Слепой

Все как-то наладилось. Не само собой, конечно, не сразу и не до конца, но стало хорошо. Ставр научился просыпаться не в тёмно-заспанные шесть утра, а общечеловеческие — восемь. Потому что попытки свалить из кровати пораньше неизменно вздёргивали и Зара. Он зевал, сонно тёр глаза, но упрямо отказывался роняться обратно в одеяла и смирненько досыпать свое. А засыпали-то они поздно, бурно и в обнимку. Столько простыней за пару недель Ставр в жизни своей не менял. Как это весело — жить вместе с пацаном, которому девятнадцать и который заводится с полпинка, Ставр узнал вот только сейчас. Он в принципе очень много узнал, нового и интересного. Как правильно делать минет. Под Заровы комментарии и дельные советы, которые всё равно в итоге сменились стонами и довольным бульканьем, когда Ставр наконец-то втянулся в процесс и опытным путём выяснил, как нравится его мальчику больше всего. Что такое римминг. Как приятно иногда уступить контроль и побыть послушной и жаждущей прикосновений игрушкой в чутких пальчиках слепого. От воспоминаний о Заровой затее привязать кузнеца к антикварной кровати и пройтись по всем чувствительным точкам-местам, всё ещё поджимались пальцы на ногах. Было здорово! Все! Даже занятия с волонтёром, который учил Зара пользоваться тростью с тяжёлым колесиком на конце. Даже физиотерапевт и поездки в клинику. Где они больше не пересекались с Давидом. Тот вообще пропал, скинув парочку клиентов на персонал. Сейчас Ставр стоял у плиты, пытаясь приготовить грибной суп. Именно пытаясь, потому что со спины к нему активно жались, лапали и вдохновляли вовсе не на готовку. Чуткие кисти ползали под футболкой, гладили грудь, царапали короткими ноготками соски. То и дело норовили скатиться ниже, забраться под резинку домашних спортивок и там тоже похозяйничать. И Ставр был совершенно не против! Он шумно сопел и ссыпал в кастрюлю мелко нарубленную зелень, игнорируя злостные домогательства, только потому что знал на горьком опыте, если сейчас пойти на поводу у ненасытного пацана, они так и не пожрут, суп сгорит, кухню придётся драить, а пока они будут её драить, сам Ставр образцово-наказательно поставит журавлика раком и… Стандартная ситуация для них. Зажимать друг друга по углам, шоркаться по парковкам, потому что Зар не дотерпит до дома после физиотерапии. Запираться вместе в душевой, чтобы быстро смыть пот, и застрять там на час, почти устроив потоп. Всё это стало частью их жизни. Совместной и на удивление гармоничной. Доходило до того, что Зар Ставровы желания считывал по выдохам и паузам между фразами. Заражал своими, как инфекцией, вдыхая их в лёгкие и заталкивая на кончиках пальцев внутрь. И сейчас это сосредоточенное сопение в спину, подкреплённое периодичными попытками цапнуть за лопатку или плечо, медленным рисованием петель и полос на шее кончиком языка, зарывшись носом в отросшие безбожно волосы. Всё это было так знакомо и ценно, словно они тут не полмесяца вместе, а полдня, и всё ещё ново и по живому. Ставр накрыл узкие лапки у себя на солнечном сплетении, запрокинул голову, чтобы легонько боднуть затылком русую макушку. — Птенчик, ну что ты делаешь? Сейчас же опять угандошим кухню. Попытка достучаться до разума парня не увенчалась успехом. Он согласно закивал. — Ага. Мне в прошлый раз понравилось! Накажешь меня? Я буду очень плохим мальчиком… можем взять морковку и… — слепой пошло шептал, где-то внутри себя открыв интонации заправской гейши, той, которая соблазняет одним голосом. И обещает им же неземное наслаждение, доступное только императору. — За-ар… — мучительно стонет кузнец, уже понимая — проиграл. Эта серебряная красота его опять прогнула. Сделала как маленького. В конечном итоге суп можно доварить потом. Сейчас главное не забыть вырубить плиту, чтобы потом не оттирать грибы от потолка и не драить варочную поверхность. Индукционка пищит, сигнализируя — ее полномочия на сегодня закончены. Как раз в тот момент, когда в их дверь кто-то звонит. Настойчиво очень. Аарон? — Не открывай, — канючит Зар, у которого настроение совсем на другое. И настроением этим парень активно тычет Ставру в копчик. Кузнец почти согласен, один раз Моисеевича можно и проигнорить. Согласен-то он вполне, вот только сосед не перестаёт давить на кнопку звонка. — Да блин! — срывается Ставр, размыкая объятия Зара. — Пойду спрошу что там у него загорелось. Я быстро. Не уходи никуда! Хочу тебя на кухонном столе! И с морковкой! Зар фырчит недовольно, но отпускает. Ставр идёт к двери. Лучше бы он послушал парня и не открывал.

