It's Not A Fashion Statement

       Я чувствую, что шевелюсь и прихожу в сознание, хотя не могу пошевелиться или открыть глаза. Мне кажется, я слышу, как кто-то плачет, но я не совсем в этом уверен. Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на тихих всхлипах, которые постепенно становятся громче, и это определенно плачь. Я более внимательно прислушиваюсь и слышу разговоры и невнятное бормотание. Плач становится еще более отчетливым, когда я прислушиваюсь к прерывистым вздохам. Этот человек не просто плачет, это звучит намного хуже. Как будто кому-то действительно больно. Есть разница между плачем, когда вам грустно, и плачем, когда вам больно эмоционально, ментально или физически.        Он всхлипывает и издает еще один душераздирающий вопль, пока я обретаю другую форму восприятия, ощущая как кто-то мягко вырисовывает круги по моей руке. Я чувствую, как учащается сердцебиение, когда чьи-то мягкие пальцы танцуют по моим костяшкам и щекочут кожу. Это посылает по моему обмякшему телу волну тепла, сострадания и сопричастности, напоминая мне, что это не просто кто-то, этот человек кажется особенным, хотя я и не могу понять, кто это. Я знаю, что между нами какая-то связь, как будто ощущаю некого рода привязанность.       Но этот плач не прекращается, я бы не назвал его ужасным, он больше похож на душераздирающий, плач не отличается ни нежностью, ни приятностью. За этим звуком можно почувствовать настоящие эмоции и отчаяние. Он грубый и скрипучий, громкий и ревущий, по нему можно понять, что человек переживает что-то действительно тяжелое, что не вызывает у него ничего, кроме боли, утраты и печали. Что-то вроде конфликта между чувством вины и осуждением в его голове. Я чувствую, как осторожно, будто с опаской, чья-то рука нежно касается моей щеки, и от этого у меня трепещет голова, сердце и желудок. — Ох, Фрэнки, пожалуйста, проснись, дорогой…        Его благозвучный тон успокаивает мои бурлящие мысли, расслабляет меня, но в то же время сбивает с толку, так как я просто хочу закричать, что не сплю. Я не могу больше слушать еще один из этих горьких, безутешных, томных криков, которые умоляют меня отреагировать, просто чтобы показать ему, что я здесь. — Это все моя вина, мне так жаль, милый, — печальный всхлип срывается с чьих-то губ.       Я был прав, чувство вины и самообвинения. Мне становится грустно от осознания того, что этот человек находится в состоянии войны со своим собственным разумом, считая, что сделал что-то не так и я должен заплатить за это. Я могу только представить, какое чувство вины гложет кого-то, мне почти жаль, что этот кто-то так думает. Я уверен, что это даже не его вина.       Мгновение спустя комнату наполняет нежный, тихий звук, который отражается от стен и наполняет мои уши. Что-то подсказывает мне, что я узнаю этот мягкий мелодичный голос, хотя до сих пор не могу понять, кому он принадлежит. Это имело бы смысл, если бы это сделал тот же человек, который плакал от боли, который успокаивающе поглаживал мои пальцы и который успокаивал меня своими тихими словами ранее, человек, который мягко касался моей щеки и молил о пощаде. Подай мне свою ледяную руку, И я скажу, что мы ещё выкарабкаемся: У нас ещё куча оружия в багажнике, и я не откажусь Закончить свои дни под градом пуль рядом с тобой. Я прикладываю все усилия, пытаясь Показать, как ты дорог мне. После того, через что мы прошли, Я буду рядом с тобой до конца. Один или два винных магазинчика — и бак заполнен. Такое чувство, что нам уже ничего не осталось, Но ради тебя я держусь, и мы продолжаем убегать. Но в этот раз Я точно покажу тебе, как ты мне дорог, Пока снег ещё сыплется с пустынного неба, Пока мир не обрушился. И я прикладываю все усилия, пытаясь Показать, как ты дорог мне, Пока стираются дни и сменяются ночи, Пока мы замерзаем…*       От страсти, с которой написаны эти строки, и от его голоса у меня болит сердце. На самом деле болит. И, как бы странно это ни звучало, в хорошем смысле этого слова, это заставляет меня чувствовать себя любимым, кем-то о ком заботятся, что странно. Ближе к концу песни мужской голос становится таким сильным, наполненным эмоциями и смыслом. Голос внезапно