Guess Who Loves You?

Для тебя я был лишь опыт, Будто и не человек, На пару месяцев игрушка, Мусор — выкинул в пакет. Несогласие — Меня отпускает

      Дима идёт по торговому центру уверенно, довольно разглядывая своё отражение в витринах и ловя на себе взгляды. Он прекрасно осознаёт, что выглядит восхитительно вызывающе в распахнутой кроваво-красной шубе, коротком прозрачном топике, который ничего практически не скрывает, кожаной юбке, едва прикрывающей задницу, и колготках в крупную сетку. Так даже самые смелые девушки-омеги не ходят, не то что парни, но Матвееву абсолютно похуй — он ловит кайф даже от осуждения. Тяжёлые ботинки на манер армейских гулко соприкасаются с кафельным полом, отдаваясь эхом в стеклянных витринах магазинов. Дима оглядывается по сторонам, рассматривает неоновые вывески бутиков и смеётся тихонько — надо же, в какую дешмань его занесла судьба. Если быть точнее, «судьбой» он называет жесточайший отходняк, который лёгким покалыванием пульсирует в висках. Омега уже привык быть почти постоянно под наркотиками и трезвым себя не помнит вообще, поэтому внезапное желание разнюхаться прямо посреди дороги его не удивляет от слова «совсем». Он благодарит судьбу, что отвратительное ощущение посещает хотя бы не во время секса с очередным клиентом — и то уже хлеб. Дима знает, что он последняя шлюха, но это ничуть не мешает ему жить. Скорее даже помогает. Он ни о чём не жалеет и не страдает из-за своего положения, но даже если и начнёт, обязательно вытрет слёзки новенькими хрустящими пятитысячными и с горя поедет в ЦУМ закупаться в самых дорогих бутиках. За свои двадцать шесть Матвеев, пожалуй, добился многого — не каждый может похвастаться тем, что он самый высокооплачиваемый эскортник Москвы, задница которого оценивается выше возможного максимума. Диму всегда смешит тот факт, что его сверстники умом и трудом зарабатывают гораздо меньше, чем он ртом, задницей и смазливым личиком, подкорректированным самыми лучшими пластическими хирургами в Китае. Иные вовсе прозябают в нищете, закончив два высших, а малообразованный Матвеев, закончивший шарагу и торгующий собственным телом, за день может заработать хоть миллион, в очередной раз раздвинув ноги перед каким-нибудь богатеньким альфой. Вообще Дима любит трахаться чуть ли не всю свою сознательную жизнь — помнится, во вкус входит ещё лет в четырнадцать, когда впервые перепихивается по пьяни с каким-то смутно знакомым альфой лет на пять старше в подъезде, где с компанией друзей, состоящей из таких же припизднутых подростков и парней постарше из ПТУ с района, выпивает нередко. Своих партнёров с тех пор и за всё время он даже сосчитать на пальцах обеих рук и ног не может, потому что понимает рано, что вовсе не обязательно быть как все остальные омеги и ждать принца на белом коне, если можно извлечь из жизни максимального удовольствия. В сказочки про истинность он не верит с детства, и это ему только на руку. Так жить куда легче. Достаточно с раннего возраста Диме начинают внушать, что омеги, а особенно омеги-парни, уже от природы априори шлюхи. Матвеев, как обычно, выводы извлекает весьма своеобразные: если уж он родился таким, то будет самой охуенной шлюхой в мире. Это становится буквально целью всей его жизни, а целей Дима добивается всегда. Он искренне гордится тем, что всё же смог вылепить из себя того, кем мечтал стать. И похуй, что мечтал стать шлюхой — главное, что этого добился. И, пожалуй, об одном он всё-таки жалеет — о том, что до него слишком поздно дошло, что трахаться можно за деньги. Совмещать приятное с полезным, так сказать. Дима усмехается, заходя в туалет и сразу же