are you even sorry?

По гравийной дорожке, ведущей в дом Шелби, шуршал налощённый «Форд». Пришлось отдать двадцатку за то, чтобы машину натёрли воском для пущего блеска, дабы не отставать от роскоши гостей, приглашённых на приём. — Надо было тоже притвориться больной… — вздохнула Сюзи, глядя в окошко и не испытывая и грамма интереса к сливкам Бирмингемского общества. — Так Белла прикидывается? — через зеркало заднего вида Эллейн обрушила на блондинку упреждающе-вопросительный взгляд. — Думаю, это просто шутка… — вмешался Джейми, заметивший напряжённое недовольством лицо сестры. Он опустил увесистую ладонь на колено Сюзи, метнув в неё незримой молнией укора. Бичем лучше всего подходила на роль эскорта для молодого Браунинга, потому что вечно надменное, но всё еще немыслимо красивое лицо девушки идеально вписывалось в общество богатеньких светских особ. И несмотря на то, что она была на порядок умнее Беллы и куда менее наивна, чем Вивьен, блондинка не стеснялась показывать своего негодования по любому поводу. Даже в присутствии Эллейн, несмотря на хрупкость привилегий жизни под боком у Браунингов. — Мам, — Элли повернулась к Констанции, пытающейся поправить помаду в тусклом отражении зеркала заднего вида. — Завтра я отвезу всех девочек ко врачу, и… — она потёрла пальцами переносицу в попытке прогнать непонятно откуда взявшуюся головную боль. — И ты остаёшься за Джейми в баре, дай ему выходной. — Она обернулась на брата, а затем перевела особенно строгий взор на блондинку: — Может, из тебя откачают немного желчи? На приёме будь ангелочком. Чем лучше ты себя ведёшь, тем более щедро я тебя премирую. Девушка покорно закивала. Элли припарковала автомобиль, конечно, проигрывающий по классу местным «Бентли», но всё ещё верно служивший всем прихотям её семьи. «Подарю Джейми Бентли на совершеннолетие…» — с грустью подумала Браунинг о брате, который молчаливо шёл за ней любой дорогой, даже если у них обоих не оставалось жизненных сил. Эллейн верила, что когда-нибудь усердные труды юноши окупятся ему в стократ, и рано или поздно он будет просто по-хозяйски осматривать владения и напрочь забудет влагу вонючей тряпки, которую уже несколько месяцев сжимала его жилистая юная ладонь. Очередная цепочка мысленного анализа вызвала внутри острое желание закурить, но морозить под октябрьской моросью нарядно одетую девушку, да и родную мать, определённо не стоило. Хотя лишь минута, всего-то парочка глубоких выдохов могла в этот момент помочь снять тонну накопившегося напряжения. Укутанная в меха Констанция, не дожидаясь одобрения своей дочери, уже вальяжной походкой проследовала в особняк, присматривая для себя потенциальный досуг на ближайшие пару часов. Элли же, не изменяя своим закостенелым привычкам, вновь оделась в костюм несмотря на праздничный повод и на то, что это решение чуть не стоило ей вселенского конфликта с собственной матерью, двигавшейся по жизни под эгидой «женщина ближе всего к наготе, когда она хорошо одета». Хозяин же сего роскошного поместья время от времени встречал у порога гостей, с полуулыбкой интересуясь дежурным «как добрались?». — Добрый вечер, мистер Шелби, — она на мгновение задумалась о том, чтобы протянуть ладонь для рукопожатия, но не решилась. — Спасибо за приглашение. — Добрый вечер, мисс Браунинг, — он тоже замешкался, потому что надлежащее приветствие дамы претило её внешнему виду, а пожать руку по-мужски означало бы соответствующее отношение с его стороны. Томас кинул взгляд за спину Эллейн. — А это?.. — Мой брат Джейми. И секретарь Сюзи. Вы так быстро реконструировали «Гарнизон» после взрыва. Впечатляет, — Элли искренне улыбнулась, пожав плечами, и это был, наверное, первый раз, когда Томми увидел, что та способна выдать какую-то эмоцию на весьма миловидном лице, помимо всепоглощающей скорби. Они обменялись рукопожатиями с Джейми. Шелби отметил, что Браунинг не поскупился на наряд для своей протеже: роковая