умолкает, потому что у его обладателя начинается новый приступ безудержных рыданий, которые звучат так, как будто их долго сдерживали, и теперь человек, наконец, сдается и позволяет слезам литься свободно. Я его не вижу, поэтому не могу быть на сто процентов уверен, что он плачут, но, судя по звукам, которые я слышу, я почти уверен, что у него текут слезы. Я внезапно чувствую что-то влажное на своих губах, и мне кажется, что чьи-то слезы капают мне на лицо. — Я люблю тебя, пожалуйста… просто очнись…       Я чувствую, как мягкие, теплые, большие руки обнимают меня, и мне так отчаянно хочется обнять в ответ, но я, честно говоря, не могу. Разве не удивительно, что я смог так тщательно изобразить каждую эмоцию, которую переживает этот человек, только из-за того, как он плакал?       Мне просто нужно открыть глаза, я должен узнать, кто это. Я не могу больше слышать, как с его губ срывается еще одно сдавленное рыдание, и не иметь возможности утешить. Забавно, что находясь в такой ситуации, я испытываю такое сильное желание утешить кого-нибудь еще. Я не знаю, в чем именно заключается ситуация, но мне кажется, что это как-то связано с больницами. То ли это запах дезинфицирующих средств, то ли привкус лекарств у меня во рту, а может, это даже ощущение кислорода, циркулирующего по моему телу без необходимости дышать, я не уверен. Думая об этом, я наконец-то могу чувствовать запахи и вкус. Я не смог бы сделать этого несколько минут назад. Или, может быть, прошло уже несколько часов, не могу сказать наверняка. Или, может быть, прошло совсем немного времени.       Мои глаза внезапно распахиваются, и я сажусь слишком резко, отчего у меня начинает кружиться голова. Я оглядываю комнату и натыкаюсь взглядом на пару карих глаз, полных страдания. Полные слез и отчаяния, они тут же встречаются с моими, и страдальческое выражение агонии мгновенно исчезает и сменяется выражением надежды и, конечно же, любви.       В тот момент, когда я встречаюсь с ним взглядом, я вспоминаю, кто он такой, я мог бы узнать эти глаза где угодно. Я обвиваю его руками, заключая в крепкие объятия и утыкаясь головой в изгиб его шеи, вдыхая сладковатый запах и позволяя всем воспоминаниям последних нескольких недель всплыть в моей голове. Джерард… как я мог не узнать это нежное прикосновение, его прекрасное пение и эти мягкие губы.       Он крепко прижимается ко мне, как будто, если он отпустит меня, то потеряет навсегда. Я чувствую, что моя больничная рубашка становится влажной, потому что слезы, которые он проливает, просачиваются сквозь халат и падают мне на плечо. Но я не возражаю. По крайней мере, в его криках больше нет боли; в них больше слышится грусть, но также облегчение и счастье. — Я так волновался, черт возьми, мне так жаль, детка, — хнычет он, прижимая меня к себе и целуя в лоб.       Это скорее похоже на материнский поступок, по крайней мере, мне так кажется. Это похоже на любовь, которая не угаснет, что бы я ни делал, он всегда будет любить меня. Я пытаюсь думать о семье, но все, что я могу чувствовать — какие-то негативные эмоции. Я пытаюсь представить себе стереотипный образ матери, но это кажется неправильным.       Я крепче прижимаюсь к Джерарду, когда его пальцы пробегают по моим волосам, перебирая их, а другой рукой он все еще прижимает меня к своей груди. Джерард — это действительно все, что у меня есть?       Не то чтобы его было недостаточно, но я все равно не могу избавиться от ощущения, что он только он мне нужен. Я вспоминаю, как часто он утешал меня, как много раз помогал мне. Как друг, брат, иногда как мать и, конечно, как любовник. Если это можно так назвать?       Любовник… это сейчас звучит так правильно, когда я нахожусь в его объятиях, а он нежно гладит меня по спине, пока я издаю сдавленные рыдания. Мне все равно, что случилось, я просто так рад, что он у меня есть.       