Guess Who Loves You?

Пусть эта дорога прекратится тупиком, Не оставляя следы панических атак, Ведь мы никогда не были выше облаков, Нас будет ожидать один и тот же результат. вышел покурить — помада

      Второй день подряд не задаётся у Влада с самого начала, и все неудачи, превращающие жизнь в дерьмо финальной стадии, крутятся, конечно, вокруг этой абсолютно идиотской истории с поставкой. Череватый не верит в проклятия и прочую дичь, но если бы верил, со стопроцентной уверенностью счёл бы, что его кто-то проклял. Он действительно никак не может понять, с какого момента всё с катастрофической неумолимостью летит по пизде и что вообще происходит. И он, и Артём буквально при любом удобном случае инструктируют всех подчинённых, что, когда при себе есть нечто нелегальное, останавливать машину перед постами ДПС ни в коем случае нельзя, и гораздо лучше в данном случае бешеная гонка на превышенной скорости, из которой есть шанс выйти победителем, нежели обыск доблестными полицейскими и тюрьма в качестве итогового презента. Всё обычно обходится относительно благополучно, только вот не в этот раз. Мысли в голову лезут одна хуже другой. Самое паршивое — то, что, как бы ни хотелось верить в обратное, Артём наверняка прав, и среди них действительно есть крыса. По-другому и быть не может, иначе откуда было Левину вообще знать всё до таких подробностей? Нет даже сомнений, что кто-то сливает информацию, но кто? Кому это вообще надо и зачем? Неужели он мало платит, и его люди могут предать ради выгоды? Это звучит как полный бред — Череватые на деньги для своих не скупятся, что сын, что отец. Кстати, об этом: на отца, честно говоря, Влад немного злится. В последнее время ему всё отчётливее кажется, что тот хочет спихнуть как можно больше деятельности на него, а сам постепенно отходит от дел, передавая власть в руки сына. Нет, бесспорно, Влад понимает, что рано или поздно ему придётся встать во главе группировки, однако сейчас он чувствует, что пока не до конца готов принять на себя такую ответственность. Одна только мысль о том, что в его руках будет управление абсолютно всеми сферами деятельности крупной организации, коей по сути своей является ОПГ, напрягает нешуточно. Влад и так сильно устаёт, не помнит, когда последний раз вообще спал нормально, и функционирует, по крайней мере, не отключаясь на ходу, только благодаря ударным дозировкам кофе и энергетиков или, в совсем крайнем случае, амфетамина. На все мысли о группировке накладываются и ещё менее приятные — в связи с недавними событиями придётся снова связываться с человеком, которого Влад совершенно не хочет даже видеть, не то что так или иначе взаимодействовать с ним. Бывший член группировки и просто бывший Череватого, Дима Матвеев, он же Триста Шестьдесят Шестой, далеко не вызывает желания общаться, пусть даже и по делу, но выхода другого нет. Среди всех знакомых Влада омег не так уж и много, а тем более таких, которые способны пойти на убийство и при этом по всем пунктам подходят под вкусы Башарова. Безусловно, убрать последнего можно каким-то другим способом, только вот это гораздо сложнее и рискованнее, нежели действия по изначальному плану. Влад знает уже по личному опыту, что самый лучший план, как правило, тот, который пришёл в голову первым. В их-то деле нужно почти всегда действовать как можно быстрее, и сейчас один из таких случаев, когда чем больше думаешь, тем хуже выходит. План вроде бы абсолютно всем хорош, потому что Краснов вообще почти гениален, умеет быстро и оперативно придумать что-то дельное, но одна-единственная деталь Влада всё же не устраивает. Конечно, это всё личное, которое нужно отбросить, потому что оно не должно мешать делам, однако покоя всё равно не даёт мысль о грядущей встрече с бывшим омегой, с истинным, которого Влад любил и, кажется, по сей день любит до безумия. От одной мысли, что придётся провести с Димой вместе несколько