперед знаю, что ты не почувствуешь ничего. Абсолютное глухое ничего, Чимин.       — Это мы сейчас и проверим.       Пак выбирается из барного укрытия и направляется в сторону длинноволосой стройной девушки, которая сидит одна за столиком и что-то яростно печатает в своем мобильном.       — Как проходит ваш вечер? — мягко улыбается Чимин. — Вы всем довольны?       — Господин Пак, — скромная улыбка рождается на лице девушки, как только она поднимает изумрудные глаза на блондина. — Все чудесно, спасибо. Присядете?       — Было бы ошибкой отказать вам, — включается в легкий флирт Пак, садясь напротив. — Могу узнать ваше имя?       — Джуён, — она откладывает в сторону телефон, едва сводя тонкие брови к переносице.       — Что-то беспокоит вас?       — Мой бывший. Никак не смирится с расставанием и ищет пути обратно.       — Я бы тоже пытался на его месте, — целенаправленно смущает Джуён парень. Всегда любил заставлять девушек краснеть перед ним, топя в комплиментах или скрытых намеках — невинные и скромные привлекали его больше, чем те, кто открыто изъявлял о своих желаниях в его сторону. И сейчас, разглядывая неприкрыто Джуён, понимает, что она в его вкусе по всем параметрам: длинные пшеничные волосы, как у него самого, большие глаза и тонкие губы, ровно очерченные и неярко накрашенные. Личико милое, девственно чистое и светлое.       Таких он всегда предпочитал.       Такие нравились.       Нравились.       Прошедшее время говорит о многом — сейчас, отчего-то, Джуён не вызывает желания продолжать флиртовать, загоняя в свои сети, но Пак хочет еще попытаться. Возможно, просто отвык.       — Вы меня смущаете, господин Пак, — она тупит взгляд, чувствует, как зарделись ее щеки, но ей приятно. — Но признаюсь честно, посещаю бар только из-за вас. Жаль, что вчера не смогла насладиться вашей музыкой, и очень рада, что сегодня, все-таки, мне это удалось.       — Теперь и мне неловко, — но улыбается он совсем не робко, а, наоборот, лукаво и уверенно.       Неожиданно понимает, что он давит из себя эти эмоции, и никакой искренности в этом нет.       — Может, выпьете со мной? — несмело предлагает Джуён, обращая горящие глаза к блондину.       — Я на работе. Но после окончания смены мы могли бы выпить и продолжить наше знакомство где-то вне этого бара, — Пак хитро улыбается, по-прежнему чувствуя скользкую фальшь на своем лице, но все еще ждёт ответа на свой прямой и понятный посыл. — У меня дома неплохая коллекция алкоголя, и я могу предложить вам не только никербокер, Джуён.       — С радостью оценю ваши навыки бармена, господин Пак.       Раньше Чимин угодил бы своему самолюбию таким быстрым согласием, но сейчас никакого удовлетворения от очередной победы над женским сердцем он не ощущает.       Более того, никакого желания продолжать диалог у него нет.       Пока Джуён разглядывает его, блондин представляет ее обнаженной, рисует в голове всевозможные картинки их близости и…       Не чувствует ничего.       Как и сказал Тэхён — абсолютное ничего.       Тело не отзывается на разгулявшуюся фантазию, смотря на ее губы, не хочется их коснуться своими. Да и вообще прикасаться к ней не хочется от слова совсем, хотя она очень привлекательна.       Желание только одно — свернуть все поскорее и свалить, что он и делает.       — Джуён, прошу меня простить, но я вспомнил, что должен сегодня после смены помочь напарнику с новым репертуаром, подправить пару текстов, — дебильная отмазка, неправдоподобность которой девушка не считывает и соглашается.       — Что ж, очень жаль. Если вдруг, ваш напарник справится сам и вы будете свободны, то запишите мой номер.       Чимин делает вид, что старательно тычет в диктуемые цифры на экране своего телефона, но не записав ни одной, кивает и вставая, прощается:       — Хорошего вечера, Джуён, и коктейль за мой счет.              — Сукин ты сын, ты был прав, — блондин мастит свое тело на стул перед Тэхёном, морщась. — Верни мое пиво.       Тэ, скалясь, ставит кружку перед другом.       — Раз так, может и мой совет на счет того парня возьмешь во внимание? Просто пообщайся, я же не заставляю тебя накидываться на него, размышляя, нравится тебе это или нет.       — Блять, Тэхён, замолкни, — шипит Чимин, но глаза его смеются. — Он еще здесь?       — Ты попробуешь? — Тэ крайне удивлен, думал, что друг и дальше будет идти в отказ.       — Только для того, чтобы доказать тебе, что в этот раз ты точно ошибешься.       — Ставлю последние трусы на то, что ты и после этого прибежишь ко мне со словами «Сукин ты сын», — ржет в голос Тэтэ, убирая уже пустую кружку из-под пенного.       — Тогда готовься снимать их, Ким.              — Добрый вечер. Джин, верно?       — Да, — растерянно оглядывает блондина парень, разворачиваясь. — Добрый вечер, господин Пак. Не ожидал, что вы подсядете.       — От чего же? Тэхён поделился со мной вашим желанием пообщаться, почему я должен отказываться? — Пак радушно улыбается гостю, отмечая его удивленный вид. — Вам нравится наше заведение? Часто вижу вас здесь.       — Очень нравится. Несмотря на роскошь, здесь очень уютно. Ну, лично для меня. Всегда спокойно, когда нахожусь тут.       — Это приятно слышать, обязательно передам ваши слова руководству.       — Может, есть возможность общаться на «ты»? Чувствую себя неловко, мы ведь почти одного возраста, как мне кажется, — Джин неловко вертит вторую пузатую чашечку — с кофе, успевает разглядеть Пак.       — Конечно, так даже удобнее.       Парень ощутимо расслабляется, получая одобрение и осторожно выговаривает:       — Хочу сказать, что без ума от твоего голоса. Прихожу, в основном, чтобы послушать тебя.       — Большое спасибо, Джин, — Чимин искренне улыбается, наконец-то чувствуя себя легко и подмечая, что не пытает себя это улыбкой, как это было еще минут пятнадцать назад за столиком у Джуён. — Чем ты занимаешься?       — Я тоже работаю в баре, но не таком крутом, как ваш, конечно. Простенькое заведение среднего сегмента, ближе к краю города, но народу там всегда валом. Я — официант, и спасибо, что чаевые там неплохие, иначе не мог бы себе и чашки чая здесь позволить, — усмехается парень, продолжая болтать о месте, где работает, а Чимин в это время вполуха слушает, но больше разглядывает парня напротив.       Джин довольно симпатичный и естественный — никаких тебе масок и пафоса, оно и понятно, он обычный работящий паренек, пытающийся найти что-то лучшее, чем место, где впахивает. У него густая русая шапочка волос на голове, несколько прядей которой спадают на веки, щекочут, отчего парень часто поправляет их. Карие глаза и очень пухлые губы, даже полнее, чем у Чимина. немного выделяющиеся налитые щеки, делающие его лицо милым и забавным.       На него приятно смотреть, его приятно слушать — голос Джина бархатный и глубокий, в нем слышится сила и уверенность, даже если говорит он негромко.       Удивительно, но общение с ним Пака не напрягает, наоборот, очень даже комфортно и легко.       — Я практикуюсь в вокале, но это больше хобби, чем какая-то серьёзная деятельность. Пишу тексты, которые свету не являю, скорее для себя, чтобы просто давать выход эмоциям.       — Почему не делишься ни с кем? — заинтересованно спрашивает Чимин.       — Не знаю, мне кажется, что они не найдут отклика.       — Всегда найдут, если в них действительно твои эмоции, а не просто набор слов.       — Хочу верить, что мои песни именно такие — со смыслом, но пока слишком стесняюсь кому-либо доверить их. Тем более, слушая ваши, мои начинают мне казаться бездарной писаниной.       — Не говори так, прошу, — чиминово лицо красит смущенная улыбка.       — Но это так. Я почти запомнил каждую вашу песню наизусть, они поистине прекрасны. Но, — Джин осекается, боясь ляпнуть что-то, что может задеть блондина.       — Ты можешь открыто говорить со мной, Джин, что но?       — Не пойми неправильно, но я не чувствую в них тебя до конца. То есть, тексты полны слов о чувствах, но иногда невольно складывается ощущение, что они не прожиты тобой. Это не плохо, ведь мы не обязаны проживать все то, о чем пишем. Хочу сказать лишь то, что в твоих песнях ты словно просишь о любви, которой никогда не знал.       — Ты все верно подметил, — лицо Чимина спокойно, он легко принимает эти слова, потому что это правда. — Я никогда и не любил, и мне не стыдно в этом признаться.       — Знаешь, тем не менее, твои строчки подкупают. Мало кто может так проникновенно писать о том, чего никогда не испытывал. Для этого нужен великий талант, я считаю. И у тебя он есть.       — Благодарю, Джин. Вообще, мне не так часто удается поговорить с кем-то о своём творчестве именно в таком ключе, поэтому, спасибо, правда. Я словно душой отдохнул за нашу беседу, — Чимин доброжелательно улыбается и даже не пытается задавить свои эмоции, ведь ему сейчас и вправду очень хорошо.       — Я рад. Рад, что ты подсел, хотя поначалу чувствовал себя неловко.       — Брось. Заглядывай к нам почаще, я всегда буду не против поболтать еще, — звучит блондин честно и не кривя душой. — Мне уже пора идти, скоро снова мой выход. Приятного тебе вечера, Джин, надеюсь, еще увижу тебя здесь.       — Непременно.              — Снимешь свои старые труселя прямо здесь или до дома дотерпишь? — хохочет Чимин, встречая опять победный взгляд Тэхёна из-за стойки.       — Хочешь сказать, что и в этот раз никак? Не поверю.       — Да, Тэхён, именно так. Я с и парнем не ощутил ровным счетом ничего, или ты ждал, что я втрескаюсь в первого встречного?       — Ну, не обязательно. Но надеялся, что хотя бы представишь его голым, как обычно представлял женщин.       — Я не озабоченный, не надо путать. Мы с ним поговорили о музыке, только и всего. Но мне было приятно, не скрою — я очень давно ни с кем не обсуждал творчество, а этого, как оказалось, мне не хватает.       — Ну и бог с тобой, ты хотя бы пытался, а это уже шаг навстречу. Кстати, Мини просил тебя зайти к нему.       — Почему он сам не подошел, интересно знать? — Чимин лениво потягивается, разминая плечи и шею, зная ответ на свой вопрос.       — Не отчитался как-то. Топай, ты же знаешь, он не выносит ждать.                     — Ты меня не послушал, — цедит Юнги, как только блондин входит в кабинет и оказывается затянут в беспроглядную тяжелую завесу дыма. Сразу же цепляется взглядом за полную окурков пепельницу и вторую раскрытую пачку сигарет, лежащую перед директором.       — Я неплохо справился, так что доработаю вечер.       — Да я отсюда слышал, как ты сипишь. Собирайся и езжай домой, — Мин прикуривает очередную сигарету, надеясь табаком заглушить собственное назойливое раздражение.       Бесит самого себя, не желая чувствовать наигранное равнодушие, которое все же трещит по швам, обращаясь в очередной заботливый порыв. Его беспокоит чиминов голос, беспокоит однозначно зудящее горло, беспокоит то, как Чимин надрывался, пока исполнял песню. До жути действует на нервы то, что тот упрямится.       — И не подумаю.       — Чимин. Через неделю у нас будет закрытое мероприятие, — Юнги выпускает стотысячное за сегодня облако горького дыма, утолщая и без того тяжелую сизую стену в помещении и не замечает, как парень подбирается ближе. — Будут важные гости, которые не раз дали понять, что им важно присутствие главной звезды. Поэтому, ты должен сделать все, чтобы к следующей субботе твои связки были в порядке, это понятно?       — Я вас услышал, господин Мин, — Пак нагло перехватывает тлеющую сигарету из миновых пальцев и тушит в горке других, рассыпая пепел по гладкой натертой столешнице. — Перестаньте столько курить.       А Юнги не может.       Только табаком может сегодня задавить свое ноющее по Чимину нутро. Ему крайне тяжело дается его же сомнительное обещание оставить того в покое. И сейчас, когда он стоит так близко, нависая, Мин сквозь горький вонючий табачный запах чувствует его, сладковатый и до страшного обожаемый.       Желание затянуться еще раз усиливается.       И вовсе не сигаретой.       — Что ты делаешь?       Чимин сминает начатую упаковку, перемалывая в ней спасительные трубочки, набитые табачными листами и примесями.       — Я ясно выразился. Прекратите, вас уже и не видно здесь. Почему вы печетесь о моем здоровье, но о своем напрочь забываете?       Пак не старается понять мотивов своих необдуманных действий, оставляет, как обычно, на потом, зная, что в кровати будет ворочаться от размышлений, ища причины подобного порыва.       — Тебя это не касается, — Юнги приподнимается и равняется в блондином, задевая его грудную клетку своей.       Только тебя и касается.       — Почему-то мне так не кажется, — Чимин неосознанно провоцирует. И непонятно на что.       — Оставь свои додумки при себе. И езжай домой, хватит ерепениться, — сталью отзывается минов голос. — Или мне тебя силой увезти? Пей сраные таблетки и лечи горло, через неделю не потерплю никаких отговорок, если твоя глотка к субботе откажет.       Хлестко.       Смириться с напускным равнодушием у Юнги не получается, гораздо проще быть жестким и хамить. Пусть от этого и воротит еще сильнее, чем от тонны сигарет.       Все еще нужных.       — И больше не смей трогать мои вещи, — резким рывком Мин выдергивает уже уничтоженную пачку из чиминовой ладони. — Домой.       Пак, задыхаясь от возмущения и лишнего телесного контакта, незначительного, но заметного, разворачивается и пулей вылетает из кабинета, второй раз за сегодня хлопая дверью.                     Чимин безбожно красив.       Так думает Юнги, смотря на него в упор.       Он изящным черным лебедем двигается в замедленном темпе по сцене, держа микрофон обеими руками, по запястьям которых то и дело от каждого движения перекатываются то вниз, то вверх тончайшие золотые браслеты с крошечными подвесками.       Какими конкретно, Мин не может разглядеть. Может лишь думать только о том, как хочет сейчас избавиться от них, чтобы ничего не перекрывало красоту этих тонких запястий, даже такие мелкие и почти незаметные полоски золота.       Хочется и до шеи дотянуться, чтобы сорвать с нее ту же самую цепочку, что была на нем тогда, на побережье.       Юнги узнает ее из сотни других. И только потому что до сих пор очень хорошо помнит, как это украшение перекатывалось по чиминовой коже под его собственными губами.       Хочется избавить тело птенчика от всех побрякушек, которые тот так любит, чтобы еще прекраснее и чище стало то, что так любит Юнги.       Чимин, Чимин, Чимин.       Мин словно в бреду был всю эту неделю, вертя эти пять сладких букв в своем уставшем разуме ежечасно.       Кажется, что время остановилось, а не просто замедлилось — застыло в том самом дне, когда бушевала гроза, в которую Юнги дал свое самое глупое обещание. Не жалеет о нем лишь потому, что видит, как его птенчику легко без его внимания. Ему, по крайней мере, в это хочется верить и в то же время совсем не хочется признавать.       Жалеет самого себя только. Потому как чувствует, что затонул брошенным дырявым корабликом, порванным и растоптанным в луже собственного чувства.       Влюблен до беспамятства.       До безумного влюблен.       И теперь ума не приложит, как и дальше проживать все последующие недели, которые, как он выяснил за прошедшую — будут идти одна за год. Именно так он ощущал эти самые долгие семь дней в своей жизни.       Показательно равнодушные.       Молчаливые и наигранно бездушные.       Безучастные.       Ненастоящие.              Чимин ослепительно улыбается, и улыбка его сияет гораздо ярче, чем рубашка, в которую он облачен сегодня — черный бархат, обсыпанный крупным шиммером от и до, местами расшитый мелкими стразами. Сверкающая при каждом его мельчайшем движении, при каждом почти неуловимом взмахе кистей — он весь переливается перламутром, искрится крошечными звездочками.       Но все это становится таким тусклым и неприметным, стоит Паку лишь улыбнуться во весь рот, натянув полные чувственные губы, слегка тронутые бальзамом.       Чимин безбожно красив.       Так думает Юнги, смотря, как тот приближается своей ленивой уверенной походкой к их столику.       — Боже мой, почему я готов слушать этот голос вечно? — разражается мелодичным смехом худой мужчина, сидящий справа от Мина.       — Господин Ли, боюсь, вы не один здесь такой, — поддерживает его молодой парень, взирающий на Чимина не то, что бы дерзко, скорее заинтересованно. — Наглостью будет попросить исполнить эту песню в четвертый раз, да?       — Ну что вы, — Пак уважительно кланяется, чувствуя, как уже изрядно устал, да и горло все еще припекает, но выбора сегодня нет.       — Да ладно тебе, Минсо, оставь уже парня в покое, — господин Ли хлопает сына по плечу и кивает на свободное место рядом. — Присоединяйтесь к нам, господин Пак.       — Большое спасибо, но не стану вмешиваться в ваш вечер, — он вновь кивает, выказывая уважение и благодарность, мысленно надеясь, что его не заставят оставаться.       — Я настаиваю, — с этим мужчиной тяжело спорить и лучше даже не пытаться, Чимин отчетливо видит это во взгляде Юнги, кивающему, мол «Послушно останься».       Сколько раз еще ему придется терпеть мужское приторное внимание в свою сторону только потому, что так ему велит делать Мин?       Почему он не противится и слушается, словно собачка, безоговорочно выполняющая команду «умереть» за вонючий кружок мясного лакомства?       Чимин садится и вынужденно улыбается, ощущая на себе все еще взгляд молоденького Минсо. Не вслушивается в незатейливые беседы, которые ведутся несколькими слишком уж важными министрами и Юнги, он лишь все это время пытается допить первую порцию виски с колой, хотя еще недели две назад сделал бы это за несколько минут.       Что-то совсем не так.       И за прошедшие семь дней Чимин осознал, что конкретно.       — Смотрю, ты заскучал, — Минсо осторожно склоняется к блондину, переходя на ты без вопросов. — Устал?       — Нет, нисколько, — Пак держится доброжелательно, ему симпатизирует этот молодой человек, в отличие от его хмурого отца с крысиным лицом.       — Мне показалось, что под конец ты все же немного выдохся, я уловил возникшую в твоем голосе хрипотцу. Что-то с горлом?       — Простыл, но это мелочи, во время исполнения неприятных ощущений нет, так что не о чем волноваться.       Минсо одобрительно кивает. Любит, когда люди не умеют жаловаться, даже если их к этому подводят.       Чимин пользуется возникшей паузой в их бессмысленном диалоге и, не меняя позы, одними лишь глазами находит Юнги, укутанного в сигаретный дым вокруг и зажатый подвыпившими министрами.       Мелкой дрожью берется все чиминово тело, как только он видит ответный взгляд.       Предостерегающий и темный.       В нем синее пламя разгорается, и заметно это только одному блондину. В этот огонь так и хочется еще дров сухих подкинуть, чтобы хоть как-то выместить все то, что Юнги своим безразличием заставил Чимина прочувствовать.       Он знал, что с Чимином так и будет?       Что его будет телепать в разные стороны от непрекращающихся мыслей. И не только мыслей — бессвязные желания, вызванные все еще не выцветшими воспоминаниями с пляжа, резали без ножа на протяжении всех этих долбаных дней.       Он, однозначно, знал, что с Чимином так и будет.       Пламя все еще занимается в миновых зрачках, а Чимин все еще намеревается подкинуть туда поленьев, да маслом сверху залить, чтобы у директора совсем все всполыхнуло.       Если бы даже на процент Чимин не был уверен, что в чужих напротив костром именно ревность выжигает, не решился бы на несусветную глупость.       Но он уверен.       И не на один, а на миллион этих самых процентов.       — Ты все же прав, Минсо, мне очень скучно, — непроизвольная привычка шире разводить ноги сейчас стала очень осознанной и специальной. Пак не отводит глаз от директора, который и шевелиться, похоже, не думает, заметив это дразнящее движение. — Может, придумаем что-нибудь?       — Я бы предложил выпить еще, но, как вижу, тебе это не очень интересно, — парень наклоняется к Чимину совсем вплотную и шепчет на ухо: — Сбежать сейчас тоже не выйдет, мой папа не одобрит. А я был бы не прочь смотаться с тобой отсюда, Чимин.       