закрываясь в кабинке у окна, достаёт из-под чехла телефона зиплок с кристаллическим порошком и кредитку. Он думает мимолётно, что всё же зря почти никогда не носит бельё, потому что прятать стафф в трусы было бы куда удобнее. Дима достаёт из небольшой сумочки скрученную пятитысячную, кладёт на подоконник рядом с телефоном и, высыпая порошок на экран, начинает чертить дороги. Получается идеально ровно — рука привыкает со временем каждый день по несколько раз повторять один и тот же незамысловатый ритуал. Да и в целом омеге нравится сам процесс подготовки, чуть ли не больше даже, чем эффект. В этом есть что-то особенное для него, сакральное, потому что грёбаный белый порошок — единственное, что он любит, смысл всей его жизни наравне с сексом. Руки дрожат слегка от предвкушения, и Дима старается как можно быстрее закончить — чертить дороги он может бесконечно, но не сейчас, когда от ощущения необходимости уже потряхивает. Три тонких и длинных лайна на экране у него сегодня вместо обеда. Дима судорожно сжимает пальцами купюру, что скручена достаточно качественно, подносит к ноздре, наклоняется к экрану телефона. Длинные чёрные прядки мешают, спадают на глаза, но сейчас слишком похуй. Матвеев уничтожает все три дороги быстро, откидывается назад, зажимает пальцами ноздри. Убитую слизистую жжёт ощутимо, и Дима думает, что давно бы на иглу перешёл, если бы не панический страх, что на внешности это как-то совсем уж негативно скажется. К тому же, в интраназальном есть ещё один очевидный плюс — в голову даёт почти сразу, начинает накрывать ощутимо. В висках покалывает приятно, тело начинает гореть, и омега стонет тихонько, сползая по стене вниз, вцепляется в собственные колени. Ногти на правой руке длинные, острые, болезненно царапают кожу, на левой, рабочей, короткие, впиваются, оставляя за собой полукруглые вмятины, — Дима это ощущает как никогда ярко. Всё тело превращается в какую-то единую чувствительную материю, эрогенную зону. Очень некстати вспоминается предыдущая ночь, и Дима с трудом борется с соблазном трахнуть себя пальцами прямо здесь, в ебучем туалете какого-то нищенского ТЦ у метро Крылатская. Он сводит бёдра, сжимается, чувствуя, как низ живота стягивает приятный спазм, а голова от приятного воспоминания кругом идёт.       Ситуация вообще на грани сюра. Накануне вечером ему внезапно звонит Надежда Эдуардовна Шевченко, можно сказать, старшая подруга, что неплохо ему найти место под солнцем помогла, и хозяйка крупной сети элитных массажных салонов Москвы. Точнее, не совсем так — хозяйка вебкам-студий и борделей, которые функционируют под прикрытием салонов и таковыми по документам являются. Дима вообще давно уже на себя работает, поняв в один момент, что платить высокий процент ушлой Шевченко желанием не горит, однако хорошие отношения с ней поддерживать продолжает, как и сотрудничество в экстренных ситуациях, например, когда клиент важный и платит много, а у Надежды Эдуардовны все подходящие омеги заняты. Дима лежит в джакузи с бокалом красного игристого, когда на экране буквально вчера купленного айфона высвечивается знакомый номер, и Матвеев закатывает глаза раздражённо, поднимая трубку. Ему даже стараться не надо, чтобы показать голосом, насколько он недоволен: — Надежда Эдуардовна, я искренне надеюсь, что ваше дело может подождать, потому что я прямо сейчас принимаю ванну с бокальчиком вина и вообще-то хотел устроить себе сегодня выходной. — Димочка, ты извини, но это срочно, — голос альфы звучит умоляюще, но властно при этом, и любой омега голову бы от такого сочетания потерял, но не Дима. — Сможешь минут через сорок к клиенту? От тебя вроде