часов, становится чуть ли не физически плохо. Приятного мало, и Влад понимает, что в случае чего не сможет совладать с собой. Он почти уверен, чем закончится эта встреча и как чертовски больно будет ему потом. Каждая их встреча после расставания — один и тот же ебучий сценарий, порочный круг, вырваться из которого нет шанса. Влад прекрасно знает, что Диме нужно только одно, каждый раз обещает себе, что никогда больше не согласится на это, потому что даже быстрый одноразовый секс причиняет невероятную боль после. Только вот по той же неразрывной закономерности Череватый при одном только взгляде на истинного понимает, что врёт самому себе, потому что отказать ему в чём бы то ни было просто на физическом уровне не сможет. Это, пожалуй, один из таких случаев, когда инстинкты сговариваются с сердцем и действуют быстрее мозга. В голову лезет до смешного нелепая мысль, что как минимум нужно перед встречей закинуться антигистаминными, тогда есть шанс не откинуться от аромата феромонов бывшего. Захлебнуться в собственных соплях от аллергии на запах своего истинного — слишком идиотская смерть для правой руки мафиозного главаря, хотя судьба над ним и так посмеялась изрядно. Вообще основной жизненный принцип Влада — небезызвестная фраза с тюремной наколки, которую он, что до сих пор помнит, набивает в свои двадцать два, когда попадает в СИЗО на полгода. Намертво вбитая под кожу сизыми чернилами строчка под левым ребром напоминает, какая судьба ждёт её хозяина. Четыре простых слова — «Живу грешно, умру смешно». В его ситуации, конечно, и сама по себе жизнь смахивает на затянувшуюся и не слишком удачную шутку, которая давно вышла из-под контроля и перестала быть хоть чуточку весёлой, превратившись в горькую иронию, стёб или ёбаный кислотный бред. Пожалуй, отправной точкой пиздеца всё же служит появление в жизни Влада трижды проклятого Матвеева, а может, и факт собственного рождения. Как оно, правда, ни обстоит на самом деле, ощущения преследуют такие, что в один момент жизнь нагнула, поставила раком и с того самого момента регулярно трахает без смазки и смеётся в лицо, скаля гнилые зубы. Только вот Влад не из таких, кто быстро опускает руки и сдаётся. Вообще он помнит всю свою жизнь с самого начала, правда, не во всех красках и подробностях. В памяти держатся лишь некоторые события с примерной их хронологией, как по расписанию. Конечно, если вдуматься, это расписание будет выглядеть со стороны жутко, как дневник выжившего в блокаду, за счёт краткости и сухости сведений, отмеченных слезами и кровью, но Владу уже похуй. Если он может пережить всё это, значит, он бессмертен, как таракан, которого не вытравишь никаким ядом, и спокойно переживёт ебучую ядерную войну. В десять лет умирает мать. В тринадцать — первая попытка самоубийства. Петля под потолком, взбешённый отец, психушка, колёса — он помнит отрывочно. В девятнадцать — вторая попытка. Ксанакс с алкоголем, передозировка, потом провал — вроде бы кома или клиническая смерть, он не помнит точно, — а потом пробуждение в реанимации и снова психушка. Полгода назад — третья попытка, отчаянная в желании вступить в «клуб двадцать семь», самая фееричная и почти успешная, сорванная Олегом. Он так чертовски не вовремя оказывается в кабинете в тот момент, когда Влад уже плотно обхватывает губами дуло пистолета в надежде мгновенно разнести себе голову, что становится даже смешно. Да и смешно уже, наверное, по любому поводу. Это даже не смех сквозь слёзы и не защитная реакция психики, это уже привычка, позволяющая не сойти с ума. Настоящие альфы по всякой хуйне не плачут, поэтому остаётся только высмеивать каждую проблему или неудачу, обесценивать, втаптывать в грязь собственные чувства. Логика Влада такова — если жизнь над тобой смеётся, посмейся вместе с ней. Наверное, если вдуматься, смешно даже то, что любовь всей его жизни занимается проституцией. Влад давно, конечно, об этом знает, но только