Слепая преданность

Да, да, представьте себе, я, в общем, не склонен сходиться с людьми, обладаю чёртовой странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен, и — представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то чёрт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится.

© Мастер и Маргарита

      И если в прошлый раз Трусова проснулась практически одновременно с девушкой, то сегодня ей повезло больше.       Воспоминания о бассейне и мягких касаниях фигуристки всплыли в сознании совершенно некстати. Или наоборот, Саша точно не знала.       Раньше она не испытывала подобных ощущений: то ли люди были не те, то ли время неподходящее. У нее никогда не тряслись руки от простого взгляда в свою сторону, никогда не захватывало дух от касания теплых ладоней, никогда не кружилась голова от легких поцелуев, и, тем более, никогда не мутнело в глазах от желания. Саша ни с кем не чувствовала того, что ощущала рядом с Аленой. Косторной не нужно было стараться, чтобы понравится ей, потому что Трусовой нравилась такая Алена. Искренняя и настоящая. Не пытающаяся что-то делать специально. Да и в принципе, когда бизнес отца лег на её хрупкие плечи, резко стало не до девушек, парней, иногда даже не до себя. Оставалось время только на собак, а теперь, кажется, ещё на одну очень талантливую фигуристку.       Саша ничего не понимала в фигурном катании, но старательно читала статьи, смотрела видеоразборы, регулярно доставала Алену просьбами помочь ей понять. И, в целом, продвигалось не так плохо, учитывая постоянную занятость.       В программах Алёны было что-то завораживающее, от головокружительных прыжков до простого скольжения, которое не зря восхвалялось в каждой второй статье, на которую натыкалась Саша.

***

      Чемпионат России наступил не то чтобы внезапно, но как-то резко для Трусовой, у которой в голове смешалось всё, что Алёна когда-либо говорила о фигурном катании и все, что она сама читала.       Саша откровенно была не готова отпускать девушку, с которой они как минимум виделись каждый день. Алена часто оставалась у Саши на ночь, убегала на тренировки и вечером возвращалась как к себе домой, запрыгивая на диван с ногами и включая сериал на ноутбуке, параллельно глядя чуть ли ни на всех Сашиных собак сразу. Для Трусовой такая картина у себя дома стала уже привычной. Было странно возвращаться домой и не видеть Алену. Было странно просыпаться и не слышать, как она переставляет кружки на кухне. Было странно идти в душ, в котором не стоит теплый пар после нахождения там Алены.       Она никогда не считала себя собственницей, не испытывала ревность, но было что-то особенное в том, как Алёна относилась к фигурному катанию: трепетно и нежно. Косторная всегда улыбалась, когда рассказывала про тренировки, соревнования, титулы и медали. Даже после самых сложных и неудачных дней Саша чувствовала тепло, которым отзывается фигурное катание где-то внутри Алены. Сама Трусова никогда так не любила свой бизнес. Оберегала — да, защищала от нападок невыносимо нудных конкурентов и вечно жужжащих репортёров, но любила она только собак и, возможно, Алёну. — Упаковала вещи? — Трусова сама позвонила по видеосвязи, что даже для неё самой уже перестало быть чем-то удивительным.       Саша откровенно не любила «светить лицом». Но иногда Алёна могла быть такой убедительной, что это даже пугало. Она действовала на Трусову как гипноз.       Свое отвращение к видеозвонкам Саше пришлось побороть почти сразу. Алене нужно было всего лишь посмотреть на нее с глупой улыбкой, похлопать глазами, мягко поцеловать и прошептать в губы что-то вроде «позвони мне по фейстайму, когда я буду дома». И у нее не было даже мысли отказаться. — Ещё нет, — тянет гласные Косторная, так и не вставая с кровати, лишь поворачиваясь с бока на спину.       Алёне перестало быть комфортно в своей комнате, в собственной кровати. И всё из-за отца, который постоянно, словно заведенный, твердил лишь две, по его мнению, непреклонные истины: «она чертова сука, брось её» и «ты давно должна была сделать то, ради чего всё это затевалось». — Алён? — Саша кажется какой-то чересчур серьезной и собранной, как в немногочисленных интервью, которые Косторная, по большому секрету, пересматривает, когда не может увидеться или поговорить с Трусовой по телефону. — Да? — Алёна даже выпрямляется на кровати и готовится слушать, будто ожидая удара.       Шестое чувство заботливо подсказывало, что сейчас что-то будет. Таким тоном говорит Этери Георгиевна, когда хочет спросить Алёну, не натворит или не натворила ли она «каких-нибудь глупостей». — Помнишь, ты как-то объясняла мне про прыжки? — Алена чувствует на себе напряженный взгляд и почти видит, как в голове Саши крутятся шестеренки и работают весы, взвешивая каждое слово. — Помню, – она хмурится. — Ты сказала, что тренер настаивает на тройном, вместо четверного. Это же не так опасно, верно, риск упасть меньше? Просто я посмотрела некоторые видео на ютубе с другими фигуристками… — в этот раз Трусова не договаривает, но Алёна понимает к чему та клонит и ужасно хочет перевести всё в шутку и никогда не думать об этом обеспокоенном тоне Саши. — Видео с другими фигуристками, значит? — Косторная старается придать голосу привычную лёгкость и игривость, на что Трусова, она знает наверняка, ведётся каждый раз.