недалеко. Ты же у себя в Сосновке? — Естественно, — Дима снова закатывает глаза и издаёт тихий смешок. — А где я ещё могу лежать в джакузи? — Ну мало ли, — Надежда Эдуардовна хмыкает неопределённо. — Может, у Гецати, откуда я знаю. Собирайся давай, тут недалеко от тебя. На Таманской, в коттеджном посёлке. Я уже согласовала с клиентом, так что давай быстрее. — Что там вообще по ценам? — омега залпом допивает игристое, отставляет на пол стакан и встаёт, сразу накидывая на мокрое тело чёрный атласный халат. — Я надеюсь, вы оценили меня по достоинству. — Шестьдесят пять за час, — откликается Шевченко. — Тройничок, если что. — Да вы охуели, Надежда Эдуардовна! — возмущённо восклицает Матвеев, чёрными волосами встряхивает недовольно. — Мало того, что вы меня выдёргиваете так резко, так ещё я и под два члена почти за бесплатно должен подставляться? — Не ругайся матом, — по-матерински журит альфа. — Ну ты же не первый год замужем, Димуль. За поцелуи отдельно спросишь двадцаточку, какие проблемы-то? — Бог с вами, Надежда Эдуардовна, — Дима вздыхает, понимая, что выбора ему, видимо, не предоставляется. — Ладно, собираюсь уже. — Только давай без ножей в чулках и прочих твоих фокусов, — напутствует Шевченко. — Клиент серьёзный. — Ага, — без особого энтузиазма соглашается Дима, думая, что нож в чулке — это не пистолет в сумочке, и про последнее ведь Надежда Эдуардовна ему ничего не говорила. — Адрес сообщением скинете. — А ты отчитаешься, как выезжать будешь, — отзывается альфа и снова повторяет более строгим тоном: — Никаких выкрутасов, понял? Это тебе не твой Гецати, это бандюк самый настоящий. Если всё пойдёт хорошо, на деньги не поскупится, так что постарайся. Матвеев сбрасывает звонок, думая о том, что Шевченко как-то подозрительно часто подсовывает ему всяких криминальных авторитетов, и наспех одевается — лень как-то стараться и подбирать одежду, в которой его всё равно особо и не увидит никто. Адрес ему скидывают быстро, но сообщение он открывает только тогда, когда уже собирается вызывать такси, и лишь сейчас приходит осознание, что в сочетании названия улицы и цифр есть нечто подозрительно знакомое. Улица Таманская, коттеджный посёлок Серебряный бор, дом девяносто один, строение двадцать четыре. Дима тупо пялится в текст с пару минут, пытаясь осмыслить происходящее, а потом не сдерживается от смеха, понимая, что прожил в этом доме почти год. Потому что светло-жёлтый трёхэтажный коттедж с лепниной на Таманской за Хорошёвским мостом принадлежит его истинному. Тому самому, с которым они разошлись полгода как. При расставании Влад напрямую заявил, что видеть рядом с собой Матвеева больше не желает, да и контактировать с ним вообще как-либо тоже, но, видимо, судьба складывается иначе, и встретиться им всё-таки придётся. И похуй, что не наедине, а, похоже, в присутствии кого-то из его друзей — комичную в глазах омеги картину это особо не меняет.       Дима с трудом поднимается с кафельного пола, потому что колени трясутся слегка, и выходит из кабинки, останавливается напротив зеркала и смотрит в собственное отражение. В голове сейчас пульсирует лишь одна мысль, что ещё сильнее пьянит и кружит голову: пожалуй, он не понимает, почему люди боятся демонов, потому что сам раз и навсегда выучил урок — самое опасное создание смотрит на него сейчас из-под зеркальной поверхности. Он — изящный девятимиллиметровый Classic Supergrade от Wilson Combat, который преспокойно лежит в его сумочке Louis Vuitton, не вызывая подозрений, что вообще как данность может там находиться. Он тоже дорого стоит, невероятно красив, но таит в себе скрытую опасность. Он сам смертельное