Слепая преданность

                                                            Что бы ни говорили пессимисты, земля все же совершенно прекрасна, а под луною и просто неповторима.

© Мастер и Маргарита

      Алена сломя голову несется в раздевалку. До льда осталось минут 20, полчаса из которых она будет шнуровать коньки, 15 минут обязательно будет искать резинку в чемодане, а еще нужно размяться и переодеться. Времени явно не хватает. На улице лужи, в руке чемодан с коньками и формой, за спиной рюкзак с вещами, которые в спешке Косторная не уложила в чемодан. Алена прыгает через лужи, забегает по ступенькам, кидает охраннику «здрасьте!», перекидывает чемодан через турникеты и бежит в раздевалку. — Пиздец, я, кажется, размялась по дороге.       Она подходит к своему месту, скидывает ботинки одновременно с курткой, переворачивает весь чемодан, чтобы найти форму. — А че ты не спрашиваешь даже, почему я опоздала? — возмущается, глядя на Аню, не забывая натягивать штаны. — Проспала, что тут спрашивать? — Щербакова спокойно складывает футболку, в которой приехала и достает коньки. — Да ты Ванга. — Алена надевает шорты с мягкими вставками для прыжков и идет к зеркалу, чтобы затянуть хвост. — Я просто имею представление кто такая Алена Косторная. — Аня сильно затягивает шнурки после каждого люверса. — Я не всегда опаздываю. — Но всегда спишь до последнего, — Щербакова усмехнулась.       Косторная носится в поисках расчески с резинкой по всей раздевалке. — Возьми мои, — Аня протягивает ей косметичку. — Спасибо. — Как твой вечерний поход?       Щербакова была в курсе, впрочем, как и всегда. Все, что знала Алена, обязательно знала Аня, и наоборот. Разве что, на знания биологии это не распространялось, к большому сожалению Косторной.       Алена рассказала Ане еще тем вечером, когда отец попросил об этом. Щербакова, конечно, начала рассказывать о краже, с точки зрения закона, и о том, какой это нехороший поступок, с точки зрения морали. Косторная на это все только кивала и повторяла, что если папа попросил, значит действительно надо и действительно больше некому. Она ему верила. А еще утверждала, что с законом у нее проблем точно не будет, а с Трусовой так поступить не страшно. — Да ниче. Еще хуже разосрались.       Алена наконец-то добралась до коньков. — Ален, давай быстрее, на льду перешнуруешь. Осталось три минуты. — Да бля. Ладно. — Косторная как попало зашнуровала коньки и девочки вышли из раздевалки. — Че случилось-то? — уже около бортика спросила Аня. — Да она противная такая, я не могу. — Наивреднейшая женщина? — с улыбкой уточнила Щербакова, вспоминая давнюю конференцию. — Не. Это вообще трэш был. Я ей одно, она мне другое. — Алена слегка наклоняется, надеясь еще хоть немного размяться. — Ты хоть извинилась? — Аня открывает калитку и снимает чехлы. — Да я пыталась, она просто как робот одно и то же повторяет.       Щербакова только ухмыльнулась и оттолкнулась от бортика. Алена всегда была взрывная, и Аня была уверена, что в этом конфликте без ее острых словечек не обошлось. — Так, давайте-ка все на лед, живенько. — Голос Дудакова раздался по всей арене. — Аленка, а ты что тут стоишь? — Я сейчас, иду уже, — Косторная скидывает чехлы и начинает ездить под бортом. — Сюда идемте все. — Тутберидзе вошла на арену и тренировка сразу стала тренировкой.       Девочки подъехали к тренерскому столу, кучкуясь вокруг. — Так, Майя, сегодня отрабатываешь с Сергеем Викторовичем прыжки на удочке. У тебя сальхов нестабильный. Камил, ты со мной работаешь над компонентами. Аня, вращения. Центровка хромает. Ален, связку раз 5, четыре трикселя и чистую дорожку мне сделай. Особенно дорожка, ты шаги забываешь. Вечером прокаты, как обычно. Всем понятно все? — Ален, почему всем нормальную работу, а мне вращения крутить? — Аня медленно ехала за Аленой, шепотом жалуясь. — Потому что у тебя твизлы вместо вращений, — хихикнула Алена, отъезжая.       Косторная вышла за борт, чтобы перешнуровать коньки. — Ален? — Алена вздрогнула от неожиданного голоса над ухом. — Этери Георгиевна, вы что пугаете? — Ален, нужно сегодня на дополнительный лед остаться. — Тутберидзе села рядом, внимательно следя за каждым на льду. — Валиева, мух не считай! — Что? Зачем на дополнительный? — Косторная все еще затягивала шнурки, ощущая привычное трение на указательных пальцах, где уже были набиты мозоли. — Сейчас все четверные прыгают. Сколько ты продержишься на пьедестале без них — вопрос времени, не больше. — Этери Георгиевна что-то записала в своем блокнотике. — Вы мне предлагаете четверные тренировать? — Алена даже глаза подняла на тренера. — Я не предлагаю, а говорю, что нужно. — Этери Георгиевна, разве над этим не в межсезонье нужно было работать? Мне сейчас программы откатывать нужно, — она вернулась к шнуровке. — Раньше ты была не готова. Сейчас на дополнительных поставим хотя бы один. — Какой? — Я думаю, тулуп. — Это безумие. Олимпиада на носу, отборочные. Какие четверные? После Игр может? — Алена переместила пальцы на другой конек. — После игр они тебе уже не так нужны. Тебе четвертной на игры надо. Ты же золото хочешь? — тренер строго посмотрела на нее. — Хочу. — Тогда надо работать. Много работать.       Алена задумчиво засмотрелась на борт. Работать всегда надо. А сейчас работать надо больше обычного. Но четверные? Даже думать страшно о заходе на него. Но золото хочется. И тренеру она верила также, как родителям. Сказали надо — значит делаем. Таков уж девиз чемпионов. — Только, Этери Георгиевна… — она щелкнула пальцами, — сегодня я не могу. — Завтра? — Хорошо. Спасибо. — Не за что пока, Аленка, — Тутберидзе потрепала ее по волосам, возвращаясь к работе. — Щербакова, улетела!       Алена всю тренировку, как заведенная, крутила прыжки и усиленно отрабатывала дорожку. Из головы не выходили мысли о четверных, поэтому стабильность тройных нужна была, как никогда раньше.       Но энтузиазма хватило только на лед, и уже на ОФП она начала увиливать от заданий, после обеда на хореографии старалась максимально минимально двигаться, и лишь ко второму льду снова стала работать на максимум. И то только из-за вечерних прокатов. — Ален, скажи пожалуйста, а ты на соревнованиях тоже собираешься ртом дышать, как собака? — Что? — Косторная пыталась отдышаться после произвольной. — Рот, говорю, закрывать надо! И мимикой играть! Судья, смотря на тебя, должны программу пережить, а не почувствовать, как ты после дорожки задыхаешься. — Извините, — Алена облокотилась на борт всем телом, почти переваливаясь через него. — Тебе на выносливость нагрузки нужны. — Тутберидзе протянула ей листок с ошибками в программах. — И четверные, и выносливость… — пробурчала Косторная себе под нос. — А ты что хотела? Отдыхать на пенсии будешь.