Прежде чем кто-либо из нас успевает прийти в себя, в палату заходит женщина-врач, за ней следует медбрат с доской в руках, а затем еще двое… Я почему-то узнаю их, особенно мальчика с каштановыми волосами и янтарными глазами. — Фрэнки! Я так рад, что с тобой все в порядке, — восклицает он, подбегая и заключая меня в объятия. Я киваю и обнимаю его в ответ, все еще не совсем понимая, кто он такой. Другой мужчина в черной футболке и узких синих джинсах подходит к Джерарду, похлопывает его по плечу и что-то шепчет ему на ухо. — Фрэнк, боюсь, нам придется провести несколько тестов, но твои друзья могут остаться. Это не займет слишком много времени, — киваю я и откидываюсь на мягкие подушки, давая отдых голове, хотя она и кружится от резких движений. — Сделай глубокий вдох и задержи дыхание, пока мы не скажем, хорошо? — просит один из них, и я подчиняюсь и делаю, как мне говорят. Врач внезапно убирает трубку, о которой я совершенно забыл, хотя она торчит у меня из носа, и велит мне выдыхать и вдыхать как обычно, что, слава богу, работает.       Затем женщина начинает задавать мне вопросы, на большинство из которых я не в состоянии ответить. На такие вопросы, как «как тебя зовут и сколько тебе лет», я могу ответить, а также «что ты помнишь?» Я могу ответить почти честно, хотя мне все еще кажется, что в том, что произошло прошлой ночью, чего-то не хватает, чего я не помню. Я рассказал им о выпивке, обмороке, о том, как меня нашли, а затем увезли на машине скорой помощи. Но мне кажется, этого недостаточно.       Затем следуют такие вопросы, как «кто эти люди», общие математические задачи и т.д. На которые я, однако, с трудом, но отвечаю правильно. Очевидно, мне просто нужно подождать некоторое время, и я буду в порядке, когда моя память полностью восстановится. — Ты же помнишь меня? — Осторожно спрашивает обеспокоенный Джерард. — Конечно, я тебя помню, — отвечаю я, поворачивая голову к нему, сидящему рядом, из-за боли в горле мои слова звучат хрипло и едва слышно. Он слегка улыбается и вздыхает, но затем обхватывает свою голову руками и тихо хнычет. — Подожди… Это Райан… и… Брендон? — Я констатирую факт, больше похожий на вопрос, когда в ответ они оба нетерпеливо кивают. Спасибо, черт возьми. — Единственный оставшийся вопрос: ты знаешь, как ты сломал запястье? — спрашивает медбрат, ожидая моего ответа. Я смотрю на свое запястье и пытаюсь вспомнить, что произошло. Я качаю головой, не в силах понять, как это произошло, и тут Брендон говорит за меня. — Ну, мы нашли его только после, но там был еще один мужчина, очень агрессивный мужчина. Я почти уверен, что это могло быть как-то связано с ним… — он вздыхает, Райан кивает в знак подтверждения, в то время как Джерард обеспокоено переглядывается со всеми нами.       Я возвращаюсь мыслями ко вчерашнему вечеру, к ужасной боли в животе… Парлар, я думаю, он звонил, чтобы принести мне что-нибудь, чтобы облегчить боль. Затем я вспоминаю неизвестную фигуру, врывающуюся в комнату, и… Я задыхаюсь и заливаюсь слезами, когда вспоминаю, что произошло. — Фрэнки, что происходит? — Джерард хватает меня за руку, со страхом заглядывая в мои глаза.       Я поднимаю голову, и все взгляды устремлены на меня: врач и медбрат сидят на краешках своих стульев, Джерард практически на мне, в то время как Брендон и Райан столпились вокруг кровати. Я сглатываю и оглядываюсь по сторонам, пока не выдерживаю напряжения, закрываю глаза и говорю это. — Я-я был… он трогал меня и ударил… затем схватил меня за запястье, когда я попытался убежать, и… — Я не мог больше вымолвить ни слова, воспоминания нахлынули на меня, заставляя съежиться и всхлипнуть от этой мысли. — Он прикасался к тебе? — Спрашивает Джерард на удивление спокойно, хотя я чувствую в его голосе какую-то злость, а также сожаление. — В каком смысле? — Спрашивает Райан, внимательно наблюдая за мной. Я поворачиваюсь и замечаю, как Джерард стискивает зубы, теперь его явно переполняет гнев. — Что именно произошло… кто это был? — спрашивает медработник, записывая что-то в свой блокнот.       Я сглатываю и зажмуриваю глаза, не желая думать о том, как он прикасался ко мне, как скользил руками по моим штанам, а затем обнажил меня. Думаю, могло быть и хуже… Рассказав все это я слышу, как Джерард задыхается, а его глаза вновь наполняются слезами, но он даже не утруждает себя, чтобы убрать влагу с лица. — Как он выглядел? Ты его знал?       Но, похоже, я способен думать только о том, что Парлар так и не вернулся. * My Chemical Romance — Demolition Lover