оружие, и он это знает. Дима поправляет коротенькую кожаную юбку, потягивается слегка и лезет в сумочку за каплями. Это, конечно, вредно, но ходить с настолько расширенными зрачками — не самая хорошая идея. От ментов, конечно, случись что, запросто можно отмазаться, но лучше избежать этой участи и сэкономить тем самым тысяч триста как минимум. Пословица гласит «Береги платье снову, а честь смолоду», только вот о чести у проститутки никакой речи не идёт, поэтому только и остаётся, что беречь деньги. Хотя после вчерашних денег, полученных за четыре часа, и пятидесяти тысяч чаевых, которые оставляет Влад, Диме кажется глупым вообще говорить об экономии. Он снова подавляет смешок. Было-то вчера, а мысли об этом до сих пор доставляют веселье. Влад, блять, Череватый, его истинный, после расставания с ним заказывает шлюх — что может быть комичнее? Правильно, то, что на вызов к нему приезжает его бывший. Дима запрокидывает голову, вытирает нос от белых разводов, закапывает перед зеркалом в глаза, чтобы не так сильно были расширены зрачки, а потом решает ещё и чёрные очки напялить — типа не нарик ебучий, а модель Dior. Он выходит из туалета совершенно довольный собой. Порошок постепенно сильнее ударяет в голову, пальцы приятно покалывает, душу греет чувство собственного достоинства. Дима идёт уверенно, не избегая взглядов, весь такой красивый в кроваво-красной шубе из искусственного меха, которая по цене дороже многих натуральных. На парковке у торгового центра ждёт родной Porsche Cayenne с панорамной крышей, и Дима ещё больше гордится собой. Да, насосал, и что? Кому его судить? Тем, чья почка стоит дешевле, чем отдельная принадлежность его гардероба? Он часто водит обдолбанным, и ему не привыкать. Менты не волнуют вообще — на нём метка самого Влада Череватого, бандитского сынка, а докапываться до потенциального зятя главаря мафии желающих мало. Диму ни капли не волнует, что они с Владом давно расстались — оперировать именем своего истинного ему не мешает никто. Он садится за руль, заводит машину. Покалывание на кончиках пальцев всё ещё не отступает, в голове почти пусто, и разве что один образ крепко перед глазами стоит — дружок Череватого, что вчерашней ночью был вместе с ним. Дима жмурится, прикрывает глаза, снова представляя перед собой альфу, чьего имени, естественно, он не знает даже. Партнёр на одну ночь и за деньги — но, чёрт возьми, из головы никак не выходит, застревает там накрепко и вертится в мыслях. Альфа слишком приятно пахнет, слишком умело ласкает и вообще какой-то весь слишком. Молоденький явно, младше него уж точно, а Дима таких любит, явно обеспеченный гораздо выше среднего, потому что совершенно очевидно с Владом по работе связан, слегка грубоватый, но это только в плюс. Что и греха таить, хочется снова ощутить на своём теле его сильные руки и горячие губы, чего с клиентами вообще никогда не было. Истинность для Димы — пустой звук и всего лишь приятный бонус к сексу. С Владом хорошо, конечно, безусловно, он и сам по себе знает, как приятно сделать, а истинность это удовольствие только подстёгивает, выражаясь в гармоничном смешении запахов и каком-то странном единении. Только вот с Череватым как-то и так всё понятно уже, надёжно, а его друг — просто ебаное что-то с чем-то. Он кажется непредсказуемым, напористым до чёртиков. В конце концов, горячим. Омега крепко вцепляется пальцами в руль, пытаясь отогнать наваждение. Будь он глупее, думал бы, наверное, что влюбляется, только вот он жизнью наученный, понимает прекрасно, что ему, кроме секса, не нужно ничего и ни от кого, каким бы друг его бывшего расчудесным ни был. Дима не