Лети, лети, лепесток

Ибо заснул едва его голова утонула в заботливо взбитой подушке. Заснул тут же, в один миг. Сяо Чжань мысленно позавидовал. Эта чертова разница во времени никак не давала прийти в себя. Днем он валился с ног, ночью спать не хотелось вообще. Он получше закутал Ибо — в квартире было холодно, выключил в единственной комнате свет, прошел на кухню и с интересом осмотрелся. Сама кухонька была маленькой, но очень уютной. Было видно, что хозяйка любила свой дом. На стенах, в пластиковых белых рамочках висели фотографии, на подоконнике фиолетово-желтой шапкой цвели фиалки. Было слышно, как за стенкой у кого-то из соседей бубнит телевизор. В квартире сверху, видимо проснулся ребенок — раздался громкий недовольный плач, который вскоре стих. Сяо Чжань сел на табурет, поставил локти на стол, покрытый ситцевой скатёркой в россыпях голубых васильков, положил подбородок на сцепленные в замок руки и задумался. Когда-то еще в университете, на курсе по философии рассматривалось различие между Западом и Востоком. Сравнивались труды Гераклита и Лао Цзы. Первый писал о Логосе — как о едином божественном всемогущем законе, правящем миром. Лао Цзы примерно в это же время говорил о Дао, как о глубочайших вратах рождения, корне неба и земли. О том, что Дао существует вечно, подобно нескончаемой нити, и его действие неисчерпаемо. Дао и Логос являли собой два метафизических принципа, определяющих природу и сущность Востока и Запада. Суть их сводилась изначально к абсолютно разному подходу. Логос представлялся, как логическое первоначало, способное развиваться только под воздействием деятельности разумных существ. Дао же виделось как онтологическое первоначало, которое само давало возможность вещам вообще быть и быть именно тем, чем они являются. Сяо Чжань даже курсовую по Дао писал. Увлекся тогда этим, сидел в библиотеке, искал смыслы. Работу похвалили, он с ней даже выступал на одной из студенческих научных конференций. Но никакого смысла сам он тогда не нашел. Логос, только он. Нет никакого Дао. Германия, Берлин, немцы, рационализм, возведенный в абсолют — все это было его миром, его незыблемой системой ценностей. А сегодня что-то произошло. Каким-то глубинным нервом он соприкоснулся с родиной, почувствовал ее пульс. Вспомнил родной Чунцин, теплые, но всегда такие больные глаза бабушки и ее маленькие натруженные руки, кожа на которых была тонкая, полупрозрачная, будто рисовая бумага. Потом детский дом. Жизнь там без всякой надежды на перемены и вдруг, как вспышка — его забирают и увозят в другой мир. В мир, где только доброта и уют; где мама утром будит, тихонько дуя в волосы; в мир, где папа в магазине покупает приставку и разрешает самому выбрать себе пять, целых пять дисков с играми; в мир, где в зоопарке можно кормить морковкой маленьких пушистых кроликов и гладить кудрявых барашков. В совершенно другой мир, казавшийся раем. А сейчас рай пошатнулся. Даже не пошатнулся, подвинулся. Уступая место другому: новому, или наоборот, изначальному. Смысл пока не улавливался, но сердце отчего-то билось сильнее, по позвоночнику вниз бежал холодок, а в голове откуда ни возьмись звучал тонким женским голосом отрывок старинной песни. За стеной распластавшись на животе и смешно посапывая в подушку спал тот, с кем хотелось спать рядом. Хотелось снова почувствовать легкое порхание бабочек в животе, хотелось отдаться во власть его больших теплых рук, нежных, настойчивых губ. Утонуть в глазах, которые насквозь прожигали душу. Но оставалось два дня. Неполных. Отец написал, что в понедельник после обеда совещание у генерального и его присутствие обязательно. Сяо Чжань глубоко вздохнул. Яркий солнечный луч скользнул по лицу, согревая. Ибо сквозь сон почувствовал тепло прикосновений, чья-то рука нежно гладила по плечу. Ибо боясь прогнать такой приятный сон, подумал, что просыпаться рано, мысленно попросил у руки из сна пройтись по животу, затем обхватить набухший утренним стояком член и… в ужасе распахнул глаза. Потолок был непривычно низким. Ибо медленно повернул голову. Рядом на боку, положив голову на предплечье лежал Сяо Чжань и мягко улыбался. Рука была не сном, а вполне себе реальной реальностью. и смеющиеся глаза Сяо Чжаня. Ибо как ошпаренный вскочил с кровати, одним махом отпрыгнув на добрый метр, рука, лежащая на его плече, одиноко плюхнулась на смятую простынь, тоже почему-то в мелкий цветочек. — Ааа, — с дрожью в голосе протянул он, непонимающе глядя на Сяо Чжаня. — Где