***

      Этери Георгиевна, как обычно не стесняясь, вылавливает Косторную за рукав олимпийки прямо в коридоре отеля. Смотрит грозно, но Алена уже давно привыкла к такому взгляду, поэтому не особо и напрягается. Будет на это ещё время. — Алён, ты же помнишь то, о чем мы с тобой говорили?       Алёна ухмыляется в пол и поднимает на тренера свои светлые огромные глаза, будто кот из Шрека. — Помню, конечно, — она строит наивное лицо и тихонько выпутывается из крепкой хватки. — Косторная, на мне это не работает. Я по лицу твоему вижу все, что у тебя в голове. — А у меня в голове ветер, — смеясь, заявляет Алена. Строить дуру — беспроигрышный вариант. — У тебя на лбу бегущая строка: «Тренеры — дураки, я — умная, четверной — лучшая мысль». — Неправда, – она неосознанно проводит рукой по лбу. — Ален, давай без глупостей, пожалуйста. — Тутберидзе всегда говорит ей «без глупостей». Но как и всегда, Косторная покорно кивает и совершенно не думает о последствиях.       На кой чёрт они учили всё это время четверной тулуп, если уже неделю весь тренерский штаб только и говорит о замене его на тройной прыжок? Да что говорит, запрещает! Как же надоело, боже…       Дневник Алёна на соревнования не брала, а держать в мыслях весь сопутствующий негатив с каждым разом оказывалось всё сложнее, поэтому она решила вести его хоть бы в заметках на планшете. Конечно, не было ручки, которая иногда рвала бумагу из-за слишком сильного нажима, нельзя было разозлиться на что-то и кинуть планшет, как дневник, об стену, но всё же.       Косторная откладывает гаджет и, подскочив с кровати, хлопает дверью в ванную комнату. — Холодная вода поможет, — шепчет под нос, — всегда помогала.

***

      Алена Косторная, действующая чемпионка России, выходила на лед с гордо поднятой головой и легкой дрожью где-то в районе груди.       Санкт-Петербург встречал привычными баннерами с ее фотографиями. Сосредоточенные тренеры говорили ей привычные слова перед прокатом. Этери Георгиевна привычно похлопала по бедру, Даниил Маркович привычно повторил о плавности, Сергей Викторович привычно улыбнулся и тихо сказал: «давай, Аленка, мы знаем, что ты можешь». Косторная привычно выехала в центр катка и привычно встала в начальную позу.       Единственное, к чему она до сих пор не могла привыкнуть — там, с другой стороны камеры, в Москве, на нее смотрит Саша Трусова. Смотрит, и, скорее всего, трясется намного больше, чем сама Алена.       Косторная улыбнулась мыслям, метнула взгляд в камеру и ожила на льду вместе с первыми звуками музыки.       И лед до сих пор скользкий, и коньки скользят прекрасно, и дышать становится проще. И движения легче, и прыжки высокие.       Алена заканчивает программу без единого падения. Идеальный аксель, лутц, ничуть не пошатнувшийся каскад. Мягкие игрушки летят на лед. А мысль только одна: «она досмотрела?».       Косторная ждет с тренерами оценки и с широкой улыбкой машет в камеру, в голове прокручивая варианты выражения лица Саши сейчас. Алена решается и посылает в ту же камеру воздушный поцелуй.       Она первая.

