Слепая преданность

— Нравятся ли вам мои цветы?

Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от желтой грязной стены. Я быстро перешел на ее сторону и, подходя к ней, ответил:

— Нет.

Она поглядела на меня удивлённо, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину!

© Мастер и Маргарита

Сказать, что Саша злилась — ничего не сказать. Она раздражённо гремела посудой дома, наорала на своих работников, первый раз прямым текстом послала Соколова во всем известное направление, грубила журналистам, перестала спать и даже поругалась в аптеке с бабушками, когда врач посоветовал купить лёгких успокоительных. Саша свирепо пролистывала все новости и статьи об Алёне и фигурном катании в целом, даже пыталась выключить уведомление на диалогах с Косторной, но рука не поднялась. Слишком уж она ждала ее сообщения. Трусова злилась на себя, на Алену, на тренеров, которые не сдержали и не остановили ее, на четверные, которые Косторная решила прыгать и на всех, кто хоть как-то пытался спросить у Саши, что произошло. Пик злости ее настиг, когда на планёрке она услышала перешёптывания сотрудников, и, к их огорчению, разобрала сказанное: — Что с ней? — девушка, имя которой она слабо помнила, шептала на ухо парню из другого отдела. Шептала, видимо, не слишком тихо. — Да недотрах, я отвечаю, — со смешком просветил парень. Впрочем, смешки тогда были быстро закончены, потому что через пять минут он уже подписывал заявление об увольнении. Саша злилась на себя за то, что наговорила много лишнего, злилась на Алену за безрассудство. Очевидно же, что попытка прыгнуть четверные абсолютная блажь и прихоть. Хотя, Трусова со временем начала в этом сомневаться. Их первая серьезная ссора, с тотальным игнорированием существования друг друга и глубоко сидящей злостью и разочарованием. Теперь-то Саша понимала, что имела ввиду Косторная, когда говорила: «просто не хотела быть в ссоре с тобой и думать о том как ты меня ненавидишь целый день». Потому что Саша думала. Каждое утро, каждый день, каждый вечер и каждую ночь. Думала, что так все закончиться не может. Думала, что Алена ненавидит и давно удалила ее номер и их переписку, которую Трусова перечитывала регулярно с разными эмоциями. То злость, то грусть, то безграничная нежность. Но так вышло, и это уже нельзя было исправить или притвориться, что ничего не случилось. Нельзя здесь, как в математике, сложить их взаимные претензии и выйти в ноль. В голове и на работе творился полнейший хаос, а засыпать и просыпаться под мерное дыхание Алены больше не было Сашиной рутиной. Косторная не звонила, не писала, и даже не отправляла сомнительного содержания тик-токи, которые Трусова привычно каждый день просматривала после работы в машине. Саша тоже была слишком гордой, и переносила все дни в звенящем одиночестве, изредка рассказывая собакам, что тишина ей надоела. Трусова вспоминала, какой унылой её жизнь была до девушки и какой красочной стала с ней, Алёна всем своим существом напоминала Саше, что она жива и может что угодно. С Косторной было громко. Не сказать, что Саша не переносила тишину, просто Алена была полной ее противоположность. Она все делала громко. Громко гремела посудой по утрам, громко собирала вещи, пыхтела над незакрывающимся чемоданом, громко играла с собаками, громко смотрела сериалы, громко смеялась над тик-током, громко пела в душе, громко вела себя с Сашей в постели. Алена синоним шума. Когда Саша была одна, дома было тихо настолько, что даже собаки не лаяли. Телевизор работал на минимальной громкости, телефон часто на беззвучном, посуда не гремела и даже вода в душе лилась тише. Трусова отвыкла от такой тишины. Теперь она казалась слишком звенящей и давила на уши сильнее самого громкого шума. Алены не хватало. Не хватало катастрофически. Наверное, Саша могла чуть ли не впервые пожертвовать своей гордостью, наступить ей на горло и протянуть ветвь оливы — символ мира. Тем более, близился Новый год, и Трусовой совершенно не хотелось праздновать его без Алены. Раньше каждый Новый год у Саши заканчивался бокалом коньяка, попыткой найти что-то стоящее в телевизоре и выключенным телефоном, который то и дело звонил, как будто она сама не знала, что наступил праздник. Саша ложилась спать в десять минут первого, и никаким образом ее нельзя было заставить задержаться. В этом дне никогда не было чего-то особенного. Хотя, наверное, так стало только сейчас. После смерти отца. Раньше, когда Саша была ребенком, ходила в школу, как все, плакала из-за оценок и любила приходить к папе на работу, Новый год был волшебным. Отец всегда водил ее на аттракционы ночью, потом ей разрешалось выбрать все, что она захочет, и они шли к Деду Морозу — любимая часть этого дня. Маленькая Саша каждый год старательно учила детские стишки и с выражением рассказывала их в ожидании подарка. Потом, получив заветный мешок конфет, она бежала к папе, который со смехом сажал ее на плечи и бежал до машины. А дома Саше разрешалось не спать столько, сколько ей захочется. Они смотрели старые новогодние фильмы, ели кучу вкусностей, Трусовой нравилось пить детское шампанское и делать вид, что она опьянела. Папа включал музыку и они танцевали под любимые песни Саши. Она не помнит ни один раз, как она уснула. Просто на следующий день просыпалась и бежала к ёлке в поисках подарка. Новый год был пронизан волшебством. Сейчас такого нет. И Трусовой до жути хочется узнать, каким бы он был с Аленой. Саша хочет слушать ее смех, громкие возгласы и получать поцелуи, то спокойные, то порывистые. Она хочет узнать, что Косторная будет есть и какие песни включать. Может, она захочет пойти на улицу? Может она будет запускать салюты? А возможно просто ляжет с Сашей рядом и быстро уснет? Саша была согласна на любое развитие событий. Главное — с Аленой, даже если ради этого придётся умолять отца Алёны пустить её на порог дома Косторных. И Саша всё-таки решается на менее смелый, но всё же значимый шаг: она хочет заявиться к Алёне в Хрустальный с щенячьими глазами, ее любимыми цветами и извинениями. Трусова хочет поцеловать свою девушку, обнимая её за талию в одном из её невероятно облегающих костюмов и получить ответ — затуманенный взгляд зелёных глаз и сбитое дыхание. Прощение.

