Слепая преданность

Человек не должен ни к чему привязываться. Он должен любить, бешено любить, всей душой, но не привязываться. © Мефодий Буслаев, Светлые крылья для темного стража

      Чемпионат Европы не дал Алёне выдохнуть после хорошо проведенной новогодней ночи. Тренировки начались уже со второго января, а их интенсивность убивала даже Щербакову, которая всегда стойко выдерживала дополнительный лед сразу после ОФП. Алене оставалось только надеяться, что в конце каждой из тренировок она сможет доползти до раздевалки.       Работать приходилось в несколько раз больше. Каждое падение сопровождалось криками тренеров о том, что это последний старт перед Олимпиадой, и они не имеют права облажаться.       Алена тренировала четверной тулуп на ночных дополнительных тренировках, каждый раз прыгая из последних сил, но падая примерно третью часть ото всех попыток. Этери Георгиевна только и делала, что вбивала в голову необходимость прыгнуть его на Чемпионате Европы — ехать с «сырым и неопробованным» прыжком на Олимпиаду нельзя.       Алёна чаще оставалась у Саши, но всё, что она могла делать, когда приходила — спать. Сил не было ни на что, из неё выжимали все соки на тренировках. И Саша понимала, укрывала одеялом и ложилась рядом, а утром довозила её до катка.       И вот спустя почти две недели таких пыток Косторная стоит посреди катка, старается выдохнуть все мысли и чистейшим образом откатывает короткую: идеальный аксель, за который судьи поставили почти двенадцать баллов, вращения на четвертый уровень и хорошо выполненная дорожка шагов. Этери Георгиевна даже похвалила её, когда Алёна уже по традиции показывала в камеру сердечко — естественно, для Саши.       Произвольную Алена боялась — четверной тулуп маячил перед глазами, напоминая про падение на Чемпионате России. Помогали сообщения Саши, где она каждый раз говорила, что Косторная обязательно прыгнет, спасали наставления тренеров перед прокатом. Этери Георгиевна крепко держала ее за руки, смотрела в глаза, и Алена чувствовала, как эта уверенность передается ей.       И действительно: тулуп получается, зал взрывается, а на повторе после проката показывают Тутберидзе с немного вскинутым кулаком и быстро исчезнувшей улыбкой.       На пьедестале они с Аней снова поменялись местами — на этот раз золото вешают на шею Алёны. Щербакова ярко улыбается и поздравляет с первым местом. — Мы едем на олимпиаду, — задумчиво выдает Алёна. — Это всегда было понятно, — Аня едет рядом с ней на кругу почёта. — Да, но теперь это однозначно. — Тебе страшно? — Щербакова притормаживает и улыбается для фотографии. — А тебе нет? — Алёна повторяет за ней. — Страшно. — Кто-то из нас будет олимпийской чемпионкой уже через месяц. — Надо выиграть командник, и будем чемпионками обе.       Косторная встряхивает головой и отгоняет эти мысли. — Откатай сначала, — смеется она, быстро отъезжая.