недавно в полной мере ощущает все сомнительные прелести такого положения вещей. Когда Артём упоминает, что видел Матвеева в последний раз в «Профсоюзе», Череватый усмехается в мыслях, что сам он виделся с бывшим буквально пару дней назад у себя дома, да так, что до сих пор не отпускают воспоминания, а на душе кошки скребут. Остаётся надеяться только на то, что сегодняшняя встреча не сделает ещё больнее. Влад вздыхает, трёт пальцами виски, понимая, что слишком сильно ушёл в свои мысли и ему пора уже выезжать, потому что встреча с Димой у него запланирована через два часа, а до центра надо ещё добраться и желательно при этом не угодить в пробку — время вечернее, сейчас почти вся Москва стоит. Череватый потягивается, расправляя затёкшие от долгого сидения в одном положении плечи, приоткрывает чехол телефона, достаёт зиплок с порошком. Вообще-то он далеко не фанат наркоты, но без пары дорог амфетамина сейчас попросту уснёт, а за рулём посреди оживлённой дороги это крайне нежелательно — водителя сегодня Влад совсем не хочет тревожить.       Дима назначает встречу в ресторане недалеко от метро Тверская, и Влад даже удивляется такому выбору, цепляя взглядом вычурный итальянский интерьер, напоминающий палаццо. Насколько он помнит, во вкусе Матвеева скорее азиатская кухня и минималистичные дизайны, но быстро одёргивает себя, понимая, что здесь он не за этим. Дима уже на месте, вальяжно растекается по дивану, скрестив стройные ноги, обтянутые чулками в крупную сетку и короткими чёрными шортами. Перед ним стоит тарелка с десятком устриц жилардо, на середине стола ассорти из итальянских сыров и две бутылки красного вина. Влад окидывает быстрым взглядом это великолепие и оценивает его тысяч в сто пятьдесят, а внешность омеги — в миллион долларов как минимум. Чёрная атласная рубашка наполовину расстёгнута и оставляет крайне мало пространства для фантазии, тяжёлая цепь из белого золота подчёркивает мнимую хрупкость и приковывает ещё больше внимания к покрытой татуировками шее. — Привет, — омега улыбается холодно, стреляет в него глазами. — Не сказать, что я рад тебя видеть, но присаживайся. — Привет, — Влад сейчас чувствует себя как никогда неловко, садится напротив. — Если ты не возражаешь, я закажу еду, и мы начнём переговоры. — Тебе не о чем беспокоиться, — Дима усмехается, но его глаза при этом не теплеют. — Я уже заказал тебе филе мраморной говядины с белыми грибами. Как я могу не помнить вкусы своего истинного? Он смеётся, чуть запрокидываясь назад, и Влад невольно пялится на выбитое под ключицами «три-шесть-шесть». Ему сейчас совершенно не смешно, и в особенности после того, как Дима лишний раз вспоминает об их истинности. После этого хочется перегнуться через стол, спрятать лицо на чужом хрупком плечике и провалиться сквозь землю вместе со своим омегой, но он держится каким-то чудом. — Спасибо, — Влад сразу натягивает обаятельную улыбку, пока зверь внутри него сходит с ума, и получает в ответ всё тот же холодный от безразличия взгляд. Дима подзывает официантку ленивым движением руки, справляется о степени готовности блюда. Девушка неуверенно мямлит что-то о том, что нужно подождать ещё минут пять, и Дима бесится, вскакивает с места, говорит что-то про Гецати, трясёт кредиткой перед лицом сжавшейся официантки. Влад не вмешивается в ситуацию, знает, что омегу сейчас останавливать бесполезно — это равносильно тому, чтобы начать тушить пожар бензином. Он ведь помнит прекрасно, сколько раз ему приходилось попадаться Диме под горячую руку, поэтому и решает не лезть. Все необходимые для ожидания пять минут Матвеев выясняет отношения с официанткой, наконец выдыхается и садится на место, как ни в чём не бывало. Говядину приносят почти сразу же, и Дима молча указывает повелительным жестом в сторону Влада — мол, ему. — Дим, — Влад начинает сразу по делу, мысленно желая лишь смыться поскорее, — разговор есть. — Вот как? — омега