блондинка Сюзи Бичем с холодным, на грани фригидности, взглядом была одета в лиловое платье, изо всех сил прячущее в блестящих сиреневых складках её скверный характер. После сумбурного, как показалось всегда собранной и готовой к обороне Браунинг, фуршета, Томас Шелби привлёк внимание гостей, чтобы произнести приветственную речь для всех собравшихся в центральном зале его неприлично большого дома. Элли приметила, что со стороны его тётушки Полли в неё, словно горячий выстрел в спину, прилетел подозрительный взгляд. Женщина перехватила проходящего мимо Томаса и зашептала что-то на ухо, периодически поглядывая на Эллейн. Браунинг всё это время краем глаза следила за движениями губ цыганки. Как только Томми оторвался от внимания тётушки, Элли проводила взглядом скрывающуюся за спинами людей женщину и, вклинившись в толпу, попыталась изобразить заинтересованность речью, начало которой абсолютно прослушала. — …благодарю всех, кто почтил нас сегодня своим присутствием, — тем временем вещал глава козырьков, махнув в воздухе неизменным стаканом с ирландским виски. — Какой бы величины контракты нас с вами ни связывали, надеюсь, что наше сотрудничество будет лишь способствовать расширению бизнеса. — Толпа богато одетых господ, внимающих словам Шелби, заликовала, звеня хрусталём бокалов. Томас же, со свойственным ему видом хозяина положения, оглядел присутствующих. Рука сжала стакан до еле слышного в празднующем гуле скрипа в тот момент, когда глаза его выцепили в толпе макушку русых волос, стянутых в строгий пучок. Эллейн почувствовала на себе пригвоздивший её к полу взгляд, прежде чем решилась посмотреть на гангстера, стоящего на лестнице перед толпой. В голове промелькнула тысяча мыслей, одна хуже другой, но за особенно ужасающую девушка зацепилась обеими руками: «Он всё знает!». Мигрень знакомыми волнами запульсировала в висках, а полнившиеся неистовствующей вьюгой глаза обжигали и без того разгорячённую кожу. Захотелось убежать. Воздуха стало не хватать, отчего грудь вздымалась каждую секунду, безуспешно пытаясь наполнить лёгкие необходимым кислородом. Сжав и разжав ладони, будто проверяя, всё ли еще точен её кулак, Браунинг глубоко вдохнула, натягивая напряжённую полуулыбку-полуоскал на искажённое внезапным разоблачением лицо. Девушка и не заметила, увлечённая внутренними сомнениями, что Томас уже закончил свою речь, и сейчас толпа вокруг него медленно расползалась по пышно обставленному залу. Чтобы не привлекать к себе ещё больше внимания, она вошла в просторное помещение вслед за всеми, утопая в белом шуме, доносившемся со всех сторон. Быстро оглядела частично незнакомые лица, выискивая испарившегося Томаса, с которым меньше всего хотелось внезапно столкнуться в узком затемнённом коридоре. Краем глаза Эллейн заметила кокетливо болтающую с Соломонсом Констанцию, которая притоптывала ножкой в такт движениям собственной руки, летающей практически перед лицом собеседника. Та с трудом удерживалась от того, чтобы провести кончиками пальцев по морщинистой щеке мужчины. За пеленой внезапно окутавшего страха она и не заметила, как по всему особняку разлилась оркестровая музыка, и шорох платьев вперемешку с глухим отстуком каблуков о ковёр означал лишь то, что некоторые гости беззаботно закружились в танце. Старательно откладывая застывшую в глазах картинку вальсирующей матери и бандита, Элли искала, в каком углу можно переждать мероприятие, чтобы после, прикрываясь важными делами, покинуть общество богатеев и избежать встречи с кем угодно из Шелби. Обнаружив тупик в очередном из коридоров и уловив пару озабоченных прищуров прислуги, девушка развернулась. Но не успела сделать и шага, как требовательная ладонь Томаса сжала её запястье. — Вы так и не представили мне свою матушку, мисс Браунинг, — холодный шёпот прогремел над ухом, словно в нескольких метрах разорвалась граната. Шелби завёл гостью в ближайшую дверь. Звякнул замок в его