***

      Алена с Аней прилетели до ужаса уставшими по одной простой причине: как только на их шеях оказались медали, отель забыл, что такое тишина. Стены содрогались вплоть до того момента, как они не сели в самолет. И вот две чемпионки еле передвигают ноги. Косторная оглядывается, пытаясь среди толпы найти Сашу — она обещала забрать. — Алён!       Она поворачивается на звук, видя, как Саша машет рукой. — Пойдём, — бросает она Ане, тут же хватая ее за рукав и утягивая в нужном направлении. — Привет, — Саша улыбается, и Алена находит в себе силы улыбнуться тоже, утопая в объятиях. — Привет, — неловко здоровается Аня. — Я — Аня. — Я знаю, — усмехается Трусова и называет в ответ своё имя, — Саша. — Приятно познакомиться. — Взаимно. Тебя встретят? — Саша вертит головой, будто знает, кого нужно искать. — Нет, я на такси.       Алёна уже не особо уверена, что она тут не лишняя. Но Саша крепко держит ее за руку. — Давай мы подвезем? Алён? — Трусова оборачивается на неё, и Косторная быстро кивает. — Да, поехали, Ань. — Щербакова заметно мнется, и Алёна закатывает глаза. — Ой, блять, не выебывайся. Пойдём.       Аня смеется, но идёт вслед за ними.       Пока они ехали, Саша узнала много нового: Алёна любезно поведала об истории с сыром-косичкой. Аня в ответ заставила Косторную краснеть, чересчур эмоционально рассказывая, как Алена на спор сбрила половину брови. Потом, как Щербакова потеряла коньки на соревнованиях, подняв на уши всю федерацию, а они лежали в шкафчике. Саша узнала, как они ходили на ужин и Косторная разбила половину посуды, случайно задев один бокал. Истории сменяли друг друга, заставляя Аню с Алёной краснеть от смущения и возмущения, а Сашу — от смеха. — Приехали, — констатирует факт Аня, — тогда, пока? — Пока-пока, — Алёна быстро целует ее в щеку, а Саша ограничивается кивком головы.       Косторная, всё это время сидевшая рядом с Аней, пересаживается на переднее. — Она знает? — Трусова спрашивает, когда они уже отъезжают. — Мм? — Про нас она знает? — Да. Ты против? — Косторная заглядывает в глаза. — Нет конечно. Домой? — Домой.

***

      Алёна разбирала свой чемодан, ставя коньки в уже отведенное для них место. Она достала свои вещи со своей полки в шкафу и переоделась, в эту секунду понимая, что как-то незаметно для них обеих переехала в дом Саши. В её квартире, к слову, вещей Алёны тоже было достаточно. Возможно, у нее была бы и своя комната, если бы она не была с Сашей все время. Так что прописалась она в комнате Трусовой, там же и отвоевав полки в шкафу и вешалки. Косторная даже уверена, что в доме ее отца осталось меньше вещей, чем в доме Саши — она перевозила их, каждый раз увеличивая количество. — О чем задумалась?       Саша подошла сзади, обнимая Алёну со спины — она застыла, тупо всматриваясь в зеркало в шкафу, лениво перебирая мысли. — О том, что я перевезла к тебе почти все вещи.       Косторная смотрела на Сашу через зеркало и заметила что-то в ее глазах, что заставляло нечто в животе скручиваться в узел. Трусова наклонилась к шее и мягко поцеловала. Голова сама собой запрокинулась вверх. — Я давно говорю тебе собрать остатки и перевезти ко мне.       Саша точно дьявол. Она продолжала целовать и чуть прикусывать шею, смотря в зеркало. Алёна увидела её глаза, когда решила приоткрыть свои, и еле удержалась от стона, откидывая голову обратно на плечо девушки. — Мой отец явно не одобрит это.       Косторная говорила тихо, пока Саша всё целовала-целовала-целовала, изредка покусывая и проходясь языком по коже. — Ты уже можешь решать без него.       