усмехается, закидывает ногу на ногу, сверлит бездонными карими глазами. — Мне кажется, нам не о чем разговаривать, Чери. — Ничего личного, — Влад хмыкает, под жгучим взглядом чувствует себя некомфортно, но глаз не отводит. — Мне нужна твоя помощь. — Тебе чё, не дают? — Дима лыбится скользко, отпивает глоток красного сухого. — Можем потрахаться, но деньги вперёд. Череватый бросает быстрый взгляд на полупустую бутылку на столе — это оказывается итальянское Ornellaia Bolgheri Superiore. Альфа хмыкает, думая, что у его истинного всё ещё отличные вкусы на алкоголь и ещё больше понтов, потому что в магазинчике на Пресненском Валу это великолепие стоит за бутылку восемьдесят пять косых, а здесь, в ресторанчике в центре, наверняка и того больше. — Я обратился к тебе не за этим, — Влад старается держать лицо, разговаривать как можно спокойнее и по-деловому, хотя так и хочется выплеснуть на наглеца поток нецензурщины, а потом прижать к себе и расцеловать тонкую шейку с вязью татуировок, утыкаясь в запаховую железу между ключиц и задыхаясь в запахе табака и ванили. — Мне действительно нужна помощь в одном деле. — Не тяни кота за яйца, Чери, — Дима морщит хорошенький носик, обмакивает в мёд тоненький кусочек сыра, изящно откусывает и откидывается на спинку дивана. — Говори, что хотел. Влад хрустит костяшками под столом, и внутренний зверь скулит от боли, осознавая, что Дима не называет по имени. Альфа понимает, что нужно собраться с мыслями, выдыхает, пододвигает к себе бокал с вином. Алкоголь оседает на языке, отдаёт нотками сливы, пряностей и сандала. Влад признаёт всю прелесть и элегантность тосканских вин, которая в конкретном очень ярко выражена, переводит взгляд на омегу, что насмешливо косится на него, расслабляется слегка. — Нужно одного долбоёба убрать, — выдыхает, наблюдая за реакцией Димы. — Я заплачу, сколько захочешь. — Оу, — тот выгибает бровь, скалится в белоснежной улыбке. — Если ты не забыл, я всё ещё шлюха, а не киллер. — Та кому ты рассказываешь, — Влад усмехается, вспоминая времена до их расставания и пару занятных картин из совместного прошлого. — Это разве несовместимо? — Совместимо,— омега довольно щурится, тянется за устрицей на тарелке, ведёт ладонью по бедру вниз. — Но только, как ты понимаешь, за деньги. Согласишься на семьсот косых авансом? Потом в случае успеха доплатишь в три раза больше. Сколько-сколько? Семьсот кэсов авансом и в случае успеха в три раза больше? Повторите, блять, я не слышу, у меня в ушах бананы! Почти три ляма выходит в конечном итоге. Да где он вообще умудряется находить такие прайсы? Любой наёмник возьмёт гораздо дешевле за то, чтобы просто прикинуться проституткой, опоить жертву и перерезать горло, а в случае с Димой даже прикидываться не надо. — Два с половиной ляма — край, — чеканит Влад, давая понять, что правила будет диктовать он. — Не больше. — Окей, — Матвеев передёргивает тонкими плечиками, морщит нос. — Два с половиной ляма при условии, что все деньги и банковские карты, которые будут при жертве, я забираю себе. — Договорились, — соглашается Череватый. Делать больше нечего, он знает, что омега упрямый, несговорчивый, жадный до денег, так и будет стоять на своём. Если он вообще идёт хотя бы на такой компромисс, надо этим пользоваться, пока есть такая возможность. — У меня с собой флэшка с досье, но, если тебе не влом, можем прокатиться до моего офиса и распечатать. — Спасибо, воздержусь, — Дима отпивает из бокала, нечаянно дёргает рукой, и тонкая багровая струйка скатывается по его подбородку вниз, к шее, к ключицам, приковывая взгляд. — Как зовут жертву? Кто таков? — Марат Алимжанович Башаров, — Влад достаёт из кармана пиджака флэшку, осторожно вкладывает в узенькую ладошку омеги, секундно наслаждаясь знакомой и ещё не забытой прохладой пальцев. — Работает на Левина. Остальная информация есть на флэшке. Там расписано всё, что ты должен знать и что от тебя вообще