***

— Я хочу есть! — заявляет Ане Алена, когда они решают пройтись погулять после вечерней тренировки. — Хватит жрать, коньки сломаются, — фыркнула Аня. — Ну Аня, — протянула Косторная. — Ну я честно отработала. — Кого ты отработала там? Ты щас потащишь меня в пиццерию и наешься на килограмм лишний. Я тебя знаю. — Щербакова всеми силами сопротивлялась соблазну. — Ну пойдем хоть салатики поедим. — хнычет Алена. — Ты с голодного края что ли? — Мы фигуристы, мы любим поесть! — Алена видит вывеску с пиццей. — О! Идем-идем-идем! — она хватает Щербакову за руку и тащит ко входу. — Алеееен, — протягивает Аня. — Я один кусочек! — Косторная усиленно тащит сопротивляющуюся Аню. — Знаешь, кто ты? — уже смирившись, спрашивает Аня, заходя в помещение. — Кто? — Не скажу.       Алена театрально закатила глаза. Если посмотреть все моменты, когда она так делала, то покажется, что ее глаза давно должны были уже выкрутиться из орбит. — Как всегда. Ты что будешь? — Алена кивает на вывески-меню, воодушевленно осматривая все блюда. — Салат. Цезарь. — Аня показательно отворачивается. — Ну и дура.       Алена заказывает себе пеперони, колу и кофе с салатом Ане. Они не сговариваясь садятся за столик в углу, за который садились каждый раз, когда приходили в эту пиццерию. — Ну давай. Рассказывай.       Косторная сложила руки и облокотилась на них подбородком, делая выражение лица, готовое слушать все сплетни мира. Щербакова настояла на прогулке, потому что «Ален, надо срочно рассказать». А Косторной еще к Трусовой топать, между прочим. — Я короче не знаю что говорить… — Аня судорожно переставляла салфетки, соль и перец местами. — Давай как есть. — Я кажется это… — Аня начала ковырять стол. — Ну… — Ань, не тяни кота. — Я влюбилась… кажется… — Щербакова, кажется, сама была в шоке со своих слов, потому что ее глаза резко стали раз в пять больше. — Кондратюк что ли? Даже не удивлена. — Алена начала откусывать пиццу. — Ешь, чо сидишь. — Не Кондратюк… — Аня смотрела испуганными глазами на Алёна. Алена отложила пиццу. — Мозалев? Ты че? — Она покрутила пальцем у виска. — Да какой Мозалев?! — А кто? — Косторная немного выгнула бровь. — Это… Я в де… Блять.       Щербакова закрыла ладошками лицо. — В девушку что ли? — взвизгнула Алена. — Да тише ты! Да… — Ооооо!!! — Косторная радостно захлопала. — Я ее знаю? — Еще бы… — Кто? Ань, ну не томи, — она аж запрыгала на стуле. — Ками… — Щербакова захлопала ресницами и потерянном выражении лица. — Так это же круто! — Алена вспомнила про пиццу и постаралась быстрее ее уничтожить. — Буфете на тфенифофках за фучки ефдить и по фаздефалкам пфятаться, — проговорила она с набитым ртом. — Ален! Я даже не знаю, она вообще это, — Аня замахала руками, не в силах выговорить, что именно она «это». — Аньк, на тебя не запасть могу только я, потому что я видела, как ты слюни на подушку пускаешь. Для остальных ты все еще красивая, — засмеялась Алена. — А со слюнями то есть не красивая? — возмутилась Аня. — Это была моя любимая наволочка, а ты ее обслюнявила! — Постираешь. — Уже постирала. — Алена пододвинула к ней салат. — Валиева не повод объявлять голодовку.       Аня потыкала в помидорки, печально рассматривая стакан кофе. — Делать-то что в итоге? — обреченно спросила она. — Ну ей же есть 16? — Аня кивнула. — Значит потихоньку подкатывать. Главное не на льду, а то шлепнешься еще, — захихикала Косторная. — Ален!