***

— Да отвали ты от меня!       Крики в номере Щербаковой и Косторной, кажется, перестали быть удивлением еще в юниорских сезонах. — Косторная, ты как бабка! — Аня минут двадцать пытается уговорить ее встретиться с ребятами в номере Марка. Тщетно. — Завтра произвольная, — Алена скептически смотрит с кровати. — У меня тоже, — пожимает плечами Аня. — Тем более, мы никуда не идем. — С каких пор тебя это волнует? Пойдем, ты же знаешь, что будет весело. — Алена смотрит из-под ресниц. — Ну, а что? Мы же всегда ходим. — Аня берет Алену за руку и пытается поднять. — Ты же сама хочешь. — Не хочу. Я должна отлежаться.       Но Аня уже тащит ее к двери. — Мы же все завтра катаем. Все равно ничего не случится.       Спустя, кажется, сто лет уговоров, миллион обещаний о культурном вечере, тысячу просьб и парочку угроз, Алена соглашается. — Но с условием! — быстро добавляет Косторная. Аня закатывает глаза, но медленно кивает. — Мы вернемся к полуночи. — Ну Ален! — Ань, я все сказала. — Ладно-ладно, — отмахивается Аня. — Собирайся.       И вот Алена хмуро переводит взгляд на телефон, буквально сканируя экран со временем: час ноль три. Ну да, конечно, они до двенадцати.       Косторная медленно поворачивается в сторону Ани, и в голове у нее случается сбой. Она понятия не имеет, какие эмоции сейчас должны отразиться на ее лице, поэтому выбирает между двумя: рука-лицо или вытаращенные глаза.       Картина следующая: Аня, под пристальным взглядом всех присутствующих, с открытым ртом и прищуренными глазами, старательно пытается засунуть сыр-косичку себе в нос. — Это че? — Осторожно интересуется Алена.       Аня улыбается, но улыбка эта не выглядит радостной. Больше нервной. — Просто мне нужно было доказать, что сыр может войти в ноздрю. — Боже блять, за что мне это! — наигранно трагично взвыла Алена, для дополнения образа вскидывая руки к потолку.

***

      Алена с каким-то детским волнением шагает у бортика, предвкушая исполнение любимой программы. На лице — блестки, на коньках — стразы, в руке — телефон. avtrusova Все еще надеюсь, что ты не глупая

aliona_officialnew

?

avtrusova Я про твой четверной

aliona_officialnew

Я не дура

avtrusova Будешь прыгать?

aliona_officialnew

Саш, ты чего прикопалась?

avtrusova Волнуюсь

aliona_officialnew

Пока не знаю

avtrusova Что тренеры говорят?

aliona_officialnew

Орут, чтобы не прыгала

avtrusova Значит не надо

aliona_officialnew

Но я могу

avtrusova Ты и так выиграешь

aliona_officialnew

Мы зря тренировали его?

avtrusova Покажешь на других стартах

aliona_officialnew

На каких?

avtrusova На Олимпиаде

aliona_officialnew

Туда еще отобраться нужно

avtrusova Вот именно, если ты сломаешься, лучше кому будет?

aliona_officialnew

Саш, пожалуйста

avtrusova Пообещай мне, что прыгнешь тройной

aliona_officialnew

Саш

avtrusova Ален

aliona_officialnew

Я обещаю

avtrusova Я в трансляции вижу твои скрещенные пальцы

aliona_officialnew

Я обещаю, что прыгну тройной

avtrusova Так лучше Удачи, солнце

aliona_officialnew

Удачи желают неудачникам

avtrusova Так все правильно)

aliona_officialnew

Блять, Саш

      Алена слушает последние указания тренеров с нахмуренными бровями, усиленно решая, какой прыжок делать в итоге. — Даже не думай, — её одергивает Тутберидзе. — Я пытаюсь. — Ты не готова. — Готова. — Ален, это глупость.       И Косторная уезжает в центр катка с твердым намерением прыгать четверной.