кабинет. — Что ж, мы можем прямо сейчас исправить это глупое недоразумение… — в игру вступил ангельски-овечий голосок, который должен был скрыть дрожь, но вместо этого лишь обличил её. — К чему спешка? — он не сбавлял давление на запястье и в голосе. Томми знал, что она едва ли способна выдержать его взгляд, и не прекращал попытку поймать ответный. — Красивая музыка… — на мгновение разорвав цепь, натянутую между доньями зрачков, мужчина сделал вид, что вслушивается. — Потанцуем? Он выбросил в воздух охладевающую от сжатия ладонь, но не позволил увеличить расстояние между ними, повелительно опустив руку на талию Эллейн, которая уже вторила сухими губами молитвы. Мерным движением Томми вытянул из кобуры пистолет и, щёлкнув курком, прислонил дуло к животу Браунинг. Ведомая властными шагами Шелби, Элли еле переставляла ноги, прокручивая в голове всю свою жизнь, которая, судя по картинкам, почти вся прошла в грязных лужах на войне либо за ворохом бухгалтерских бумаг. Испуганно выдохнув куда-то в плечо рэкетира, она всё же попробовала приподнять подбородок в попытке найти в его умных глазах ответ, что же ей делать дальше. Когда же в сознание забралось тёплое воспоминание о том, как светло-русая челка водила по её коже, искусанные губы окропляли щёки поцелуями, а озарённые любовью серые глаза обещали семейное счастье, Элли снова обдало холодным душем: Шелби не станет стрелять в неё в собственном доме. Неужели она вспомнила Александра тогда, когда представила на его месте Томми? — Ты можешь не переживать об утечке информации, — сжав челюсть покрепче, Элли двумя руками обвила шею мужчины, сокращая расстояние выстрела, словно они и правда просто танцевали чувственный и полный романтического одухотворения танец. — Завтра же я демонтирую развязку. — Любопытно… — Томас сжал руку на талии, впиваясь пальцами в костюмную ткань, скрывающую нежную кожу девушки. — Как быстро ты раскрыла себя, Браунинг, — имя её, вылетевшее из его уст с презрением, осело на плечах тяжёлым грузом, пачкая невидимой глазу грязью дорогой пиджак, сшитый на заказ. — Убьёшь меня? — крутящийся на языке вопрос всё же вырвался наружу. То ли в попытке найти сострадание в его глазах, то ли искренне желая ощутить его тепло, Эллейн прильнула виском к его плечу. — Нет, — подозрительно быстро ответил Том. — Ты мне ещё нужна. — У меня есть к тебе особое предложение. Союз… — только Эллейн почувствовала облегчение, как в глазах Томаса блеснул металл, напомнивший отсвет острого тонкого лезвия, вшитого в козырёк. — Если мы вместе придумаем, как устранить Сабини, то оба останемся в выигрыше. Ты заберёшь скачки, я… — Союз… — прервав девушку, он с улыбкой просмаковал это слово на кончике языка. Браунинг обернула плотнее руки вокруг шеи гангстера, цепляясь за неё, как за спасательный круг. Элли вперила в Томаса вопросительный взгляд, — после всего ты ещё дерзишь предлагать мне союз? — Ты всё еще жив благодаря мне, не забывай, — пришло время последнего козыря. Если он побьёт эту карту, то рассчитывать больше совершенно точно не на что. — Считай, что ты тоже жива благодаря мне. — Он медленно отвёл револьвер в сторону. Барабан щёлкнул, и на пол с грохотом посыпались пули, а затем и сама пушка ударилась рукоятью о столешницу. Заворожённая страхом, девушка лишь неуверенно кивнула, продолжая играть в его игру на грани истерики и мёртвого спокойствия: шаг за шагом пара наворачивала медленные круги по слабо освещённой комнате. Они могли разглядеть только друг друга, словно были чудовищами в привычном месте своего обитания — во тьме. Издали слышались разномастные голоса, женский смех, но громче всего — великолепная музыка, издевающаяся над бедной Эллейн своим роскошеством, пока она пыталась прочесть на привлекательном лице с графичными строгими чертами, зачем она ему может быть нужна. Любуясь разнообразием экспрессий на вечной застывшем в маске безразличия лице, Томас молча обводил контур