Когда закончится жизнь по вызову

Как Джисон попал в проституцию? Как и большинство других — из-за денег. Думаете, приятно жить в тесной однушке с пятью братьями, матерью и отцом? В квартире сыро, продохнуть нормально нельзя, а увидеть пригодную для еды пищу и того реже. Это была глубокая и безжалостная бедность. Хан жил здесь до пятнадцати, пока не сбежал. Пожалуй, это было наилучшим решением в его жизни. А потом началась чёрная полоса, перекликаемая с белой. Кажется, это сплетение чёрной с белой никогда не закончится. Джисону было шестнадцать, когда он очутился в руках одного сутенёра. Фактически, он был ещё ребёнком, которому бегать да резвиться. Но менеджер пообещал большие деньги, на которые, по расчётам самого Джи, можно было спокойно прожить целых три месяца. Только больше он спокойно не жил. Выбраться из этих лап было невозможно. Сутенёр отобрал паспорт и нагло помахивал им, когда Сон заговаривал о том, что хочет уйти: — Договоришься и пойдёшь в полицию. Проституция незаконна. Но кого это смущает? Каждый хочет лёгкого тела, которое без всяких претензий и недовольного лица отдастся без писка. Мужчины не хотят своих жён, сидящих уже который год в декрете. Им нужно молодое и дышащее страстью тело, не обязательно женское, но в большинстве случаев именно оно. Мужчины дарят проституткам квартиры, машины и поездки за границу, но не своим законным жёнам. Почему? Потому, что жена не молодая, не красивая, не желающая попробовать нового в сексе. Она просто привычка, которая ему нужна, не более. Казалось, можно и без неё обойтись, но нет — нельзя. Никого не останавливают никакие моральные принципы и закон: так член чешется присунуть какой-то (или какому-то) проститутке и удовлетворить себя так, как хочется, а не так, как хочет жена. А одинокие? А одиноким серьёзные отношения не нужны: им и с таким образом жизни прекрасно живётся на планете. Они тратят ресурсы на проституток, ну и пусть тратят. Ни один нормальный мужчина не захочет заводить отношения с проституткой, которую нужно вытаскивать на своей спине из этого рабства. Мнение у большинства не меняется, когда узнают, что девушка была бывшей проституткой — всё равно не желают продолжать развитие общения. А если проститутка — парень? Пиши завещание и заочное заявление в полицию. Кто узнает в реальной жизни, заорёт на всю улицу от ужаса и отвращения в лучшем случае. А в худшем… ну, было дело, в общем, всякое. Поэтому о заработке Хана не знает никто. А знать и некому: друзей не водится, на сайте знакомств сам Джисон не сидит, а с семьёй он давно не общается. Джи не ищет отношений, ведь знает, что за этим может последовать. Пока он работает в секс-индустрии, ему и нечего думать о любви, а среди клиентов уж тем более её искать нечего: сегодня пришёл к тебе, а завтра — к другому. Какая, нахуй, любовь? Какая, нахуй, любовь, если первый раз у Сона был чистой воды изнасилованием, за который он получил лишь пару сотен? Какие здесь могут быть чистые чувства, если люди оказываются такими животными и дикими зверьми, заражёнными бешенством? Ему было шестнадцать. Это был первый рабочий день. График с трёх дня до двенадцати ночи. Четыре дня отработки подряд. Это был странный и толстоватый мужчина, покрытый волосами и неприятно пахнущий. Он без церемоний скидал свою одежду на стул и строго приказал раздеваться самому Джисону. Джисону — маленькому милому мальчику, дрожащему от страха и поджимающего ещё не окрепшие ножки. С дрожью Джи разделся и аккуратно сложил вещи на краю кровати, испуганно смотря на клиента. Тот рассматривал юношеское тело пожирающим взглядом: едва ли набравшие силу руки, тонкая талия и большие бёдра за счёт наследственного телосложения. Вдоволь наглядевшись, мужчина грубо хватает парня за руку и кидает животом на кровать, сразу же наваливаясь. Понимая, что он собирался входить без растяжки, Сон принялся брыкаться и требовать нужной процедуры, но клиент не слушал его мольбы и визги. Мужчина скрутил изящные руки на пояснице, грубо прижал, а свободной рукой обмазал свой член смазкой. — Пожалуйста! Пожалуйста не надо! — плачет Хан, кусая губы до крови. — Дайте я сам себя растяну! Пожалуйста! Тот ничего не говорит, только удобней пристраивается сзади. Джисон резко вырывается и пытается выползти из-под тушки, переворачиваясь на спину. Клиент хватает парня за ноги, дёргает к себе и с силой даёт ему оплеуху, что красный след остаётся гореть на пухлой щеке. — Ты чего возомнила, шлюха?! — грубо сказал мужчина, сжимая лицо Джи. — Тебе кто слово дал, блять? Лежи и не пищи, скотина! Сон, не смотря на угрозы, снова попытался вырваться, но его тут же опять ударили по лицу, что кровь пошла из носа. Клиент через брыкания переворачивает тело на живот и резко входит в анус. Хан громко закричал, что ему больно. Мужчина грубо ударил его по ягодице. Внутри тела всё горело. Горело не только в груди от унижения и моральной боли, но и в районе ануса от того, что беспощадно туда врываются, а тугие стеночки не успевают растянутся. Больно, больно, больно. Жарко, жарко, жарко. Мокро, мокро, мокро. Джисону до ужаса противен этот процесс, он плачет, пока клиент не затолкал его лицо прямо в покрывало, откуда было тяжело хватать свежий воздух. Казалось, что и покрывало пахнет отвратительно и тем самым запахом унижения и осквернения. Надругательства продолжались ещё минут двадцать. Клиент