мы? — В квартире Цай Илин, — сделав страшные глаза сообщил Сяо Чжань. — Что мы делаем в квартире Цай Илин? — Ибо недоуменно развел руки в сторону, взгляд наткнулся на собственный член, вот-вот готовый вылезти из ставших вдруг маленькими боксеров. Он обреченно помотал головой и закрыл ладонями глаза. — Сейчас я умоюсь, и ты мне все расскажешь? Да? Все, все, все. Чтобы я ни натворил, ты должен мне все рассказать. Ибо включил холодную воду и долго мыл лицо, пытаясь хоть что-то вспомнить, но картинка прерывалась в караоке. Ибо кое-как вспомнил, что Сяо Чжань чуть не на спине тащил его через зал, вспомнил ехидную насмешку Сун Хуа, а дальше — все. Полная пустота. Он выдавил на палец зубную пасту и долго водил им по зубам, пытаясь хоть как-то придать дыханию свежесть, пригладил мокрой рукой взъерошенные волосы. Вид, конечно, был далек от совершенства, но хотя бы теперь можно было спокойно разговаривать, не опасаясь, что Сяо Чжаня сдует его похмельным дыханием. — Первым делом, прости меня, — взмолился Ибо, выходя из ванны. Сяо Чжань так и продолжал лежать в кровати, соблазнительно откинув одеяло. — Я так понимаю, что спали мы вместе? — Да. Тут только одна кровать, — Сяо Чжань невинно моргнул. — Твой бывший дал неверный адрес, и мы оказались здесь. Тетушка Мо не разрешила ехать дальше, сказала, что квартира Цай Илин сейчас пустует и отправила нас сюда. Тебе не за что извиняться — ничего не случилось, — с легкой ноткой сожаления произнес Сяо Чжань. Потом он вдруг вытянулся, закрыл глаза и выпалил. — Ван Ибо, я завтра вечером улетаю домой, но я в тебя влюбился и с этим надо что-то делать. Можно пойти в отель. Я узнавал, тебя пустят, нужно только зарегистрироваться как гость. — А где Цай Илин? — спросил Ибо в замешательстве. — Это действительно тебя сейчас интересует? — изумился Сяо Чжань. — Да. То есть — нет, — Ибо сел на краешек кровати. — Я тоже. — Что тоже? — Сяо Чжань завозился и через пару секунд Ибо почувствовал, как к его спине прижимается гибкое горячее тело, руки обхватили в кольцо, нетерпеливая ладонь скользнула по груди, прошлась по четким кубикам пресса, а на основание шеи, на выступающий позвонок лег поцелуй. — Тоже влюбился в тебя, Чжань-гэ. Как только увидел, — хрипло ответил Ибо. Сяо Чжань прижался сильнее, голос Ибо пробирал до самого нутра. — Мальчики, подъем. Спускайтесь завтракать, мне на работу пора, — неожиданный стук в дверь заставил вздрогнуть. — Пойдем. Тетушка Мо пока не накормит, не отстанет. Кормит всех: начиная с дворовых котов, заканчивая приблудным бывшим соседом и его прекрасным спутником. Оказывается, муж тетушки Мо не только просиживал штаны за игрой в маджонг, но еще и выращивал чудесные цветы. Ароматные нежно-розовые шапки цветущих растений повсюду стояли в их небольшой гостиной. Он, чуть смущаясь, сказал: — Выбирайте любой. Ибо, тебе в новую квартиру очень надо что-то красивое. Тетушка Мо нагрузила пакетами с едой и банками с соленьями, наказав обязательно хорошо питаться. — Ладно, мальчики, приезжайте в гости, всегда будем рады, — соседи проводили до машины и долго махали вслед. Сяо Чжань сидел на заднем сидении такси, зажимал ногами большой глиняный горшок с прекрасным цветком, усыпанным необычайно красивыми розовыми ароматными бутонами, и пытался разобраться в себе. Ощущения были странными. Наверное, именно так чувствует себя человек, прыгающий с тарзанки, вроде и понятно, что разбиться скорее всего не разобьешься, жив останешься, только вот от страха может остановиться сердце. Но главные слова были сказаны, внутри, где-то под лопатками странно щекотало, а сердце стучало так сильно, что казалось услышит даже таксист. Ибо сидел рядом, одной рукой придерживая пакет с чуть постукивающими стеклянными банками. Отчего-то вдруг стало неловко, хоть сквозь землю проваливайся. Но нет, никаких разъемов в земной тверди, слава Небесам, не наблюдалось. Такси спокойно ехало по несильно загруженным в субботнее утро шанхайским улицам, в окне один район сменялся другим, из невысокого старого центра к многоэтажным жилым кварталам застройка становилась все плотнее, выше, современнее. Ибо накрыл ладонью руку Сяо Чжаня, нежно погладил костяшки, переплел и чуть сжал пальцы. Он еще в аэропорту заметил, какие у Сяо Чжаня красивые руки: смуглая гладкая кожа, изящные, но в то же время очень мужские пальцы, ровные пластинки ногтей с аккуратным маникюром, чуть выступающие вены, к котором хочется прижаться губами. Сяо Чжань откинул голову назад и закрыл глаза.