её аристократического профиля, который Элли то и дело отводила в сторону двери. Браунинг, стараясь не делать резких движений, подняла взгляд на пугающе безмятежного Томаса, пока в её собственных безжизненных оленьих глазах читалось немое прощание. В сознании Элли промелькнула картинка танцующих Констанции и Соломонса, и она решила подумать, что бы в её ситуации сделала матушка. Та бы схватилась за любой паритет, сулящий делать упреждающий ход, в особенности если бы его можно было назвать женской магией. И тогда Эллейн уцепилась за последнюю беспроигрышную стратегию — искренность. Она обдумывала слова Шелби, обводя взглядом контур его губ и не подозревая, как именно он может считать этот жест. — Думаешь, я согласилась бы танцевать с тобой только при смертельной угрозе? — Браунинг за неловкой улыбкой спрятала настоящее любопытство, пытаясь представить их двумя незнакомцами на городских танцах. Без контрактов, оружия, семейных обязательств и вранья. Теми, кого в безрассудство толкает любовь, а не отчаяние. Элли даже не догадывалась, что это не она сейчас меняет правила игры, в том числе тактику и поведение. Шелби, как всегда, не торопился с ответом. На миг убрав руки с туловища Браунинг, он снял пиджак вместе со сбруей, а затем вновь опустил обе ладони на спину Эллейн, однако без былого давления. Склонившись над её зардевшейся кромкой уха, мужчина наконец нашелся, что ответить: — Ты всё равно не уйдёшь отсюда, пока я не позволю. — Шелби смягчил и взгляд и скривил губы в обезоруживающей улыбке, той, которая сбивала с толку женщин на его пути, верящих, что именно они способны растопить сердце монстра, закованное в холодный свинец ещё в Сомме. Неужели его заинтересовало предложение союза? — Уйду, когда закончится музыка, — Браунинг машинально провела ладонью по бритому затылку, а затем вновь усмирила руки покоиться на его шее. Освобождённая от прицела револьвера, теперь она стала мишенью для метких очаровывающих глаз Томми. Пляски смерти затянулись и сменили темп. Эллейн попробовала представить, смог бы ли этот человек занять в её сердце место, которое когда-то занимал юный сероглазый солдат по фамилии Арчер. Не успела она сделать вывод, как их с Томасом губы столкнулись в поцелуе. Однако привычной для Браунинг нежности вперемешку с влюблённым волнением не было и грамма: вместо них разливалась волнообразная жажда с горьким привкусом виски и послевкусием давнего одиночества. Первой мыслью Элли было оттолкнуть мужчину, который всё углублял близость, мешая воздуху проникать в лёгкие. По-хозяйски сжимающие сильные руки пресекли мгновенный порыв. Шелби был груб. Не церемонился с тем, чтобы получить согласие. Не разменивался на лёгкие прикосновения и невинные взгляды. Просто брал то, что хотел. Слегка растерявшись под натиском, Элли всё пыталась сбавить обороты невесомыми, неуместно ласковыми касаниями губ и пальцев, сменявшимися царапанием ноготков в мгновения, когда настойчивость мужчины затмевала её желание сопротивляться. Томас наконец оторвался от раскрасневшихся губ, но только для того, чтобы резко толкнуть назад. Бёдра ударились о кромку стола; рассыпались идеальные стопки документов; пошатнулась дорогая лампа, с трудом удержавшаяся на краю. Созданный шум заглушала музыка, звучавшая всё так же громко, но не слышимая больше ни Томасом, ни Элли, изолированных от внешнего мира в ловушке сбитого дыхания друг друга словно в космическом вакууме. Когда же его шершавые ладони смяли выглаженную ткань брюк, потянув на себя, девушка уже не сопротивлялась, покорно приняв его напор как данность, через которую ей нельзя было переступить. Браунинг переняла инициативу, потянувшись за ласковым поцелуем, словно пытаясь доказать, что она вовсе не враг, в то время как у Шелби на задворках сознания промелькнула мысль о том, что он соскучился по девушкам, которые не брали за секс деньги. Шлюхи всегда беспрекословно выполняли то, что от них