***

      Саша появляется на трибунах Хрустального к концу тренировки — она знала все расписание чуть ли не наизусть. Алёна давится воздухом в лёгких, когда замечает ее краем глаза на заходе на прыжок.       Первая мысль почему-то сразу кажется невероятно глупой: «Как вообще её не остановили на пропускной?».       Так и не совершившийся прыжок сорвался еще на заходе, и Алёна больно летит на лед, ударяясь бедром. Косторная прокручивает в голове все варианты, зачем Трусова заявилась на тренировку, и тупо пялится на трибуны, сидя на льду.       В руках у Саши букет гортензий — белые, желтые, розовые и голубые. Безумно нежные цветы. Ее любимые цветы.       Косторная так бы и сидела с открытым ртом, если бы не подъехавшая Аня. — Твоя девушка, кажется, собирается заявить свои права на тебя прямо перед всеми нами, — смеётся Щербакова. — Лучше бы она заявила об извинениях, — буркнула Алёна, поднимаясь. — Думаю, Этери Георгиевна оценит, — Аня хихикнула в кулак. На непонимающий взгляд Алёны она закатила глаза. — Букет, Алён. — Как жалко, что Трусова не Евгения Медведева, а я не Этери Тутберидзе.       Алёна, с явным намерением продолжить тренировку, разгоняется. — Не пойдешь к ней? — Обойдется. — А вдруг она собралась встать на одно колено? — мечтательно тянет Аня. — Ну да, после моей тренировки, пиздец романтик. — А что? Иначе зачем такой букет? — Чтоб косяки свои загладить, — почти рычит отошедшая от первичного шока девушка.       Саша терпеливо ждёт, сидя поодаль. Кажется, это замечает Тутберидзе, проследившая за взглядами оторвавшихся от тренировочного процесса фигуристок. — Алёна, сюда иди! Аня, не стой на месте, замёрзнешь. Косторная, это, — женщина кивает на Трусову, — твои поцелуйчики в камеру на Чемпионате России? — Этери Георгиевна выгибает бровь, будто спрашивает о погоде, будто всегда знала, что приписанные Алёне романы с фигуристами — только слухи. Косторная смущённо опускает ресницы. — Свободна, завтра с тебя спрошу, как говорится, за себя и того парня.       Алена вылетает с катка в раздевалку, судорожно соображая, что ей делать.