требуется. — На Левина работает? — переспрашивает Дима, хмурится слегка, сводит под столом худые ноги. — Чери, я, конечно, всё понимаю, кроме того, зачем тебе мочить людей Левина. Мне, конечно, не жалко, но… Ты же не дурак, знаешь прекрасно, что будет, если ты начнёшь с ним войну. Вся Москва в крови захлебнётся. — Ты же ведь не мог не слышать про тот случай на Волоколамском, — альфа усмехается криво, зная, что Матвеев всегда каким-то образом оказывается в курсе всего. — Это был Левин и его люди. — И зачем тебе понадобилось убивать этого хера? — Дима морщится брезгливо, как будто к его личику подносят дохлую крысу. — Башаров же гнида последняя. Жалкий. Его в угол зажать — сразу обоссытся. Нахуй он тебе нужен? — Так ведь месть, мой хороший, — отзывается Влад, чувствуя, что не может больше сдерживать слегка безумный оскал. — Не тебе ль об этом лучше всех знать, Димочка? — Месть — блюдо, которое нужно подавать холодным, — хмыкает омега, стреляя в Череватого глазами, задумывается на миг, а потом меняется в лице, скалится и смеётся тихо. — Хотя в горячем виде оно тоже недурно. Мне абсолютно похуй, Чери, я убью этого Башарова. — Послезавтра, в четверг, не планируй ничего на вечер, — Влад накалывает на вилку кусочек говядины, вертит зачем-то в руках перед тем, как съесть. — Встретимся после девяти в моём офисе, обсудим в деталях весь план. Можешь вносить какие угодно коррективы и предлагать, я в твоём опыте уверен. — Да, конечно, — Матвеев кажется чуточку рассеянным, сильнее сжимает ноги под столом, и его феромоны будто колеблются в воздухе. — Скинь мне сообщением точный адрес офиса, я слегка подзабыл. — Без проблем, — за полгода действительно немудрено забыть, только вот от этого не легче — ощущение у Влада такое, что такие детали, забытые омегой, делают почти бескрайнюю пропасть между ними ещё шире и глубже. — И ещё, Влад, — Дима смотрит на него неожиданно серьёзно, но в глубине карих глаз сверкают игривые искорки, — если ты всё ещё не можешь откопать из могилы своё чувство собственного достоинства, придумывай предлоги получше. — Какие предлоги? — Влад недоуменно косится на бывшего, сводит брови к переносице. Он действительно не понимает, о чём тот пытается сказать. — Предлоги для встреч, — Дима усмехается, понижая голос, ёрзает в кресле, и его нога будто бы случайно оказывается между колен Влада. — Я никогда не против того, чтобы провести время с тобой и с твоим красавчиком-дружком, особенно за достойную плату. — Дим, я… — начинает было Влад, но его снова нагло перебивают. — Поменьше пизди, — шипит Дима, резко встаёт из-за стола и дёргает его за рукав. — Пойдём.       Матвеев затаскивает буквально за шиворот в полутёмную комнату, которую по какой-то причине забыли закрыть. VIP-зал, где они оказываются, очевидно забронирован, но Диму, похоже, это совсем не волнует. Он на ходу сбрасывает с плеч пиджак, смахивает со стола какую-то подставку с вилками, усаживается на край размашисто, рывком тянет Влада на себя, глядя в глаза с жадными огоньками, будто сожрать готов прямо сейчас. Череватый сразу понимает, что к чему, не дурак ведь. Смысла сдерживаться сейчас нет, хотя Влад и знает, что потом моральная боль выебет во все щели, подхватывает омегу за бёдра, усаживая на край стола, и накрывает его губы своими жадно, языком проводит по кромке белоснежных зубов, чувствуя, с какой страстью и желанием Дима отвечает. — Хочу трахаться, — шепчет он прямо в губы, отстраняясь от поцелуя, и его совсем чёрные из-за полумрака глаза блестят расширенными зрачками, как тлеющие угли. — Прямо сейчас, Влад. — Может, поедем ко мне? — предлагает Влад, оглаживает поясницу Матвеева, заставляя слегка выгнуться. — Здесь не самое удобное место. — Слишком долго пиздовать на твою Таманскую, — недовольно шипит омега, ёрзает на столешнице, и речь у него сбивается, становится рваной. — Я от одного твоего запаха теку. Насквозь весь мокрый уже. Просто