требовалось, легко позволяя любые грубости и извращения, сопротивляясь лишь настоящим чувствам. Ждать мягкого поцелуя тёплых губ от них не приходилось — это против правил. И как же прекрасно было ощущать нежно прикасающиеся к бритым щекам губы, нервно размазывающие поцелуи по лицу, после пачки послушных сучек, согласных на что угодно за лишнюю пару фунтов. Следуя искушению вместо обезличенной куклы вновь прикоснуться к живой женщине с историей, с ноткой грусти в карих глазах, с желанием быть любимой и жить в безопасности для собственных чувств, Томас потянул Эллейн за собой, на ощупь открывая дверь, ведущую в спальню при кабинете. Он остановился у кровати, поперек которой растянулась узкая лунная дорожка, когда Элли, сжимающая чужую ладонь, замерла за его спиной. Развернувшись, Томми беззвучно, одним только затуманенным предвкушением взглядом, приказал ей избавиться от маскулинной брони, явив ему свой истинный облик. Прерывисто выдохнув, Элли потянулась слегка задрожавшей рукой к пуговице пиджака, расстегивая её и с лёгкостью стаскивая ткань с плеч. Щёлкнули замочки подтяжек; тонкие пальцы заскользили по эмалированным пуговицам на рубашке; упала на пол заколка — в ложбинку над ключицей опустилась пшенично-русая прядь — изучающий взгляд мужчины цеплял каждую мелочь в неспешных движениях. Как бы она ни храбрилась, Браунинг было отчего-то не по себе хотя бы потому, что он не такой, каким она привыкла видеть мужчину в подобные моменты. Ощущая себя лошадкой на демонстрации потенциальному покупателю, Элли боялась сплоховать в показательном раздевании и уже успела пожалеть о том, что они затеяли это всё. Только себя не обманешь: изголодавшаяся по ласке, Эллейн ощущала незримую тягу к нему, желание быть укутанной в ловушку его сильных рук, услышать что-то приятное его уютным низким шёпотом. Кажется, ей не удалось спрятаться от цыганской магии, прячущейся за личиной харизмы и обаяния. Не желая полностью обнажаться перед всё ещё одетым Томасом, сидящим напротив и буквально изнемогающим от нетерпения, Браунинг скользнула на колени Шелби, обхватив его бёдрами и увлекая в очередной непозволительно нежный для такого жестокого человека, как он, поцелуй. Проворно стащив рубашку с плеч мужчины, Элли заметила, какие уродливые в своей настоящности шрамы оставила на его теле война. Захотелось прикрыть свой, растянувшийся где-то под ребрами, что Томас наверняка подметил. Не выдержав промедления, Томми одним движением крепкой руки уложил девушку: лопатки легли на прохладный шёлк; нежная кожа тут же покрылась мурашками от сквозняка, гулявшего по комнате; две пары брюк полетели прочь. Теперь хрупкость и мягкость Эллейн была видна в каждом движении: тонкое молочное кружево всё это время овивало её стан под тяжелыми мужскими костюмами. Именно в этот момент, когда Томас навис над девушкой с мыслью о том, что так она выглядит куда привлекательнее, Элли наконец решила раствориться в его руках, когда был сломлен последний тактильный барьер встречным движением его бёдер. Медленно выпуская в воздух протяжные звонкие выдохи, девушка позволила себе эту связь, эту близость, как и Томас, который с каждой минутой всё глубже погружался во взаимно расстеленную вокруг негу. — Отныне ты либо работаешь со мной, либо потом жалеешь об обратном, — сбивчивый ритм дыхания прервал очередной не дающий права выбора приказ. В пронизывающем взгляде его, несмотря на слова, сорвавшиеся с губ, таилась затуманенная тоска по прошлому, когда девушки в его кровати делили с ним не только постель, но и быт, воспоминания, переживания… — С тобой… — не обратившая внимание на неуместность выбранного для приказов момента, Элли заткнула Томаса смазанным поцелуем. Заглянув в донья нависающих над ней глаз, она нашла нечто, назойливо выбивающееся из привычного неприступного образа Шелби. Рука его потянулась к растрёпанным волосам, перебирая их между пальцев, а губы подарили мягкое прикосновение к