***

      Саша собиралась выезжать домой. Во рту — мятная жвачка, в глазах — задорный огонек. Отчего-то именно в этот вечер было легко и весело, еще и так свободно, словно она сейчас просто начнет летать.       Работа шла, как по маслу, приходили новые клиенты, старые положительно отзывались и приводили друзей. Журналисты давно не появлялись на горизонте, а на совещаниях приходилось озвучивать только приятные моменты.       Слишком подозрительно хороший день. Саша, в целом, не была паникершей. Просто за свою жизнь усвоила одно правило: сколько произошло хорошего, столько же обязательно произойдет плохого. Отец жил слишком хорошо — заболел и умер. К ней пришел инвестор — тут же нажила врага. И так вплоть до подгоревших оладьев. Поэтому когда после хорошего дня происходило что-то плохое, Трусова даже не удивлялась. В ее голове было все четко: белое — черное — белое — черное. И никакого другого оттенка. И от этого было спокойнее. Когда не ждешь, что все и всегда будет прекрасно, когда знаешь, что что-то произойдет, когда не идеализируешь все вокруг, с тобой не случается ничего такого, что выбивает из колеи. Просто хладнокровно ищешь выход из ситуации и ждешь, что дальше какое-то время все будет хорошо. В некоторых моментах Саша даже научилась высчитывать, когда и куда упадет, так называемый, кирпич. Но она никогда не пыталась это предотвратить: пусть лучше упадет сейчас кирпич, чем потом целое здание. Потому что правило черное — белое работало всегда. Ведь даже в излюбленной «Мастер и Маргарите» Воланд говорит: «Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?»       Ничего. Потому что это закономерность.       Вот и сейчас, по правилу Саши, должно было что-то произойти. И оно произошло. — Можно? — почему-то все плохое у Саши начинается со стука в кабинет. — Да.       В кабинет вошел Андрей. И все бы ничего — ну пришел человек, с которым она, по факту, работает. Да только вошел он с огромным букетом роз. Банально до чертиков. Ему еще для полного комплекта не хватало мишки в руках, который начинает говорить «я тебя люблю» при нажатии. — Я эустомы и ирисы люблю, — без приветствия начала она. Саша всегда четко сразу обозначала все. Ну если хочет человек дарить цветы, пусть хоть дарит любимые, а не банальные розы. — Понял. В следующий раз исправлюсь. — Андрей подмигнул.       Трусова пожала плечами. Она никогда не пыталась что-то сказать, когда сказать было нечего. — Цветы все равно тебе, — Соколов протянул букет. — Спасибо.       Саша накинула на себя пальто, натянула перчатки, подхватила сумку и только после этого забрала цветы. — У меня рабочий день закончился, давайте завтра. — Она вышла из кабинета, жестом прося выйти и Андрея.       Соколов поморщился. — Александра Вячеславовна, давайте на ты?       Трусова подняла брови. — Зачем? У нас, вроде, официальное общение. — Андрей вышел из кабинета, и Саша заблокировала дверь. — Я приглашаю Вас в театр сегодня, сейчас, и хотел бы перейти на общение неофициальное.       Они зашли в лифт. — Андрей Артемович, я могу отказаться от Вашего предложения? — невозмутимо спросила она, и, не дождавшись ответа, продолжила. — Тогда позвольте мне отказаться. — Саша улыбнулась обычной улыбкой.       Андрей потерялся в таком напоре. — Д-да, конечно. — Спасибо за цветы. — Саша кивнула ему и поспешила выйти из офиса, оставив Соколова в недоумении.       И Трусова уже было выдохнула — на сегодня все, дальше будет спокойно. Но у входа она заметила знакомую розоватую макушку и белые кроссовки.       Алена, скорее всего мерзла в своей кожаной куртке, потому что она прыгала на месте, что-то бубня под нос.