посмотри, блять. Дима похабно раздвигает стройные ноги, и Влад сглатывает невольно, окидывая взглядом очертания вставшего члена под тонкой тканью коротких чёрных шорт с претензией на классический покрой и блестящую липкую влагу на ляжках. Матвеева хочется раздеть, а потом долго и тщательно вылизывать во всех местах, ласкать губами каждую клеточку обманчиво нежного тела, вкладывая всю свою нежность. Влад тянет руку, проводит пальцами по насквозь намокшей ткани, и омега томно выдыхает, сгибает ноги в коленях, ещё сильнее разводит в стороны, демонстрируя хорошую растяжку. — Я так ждал, когда мы договорим, — сорванно шепчет Дима, подставляется под касания. — Я едва с ума не сошёл, пока ты пиздел, готов был прямо за этим столиком ноги раздвинуть, честно… — Тише, тише, — Влад скользит ладонью по выступающей ширинке, слегка сжимает член омеги сквозь шорты. — Раздевайся давай, не буду мучить. Он знает, что Дима действительно это сделает, повадки истинного слишком хорошо помнит, и всё же замирает, глядя, как заворожённый, как Матвеев цепляет тонкими пальчиками пуговицу на коротких шортах. Дима, как обычно, без белья, и под одеждой у него оказывается только узкий кружевной пояс для чулок. Влад спускает шорты по бёдрам омеги, легонько щёлкает подтяжкой по выпирающей тазовой косточке, украшенной контуром татуировки. Матвеев стонет тихо, ёрзает на столе, а потом выскальзывает из объятий Влада, разворачивается, уперевшись локтями в стол и выгнувшись в пояснице, трётся влажными от естественной смазки ягодицами о член Влада, обтянутый тканью брюк. — Трахни меня уже, — шепчет с надрывом, едва размыкая пухлые губы. — Хочу твой член в себе. Времени мало, да и терпеть больше не хочется, поэтому Влад долго не церемонится, расстёгивает ширинку, спускает бельё, раздвигает ягодицы омеги дрожащими пальцами, входит резко, рывком, не боясь причинить боль, выбивает из Димы тихий скулёж и начинает постепенно темп убыстрять, зная, чего его бывший хочет всегда. Толчки резкие, ритмичные, и Влад чувствует, как омега под ним дрожит слегка, выгибается. — Боже… Чёрт… Влад, — тянет Матвеев на срыве, подаётся бёдрами навстречу, не может терпеть больше, стонет громко, несдержанно. — Быстрее, блять… Влад перехватывает тонкие кисти, вдавливает в деревянную поверхность стола, толкается глубже в горячее мокрое нутро омеги. Ему и самому хочется Диме гораздо большего дать, чтобы он стонал под ним до срыва голоса, с ума сходил от ласки, чтобы имя собственное забывал. Чтобы разрешил в бледную шею вгрызться, оставить новую метку на тонком горлышке, войти по самый узел, а потом лежать рядом и ласкаться размеренно ещё пару часов, пока не спадёт напряжение. Внутренний альфа воет тоскливо и болезненно хлещет по рёбрам хвостом от желания окончательно присвоить омегу себе, зачать с ним детей и остаться рядом на всю оставшуюся жизнь, но Влад старается в себе инстинкты подавлять максимально, потому что Дима не просто бывший, Дима сам по себе свободолюбивый до невозможности, снова шею под метку уж точно не подставит, тем более сейчас, когда специфика его работы такого собственничества не подразумевает. Снова становится больно от ощущения того, что это всё только на одну ночь, скоротечно и, скорее всего, за деньги, а потом его омега снова уйдёт, оставит его. Влад скулит, лезет к нежным пухлым губам, и Дима тянется в ответ, хотя у него есть риск свернуть себе шею. Он выгибается в спине до хруста, насаживается чуть ли не до узла, упирается ягодицами в пах, сжимается, на поцелуй отвечает, хотя ему совершенно очевидно неудобно целоваться. Это приятно, даже слишком, от такого плохо-хорошо, потому что накладывается отпечаток осознания, что Диме совершенно наплевать. Влад отрывается от губ, чувствуя, что Матвееву не слишком комфортно, лижет нежную щёку омеги, расцеловывает контур подбородка, опускается к шее, к голым плечам, ласкает губами. Матвеев сам бёдрами двигает в такт, на член