уголку рта. Он чувствовал, что почему-то не хочет, чтобы Браунинг, накрытая лавиной безысходности, запомнила его как воплощение беспардонной дикости, воспользовавшееся её безвыходным положением. Томми ощущал благодарность за то, что она не отвечала взаимным напором, вместо этого находя в себе силы быть ласковой и обходительной, потому что иначе — просто никогда не умела. С головой окунувшись в наваждение, Эллейн перехватила игру в свои руки, приоткрывая другую свою сторону: девушка оттолкнула Томаса, тот приземлился спиной на разогретые простыни. Сменив позицию, разомлевшая своей призрачной властью, теперь Элли по-хозяйски смотрела на мужчину. Она испытывала его терпение, то ускоряя, то замедляя темп и давая тем самым понять, что она решает, насколько глубоко они оба погружаются в истому, при этом продолжая руками оглаживать торс, щекотать кончиками волос загрубевшую шею, целовать раскрасневшееся ухо. На новой волне удовольствия Томми почти поймал губами её губы, но Браунинг попыталась отмахнуться, о чём мгновенно успела пожалеть: Шелби охватил её затылок и с силой потянул на себя, сорвав с губ поцелуй, заявляющий права на Эллейн Браунинг. Он оторвал туловище от простыни, заставив Элли обхватить его ногами, и вновь овладел поводьями: прижавшись щекой к тонкой коже на шее девушки, Томас обеими ладонями водил по ложбинке вдоль позвоночника, пересчитывал пальцами ребра и сжимал костлявые плечи. Отбросив прочь предрассудки, Браунинг расслабилась, целиком позволив Томасу Шелби созерцать её уязвимости и потакать её желаниям, даже не осознавая, насколько он сам упивался окситоциновыми вспышками, внезапно подаренными хитрой девчонкой, безуспешно пытавшейся обмануть его. Гудки отъезжающих от поместья машин, заглохший шелест светских бесед, давно переставшая играть музыка — всё отошло на второй план, смешиваясь дорожками на влажной коже. Сам не понимая, почему, Томми предпочел глупым правилам приёма гостей, пустой болтовне про бизнес и утомительному блужданию по особняку — её. Он выбрал растаять в сливочных простынях, доверив ей свою мягкую сторону, внутри которой он всё ещё был не против искренней женской ласки.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Поёжившись от сумеречного холода, Эллейн обнаружила тёплую ладонь, скользящую по волнистым волосам: Томас мерно сопел над её плечом, во сне перебирая пальцами спутанные прядки. «Чёрт!» — ругнулась про себя девушка, принявшись перематывать в голове, сколько было времени, где мама с Джейми и что теперь на самом деле будет с контрактом с Шелби Компани Лимитед. Аккуратно приподняв голову с вздымающейся груди, Элли обратила взор на лицо Томми: на нём не было и следа той войны, которую он ведёт каждый день, оставляя позади себя опрокинутые шахматные фигурки своих недоброжелателей и выискивая выгодные позиции и преимущества в каждой сыгранной партии. Она поборола внутреннее желание оставить на его виске мягкий заботливый поцелуй, словно говорящий: «Ты можешь спать спокойно, пока я рядом». Так же безмятежно спали умирающие солдаты, сжимающие её кисть по дороге в лодку Харона. Осознав, что рядом с ней некто совсем иной, она как будто только сейчас поняла, что натворила. И что вряд ли хочет находиться в поместье главы козырьков до утра, потому что здесь её не разбудит запах свежеприготовленного завтрака и едва слышимое «доброе утро». Элли выползла из-под одеяла. «Лучше проснуться в ледяной постели, чем проснуться с кем-то другим», — в сердце закрался образ Александра, навсегда впечатавшийся туда в декорациях безжалостной войны. Собрав с пола хаотично разбросанные вещи, бросив недоумённый, но всё же тёплый взгляд на Томми и неслышно заперев за собой дверь, девушка вернула себе мужской облик, оставив разве что лениво возлежавшие на воротнике локоны за неимением времени и желания сооружать на голове прическу из растрёпанных волос. Она могла бы остаться и хотя бы до утра наслаждаться