***

      Алена не знала, во сколько Саша заканчивает работать, поэтому стояла около входа в ее офис и терпеливо ждала, когда та, наконец, выйдет. На улице холодно и уже давно темно, небо удивительно чистое и глубоко темно-синее, на котором появляются звезды. Ветра нет, но осенний мороз обдает щеки и нос, отчего они неприятно покалывают, почти как зимой. Алена трет их ледяными пальцами, что вообще никакой пользы не приносит. Она шмыгает носом, переминается с ноги на ногу и достает наушники. Замерзшие руки плохо слушаются, отчего не с первой попытки получается извлечь их из кейса. Она вставляет их в уши, включает первый плейлист и под нос напевает старые английские песни.       От холода сводит ноги, и иногда Алена даже дергается, мурашки покрывают тело и хочется бросить все и уйти домой, забраться под одеяло и смотреть очередной сериал. Но она стоит, начинает прыгать, чтобы хоть как-то согреться, тихо повторяет слова песни и настраивает себя на спокойствие. Главное снова не сорваться и наконец хотя бы помириться. Ей еще подружиться надо как-то.       Косторная замечает Сашу. Она идет с букетом красных роз и Алена даже усмехается банальности человека, который их подарил. Саша смотрит прямо на нее и даже не собирается отводить взгляд, поэтому ничего не остается, кроме как пойти к ней. А из-за холода было решено перейти на легкий бег. Только из-за холода. — Привет! — Алена подбегает к Саше, лучезарно улыбаясь и полностью игнорируя факт их ссоры. — Кто цветочки подогнал? — Что хотела? — грубо обрывает Трусова. — Ну что ты как бука? Поругались — давай мириться. Я же извиняться приходила. — Косторная по-детски протягивает ей мизинец.       Если бы Саша не была Сашей, она бы обязательно закатила глаза.       Если бы Алена не была Аленой, она бы обязательно себя сдержала и не стала закатывать глаза.       Косторная обижено опустила руку, когда поняла, что мизинчик ей никто не подаст. — Кто цветы-то подарил? — она с поддельным интересом начала оглядывать букет.       Что делать дальше, Алена не знала. Оставалось надеяться на чистую интуицию и импровизацию. — Не твое дело. — Трусова, кажется, сильно обиделась. Косторная считала ее более взрослой и сдержанной, чтобы так глупо дуться.       Саша приняла попытки пройти к машине, но Алена предусмотрительно закрыла ей дорогу. — Дай пройти. — Трусова заиграла желваками. — Не дам, — Алена улыбалась.       На самом деле, ей было так плевать на Сашу. Просто надо было дружить. Просто нужна была та самая лицензия. Просто папа попросил. И Косторная очень хорошо играла себя, как она сделала бы, если не испытывала бы раздражение к девушке напротив. Надо сказать, получалось у нее прекрасно. Алена точно добилась бы успеха, будь она актрисой. — Косторная, не беси меня. Я хочу домой. — Меня Алена зовут, — она показательно надула губы. — Да мне чихать как тебя зовут. Дай пройти, еще раз повторяю. — Саша дернулась снова. Алена снова перекрыла путь. — Не дам, еще раз повторяю, — Алена весело захлопала ресницами. — Что ты хочешь? — Чтобы ты перестала на меня обижаться. — Я не могу обижаться на чужого мне человека. — Саша тяжело вздыхает. — Я тебя не знаю. — Значит, не обижаешься? — Алена мастерски выбирала из предложений только то, что нужно было ей. — Нет. — Но ты мне грубишь. — Алена надула теперь уже щеки, став полностью похожа на ребенка. — Когда я тебе грубила? — обреченно сдалась Саша. — Ты сказала, что тебе чихать на то, как меня зовут. — Хорошо. Алена, — она выделяет имя, — Дай пройти. Пожалуйста, — ядовито добавляет. — Смотри, там созвездие Дракона, — резко Алена вскидывает руку и пальцем указывает в небо. Словно и не она сейчас пыталась добиться хотя бы простого разговора, словно не она с Сашей до этого ругалась. Сейчас она просто показывала на созвездие. Просто увидела. Просто захотела поделиться.       Естественно, не по своей воле.       Саша даже зависла на некоторое время. — Ты издеваешься? — Почему?       