против, конечно, ещё пару ночей с этим альфой провести, но никаких отношений с ними ни при каком раскладе заводить не будет. Разве что взаимовыгодные: с него — секс, с партнёра — деньги. Оба в плюсе, только Дима чуть больше. Пожалуй, именно такого расклада Дима и хочет — распробовать альфу получше ещё за пару ночей, а потом, возможно, задуматься о том, чтобы включить его в круг своих постоянников. Как Костю, например. Костя, он же Константин Гецати — постоянный клиент, при своём бизнесе, платит щедро, за что Дима его, пожалуй, даже немного любит. Конечно, малину немного портит то, что он в достаточно близких тёрках с семейкой Череватых, но это тоже огорчает не слишком сильно. Альфа щедро платит — всё остальное Диму уже не волнует. И ведь при всей своей щедрости Костя его даже не трахает. Не все клиенты даже за секс платят столько, сколько отваливает Гецати за простое взаимодействие. Диму это, конечно, огорчает слегка — члены он, как-никак, любит гораздо больше, чем общение, — но не то чтобы очень. Главное — деньги, а таковых у Кости в избытке, да и проводить время с ним достаточно интересно. Альфа умный, начитанный, азартный, так что может снять на всю ночь исключительно ради того, чтобы обсудить литературу и поиграть в шахматы у себя дома или сходить вместе в казино. Поскольку эти пункты, в особенности последний, в целом с кругом интересов Димы соприкасаются, Матвеева в таком клиенте, в общем-то, устраивает абсолютно всё, хотя и переспать с Костей разок-другой омега точно не откажет. Гецати, пожалуй, у него единственный полноценный постоянник. Он иногда даже два или три раза в неделю может снять, когда свободен относительно, часто просит сопровождать на различных мероприятиях и встречах, хотя у него есть жена. Иногда, когда альфу, видимо, тянет поговорить с Димой по душам, он про неё довольно много рассказывает, и этого достаточно, чтобы понять одно: отношения у них сложные. Во-первых, Марьяна одного с Костей вторичного пола, и Дима удивляется порой, как двое альф во время гона вообще умудряются друг друга не укокошить. Во-вторых, Гецати знает прекрасно, что его жене оказывает неоднозначные знаки внимания другая женщина, на что Марьяна отвечает весьма охотно, заставляя порой задумываться, а была ли любовь, которая и стала поводом для создания столь нетрадиционной семьи, и был ли смысл вообще им заключать брак. Он рассказывает, зная, что все его слова останутся в тайне, а Диме и выслушать его не жалко, потому что, опять же и снова, Костя платит хорошо. Жаль только, что не за секс. Однако с этим альфой, с неизвестным ему другом Череватого, Дима хочет совершенно другого. Многочасовые разговоры с ним ему не сдались, да и душа чужая ему не особо интересна. Точнее, неинтересна от слова «совсем». Дима хочет от него только секса, такого, как вчера был, или даже ещё лучше. А если Дима хочет — Дима, чёрт возьми, получит.       Из мыслей вырывает настойчивый айфоновский рингтон. Матвеев раздражённо цокает и закатывает глаза — тот, кто ему сейчас звонит, явно бессмертный или, по крайней мере, считает себя таковым. Дима ненавидит разговаривать по телефону за рулём, особенно когда он под наркотой, потому что в таких ситуациях очень сложно концентрироваться на двух вещах одновременно. Он достаёт телефон и не глядя берёт трубку, потому что знает прекрасно, что кандидатов в самоубийцы только двое. Если быть точнее, кандидаток. Одна из них, собственно, и звонит ему сейчас. — Матвеев, ты там сдох, что ли? — слышится в трубке возмущённый женский голос. — Где ты? — В пизде, — Дима огрызается слегка, показывая подруге, что такой тон ему не слишком нравится. — Ир, я