близостью с мужчиной, которой с ней не случалось уже несчетное количество времени. Неповторимое тепло другого тела, мягкость расслабленного под щекой плеча, внезапная нежность перекинутой через спину руки — всё это осталось далеко позади и казалось с некоторых пор недостижимой сказкой, размытой иллюзией, мёртвым воспоминанием. Она не почувствует этого больше ни с кем, кроме того человека, чьё присутствие в жизни теперь подёрнуто пеленой грёз, за которую Элли раз за разом пыталась удержаться в бессмысленных попытках хотя бы во снах вернуть прошлое. Выпорхнув в предрассветную морозную дымку, Браунинг наконец поймала момент уединения и покоя, о коем мечтала с самого начала вечера. Пульсирующая боль, задвинутая на второй план вчерашним днём, успокоилась сама собой, оставляя после себя позвякивающую спонтанными мыслями о родных тишину. Констанция наверняка не стала бы поднимать панику до утра, не обнаружив вокруг Эллейн. «Лишь бы не связалась с этим Соломонсом», — пробежала ленивая мысль, пощекотав хвостиком в районе затылка. Закурив зачем-то купленный по дороге в поместье приторно сладкий табак, девушка прислонилась к своему лощёному «Форду» и выпустила из лёгких густое облако дыма. Табачную сладость затмило прогорклое чувство вины, застрявшее в грудной клетке: было ли это предательством? Любовь всей её жизни умерла несколько лет назад, и с тех пор Браунинг упорно никого не подпускала к себе в надежде, что в один день Александр Арчер появится на пороге её дома и скажет, что это было глупое недоразумение, дурацкая шутка судьбы. Больше всего на свете хотелось вновь ощутить тепло его рук, бережно укрывающих от злых ветров, шорох его шагов, скрип замка, когда он невесомыми движениями запирал дверь в попытке не потревожить её сон. Мягкость его кудрей между пальцами, блеск тёмно-серых любящих глаз, тяжесть густых каштановых бровей, убаюкивающий голос — она до сих пор помнила каждую мелочь, каждую родинку на его коже. Докурив, Эллейн в растерянных чувствах, заглушающихся только вселенской тяжестью в груди, завела двигатель. Гравий подъездной дорожки захрустел под колёсами, словно чьи-то белоснежные кости, и Элли на секунду подумалось, как ужасающе не вовремя она провела такую ассоциацию: словно сама же откопала из закромов памяти образ возлюбленного, бросила на дорогу и безжалостно переехала. Схватив покрепче руль, Браунинг заглянула в зеркало заднего вида, на грани отчаяния боясь, что мысли материализуются, но это лишь её воображение игралось с не полностью проснувшимся сознанием, принимающим всё за чистую монету. За кристально прозрачным окном первого этажа за ней наблюдал разбуженный рычанием мотора Томас, в голове которого крутилась до безобразия выводящая из себя мысль, задевающая самолюбие и отдающая глухой болью в районе закостенелого сердца: «Неужели она так меня боится?». Ведь она ушла под покровом предрассветных сумерек, молча, настолько тихо, что от каблуков не раздался цокот, от одежды не слышно было шороха, а двери, повинуясь общему настроению, не хлопнули и не щёлкнули замками. Только тонкий шлейф тяжёлого парфюма до сих пор висел в воздухе, забираясь в лёгкие и царапая горло невысказанными словами, застывшими ночью во взглядах двоих. Такое позволительно было ему, но не девушке, что ещё пару часов назад тревожилась за свою жизнь под дулом пистолета, а потом, как показалось Шелби, почувствовала нечто иное, иррациональное, до дрожи в коленях приятное. То, что отдалённо ощутил и он сам, сжимая в руках подрагивающий от страха вперемешку с желанием стан и утопая в её и своих слабостях. И он мог бы послать за ней кого-нибудь, чтобы те преподали урок, который её благовоспитанная мать преподать забыла: мужчины покидают нагретую телами постель первыми, оставляя после себя остывающие простынь, подушку и сердце привязавшейся девчонки. Но не стал. Закурив сигарету, он сунул руки в карманы наспех надетых брюк, чтобы проводить задумчивым