Косторная любила космос. Понимала в нем мало, но созвездия назвать могла. У нее даже был дома телескоп, в который она смотрела по ночам, когда небо было чистое. Особенно любимые моменты — когда какие-то планеты подлетают ближе, чем обычно, и можно увидеть новое, не изведанное ей ранее. Аня ее увлечения не разделяла, поэтому Алена уже перестала даже предлагать так провести вечера. Щербаковой не нравилось сидеть и смотреть не понятно на что. Косторной нравилось изучать то, к чему она не может прикоснуться. — Какой созвездие? — Дракона.       Саша закрыла глаза. Наверное, так она пыталась взять себя в руки. — Я знаю, что такое созвездие Дракона. Но я десять минут уже пытаюсь пройти к машине. — Ты знаешь созвездие Дракона? А знаешь, где он находится? — Алена в своей манере вычленила то, что было важно конкретно для нее. — Между большой и малой медведицей. Косторная, я не тупая. — Саша уже менее раздраженно дергалась к машине. Алена все еще перекрывала путь. — Меня зовут Алена.       Косторная терпеть не могла, когда ее называют по фамилии. Если кто-то хочет с ней поссориться, то это самый верный и безотказный способ. Она сразу начинала сердиться и обижаться. Зачем называть людей по фамилиям, если у них есть имя?       Саша издала тяжелый вздох. — Хорошо. Алена, я не тупая. — А ты можешь сейчас показать, где оно находиться?       Саша, по неизвестной Алене причине, развернулась и вытянула руку. — Вон четырехугольник — голова, — она указала рукой куда-то влево от малой медведицы. Алена внимательно следила за кончиком ее пальца. — А вон хвост, — Трусова провела линию, соединяя звезды.       Косторная проводила взглядом руку Саши вниз и подняла глаза на нее. — А какие еще созвездия знаешь?       Алена поняла, что, возможно, Саше тоже нравится космос. Иначе как объяснить, что она так быстро сжалилась и начала с ней разговаривать? Пусть она и пыталась делать вид обиженки, по ней было видно, что ей интересно. Складывалось впечатление, что Трусовой не с кем это обсудить. А тут вот — Алена. Вот — чистое небо. Вот — человек, который понимает. Поэтому пришлось смириться и, скрывая, наслаждаться.       Саша снова вытянула руку, указывая в небо. — Вон Кассиопея, — она провела линию, напоминающую букву з, только угловатую. — Вон там Лира, — отвела руку. — Вон Лебедь. Геркулес, — Саша сопровождала слова указанием и очерчиванием линий. — А вон Ящерица. — Алена тоже вытянула руку и указала чуть выше руки Саши. — Там Андромеда, — Саша сместила руку. — Гончие псы. — Цефей. — Жираф. — Треугольник.       Это было похоже на игру, кто первый перестанет видеть новые созвездия и кто больше знает. Алене, на удивление, нравилось. На какое-то время она даже забыла, что это все не более, чем ее задание, а девушка рядом — стерва. По словам отца.       Алена наклонилась ближе к Саше и почти коснулась своим пальцем ее. — Рысь.       Саша резко дернула руку и убрала, а затем совсем опустила и отшатнулась от Косторной. Она словно вышла из оцепенения, часто заморгала и ее лицо перестало выражать заинтересованность и тень улыбки. Трусова вернула нахмуренные брови и излишне серьезное выражение лица. Кольцо на пальце снова начали крутить. Алена смотрела, как оно поворачивается, меняя очертания пород собак.       У Саши были тонкие пальцы. Тонкие и длинные. Но они не были похожи на палки — напротив, были очень изящные. Такие, какие всегда хотела Косторная. Аккуратный маникюр подчеркивал их длину, острые ногти отражали колючий, как она уже поняла, характер. Трусова прокручивала кольцо своими пальцами медленно, плавно, не спеша. Так, будто она знала, что Алена рассматривает. Так, будто позволяла рассмотреть. Так, будто показывала. Косторная завороженно всматривалась сквозь темноту, пытаясь рассмотреть самые малейшие движения, ничего не упустив.       Вдруг Саша снова дернулась к машине. — Уходишь? — Алена вышла из гипноза тонких пальцев. Они больше не крутили кольцо. — Я уже говорила, что хочу домой. — вопреки своим словам, она стояла и ждала. Чего-то. — Мы помирились? — Косторная подняла взгляд, вспомнив, зачем она здесь. — Мы не ссорились. — Тогда, до встречи. — Алена подмигнула и задорно улыбнулась. Вернулась задорная Косторная, не тормозившая и не смотревшая в одну точку.       Саша ушла, оставив реплику без ответа.       Алена не стала смотреть, как она доходит до машины. Развернулась и ушла.