же сказал, что приеду, а это значит, приеду. Хули ты мне опять названиваешь? — А я думала, что ты скопытился от передоза где-нибудь под забором, — Ира, как обычно, разговаривает совершенно бесцеремонно. — Мы с Мэри уже заебались тебя ждать. На фоне её голоса негромко играет музыка, что свидетельствует о том, что девушка действительно уже ждёт. Матвеев смотрит в окно, за которым уже мелькает Москва-сити, и обещает: — Через десять минут уже буду. — Смотри у меня, — с притворной строгостью отзывается Ира. — Я пока закажу кальян и бухло. Принимаю заказы. — Кальян бери любой фирменный, я оплачу, — распоряжается Дима, прикидывая, что пятнадцати тысяч на кальян с колбой и чашей из фруктов не жалко. — Водку возьми. Как обычно, «Онегин», бутылочку. А ещё закажи мне денвер стейк и сырную нарезку. Я проголодался, как псина ебучая. — Не жирно ли? — подкалывает девушка, но Диму уже не остановить: — И манго! Манго сушёное, Ир, слышишь? Жрать хочу вообще пиздец. Но Ира уже сбрасывает трубку. Дима тихо матерится и откидывает телефон в бардачок. Девушки ждут в Барвиха Lounge, одном из любимых пабов, где они обычно проводят время втроём за кальяном, выпивкой и разговорами. Бар для Москва-сити относительно дешёвый, но просторный и уютный, обставлен минималистично и со вкусом. Меню обширное, в особенности барная карта, кальяны просто восхитительные, поэтому в это место Диме хочется возвращаться снова и снова, тем более что оно ассоциируется с приятной компанией. Мэри и Ира — наглядный пример того, что дружба между альфой и омегой всё-таки существует, а также того, что настоящие подруги вместе и в огонь, и в воду, и в эскорт. Диму с ними в своё время познакомила приснопамятная Надежда Эдуардовна, за что он ей до сих пор безгранично благодарен. И, пожалуй, его любимые девочки — единственные, с кем он общается без цели поиметь с них материальную или ещё какую-либо выгоду. Дима иногда удивляется, как они вообще умудрились сдружиться и не сожрать друг друга с потрохами. На его опыте в компаниях из двух омег и альфы скорее часты другие практики — борьба за внимание, конкуренция, ревность, что непременно заканчивается тем, что в пух и прах разругиваются все трое, особенно в том случае, если альфа делает выбор. Их компания скорее редкое исключение. Ни симпатии, переходящей границу дружбы, ни сексуального влечения ни он, ни Мэри к Ире не испытывают с самого момента знакомства, и, возможно, именно поэтому их тройной союз крепко держится достаточно долгое время, ещё с тех пор, когда Дима не работал в сфере элитной проституции. Они практически коллеги. Разница разве что в том, что Мэри и Ира ещё не опустились до проституции, хотя работают в эскорте гораздо дольше, а Дима по сути изначально таковой занимается. И даже на этой почве, как ни странно, конфликтов не возникает, хотя у Иры доход больше, чем у Мэри, потому что альфа в эскорте — редкость, а у Димы — чуть ли не чем у двоих вместе взятых по весьма понятной на то причине. Никакой зависти в их дружбе места нет. Матвеев улыбается, предчувствуя, как скоро встретится со своими девочками и отдохнёт хоть немного, и наконец заезжает на парковку Москва-сити. Он снимает чёрные очки, протирает переносицу и одёргивает короткую юбку перед тем, как выйти на улицу.       