***

      Саша видит, что Алёна онлайн и без раздумий звонит.       Трусова смотрела произвольную программу и, даже если она абсолютный ноль в фигурном катании, она не слепая и прекрасно видела, как Косторная задницей отполировала каток и как закатывала глаза на все замечания тренеров.       Спортивные комментаторы любезно подсказали, что Алёна прыгнула четверной, вместо заявленного тройного, и упала. Вроде не сильно, не до скорой, но всё же.       Те же комментаторы столь же любезно оповестили Трусову, что если бы Алёна прыгнула тройной и выехала, она была бы первой. Сейчас же первая Щербакова. Алене на шею повесили серебро.       Саша злилась. Она закрывала глаза и отворачивалась на прыжках, понимая что всё в порядке только по реакции трибун, это было близко к «невыносимо» в Сашиной системе оценок.       Алёна Косторная, несомненно, была лучшей. Для Саши, для всего мира фигурного катания, но… не в этот раз. Алена Косторная так же несомненно была самым глупым и упертым человеком на земле, к сожалению, и в этот раз тоже. — Привет, Саш, я соскучилась, — ох уж эта манера Алёны тянуть гласные. Но, несмотря на всё, Трусова безумно рада её слышать. — Привет, солнце, я хотела тебя ещё раз поздравить и… поговорить, — Косторной совершенно не нравится эта серьезность в голосе и напускное спокойствие. Она видит по сжатым челюстям, что Саша держится изо всех сил, чтобы не сорваться на неё. Кажется, она точно не была рада видеть, как Алена придумала новый выезд с прыжка — на заднице.       Этери Георгиевна, на удивление, не орала, просто сделала свой фирменный соколиный взгляд-прищур и серьезно спросила: «Алён, оно того стоило?». Фигуристке даже не нужно было отвечать, потому что её улыбка наконец-то стала настоящей, а во взгляде читалось все то же упрямство.       Алена не собиралась признавать ошибку. Алена уверенно отвечала на все вопросы и уверенно заявляла, что прыгнет четверной совсем скоро.       Саша смотрела остро и говорила непривычно тихо и серьезно. Почему-то слышать этот тон своей девушки было намного хуже по ощущениям, чем вечные оры тренера. — Поговорить? — у Косторной было золотое правило: если начинаешь косить под дуру, то продолжай, не останавливайся. — Угу, насчёт твоих финтов, — Алёна заметно сглатывает: Саша может быть устрашающей. Теперь она понимает её подчинённых, которые в офисе ходят по струнке, а на звонки отвечают через три секунды максимум. — Я… — в голову совершенно ничего не приходит. Вздыхает. — Саш, мне это было нужно, — и это чистейшая правда.       Кажется, по ту сторону телефона, девушка набирает в лёгкие побольше воздуха и мягко выдыхает. — Я просто волнуюсь за тебя, — Косторная чертыхается, потому что это самое обезоруживающее, что она слышала в своей жизни.       Папа обычно говорил что-то вроде: «Алёнка, если так продолжится, я только и буду делать, что работать на оплату больничных счетов, бросай ты это фигурное катание. Спорт, я понимаю, хорошо, увлекательно, приносит какую-никакую славу, но подумай о будущем, о здоровье…».       Это было катастрофически не то же самое. Может поэтому Алёна так прониклась сейчас Сашиными словами. — Мне жаль, что я заставила тебя волноваться, прости? — но в голове было ещё более пусто, чем минуту назад, а фраза вышла совсем тихой и будто неискренней. — Ладно. Уже поздно, спокойной ночи, — и Саша кладет трубку, не услышав ответ.