***

Тренировка прошла нормально. Я устала после первого льда. Как обычно, короче. ЭГ сказала, что надо тренировать четверные. Нахера они мне перед олимпиадой — не понятно. Ну то есть понятно, нахера, но не понятно, когда я их буду тренировать. Типа много дополнительных тренировок будет, видимо. Какие дополнительные, если я сегодня после первой домой захотела? Короче если я умру, гроб мне белый в цветочек, пожалуйста. Анька в Ками влюбилась. Это вообще. Круто, у меня есть подружка, у которой будет девушка. А если не будет, я заставлю. На самом деле, они классная пара. Я столько видосов в Тик-Токе про них видела, такие зайки. Вот прямо хочется подойти и сказать: «Видели? А теперь повторите!». Надеюсь, у Аньки получится. Я уже готова их стебать. Была у Трусовой. Она шарит за космос! Хоть она и сука, но за космос я прям ее зауважала. Мало кто сейчас этим интересуется. Особенно было классно по очереди созвездия искать. Но это не значит, что я резко стала ее пиздец как любить. Просто она первая, кто со мной на эту тему говорил. Ну как говорил. Ну короче понятно. Я с ней, кста, помирилась. По крайней мере, вроде она со мной говорила под конец. Хотя ее хер поймешь. Она злая какая-то. Недотрах может? Прям бесится. Завтра опять к ней попрусь. Надо продвигаться, так сказать. Мне еще лицензию эту искать. А у нас ну вообще не дружеские отношения. До друзей еще как до Китая пешком. Но она меня все еще бесит. Но космос это конечно сильно.