В Москва-сити, как всегда, шумно и многолюдно. Бизнес-центр сильно напоминает человеческий муравейник — все снуют по своим делам туда-сюда, не обращая друг на друга внимания, и, казалось бы, никому нет дела до того, кто проходит мимо. Только до тех пор, пока в поле зрения не появляется красивый омега с сильными феромонами. Диме кажется, что люди, которые на него оборачиваются, прямо-таки рискуют свернуть себе шеи. Альфы смотрят либо с осуждением, либо с восторгом, но и те, и другие совершенно очевидно пускают на него слюни, другие омеги — с завистью или с восхищением, и даже равнодушные к сильному запаху табака с ванилью поворачивают на него головы, явно оценивая эпатажный внешний вид. Дима открыто гордится собой — на это он и рассчитывает, всегда любит быть в центре внимания. Однако это внимание часто выходит боком. На одном из этажей, уже ближе к нужному, в лифт подсаживается мужчина на вид примерно лет на двадцать самого Димы старше, полноватый, начинающий лысеть. От него так и веет тяжёлыми феромонами с нотками мускатного ореха, после чего окончательно становится ясным его вторичный пол. — Не занят? — альфа окидывает его взглядом, улыбается сально. Матвеев морщится — денег подзаработать можно было бы, но этот мужик совершенно очевидно не его типаж. — Я не туалет, чтобы быть занятым или не занятым, — огрызается Дима, закатывая глаза. Он знает, что больше всего отталкивает таких навязчивых альф — они не переваривают грубых или не слишком приятных выражений, видимо, считая, что омеги должны питаться нектаром и срать радугой. Бестолковый диалог вполне может продолжиться дальше в не слишком хорошем русле и даже перейти в конфликт, а Диме крайне не хочется убивать человека в столь людном месте. Его спасают раскрывшиеся створки лифта, что приезжает как раз на нужный ему этаж. Дима никуда не торопится, поэтому заворачивает в туалет, где снова снюхивает пару дорог, и только после этого идёт к бару. Ира и Мэри уже ждут его за столиком, потягивая коктейли, а наркотическое опьянение подкатывает новой волной, захлёстывая полностью и заставляя руки мелко подрагивать. Омега по очереди обнимает подруг, садится на край дивана рядом с Ирой и наконец снимает надоевшие очки. — Я ненадолго, — сразу предупреждает Дима. — Мне ещё к Гецати к половине одиннадцатого. — Без проблем, — улыбается Мэри, проговаривает плавно, с явным эстонским акцентом: — Главное, чтобы ты покушать успел. Мэрилин Керро, пожалуй, единственный человек, которому Дима позволяет иногда о себе заботиться. Точнее, единственный человек, который не получает за это пизды. — Ага, — Ира откладывает в сторону телефон и кивает легко. — Как раз сейчас твою еду принесут. — Ка-айф, — тянет омега, откидываясь на спинку кожаного дивана. — Ты заказала мне сушёное манго? — Заказала, горе моё, — девушка усмехается и хлопает друга по плечу. — Если бы не знала, что ты на таблетках, подумала бы, что залетел. — Игнатенко, сплюнь, блять! — Дима смеётся, морщит нос и хватает со стола бутылку водки. — Сейчас как раз выпью за то, чтобы никогда, сука, в этой грёбаной жизни не залететь. — Правильно, — поддерживает Ира. — Ты ж торчишь как сука последняя. Вот родишь дауна — что делать будем? Матвеев злобно поглядывает на неё, запрокидывая голову и делая крупный глоток прямо из горла бутылки, легонько бьёт альфу по колену. Ребёнок в его планы на жизнь совсем не входит, и это является одной из причин, почему такие шутки достаточно раздражают. Мэри это понимает особенно хорошо, потому что сама омега, которая, к тому же, в жизни столкнулась с репродуктивным насилием, поэтому она сразу осаживает Игнатенко: — Не нужно, Ириш. Такие шутки могут быть неприятны. — Вот-вот, — поддакивает Дима, благодарно поглядывая на Мэрилин, и делает ещё глоток. — Лучше перевести тему. Водка привычно и легко обжигает горло, и Дима думает о том, что лучше напитка в этой жизни, пожалуй, ещё не придумали. Разве что абсент или самбука для него лучше той самой злодейки, что сорок градусов даже в тени. — Когда