часто и грубо врывался в парня, сжимал его тело до покраснение и бил, явно испытывая от этого удовольствие. Он с наслаждением наблюдал, как его набухший член исчезал в узкой дырочке этого проститута, отчего ещё больше возбуждался и желал грубее отъебать. Ног Джи уже не чувствовал, как и рук. Мужчина кончил прямо в него, даже не соизволив надеть презерватив. Сон, почувствовав жидкость в себе, заплакал ещё больше, сдерживая рвотный позыв. Задница болела так, словно её разорвали изнутри так сильно, будто мышцы висели там ошмётками. Во время всего процесса тело Хана всё ещё подавало признаки сопротивления, но от этого становилось только ещё больнее. Поэтому Джисон только кричал в покрывало, ворочал головой и захлёбывался горячими слезами позора. Дверь хлопнула. Джи не мог подняться с кровати. Он лежал и плакал. Зачем он пришёл сюда? Зачем он торгует своим телом? Ради чего? Чтобы не возвращаться в бедность. Голодную и холодную бедность. Сейчас Джисону уже тридцать и он до сих пор работает в секс-индустрии, ублажая извращенцев-гомосексуалистов. Он ничего не чувствует — ни наслаждения, ни отвращения. Работа требовала отключения эмоций и чувств. Джи отключил. Это был красивый мужчина, на вид которому едва ли можно было дать двадцать пять-шесть лет. Лицо украшали пухлые щёки, подкрашенные пухлые губы; на левой щёчке красовалась родинка, чёрные глаза смотрели бездушно и почти холодно, но именно это притягивало клиентов, словно Сон был каким-то другим. По телосложению мужчина чуть худой, но не сильно: широкие плечи и спина, которая переходила в тонкую талию и широкие бёдра. Руки изящные и нежные, слово женские; за них всегда любили держаться и поглаживать мягкую кожу. У Хана светло-русые волосы, которые он постоянно подкрашивал. Изредка он надевал голубые линзы, чем ещё больше удивлял клиентов и заставлял зайти именно в его комнату. Ухмылка всегда царила на его лице на работе, но дома, в своей трёшке, он не улыбался; едва ли можно было за ним заметить, как глаза улыбаются вместе с губами, но это, скорее всего, чисто из-за мимики. Одежда у Джисона всегда была до блеска изящна и завораживающе своим стилем: утончённые рубашки с разными видов рукавов, брюки, что идеально подчёркивали его ноги, жилетки или пиджаки, портупеи, кожаные перчатки, подтяжки. Это только на работе. А в обычной жизни Джи мог и блеснуть своим вкусом, но больше отдавал предпочтение свитерам, свитшотам, свободным и мешковатым штанам, свободным рубашкам, джинсам. Вот таким был Хан Джисон. Разве есть у него сердце? Такая работа изрядко высасывает чуткость и чувство эмпатии к людям… Ах, нет! Неправда! Это вовсе не говорило о том, что в глубине души Хан не желал трепетной и высокой любви, не требующей обязательств к сексу. Секс не нужен ему совсем. Работая здесь, мужчина понял, что сексуальное удовольствие не больше, чем прихоть, внушённая вследствие животных инстинктов. Он хочет только тактильного контакта и духовной уединённости. Стоп. Джисон, какая любовь? Хлоп. И нет больше мечтаний. И сердца тоже нет. Нет до тех пор, пока Джи не останется один на всю квартиру. Тогда он посмотрит в панорамное окно, увидит парочку на улице, надует губы в попытке сдержать слёзы, сядет на диван и горько заплачет, обнимая себя двумя руками. Разве он заслуживает любви? Разве это грязное и на тысячу раз осквернённое тело заслуживает любви? Кому он сдался такой? Такой больной морально и избитый физически? Кому?.. Сон вытрет тогда слёзы с горящих щёк, громко шмыгнет носом и выпьет чашку кофе. Опять он начнёт копаться в себе и не понимать, почему он стал проститутом, которого трахают по семь раз за ночь. Не понимать, почему он всё ещё не ушёл. И поймёт. Деньги. Не готовность вернуться в голодную и холодную бедность, где ещё больше унижения и боли. А здесь он получает несколько десятков тысяч за два часа выноса мозгов и тела. Разве это двинет его вернуться туда, откуда еле вышел? Конечно, не двинет. Хан приходит с работы в четыре часа утра и заваливается на кровать, мгновенно вырубаясь. Тело ноет, голова болит. Сон совсем беспокойный, не понятный и страшный, что спустя десять часов забытья Джисон просыпается в холодном поту. Он вытирает мокрое лицо одеялом и плетётся к душу, где пытается снова не заснуть. С сонными глазами и слегка опухшим лицом Джи готовит завтрак: омлет с овощами и банановые оладушки. Лениво ест и заглядывает в телефон. Как назло в новостной ленте часто попадались видео каких-то парочек, что Сон морщился от сильного пощипывания в носу. Не выдержав, он отбрасывает телефон подальше на стол и в тишине заканчивает трапезу. Сегодня и следующую неделю он не работает, а отдыхает. Можно было бы съездить в другой город и развеяться, но Хан не хочет этого. На улице лето прекрасное и тёплое, но даже оно не вдохновляло Джисона к активной деятельности. Он бездумно пролежал дома весь день, читая книгу Ницше. К вечеру Джи захотелось на улицу. Вот теперь действительно захотелось подвигаться и выползти на свет белый. Сон оделся, как любил: чёрная свободная рубашка, которая приятно обтекала тело, джинсы, кеды. Волосы неразборчиво лежали пушистой копной, но так Хану нравилось ещё больше. Шею обнимает серебряная цепочка, дорогие часы — запястье левой руки. Джисон выходит на улицу, на которую вот-вот лягут прохладной тенью сумерки. Ему повезло, что вышел он только сейчас.