Мы справимся

      Вот и всё. Хоро скрылся за дверьми корпуса приёмного отделения. Вот и всё. Ну и что? Что Рену осталось? — сухой осенний ветер, он лениво колышет уродливые корявые ветви бесстыдных деревьев-нудистов. Ещё горечь сизого дыма сигарет — на языке, пресность и горечь опустошённости — на душе. Судорожный вздох. Воздух сухой, мёртвый, недвижимый — точно как предстоящие две недели в отсутствие Хоро.       «Пообещай не расклеиться тут без меня.» — и это обещание Рен взял с Хоро? Только сейчас приходит понимание: впору было бы наоборот. Потому что первым начинает сдавать позиции Рен.       Китайский шаман растерянно стоит посреди уродливого осеннего парка на территории больницы, ловит губами мёртвый воздух. Только час назад ловил так его губы, живые и горячие, мягкие, робкие, ласковые. В голове неподъёмной грудой — цепенящее непонимание, страх. Что происходит? Почему грудь холодит какая-то неуклюжая тоска? Из-за Хоро, что ли? — это смешно. С чего вдруг взялось это чувство? В конце концов, это ведь только дуралей Юсуи, тот самый дуралей, которого временами охота прибить за скудоумие, когда начинает тупить так, что приходится повторять дважды самые неприятные вещи: о том, что не против делить с ним одну кровать, и вторую по этой причине покупать не намерен; охота прибить, когда вдруг решает, что кто-то позволял целовать так ненасытно и даже грубо, сильно и настойчиво, — так, как может только Рен. Северным дуракам такого права не давали.       Резко. Слишком резко — поток размеренных плавящих нутро мыслей о нём сменяют другие, — неприятные, холодные, унылые, — о том, что сейчас Рен вернётся в пустую тихую, запустелую квартиру. Там не будет Хоро. Потому что Хоро на две недели — узник больничных стен. Самое ублюдское — с этим ничего нельзя сделать. Потому что так нужно для его благополучия. И Рен сам привёз Хоро сюда, сам собирал ему вещи, сам… Нет, Рен не смирился с необходимостью разлуки.       Ещё одна перемена настроений в мыслях китайского шамана: что он творит? — Ноет, скулит, как побитый щенок. Это ли поведение достойного наследника великого клана? Это ли поведение непробиваемого воина грома? — сейчас на него без слёз не взглянешь. Жалок, смехотворен. Ничтожество. От себя противно, мерзко. Когда он превратился в такого слабака, в такого клоуна потешнее и нелепее Чоколава? Не хватало только заныть точно школьница!       Злость на себя самого окатила резко, горячей волной. Возмутила ярость и раздражение, что лежат где-то на дне души, аккурат под ледяными пластами тяжёлой тоски одиночества и мёртвого равнодушия. Фу, что за мерзость? — возникло желание пожалеть себя. Вспомнить детство. В детстве Тао Рена тоже почти не было любви, только сухость, равнодушие, смерть. Ничего не поменялось спустя десятки лет. Вокруг — осень без Хоро, которая есть только сухость, равнодушие, смерть самой природы. Яростная пощёчина себе — попытка выкинуть саможалость из мыслей.       Как обычно. Анестезия отправляется из пачки прямиком в губы. Басон не заставляет себя ждать:       — Молодой мастер, может…       — Не может. — коротко, грубо, холодно. В духе атак Тао Рена. Басон знает этот стиль как никто. Помнит, как вёл себя первый же соперник юного господина на Турнире: Асакура Йо мягко принимал жестокие удары своей гибкой фурёку. И вышел в ничью. Может, в этом есть смысл? — в том, чтобы принимать, а не отражать, атаки?       — Простите, молодой господин, — Басон принимает ядовитую атаку шамана в очередной раз.       В сознание Рена вместе с сигаретным дымом из груди, рвётся обречённым воплем мысль: ему нужна помощь.       В окружении воина грома не так много людей, которым он готов признаться в этой слабости. Настолько не много, что можно пересчитать по пальцам одной руки. Дзюн и Гуань. Первая даже не принимается в расчёт. Дзюн не должна узнать об отношениях друзей. Или не друзей? — Рен гонит эту мысль прочь. Зажмуривает глаза. Очередная затяжка глубже, агрессивнее, горше предыдущих. С щекочущим дымом из лёгких рвётся в холодный осенний воздух горький выдох:       — Блять.       Молодой человек отправляет руку в карман за телефоном. Такими темпами её номер скоро придётся добавить в быстрый доступ… - неприятная мысль. Особенно в его отсутствие: звучит как измена. — Нет, что вообще за нелепица?       Всё. Пора прекращать поток мыслей. Набрать номер, пригласить на встречу, — что сложного? — ничего. Сложности — не для Рена. Не с Гуань.