Руки Трусовой сжались на талии, вызывая резкий вздох, и полезли под домашнюю футболку, слегка царапая пресс. Вздохи участились. — Я не… не хочу с ним… ругаться.       Саша пробралась руками к груди, чуть сжимая её, и прикусила мочку уха. Алёне пришлось закусить губу, подавляя стон. — Ты можешь просто поговорить.       Саша шептала ей на ухо, специально касаясь его губами. Её пальцы, секунду назад сжимающие грудь, спустились ниже, цепляясь за футболку и быстрым движением стягивая её. — Саш…       Ладони уже скользят по подтянутому животу вниз, слегка царапая покрывшуюся мурашками кожу. — Не обязательно с ним ругаться.       Шёпот Саши отдавался в груди чем-то липким и вязким, что пролилось по всем внутренностям. Она поддела резинку шорт, чуть заходя рукой под них, другой рукой повернув голову Косторной к себе, и тягуче-медленно поцеловала. — Саш… — Что? — Пожалуйста.       Трусова ухмыльнулась в губы, проскальзывая рукой в шорты. Алёна тут же издала слабый стон и прикусила ее губу. — Смотри. — Куда? — В зеркало.       Алёна проигнорировала просьбу, но Сашина рука надавила на нужное место и перестала двигаться. Косторная непроизвольно дернула бёдрами, хватаясь губами за воздух, но это не принесло никакого результата. — Блять, пожалуйста! — Смотри.       Алёна захныкала, но подняла голову, встречая в зеркале взгляд двух сплошных зрачков. Рука в шортах тут же начала двигаться, и она застонала, и все вокруг поплыло. Ноги отказывались её держать, поэтому она вполне рисковала упасть, но Саша крепко держала ее за талию, а Косторная схватилась за её шею.       Саша вошла в неё двумя пальцами, и весь воздух в мире вдруг исчез. Хотелось упасть, хотелось закрыть глаза, запрокинуть голову, хвататься за Сашу, целовать ее, но ничего из этого нельзя было сделать. Потому что Саша просила ее смотреть, иначе всё прекратится, и Алёна знает, что прекращать нельзя, или она умрёт, она точно умрёт, задохнётся или её разорвёт это что-то, бесконечно стекающее по ребрам внутри.       И она смотрит, как Саша целует ее шею, специально оставляя засосы, как они багровеют, как она кусает, как проводит языком от плеча и до уха, как покусывает мочку. Смотрит, как идеально ее рука смотрится на собственной талии, как она размеренно двигается внутри и как Саша ловит её взгляд своими глазами.       Вдруг Алёне стало слишком тесно в своем теле, она отчетливо услышала свои стоны и увидела, как её рот открывается, пытаясь отвоевать у пространства воздух. Она почувствовала Сашу слишком хорошо, вокруг стало чересчур светло и это казалось невыносимо. И казалось, что держать глаза открытыми теперь невозможно, но с каждой секундой она доказывала обратное. Стало жарко, но Саша не прекращала двигаться внутри. Алёна чувствовала, что ещё чуть-чуть и что-то внутри неё порвётся, и глаза закрываются, хочется зажмуриться и сделать что-то…       Алёна повернулась и отчаянно поцеловала Сашу, кусая ее губы и чувствуя во рту металлический привкус. Но Саша не останавливалась, и Алена затряслась всем телом. Она почувствовала, как внутри нее лопнул шар с чем-то вязким и горячим, и это содержимое растекалось внутри вниз, к тому месту, где была рука Саши. Колени подогнулись и стоять было невозможно.       Трусова подхватила её на руки и донесла до кровати, целуя в лоб. — Саш? — Мм? — Ты мне нужна. — Это твой вариант: «Я тебя люблю»? — Почему? То есть да, мой. В общем, я люблю тебя, — выдохнула Алена, закрывая глаза и расслабляясь. — В общем, я тоже тебя люблю.