***

      Алена успела только расшнуровать коньки, пытаясь предугадать все возможные развития событий и на все придумать отговорки. Так, на всякий случай.       Саша пришла быстро. Косторная точно знала, кто стоит по ту сторону раздевалки, когда раздался слабый и неуверенный стук.       Мысли о том, как Трусова вообще прошла сюда, она отбросила сразу. Алена давно усвоила, что все, что Саша захочет, она сделает. Это одновременно был и плюс, и минус.       Косторная, внутренне борясь с собой, приоткрыла дверь раздевалки, тут же отходя к своему месту и отворачиваясь спиной. — Привет, — Саша мнется в дверях. Алена знает, что она не пройдет глубже, пока ее не пригласят. — Привет.       Косторная не знает, что ей говорить и хочет ли Саша вообще что-то слышать от нее сейчас. — Алён…       Алёна выбирает молчать до тех пор, пока ее реплика не станет необходимостью. — Мы можем поговорить? — Саша все еще в дверях.       Алёна кивает, и продолжает упихивать свои скромные пожитки в чемодан, а в голове бьётся одна-единственная мысль, что теперь «поговорить» — её личный триггер.       Трусова молчит. Алёна кидает на нее непонимающий взгляд и до нее доходит, что Сашу надо впустить. Она молча подходит к ней, кивая на свою скамейку, и прикрывает дверь.       Саша садится и кладет цветы рядом с собой, смотрит сквозь девушку и крутит кольцо на пальце. Алена пытается скрыть вылезающую улыбку на знакомый жест, но внешне никаких эмоций не показывает. Она видит, как Трусова внутренне борется с собой и почти слышит весь поток мыслей и работающие шестерёнки в ее голове.       Тишина в раздевалке никак не походила на привычную, дающую спокойствие. Она была, скорее, давящей. Было ощущение, что скоро начнут летать молнии, потому что воздух казался слишком разреженным. Молчание добивало её с каждой секундой промедления, усиленно давя на виски.       Тишина — это худшее, что двое могут сказать друг другу, потому что «ничего» выглядит как конец, как отсутствие надежды. В ушах начало звенеть, и Алена мысленно умоляла Сашу что-то сказать. Потому что она пришла и право говорить было точно за ней. — Прости меня, — тихо-тихо выдыхает Саша, отчего Алене почти приходится додумывать. — За что?       У Косторной было четкое понимание, что прощение надо просить за что-то. Простое «прости» часто говорят люди, которые так и не поняли, за что им нужно извиняться. Алене надо было слышать, что это извинение — искреннее принятие своих ошибок. — За то, что запрещала прыгать.       Алена не сдержалась и фыркнула. Кажется, они не помирятся. — Запомни, пожалуйста. Ты не можешь мне что-то запретить. Тем более, если это касается моей работы. А фигурное катание — это моя работа. Запретить мне может только тренер.       Саша опустила глаза и тяжело вздохнула. — Меня не это задело, — закончила мысль Алена. — Прости, что нагрубила. — Прощаю. Это все? — Прости за то, что сказала, что ты врешь. Прости, что так отреагировала. — Саша поднимает на нее глаза, в которых Косторная замечает то, что ей было нужно — Трусова поняла, что сделала не так, и искренне хотела все исправить.       