***

      — Я слушаю, — сухо, отрывисто, скупо. Потому что воплощение Гуань — осень. Почему же тогда шаман так не любит это время года? День рождения Хоро осенью. Два важных, дорогих Рену человека так иронично связаны с его ненавистным временем года. — Насмешка жизни.       — Привет. Ты на тренировке, я отвлекаю? — неожиданно. Куда растерялись все слова, куда растерялась деловая твёрдость? На смену пришли робость, слабость, неуверенность — отвратительно. Жалко. Ничтожно.       — На тренировке.       — Понял. Тогда извини, что отвлёк… — Рен не имеет права выдать тоном лёгкое разочарование.       — Я отрабатываю последний элемент, и свободна, если ты хотел что-то обсудить. Можешь приехать при желании. Я не против. Не помешаешь. Заодно поможешь оценить правильность выполнения отдельных элементов. У меня скоро кубок Шанхая по вольтижировке, мне нужно быть уверенной, что не опозорюсь.       — Я же ничего не понимаю в… — Рен даже слово это не выговорит, о чём вообще Гуань?       — Вольтижировке, — подсказка девушки не добавляет смысла странному слову.       — Угу, оно.       — Тебе не нужно ничего понимать. Просто сними меня на телефон, я сама посмотрю, — усталый вздох. Но молодой человек слышит другое: «не тупи, Рен». Так вот что чувствует Хоро, когда Тао с ним груб и пренебрежителен! И снова пришли к тому, от чего бежим. — и снова пришли к Хоро.       — Договорились. Как в прошлый раз, — на Народной площади?       — Да. Когда ты приедешь?       — М-м-м… Если этот долбанный снеговик-пингвин не позвонит в ближайшие десять минут, то где-то через полчаса. Пойдёт? — Впрочем, Рен почему-то не сомневался, что Хоро не позвонит ни через полчаса, ни через час.       — Да. Как раз успею собраться.

      ***

      — Мне кажется, семья бы с радостью приняла её в качестве Вашей невесты. Госпожа Ланг — чудесная девушка. Она добрая, отзывчивая, знает Вас уже долгое время. Порядочная, здоровая, умная, красивая, спортсменка. Не понимаю, почему Вы не рассматриваете возможность представить её семье и общественности в качестве… — кроткий вздох хранителя бьёт хлыстом по слуху шамана.

      Рен не отвечает. Не видит смысла. Зачем объясняться с бестолковым хранителем? Басона это не касается. Поэтому всё, что сухо выдыхает шаман сквозь зубы — скупое:       — Ты и не должен понимать.       — Молодой мастер Рен, мне за Вас беспокойно. Я уже говорил Вам, что эта связь с мастером…       — Закрой рот. Я не спрашивал тебя. Не разрешал говорить вообще, судить о том, что правильно, и нет в моей жизни — тем более. Ещё слово по этой теме без моего разрешения, — будешь до конца моих дней сидеть в ихае. Основным хранителем сделаю Духа Грома, — голос Рена — наждачка. Сухая, шершавая, грубая.       Последняя сигарета летит прямо на отвратительную мёртвую голую землю. От табака не легче. От табака только горше. От табака только тошнит. Грудь рвёт желание забыть эту мерзкую горечь. Потому что Хоро почти не курит. И потому что Хоро не хочет, чтобы Рен курил. А его губы сводят с ума после того, как он покурит. Рен вот-вот взвоет, заскулит побитым щенком. Рен сейчас сам не свой. Рен сейчас хочет стать его хоть на один поцелуй. Даже такой, на который вправе только Рен — даже на ожесточённый и грубый. Особенно на ожесточённый и грубый.       Блять. В штанах что-то оживает от таких мыслей. Сердце проваливается и застывает в полёте с обрыва вниз.       Последний взгляд в журнал вызовов. От Хоро звонка не было весь день, и нет до сих пор. Вздох. Блять. Значит, всё-таки измена — не добровольный выбор, — вынужденная кривая тропинка.       