***

      Алёна чувствовала себя такой свободной и, в хорошем смысле, опустошенной, что упустила момент, когда Сашино дыхание выровнялось, а веки закрылись, давая понять, что Трусова устала не меньше.       Саше хотелось подарить весь мир, зацеловать её до чёртиков, что подкидывают подобные мысли в голову. Хотелось гладить её волосы, такие рыжие и чрезмерно Саше идущие, что Алёна даже представить девушку с другим цветом не могла. Но чего Алёне хотелось больше всего в эту самую минуту, так это продолжать наблюдать — спокойно и неподвижно, наслаждаясь тишиной.       Но в порыве ярких эмоций, аккуратно высвобождаясь из объятий Трусовой, Алёна идёт к своему чемодану, тихо достаёт дневник и выходит в гостиную.       У Саши большой балкон с двумя стульями и маленьким столиком. Алёне всегда нравилось там сидеть: одной или с Сашей — неважно — это место дарило какое-то особенное спокойствие. На время даже проблемы проблемами больше не казались.       Ручка, валяющаяся под столом, находится почти сразу, и Алёна действует:       Я теперь Чемпионка Европы. Ещё бы я ей не стала, после позора на России стыдно было бы четверной не прыгнуть. Скоро уже Олимпиада, мне даже не верится! Нас с Анькой по любасу должны в командник вместе поставить, только вот кто что катать будет? Аня-то теперь с Сашей знакома, мы когда с ней прилетели, Саша нас забрала. И Этери Георгиевна её знает. Мы же когда с Сашкой поссорились, она на тренировку ко мне с цветами пришла. Честно, я бы не смогла первой пойти извиняться. И как я раньше вообще могла думать, что она стерва? Она, как и фигурное катание, самое важное, что случалось в моей жизни. Без шуток. Я такая счастливая ни с кем ещё не была, как с ней за последний месяц. Я ещё за папу переживаю, мы с ним не общаемся. Надо будет встретиться и поговорить, как Саша сказала. А вообще, пусть идёт нахуй со своей лицензией! Ввязал меня в эту аферу, а потом, значит, орёт о том, что я трахаюсь с его врагом! Даже если это так, то что? У меня в последние дни тренировки были просто пиздец, я думала, что прямо на льду откинусь. И ладно бы обычные, так мне же ещё дополнительные въебали, чтобы я четверной тулуп тренировала. И кто меня поддерживал, может быть, папин секретарь? Только Сашины смски и спасали. Алёна посидела немного и написала ещё:       А всё-таки, хорошо, что папе эта лицензия понадобилась. Я бы так и думала, что Саша — это маразматическая сорокалетняя тётка. Папа лицензию так и не увидел, зато я увидела, какая Саша на самом деле.       Больше писать Алёна не могла. Хотелось рассказать всё в подробностях: как сильно она любит Сашу, как здорово они повеселились с Аней, хотелось расписать свой день, как она делала это всегда. Но что-то внутри неё противилось этому, словно желало сохранить все светлые воспоминания где-то глубже, в сердце. А может быть, Алёна и впрямь слишком устала.       Внезапно Косторной вспомнилась их с Сашей вторая встреча и причины, ей поспособствовавшие. Её записи в дневнике о «суке-Трусовой», разговоры с отцом, и стало так тяжело на душе, что Алёна растерялась.       Захотелось сбросить этот груз и забыть, что когда-то она лгала или планировала лгать Саше. Стереть себя прошлую с этими ужасными мыслями, выведенными на страницах дневника.       Алёна в жизни не любила противиться своим желаниям, поэтому без раздумий открыла окно балкона, размахнулась и кинула дневник куда-то на дорогу, в сторону кустов. И на душе как-то сразу стало легче.

***

      Ночной промозглый ветер бил по лицу, но он словно этого не замечал: продолжал идти сквозь груду деревьев, не видя ничего на своём пути. Его злило всё: ботинки, что были полны снега, машина, которую он оставил чёрт знает где, собственные подкаты, почему-то не производящие на Сашу должного — да никакого — впечатления. Он лишь как индюк пытался выпятить перед ней самую свою красивую часть, не понимая, что все уродливы.       Соколов замахнулся на ближайшую к нему ель, но тут же взвизгнул, притянув больную руку к себе, чтобы подуть.       Косторная — вот корень всех его проблем. Эта девчонка с миловидным личиком и большими глазюками вскружила голову Трусовой, буквально не оставляя ему шансов. Нет, он бы попытался понять, если бы Саша была занята мужчиной, подобным ему — хоть какая-то конкуренция. Но девушка?!       Соколов и не понял, когда начал терять равновесие и, словно петух, размахивать руками в разные стороны, пытаясь не свалиться в сугроб. Не получилось. Снег теперь был не только в ботинках, но и в капюшоне куртки. «Ничего, я её вылечу» Нелёгкий путь до машины пройден. Соколов облегчённо выдыхает, когда видит свою новенькую BMW. Сегодня он решил отпустить охрану и обойтись без слежки. Один день можно.       Чем же её удивить? Как убрать Косторную с дороги и объяснить, кто для неё правда хорошая пара? Соколов уже собирается сесть в машину, как вдруг опять спотыкается.       Но на этот раз причиной стал не скользкий лёд, а мокрая и потрёпанная тетрадка. Он почему-то поднимает её и несколько минут тупо читает, силясь разобрать стёртые снегом буквы. А после на его губах расцветает злорадная улыбка.       План по завоеванию Сашиного внимания уже блоками строится в простуженной голове.