переедешь наконец в Золотую Милю? — Игнатенко шутливо толкает друга локтем в бок. — Такая сучка не должна жить непонятно где. По тебе самые дорогие апартаменты Остоженки плачут, а ты всё сидишь в своём Крылатском. — Зато там можно отлично выспаться после тяжёлого рабочего дня, — Матвеев фырчит недовольно, закатывает глаза, но потом всё же сдаётся, глядя на удивлённые лица подруг: — Гецати обещал на днях подогнать риэлтора. — Ты уже знаешь, чего хочешь? — Мэри затягивается кальяном, выпускает сладковатый вязкий дым. — Я жду не дождусь, когда ты позовёшь на новоселье. — На данный момент я хочу только одного охуительного красавчика, — признаётся Дима, нетрезво смеётся, запрокидываясь назад. — Я вчера такого, бля, подцепил… — И кто этот счастливчик? — Ира усмехается, искоса поглядывая на омегу, подначивает: — Давай, поведай нам, о ком мечтает сам великий Дмитрий Матвеев. — Ну знаете, красавчик такой, — Матвеев, если честно, даже не представляет, какими ещё словами описать внешность запомнившегося клиента. — В те редкие моменты, когда мы с Владом ещё были вместе и выходили на какие-то светские тусовки, я его видел мельком. Такой, знаете, высокий, кудрявый, волосы достаточно длинные. Шатен вроде. Пахнет как будто настойкой, вишней на коньяке вроде. Подробно рассказывать о вчерашнем у него желания нет. В конце концов, если подруги почувствуют на нём хоть бы минимальные нотки феромонов истинного, он не будет скрывать специально, но самому не хочется посвящать в такие детали. — Значит, тебе точно нужно переезжать в Золотую Милю, — выносит вердикт Игнатенко, удивлённо тараща глаза на друга. — В смысле? — Дима хмурится, не особо пока понимая, к чему была сказана Ириной эта фраза. — Да ты ж самого младшего Шепса подцепил! — Ира театрально взмахивает руками, сверлит друга заинтересованным взглядом. — Олег Олегович Шепс. Бизнесмен, гений, миллионер, плейбой, филантроп буквально! Его семье принадлежит, блять, буквально половина грёбаной Москвы. — Одна половина его, другая старшего брата, — подхватывает Мэри и морщится, явно вспоминая что-то не особо приятное. — Этот Саша такая сука… — Богатый, значит, — омега усмехается, стучит ноготками по стеклянной бутылке водки. — Тогда, девочки, решено. Охомутаю, затащу в постель пару раз — и прощай, денежки! Были ваши, станут наши, верно? — Не выйдет, Дим, — Мэри отрицательно качает головой. — Боюсь, твоя идея накроется пиздой. Дело в том, что Олег Олегович ищет себе омегу на постоянной основе, чтобы завести отношения и, может, даже жениться. Тебе оно надо? — Не надо, — Дима хмыкает с сомнением, пожимает тонкими плечами. — Но ведь из любого правила есть исключения, верно? Плевать Диме на то, что этот самый Олег Шепс хочет жениться. Плевать на этого Олега вообще. Он хочет, а значит, получит, он уверен. А если не получит — разве будет страдать? Да и в голове уже зреет превосходный план, который явно поможет неплохо раскрутить альфу на деньги. Замуж ведь выходить никто его ни при каких условиях не заставит, и это факт. Такого, как он, пусть бы даже омегу, нельзя подчинить себе просто так и заставить лишиться удовольствия ради какой-то несуществующей любви. Да и, в конце концов, он ведь Дмитрий Матвеев. Триста Шестьдесят Шестой. Самая яркая звезда московской элитной проституции. Умение любить или вообще чувствовать что-то подобное давно атрофировано напрочь и выжжено калёным железом. Наркотическое забытье, неоновое сияние клубов и витрин, отражающееся в нездорово расширенных зрачках, жажда секса и крови и отвращение к тлеющему у его ног в луже бензина миру, сливающиеся в единый безумный экстаз, — это вся его грёбанная жизнь.