***

      Дорогу до Народной площади Рен мог бы проехать с закрытыми глазами. Странно, но в этот раз пробки не такие ожесточённые. Дороги почти свободны. Рен не любит опаздывать. Рен не любит прибывать раньше времени. Рен любит приезжать ровно вовремя — тогда, когда нужно. Но сейчас, оказавшись на корте на пятнадцать минут раньше назначенного, Рен получает удовольствие: тренировка Гуань не закончена. У шамана уникальная возможность наблюдать девушку во всей красе: каждое чёткое движение исполнено поистине гимнастической пластики, изящной грации, профессиональной твёрдости и уверенности, собранности. Золотой взгляд зачарованно-неотрывно сосредоточен на хрупкой фигурке, отводится лишь в особенно опасные моменты, когда…       Скакун ровно идёт галопом. Скорость хода велика, но лицо наездницы уверенно, спокойно. В чуть сдвинутых бровях — сосредоточенность. В чёрных глазах — огонёк азарта, воодушевления, окрылённости. Гуань полностью контролирует ход коня не хуже лонжера. Девушка уверенно из положения седа вперёд одним смелым движением изящно и легко подпрыгивает на седле. Корпус вольтижёра — параллелен спине лошади, голова устремлена вперёд. Кажется, она не замечает почвы, клубов пыли под копытами скакуна, не замечает восхищённого взгляда Рена, и ничего вообще. Она полностью сконцентрирована на правильном выполнении элемента. Ей нет дела до восторга друга. Она хороша, и знает это. Упор, на первый взгляд, хрупких, рук — на рога. Ноги — в упор на колени, — скамейка. Левая нога поднимается вверх и назад — Гуань выходит непрерывными изящными движениями в ласточку на левом колене. В следующее мгновение — лёгкий прыжок, и девушка поднимается на обе ноги прямо на полном ходу. Взгляд чёрных глаз не отвлекается на Рена, устремлён строго вперёд. Прямые руки напряжены и поднимаются через стороны по бокам. К счастью для Рена, подруга задерживается в таком опасном положении не более, чем на десять секунд, и вновь принимает сидячую позицию ещё одним уверенным спрыгиванием, оперевшись на рога руками, переходит в положение седа боком, легко соскальзывает в невесомом прыжке на землю. Взгляд чёрных глаз ещё остывает удовлетворением и азартом, озорством. Грудь полно вздымается — попытка напиться воздуха. Девушка, словно спрашивая: «ну как я тебе?», метает взбудораженный, пьяный азартом, взгляд, — другу. Тао перехватывает безмолвное послание, — неотрывно наблюдает за наездницей. Гуань твёрдо и неспешно двигается к нему.       На тонких губах Рена — лёгкая пришибленная улыбка:       — Не ожидал, что ты настолько хороша. Все спортсмены конного спорта имеют параллельно разряды по акробатике?       — Через два на третий, — короткая скупая усмешка, — если серьёзно — нет, не все — только те, кто настроен серьёзно, для кого это всё — не просто увлечение, но жизнь, — пламя воодушевления, азарта, решительности вспыхивает в чёрных глазах-омутах с новой силой, живой страстью.       — Смысла спрашивать про тебя нет, верно?       — Хочешь посмотреть ещё раз? — прищуривает глаза Гуань. Губы трогает скупая сдержанная полуулыбка, но взгляд сохраняет недвижимую строгость.       — Хочу, но не прошу. Извини, только собирался высказать восторг. Извини, правда, я не желал…       — Что у тебя случилось? Обсудим в другом месте. Пойдём. Тут недалеко — приятное кафе, а я дико проголодалась, — твёрдая сталь голоса Гуань резко прерывает растерянные объяснения друга.