***

      Утром Алёну придавливает чувство, что вчерашний разговор закончился слишком уж неправильно. Она выскакивает из их с Аней общей комнаты в наспех одетом спортивном костюме и тапочках с лисами. Подарок. — Привет, — говорит как-то совсем неуверенно почти-чемпионка-нынешнего-года, меряя шагами пустынный коридор и рассматривая местами облупившиеся стены со странными стендами. — Привет. — Мне не понравилось как мы вчера закончили звонок, я хотела поговорить, — наверное, со стороны, Алёна выглядит жалко, пытаясь биться о стену, которую Саша стопроцентно уже возвела вокруг себя.       Ведь еще ночью Саша была готова говорить. Саша просила говорить. Но Алена лишь выдавила не самое искреннее «прости» и отвела взгляд. — Говори, — Трусова слышится недовольной.       Черт, Косторная даже не посмотрела на время: шесть десять утра. — Извини, что так рано, я не посмотрела на часы, просто не хотела быть в ссоре с тобой и думать о том как ты меня ненавидишь целый день, — по ту сторону Саша гремит кружками и, наверное, листает какую-то отчётность. Трудоголик.       Алёна никогда не говорила девушке, но она восхищалась Сашиным внутренним стержнем и умением успевать всё: работа, собаки, она. А сейчас уже будто не тот момент. — Угу, это всё?       Саша больше сейчас похожа на эхо: совсем без эмоций, просто отзеркаливает то, что слышит.       Это больно бьёт под дых — Алёна не выносит равнодушие и молчание, ей нужно кричать и злиться-злиться-злиться, кидаться вещами, обвинять и бить посуду.       Саша знает. Саша не дает ей того, чего она ждет. Алёна вскипает, как чайник. — Хочешь честно?       Тишина. Только мерное позвякивание ложкой в кружке, Алёна уверена, с кофе. — А ты умеешь? — кажется, яд начинает просачиваться изнутри, перетекая в голос.       Косторная не помнит Сашу такой. Точнее, она никогда такой и не была. По крайней мере, Алена ни разу этого не видела. — Да, Саш, я умею. — Что-то не видно, — усмешка проскальзывает через телефон и рассыпается в голове фигуристки тысячами осколков, — мы говорили о прыжках ещё перед твоим первым выступлением. Мы говорили перед выходом на произвольную и ты мне пообещала. Получается, наврала. И, я так понимаю, не только мне. Не знаю как твой тренер, отец и ещё какие люди, но лично я терпеть не могу, когда мне врут. — Прости меня.       Саша молчит. Алена тяжело вздыхает и взрывается. — Я, блять, не жалею, что сделала это. И сделала бы это снова, и снова! — Не выражайся, — у Саши как-то само собой вылетело, в порыве еле сдерживаемого гнева, но это стало катализатором всего. — Говоришь, как мой отец. Я — не ребенок, которому все могут указывать, что правильно, а что — нет, — уже было плевать за что кричать на Трусову в тишине пустынного коридора, нужен был просто эмоциональный выплеск. Алёна хотела, чтобы Саша тоже сорвалась, сказала то, что думает, а не была чересчур мягкой, как вчера или равнодушной, как сегодня, — это было моё решение, и никто из вас не мог и не должен был влиять на него! — Тренерам так же скажешь?       Алена понимает, к чему это. Ее бы вышвырнули тут же. Дай бог, дали бы вещи собрать. — Надо будет — скажу, — выплевывает она. — Хочешь сказать это было оправдано? Как тебе серебро? — в голосе Алёна не слышит и капли вчерашней заботы, и становится немного страшно и до слёз обидно.       Самые близкие люди всегда ранят сильнее других — Алёна знала это с детства. — Очень нравится, — разделяя каждое слово невидимой точкой и скрипя зубами цедит фигуристка. — Всё, что ты говоришь в последнее время — сплошное враньё, Алён, и мне надоело это слушать. Позвони, когда повзрослеешь или хотя бы поймёшь свою ошибку, но, уверена, это будет очень не скоро, и, кто знает, может я уже буду не так свободна, как сейчас.       Алёну прошибает озноб, потому что, если Трусова действительно играет на ревности... Это худшее, что она могла бы придумать.       В голове проносится только одно слово. Пиздец. — Правильно папа говорил, что ты сука и стоит держаться от тебя подальше, — срывается окончательно. — Ты позвонила мне, чтобы сказать какая я сука? Очень хорошо, я услышала, — её Саша за секунды становится тем человеком из интервью, который отвечает таким же тоном на все «вражеские» фразы. А кем после этого всего становится Алёна?       И она сбрасывает.