насаживается с невероятным удовольствием, и Влад с любовью вслушивается, как Дима выстанывает его имя, сам не сдерживает хриплые сорванные стоны, тащится с того, насколько омега податливый, обжигающе жаркий, насколько в нём горячо и влажно, какой он открытый и бесстыдный, как сжимает в себе член. Его не хватает даже так, нужно гораздо больше, его хочется абсолютно всего. Только вот Влад понимает уже давно, что с Димой долго и счастливо никогда не получится. Они как Бонни и Клайд или Сид и Нэнси — коротко, ярко, совершенно нездорово и непременно с плохим концом. Дима снова наклоняется, упирается локтями в стол, гнётся в спине, и Влад чувствует, что сейчас нужно, опускает руку на член омеги, грубо обводит большим пальцем головку, двигает в такт грубоватым быстрым толчкам. Дима кусает губы, что-то шепчет, снова стонет протяжно, хнычет, толкается в сжатые в кольцо пальцы. Он вообще слишком шумный для секса в публичном месте, но сейчас так похуй. Матвеев кончает первым, издаёт судорожный полустон-полувсхлип, откидывается на плечо Влада, нервно дышит. Упругие стенки непроизвольно сжимаются вокруг члена сильнее, и Влад без лишних прений кончает внутрь, припоминая слова Матвеева о том, что он на таблетках, выходит медленно и осторожно, садится на край стола в попытке отдышаться. Диме, видимо, тоже необходимо отойти слегка, потому что у него колени дрожат так, что приходится упираться локтями в стол, чтобы не упасть. Влад сейчас признаёт его донельзя привлекательным — растрёпанный, с бешено горящими глазами, почти голый — на нём только чулки, спущенные до колена шорты и массивные чёрные лоферы. Видимо, слегка наладив дыхание, Матвеев дрожащими пальцами подбирает со стола свою сумочку, достаёт пачку влажных салфеток и буквально силой впихивает их Владу. У того голова толком не работает, но он берёт салфетки, крутит в руках упаковку. — Вытри, — капризно просит Дима и вскидывает бёдра. Влад вздыхает, думает мимолётно, что, пожалуй, основной недостаток секса в общественных местах — это то, что приходится быстро оттираться салфетками, что явно не добавляет удобства, и принимается осторожно оттирать с нежной кожи омеги смазку и сперму. По ноздрям бьёт запах ванили, резкий, нервный, феромоны у Матвеева сейчас явно бушуют, и у Влада проносится странная мысль, что ведёт его от Димы настолько, что он готов вылизать эту проклятую салфетку. Однако он себя останавливает, понимает, что это не слишком адекватно будет выглядеть, и недолго думая бросает салфетку в карман. Из-за ноток запаха бывшего альфа готов буквально использовать её как ароматизатор в машину, и плевать, что именно этой салфеткой было вытерто. Пожалуй, тоже глупо, потому что он с большой вероятностью сдохнет от аллергии, если не выбросит её в ближайшую помойку как можно скорее. Самому ему вытереться гораздо быстрее, и он первым натягивает бельё, застёгивает ремень на брюках, показывает омеге всем видом, что пора бы уже идти, пока они не попали в чудную, спрашивает будто бы между делом и безразлично, хотя в голове уже чётко рисуется желание удавиться: — Сколько я должен за секс? — Не надо денег, понял? — выдавливает из себя Дима, дрожащими руками натягивая шорты. — Считай, это тебе моральная компенсация за всю эту хуйню с Левиным. — Какая честь, — язвит Влад, понимая, что вот-вот расплачется. Он молча ждёт, пока Матвеев оденется, пригладит тёмные волосы, одёрнет шорты, после чего они в таком же молчании выходят из помещения и направляются на парковку. Влад про себя молится всем богам, чтобы Дима и дальше продолжал молчать, но этот его план с треском рушится, разбивая иллюзии стёклами внутрь. — Передавай привет своей прелестной вишенке с коньячком, Влад, — омега подходит вплотную, шепчет, почти касаясь губами его уха, резко отстраняется и подмигивает перед тем, как захлопнуть дверь шикарного чёрного Порша. До Влада слишком поздно доходит, что вишней на коньяке пахнет Олег.