      ***

      — Ну как тебе здесь? — Ланг обводит взглядом небольшой уютный зал кафе: полки необработанного дерева с книгами в цветных ярких переплётах не смотрятся грубо или нелепо. Напротив — очень мило и уютно. Особенно в контрастно-унылом осеннего плаксивого антуража. Его создают огромные панорамные окна. Стёкла — пункты назначения для десятка, сотни, капель-камикадзе, и предсмертный стон небесных слёз стуком скребётся в окна. Напоминает ненавязчиво, без упрёка: «пока вы так уютно сидите в тепле и спокойствии, мы разбиваемся снова и снова. Такова наша смерть. Такова наша жизнь.»       — Как ты это делаешь?       — Ты о чём? — тон Гуань серьёзен, напряжён: аромантичная особа чувствует угрозу своему комфорту рядом с Реном. У него — настоящий талант беспрестанно находить поводы для восхищения ею даже на ровном месте. Сейчас, кажется, как раз, тот случай.       — Я всегда ненавидел это ублюдское время года. Осень — да это же пора суицидников, меня самого тянет вскрыться от этих унылых лысых промозглых пейзажей, но знаешь, что я сейчас понимаю?       — Нет. Что? — сделав глоток ароматного какао, спросила Гуань. Взгляд чёрных глаз — на Рена, выстрел в упор. Headshot.       — Мне сейчас хорошо, тепло и уютно. Даже не обращаю внимания на эту пакость, которая долбится в окна. Если бы не ты — я не пришёл сюда ни за что в такую мерзотную погоду. Как ты это делаешь?       — Что у тебя случилось, что ты попросил о встрече в разгар рабочего дня? — уходит от ответа пытается уйти от ответа. Попытка успешна лишь отчасти:       — Уже второй раз так делаешь. Прекрати перепрыгивать с одного на другое, акробатка. Это не вежливо, даже если у тебя высший разряд в акробатике, — мягкая усмешка, золотые глаза бродят по залу растерянно: по декоративной каменной кладке стен под старину, по деревянной необработанной мебели, по белым скатертям, и по кричаще-горящим композициям из нарочито-ярких осенних листьев — они стоят на каждом столике в глиняных вазах.       — Рассказывай, в чём опять дело? — устало и чуть сухо. Вздох.       Пусть Гуань — самая близкая подруга, Рену всё же немного неловко говорить с ней о Хоро. До сих пор не ясно до конца, как девушка относится к отношениям такого рода. К отношениям с голубым отливом. Как следствие, — старания шамана до последнего оттянуть неудобное объяснение. Воин грома и сам жалеет уже, что вообще обратился к Гуань, что решился с кем-то говорить об этом. Но он Тао Рен, значит, не отступает от задуманного, до конца идёт по выбранному пути. Его пути. Назад дороги нет.       — Вкусное какао? — отвлечённый вопрос как последняя попытка оттянуть момент объяснения грозит взорвать терпение подруги.       — Рен, прекрати немедленно этот детский сад. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать кухню этого кафе. Говори, или я просто уйду.       — Хорошо. В общем… Помнишь, я тебе рассказывал кое-что? — тон ниже, Гуань приходится вслушиваться чутко. За звоном приборов и чайных блюдец при контакте с чашками теряются намеренно тихие слова шамана.       — Про того самого друга? — умиротворённая довольная полуулыбка излучает спокойствие, чёрные глаза — блестят елейным удовольствием. Рен вот-вот зашипит: подруга напоминает семиклассницу-яойщицу. Маршмеллоу в айриш-бокале обычно собранной и сухой девушки укрепляют сходство с ребёнком. В следующее мгновение ребёнок вздрагивает от испуга из-за неожиданной злости Рена:       — Тщ-щ-щ, не кричи на весь зал о таком! — встрепенулся шипением шаман точно испуганный кот. Пугливый взгляд быстро обегает присутствующих посетителей. Никто даже бровью не повёл. Кажется, всем нет дела до их столика в одиноком тёмном уголке за книжным шкафом. И хорошо.       Испуганный гнев Рена вскоре сменился виноватой кротостью:       — Ладно, в общем, да. Про него. Пожалуйста, давай говорить об этом как можно тише, хорошо? — лицо молодого человека опущено напрасно: в полумраке Гуань в любом случае не смогла бы заметить румянец, пленивший строгие скульптурные скулы шамана.       — Тц… Ведёшь себя хуже ребёнка… Бедная Дзюн, — Ланг закатила глаза.       — Заметь: из нас двоих какао с маршмеллоу потягиваю не я, — замечание сухое, усталое, капельку раздражённое. Едва различимыми отголосками тает в тоне недавняя злость.       — Рен, если не начнёшь говорить по делу — уйду. Я не собираюсь вытягивать из тебя по слову. Этот разговор нужен не мне.       — Хорошо… Хорошо. В общем… Так вышло, что это недоразумение попало в больницу. Сегодня его привезли в больницу, я проводил его, мы попрощались у приёмного отделения перед обедом. Вот когда я тебе позвонил часа два назад — ещё стоял под окнами больницы, — слова идут вязко. Рен старается взвешенно отпускать одно за другим обдуманно, осторожно. После каждого — пристальный взгляд на лицо собеседницы, готовый перехватить любой зыбкий эфемерный фантом эмоций. Рен знает: Гуань не любит, когда он на неё глазеет. Сейчас Рену всё равно. Прочитать честный неосознанный ответ в лице подруги — важнее всего.       — Угу. У меня только три вопроса, — кивок Ланг — скользящее вниз, к шее Рена, лезвие гильотины, — оно вынуждает продолжить изложение.       — Какие? Задавай сразу, не хочу это всё растягивать, — лаконично, дёргано, раздражённо. Не ответ — короткое замыкание, — оно щедро разбрасывает искры, выдавая собственное высокое напряжение.       — Хорошо. Тогда первый вопрос… — дразнящее спокойствие — озорная и капельку мстительная провокация: — Ты имеешь отношение к тому, что твой друг попал в больницу? Ты причастен к этому, Рен? — строгий взгляд прищуренных чёрных глаз цепко всматривается в лицо друга точно как сам шаман только что — в её лицо. Тао чуть скривился: ладно врач скорой, — старый сухарь только и искал повода прицепиться. Но Гуань-то куда? У Рена, что, на лице написано: «деспот-абьюзер с пристрастием к BDSM»? — Почему никто не хочет заметить, что Юсуи эта подпись подошла бы скорее. Конечно потому что Хоро выглядит куда слабее эмоционально. Но ведь Гуань с ним не знакома! Мысль об этом взвывает к бешенству, злости, раздражённости. Гуань открыла шлюз, и яд, кипящий внутри шамана хлынул наружу. — Вины Рена здесь нет. По крайней мере, сам Тао так считает.       — Причастен, конечно. Я его и отвёз в больницу после того, как он приполз однажды домой побитым щенком, — иронично и едко отвечает Рен, и тут же добавляет чуть спокойнее, мягче: — Гуань, я не избивал его.       — Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, насколько вспыльчивым ты бываешь. Прости, если тебя задел этот вопрос.       — Переживу. Второй?       — Что ты испытываешь, думая о нём? — не умея сдержать напряжение, девушка чуть подаётся вперёд, жадно ловя герцы ответа с сухих губ друга.       — Гуань, третий вопрос. Ответ на этот я себе не позволю при даме.       — Почему?       — Потому что ответом будет… Стояк.       — Тогда необходимость в третьем вопросе отпадает, — короткая усмешка, взгляд чёрных глаз убегает в сторону. Она не сдержит смущённую довольную улыбку, если пересечётся взором с Реном.       — Почему? Какой третий вопрос, Гуань? — почему шаману так отчаянно необходимо узнать это?       — Не важно. Я уже узнала ответ.       — Ты можешь сказать и не играть на моих нервах, или нет?       — Могу, но не собираюсь. Я уже поняла: вы с ним спите.       — У меня только одна кровать, а покупать ради него вторую — ещё чего! — невнятное бормотание теряется в гуле зала, но Гуань всё слышит:       — Самому не надоело ещё?       — Не понимаю, о чём ты… — Рен снова невнятно бормочет тихие слова себе под нос и не хочет встречаться взглядом с Гуань, ведь знает: она видит его насквозь, — так, как не видит себя даже он сам.       ✨Post scriptum✨:       Дорогие друзья! Я безмерно благодарна за то, что дождались эту часть и познакомились с ней, потратив своё время. Надеюсь, не в пустую🤞✨👉👈       Это далеко не всё, что я хотела изложить в этой главе. Поэтому делю её на две части🤍🌸🤍 Также буду рада, если пожелаете поделиться мнением, советами, замечаниями в комментариях🤍✨🌸🤍