Алена вздыхает так же, как Саша пару минут назад. — Я просто хотела, чтобы хоть раз кто-то был на моей стороне, даже если я не права. Особенно, когда я не права, Саш, — она, наверное впервые, говорит тихо, а её глаза чуть ли не слезятся. Первичная злость при виде Трусовой незаметно проходит, уступая место усталости и истощению — она опускает плечи. — Прости. Кажется, я поняла это слишком поздно, — Трусова поднимает на неё полные нежности и тоски глаза, и Алёне становится стыдно за все свои косяки разом, ведь Саша нашла в себе смелость прийти после всего. Косторная даже всерьез задумывается, что ее идея была плохой. — Я просто волновалась и была не готова к тому, что моя девушка — крутая спортсменка, — улыбается, — а спорт, к сожалению, никого не щадит, ты лучше меня знаешь. — Да… — задумчиво тянет, — Может, ты и права. Просто хотелось показать, что я могу сделать не хуже других. Скоро олимпиада, там юниорки со своими сумасшедшими прыжками выйдут, на этом мои золотые медали закончатся. Лиза, конечно, легенда, но не думаю, что повторю ее подвиги, — нервная усмешка.       Трусова мнёт и без того уже гофрированную упаковку от гортензий и смотрит из-под прикрытых ресниц. Говорящих взглядов на сегодня становится слишком много, и Алёна не выдерживает первая. — Почему ты на меня так смотришь? — улыбка слышится в её голосе — она знает этот взгляд, просто хочет, чтобы Саша сказала вслух. — Я соскучилась. — По нашим неловким разговорам? — Алёна уже во всю улыбается. — Наверное, по ним тоже. Вообще-то у меня есть предложение, — наверное, работа научила её быстро переходить «к сути», что всегда очень веселило Косторную. — Ты была так уверена, что мы помиримся? — Алена наклоняет голову набок и стреляет в нее озорным взглядом. — Я продумала все варианты, — Трусова пожимает плечами, как будто это что-то само собой разумеющееся. Ещё одна привычка с работы. — Я тоже, — Алена подмигнула, — и что у тебя в самом плохом варианте? — Я еду к твоему отцу и молю о прощении на коленях, — смеётся Саша. — Ой, не пизди. Ты бы не поехала, — она закатывает глаза. — Ален! — Чего? — Не матерись. — Хорошо, мам. Что за предложение-то? — Алена садится рядом с Сашей, заглядывая в глаза. — На миллион долларов, — серьезно заявляет Саша. — Это интересно, Александра Вячеславовна, — Косторная забавно стреляет глазами и подпирает кулаками подбородок, готовясь слушать — это умиляет Трусову и она немного расслабляется. — Не хочешь встретить этот Новый год вдвоём, в моем загородном доме? Тебе ничего не придётся делать, я сама всё украшу, а еду можно заказать, — смотрит выжидающе.       Сегодня Саша так уязвима, что Алёне сразу хочется дать ей всё, что та попросит, потому что это топит остатки льда в её сердце, а прощение кажется единственным верным решением; она лишь надеется, что Саша простила её тоже.       На самом деле, Алена переживала, что Саша не позовет. Что у нее уже есть дела, и что весь Новый год расписан по минутам. Она однозначно согласится. — Я… хочу узнать, кому эти цветы, — Алёна старается сделать взгляд максимально серьезным. — Щербаковой что-ли? Ты так на неё пялилась во время тренировки, — Косторная не сдерживается и почти смеётся, потому что Саша, наверное, никогда до конца не привыкнет к её юмору.       Трусова растерянно переводит взгляд с фигуристки на букет. Алёна театрально держит паузу. — Ээээ… — она непонимающе хлопает глазами. — Я сломала Сашу Трусову, — охает Алёна. — Саш, отвисни, — она машет рукой перед лицом девушки. — Почему Ане? — Потому что Щербакова лучшая фигуристка, а ты фанат, — гнет свою линию Алёна. — Нет, — Трусова все еще не особо понимает что происходит, — это тебе вообще-то, — она протягивает букет. — Саш, я шучу, — хихикает Косторная, — спасибочки! — А…       Саша не договаривает. Алёна нагло читает ее мысли и отвечает сразу же. — И да, я хочу провести Новый год с тобой, — расплывается в улыбке, как Чеширский кот.       Саша закатывает глаза. — Дурила.