взглядом удаляющийся все дальше автомобиль, размывающийся до размеров детской игрушечной машинки на горизонте. Ещё никто не оставлял его наедине со своими мыслями так резко и безапелляционно, без разрешения окунаясь в свои собственные будничные проблемы. Ломкая боль уколола Элли мыслью о том, что она вновь вернётся в пустую холодную постель. Она вспоминала тот день, когда лечила Шелби: Браунинг пришла утром в комнату Джейми, легла вместо него в его кровать, и ещё не пропавшее тепло мгновенно укутало её и проводило в царство Морфея — в сны, где они с Александром всё ещё держались за руки, смеялись и обещали друг другу никого больше не любить. Вернувшись домой, Эллейн рухнула на колени на полу и вытащила из ящичка стола последнее письмо, которое ей успел написать Александр: «Здравствуй, моя любовь. Я скучаю по тебе невыносимо. Сегодня до глубокой ночи сидели в окопах. Глядя на тёмное небо, усыпанное звёздами, я вспоминал тебя и то, как мы дурачились, вместе выдумывая названия созвездиям, которые назвали задолго до нас. И на душе стало так легко, потому что я понял, что и ты, и наши созвездия… Вы всё ещё ждёте меня. Одна маленькая звёздочка упала, и я загадал вновь увидеть твою улыбку как можно скорее. Я знаю, что делиться желаниями нельзя, иначе они не сбудутся, но уверен, что совсем скоро я сожму тебя в объятиях и больше не отпущу. Сейчас надо мной разливается нежными красками рассвет, напоминая тебя, моя милая Элли. Твои мягкие губы, ласковые прикосновения и шелковистые волосы, бликующие золотом на солнце. Пушистые облака рисуют на небосклоне твой изящный профиль. Или я просто схожу с ума от разлуки с тобой? Я буду рад, если это так, потому что иначе мне не прожить больше ни дня в суровой реальности оглушающих взрывов и стонов умирающих. А я точно знаю, ради кого я должен идти дальше. Понял это недавно. Так ясно прозвенела мысль в голове, вторя пролетающему мимо снаряду: «Я вернусь во что бы то ни стало». И я правда скоро вернусь, моя драгоценная, и заберу тебя туда, где по утрам стоит блаженная тишина и где мы будем свободны от страха. Будь осторожнее и сохрани свою любовь ко мне так же, как я храню свою под камзолом, в сердце, бьющемся чаще даже при мимолётном воспоминании о тебе. Вечно твой, Александр». Скопившиеся на душе слёзы сами собой покатились по щекам, обжигая солью искусанные губы. Бережно отложив письмо на тумбочку, девушка поднялась на ноги с промёрзшего за ночь пола и направилась к двери, щёлкая замком. Скрывая себя в предрассветной полутьме одинокой комнаты. Сняв пиджак, бросила его на застеленную кровать. Задвинула тёмные шторы. Скрипя половицами, Эллейн направилась к шкафу и приоткрыла дверцу, впериваясь мутным из-за пелены слёз взглядом в тёмно-зелёный мужской камзол. Рукой огладила плечо и аккуратно вытащила деревянную вешалку, потяжелевшую под весом одеяния. Стянув с неё вещь, Элли накинула на собственные плечи камзол Александра, заворачиваясь в него и прячась от пустого без него мира. Любовно огладила воротник, до сих пор хранивший знакомый запах, преследовавший во снах, и уткнулась носом в ткань, вдыхая полной грудью до сих пор разрывающий нутро на куски аромат. Взглянувшей на себя в зеркало Эллейн на секунду померещилось, будто сам Александр стоит за её спиной, нежно обнимая загрубевшими от оружия руками и шепча о том, как она хорошо справляется без него. Сохранив этот образ в сознании, девушка улеглась на кровати, обернув вокруг себя рукава камзола, в которые не продела руки. Круживший вокруг запах любимого человека, его бережно хранимая вещь и бесконечное чувство вины соединились в давящий на сердце камень, распространяющий по телу боль и заставляющий слёзы разъедать без остатка кожу, а тело — содрогаться в беспомощном тихом плаче. Съёжившись в комок и надеясь, что так боль собственного предательства уменьшится или вовсе уйдёт, Эллейн медленно погрузилась в дрёму, обжигаемая теплом былой любви.