Блондин слышит голос Минсо где-то далеко и будто не здесь, полностью захваченный этим прожигающим насквозь взглядом директора, и мысленно благодарит парня рядом за такой интимный ход, пришедшийся ну очень кстати.       — Что можешь предложить, находясь здесь? — Чимин отводит глаза первым и обращает их к Минсо, соблазнительно улыбаясь, обнажив ровные белоснежные зубы. Он с самого начала вечера чувствует интерес со стороны пасынка господина Ли и только сейчас додумался умело этим воспользоваться, чтобы убедиться в том, что Мин искусный актер.       Все равно ему, видите ли.       Черта с два.       — Потанцуем?       Пак, видимо, оторопело таращит глаза в удивлении, потому как Минсо добавляет:       — Не волнуйся так, все здесь в курсе моей ориентации, и мое увлечение никого не смутит, так что, — парень ведет глазами скорую дорожку вниз, к чиминовым губам, а затем спешно возвращает назад. — Всего лишь танец, если это, конечно, хоть как-то развлечет тебя.       — Можно, — пожимает плечами блондин, вставая и бросая еще один нарочный взгляд на Юнги, который статуэткой выглядит. Дающей трещину.       Когда выходят в середину зала, Чимин ловит недоумевающий взгляд Тэхёна и подмигивает другу, чувствуя, как малая толика виски все же разгоняет кровь. Ритмичная мелодия захватывает сразу же, заставляя тела обоих парней задвигаться в такт, откидывая назад головы.       Давно Пак не танцевал, еще и так беззаботно, отдаваясь моменту.       Минсо часто задевает ладонями блондина, будто случайно, но он уверен, что целенаправленно и подыгрывает ему, касаясь в ответ. Хватается за его руки, скользнувшие по бедрам и сразу же подстраивается под ритм парня, который уже в открытую жмется к нему всем своим разгоряченным от танца телом.       Меняясь местами, кружа по танцполу, Чимин снова выхватывает из душного зала минов взгляд, который давно растерял всю свою отчужденность и теперь полыхает еще сильнее, обжигая даже на расстоянии.       На лице блондина расцветает довольная улыбка, которую он обращает уже к Минсо, не скрывающему жадного взора и своих желаний. Он, облизывая пересохшие губы, откровенно пялится на чиминовы и не осмеливается потянуться, чтобы, наконец, испробовать их на вкус.       Но кто-то же должен.       И Чимин решается за долю секунды, зная, что Мин все еще наблюдает за ними.       Адреналин долбит по венам, пока Пак с искусственным чувством овладевает чужим ртом, нагло и без разбора. Подминает под себя, увлажняя и наполняя рот Минсо своей густой слюной, вылизывая по очереди каждую губу и ощущая давление его пальцев в области талии.       Пользуясь тем, что время растянулось тугой резиной, прислушивается к ощущениям и уже без особого удивления отмечает, что внутри по-прежнему пусто. Глухо, как в танке.       Желание не растекается по его расслабленному телу, ни одной мурашки не пробегает по оголенным участкам, ни одна волосинка не встает дыбом, делая кожу чувствительной и взывающей к большим ласкам.       Не противно.       Не хочется.       Никак.       Не так, как с Юнги.       Первым прекращает развратную пытку Минсо, отклоняясь, чтобы вдохнуть побольше кислорода. Его глаза туманом берутся и смотрят на Чимина с безумным желанием, но и от этого нутро блондина не шевелится.       Не хочется.       Никак.       — Думаю, мы и так перешли черту, — сбито дыша, выговаривает Минсо, стараясь перекричать грохочущую музыку. — Большего не могу позволить, пока рядом мой отец. Продолжим после?       Пак натягивает на лицо улыбку, опять ощущая ее фарсом и останавливает парня:       — Прости, я поддался моменту.       Минсо все понимает, но не расстраивается. Чимин, бесспорно, нравится ему, но он умеет воспринимать отказы достойно.       — Бывает, я тоже. Вернемся за стол?       Когда оба оказываются снова в компании мужчин, ни один из них не обращает никакого внимания, будто и не заметили произошедшего, хотя, конечно же, видели.       Все так же поглощены беседой да распитием спиртного, и только Мин вытягивается в тугую струну, громко произнося:       — Пак, ты уволен.