***

      Предновогодняя суета навевала Саше мысль о чем-то теплом и семейном, давно забытом: об отце и их маленьких-больших традициях, о вкусных лакомствах и головокружительных идеях Вячеслава. Трусова любила своего отца, и Новый год неизменно приносил с собой все воспоминания о нем — хорошие, от которых хотелось смеяться в голос, и плохие, после которых — плакать навзрыд.       Но в этом году было не то чтобы иначе, просто не так одиноко и пусто, а лишние мысли не успевали просачиваться в голову, потому что она была забита выбором ленточек, светильников, шариков и прочего-прочего.       Наверное, Трусовой хотелось устроить Алёне такой праздник, чтобы запомнить его надолго, чтобы это стало их новым началом. Саша хотела по-настоящему извиниться и загладить свои слова и действия — отец научил её не только «молоть языком» на интервью, но и совершать поступки.       Ради любимых и близких.       Трусова ещё до ссоры долго думала, что подарить фигуристке, но ничего дельного в голову так и не приходило.       Новые коньки? Банально, да и Алёна говорила, что разнашивать их — сплошной ад, и она чувствует себя Русалочкой, которой каждый шаг отзывается уколами ста кинжалов. Саша никогда не переставала поражаться девушке — Алёна так трепетно любила красивые истории, магию, сказки, несмотря на то, что весь её спортивный путь состоял из сплошных преодолений и трудностей. Но она всегда держала голову высоко, а глаза её светились, потому что, несмотря на все минусы, Алёна занималась тем, что любила больше всего на свете.       Косторная вообще была полностью соткана из противоречий: она выглядела, как хрустальная ваза и смеялась так, будто ломался фарфор, но Саша никогда не забудет тот уверенный взгляд на льду, ту силу, пробивающуюся сквозь внешнюю завесу.       Такой девушке хотелось подарить особенный подарок, лучший, чтобы она от восторга не могла вымолвить и слова.       Сейчас, запаковывая в маленькую коробочку свой подарок, Трусова была уверена, что делает всё правильно.

***

      Вечно опаздывающая Алёна появляется на пороге Сашиного загородного дома как-то слишком рано. Она совсем не рассчитала время, но стоять под дверью хотелось меньше всего.       Стряхивая прилипший снег, Косторная не замечает растерянное лицо девушки. Но, поднимая взгляд своих светлых глаз, застывает.       Саша ещё, очевидно, не переоделась в «праздничное», но Алёне и так нравится — она сканирует девушку с головы до ног, задерживаясь на особенно рельефных частях тела. Спортивный топ с заманчивыми прорезями и самые короткие велосипедки в истории человечества, так бы Косторная это назвала. В целом, Алёна считала, что Трусовой не так уж и нужно переодеваться.       Саша отмирает первой. — Привет! Не думала, что ты так рано приедешь, — Трусова закусывает губу. — И тебе привет, — Алёна солнечно улыбается, — не рада меня видеть, — она думает долю секунды и добавляет, — так рано? — Очень смешно, юмористка, снимай куртку давай, я буду в гостиной, — отмахивается хозяйка дома. Алёна все еще смотрит на нее, буквально чувствуя, как Саше это льстит.       Пока Косторная пытается справиться с замком на куртке и собственным сердцебиением, Саша, кажется, выбирает новогодний плейлист. — Зачем тебе, кстати, такой огромный рюкзак? — доносится откуда-то из глубины дома. — Вдруг ты подаришь мне огромный подарок, а положить его некуда, — Косторная точно издевается, но Саша смеётся. Это значит, что лёд между ними действительно тает, и всё постепенно возвращается в норму? — Я бы предусмотрела это, — возражает Саша. — Там сменная одежда и ещё кое-что, о чем тебе пока знать не обязательно.       Алёна уже проходит в гостиную и ахает от того, что всё вокруг выглядит будто в фильме «Один дома» или вообще любой новогодней комедии. Девушка поворачивается вокруг своей оси, не веря собственным глазам. — Это ты всё сама украсила? — восторженно смотрит на Трусову. — Нет, позвала своих эльфов и они всё сделали, а теперь вот выпендриваюсь перед тобой, — Саша как-то нервно хихикает.       Внезапную неловкость между ними можно резать ножом, но Саша выбирает «скрутить» ее вместе с кольцом на пальце. — Ха-ха-ха, нет, правда, очень красиво, мне нравится, — Косторная задерживает взгляд на пальце Трусовой, — перестань нервничать, — она указывает взглядом на кольцо.       Стоящая у ноутбука Трусова смущённо отводит взгляд к монитору, прибавляя громкость.

So come on let's go

Let's go below zero and hide from the sun

I'll love you forever where we'll have some fun

Yes, let's hit the North Pole and live happily

— О, люблю эту песню, — Алёна даже подпрыгивает на месте, — а то эти плейлисты из торговых центров меня уже заеб… — Алёна! — Простите меня грешную!       Сегодня явно тот день, когда Саша поражает Алёну практически каждым своим действием.       Она не может не пялиться на Трусову, которая залезла на стул, чтобы повесить ещё один шарик к итак бесконечной череде украшений, потому что Саша выглядит как грациозная кошка с этой её природной пластикой и соблазнительным нарядом.       Замечая паузу, которых у Алёны практически не бывает, Трусова отлипает от карниза и поворачивается к фигуристке — нахальная улыбка вырисовывается на её лице. — Нравится то, что видишь? — Нет, блин, вижу то, что нравится, — пауза, — это был твой хитрый план, да? — Алёна спустя пару секунд всё же находится, что сказать. — Почему? Я же не знала, что ты так рано придёшь. — Но ты надеялась и верила? — стреляет глазками Косторная, кажется, поборов секундную стеснительность. — Может быть, может быть. Помочь не хочешь? — переводит тему разговора.       Наверное, они обе ещё не готовы к такому напряжению. Или только Саша… — Тебя нужно подстраховать? — Алёна, улыбаясь, подходит ближе и кладет руки ей на талию. Смело. — Я не это имела ввиду. — Да? А мне показалось, что это, — ладони Алёны прохладные, хоть она и пришла в варежках, и Саша ёжится. Косторная убирает руки.       Итак хрупкое равновесие рушится.       Когда прикрываться флиртом и взаимными шутками больше не представляется возможным, Алёна шумно выдыхает и садится на ближайшее кресло.       Воздух между ними становится заряженным, и она не знает, хорошо это или плохо. Недосказанность никуда не уходит, лишь добавляет неловкости.       Саша со вздохом спускается со стула и садится на него же, глядя в её сторону. — Ты больше не злишься на меня? — Алёна вмиг стала ощущать себя побитым котёнком, а музыка на фоне будто потеряла весь свой новогодний шарм и звучание — Саша тянется к ноутбуку и всё же выключает плейлист. — Больше нет, просто, я будто заново пытаюсь к тебе привыкнуть, понимаешь? Но я стараюсь, — Саша нервно перебирает свои волосы, заплетённые в две косы. Комплимент насчёт её волшебного внешнего вида тонет где-то внутри Алёны вместе с мыслью, что им не придется начинать «этот» разговор. — Понимаю, — по правде, Косторная катастрофически этого не понимает.       Разве недостаточно побыть порознь, осознать всё, извиниться, раскаяться? И тут она вспоминает, что так прочно была обижена на Трусову, что полностью забила на собственные извинения, а просить прощения было за что. Алёна собирает в кулак всю свою волю и старается вспомнить когда-то отрепетированную перед сном речь. — Саш, — пытается поймать взгляд напротив, — я тоже хотела извиниться: за мои последние слова в телефонном разговоре — я никогда так не считала; за то, что игнорировала твою заботу; за молчание и враньё; за то, что не доверилась тебе достаточно, чтобы рассказать, что давно всё решила с прыжком.       Какое-то время они молчат.       Алёна физически не выносит этот Сашин тяжёлый задумчивый взгляд — под ним хочется съёжиться и никогда больше его не ощущать на своей коже. — Я рада, что ты это сказала, — наконец-то выдает Трусова, улыбаясь уголками губ, — и я давно простила. Просто я надеюсь, что нам больше не придётся переживать такое. — Надеюсь, — вторит ей Алёна, выдыхая.       Напряжённость момента рассеивается, впуская в этот вакуум краски и звуки: вот горят гирлянды, переливаясь всеми цветами радуги, вот тикают старинные часы в углу комнаты, вот Саша протягивает к ней ладонь, чтобы примирительно сжать колено. Кольцо на ее пальце привычно отливает на солнце, светящем сквозь огромные окна — Алёне нравится, что некоторые вещи всё ещё остаются прежними.       После тяжёлого разговора, на удивление, становится легче, и часть волнения уходит. Воздух снова пахнет корицей и еловыми ветками — праздником. Трусова периодически поглядывает на Алёну, которая сидит рядом и, практически высунув язык, вырезает снежинки из бумаги, хотя, объективно, вешать их больше некуда. — Алён, может мы чем-то ещё займёмся, кроме… оригами? — Может быть, может быть, — не отрываясь от процесса, задумчиво тянет Косторная, — а что у нас вообще сегодня по плану? Если он есть. — А чего ты хочешь? — Хм… — лукаво улыбается фигуристка, всё же отрываясь от своего занятия. — Алёна, нет. — Алёна, да!       У Трусовой так некстати в голове крутится: «пизда», но она тактично молчит. — У нас Наполеоновские планы, поэтому, Алёна, нет. — И что мы будем делать? — Ну для начала — собирайся.