֍֍֍

Давид был в ярости! Тихой, холодной и продуманной. На другое он почти не способен с рождения, за тем редким исключением, когда в дело вступал Аарон. Вот уж у кого был талант вводить спокойное, как энцефалограмма коматозника, светило офтальмологии из состояния тихой ярости во взрывоопасное бешенство! Сейчас дело тоже касалось несносного престарелого придурка, но вскипеть Давид пока еще не успел. Да и криком тут ничего не решишь. Угрозами и насилием тоже. Не то чтобы Арнгольц был по последнему. Его метод скорее — пассивная агрессия и планомерное моральное давление. Но… Разбить о бородатую рожу Георгия Авдеева что-то тяжёлое начинало казаться не такой уж плохой идеей. Хоть напряжение снимет. Всё дело в том, что узнав от парочки интересных пациентов, что Аарон живёт один, и никаких молодых воздыхателей у него нет, Давид усомнился и в предыдущем их поводе крупного разлада. Собственно, с него и начался раздрай. Тогда, ещё совсем зелёные, сразу после интернатуры, они перессорились на почве Давидовой ревности. Вполне обоснованной и закономерной, естественно. Аарон на три месяца свалил в экспедицию в содружестве с геологическим факультетом. И старший в группе этих геологов на Аарона смотрел слишком часто, по спине хлопал излишне рьяно и при любой возможности норовил отнять у стройного, как лань, этнографа и сумки, и рюкзаки, и вообще всё, что тяжелее карандаша и записной книжки для зарисовок. Естественно, Давиду это не понравилось. И перспектива отпускать своего по всем статьям Аарона в горы-леса-палатки с этим верзилой не понравилась ещё больше. Но Аарон, злопамятная тварь, припомнил ему недавний отказ вместе искать квартиру после учёбы, и, фыркнув что-то на идише, с геологами всё-таки укатил. И пока он катался, Давид женился на Софии. Не посоветовавшись. Не предупредив. Потому что, если человек на три месяца сваливает из твоей жизни и не выходит на связь, значит не так уж ему важно, что в той жизни происходит! Так думал Давид тогда, сейчас он был склонен усомниться в собственной объективности. Но, слегонца так, опоздал с подобными выводами. Да, Аарон что-то там лопотал про необходимость не мозолить властям глаза и думать в первую очередь о карьере, но вряд ли он говорил о женитьбе на дочке профессора? Ведь так? С тех пор у них всё и пошло под откос. Конечно, спустя пару лет позиционной войны и взаимного игнорирования, они всё-таки помирились. Софочка даже пошла разговаривать с Аароном, объясняя почему, как и зачем они с Давидом влезли в этот смешной брак, где гей и лесбиянка изображают комедию, чтобы никто не мешал им жить и не лез в личное. Вот только о том, что было в экспедиции, Аарон не говорил. Так, вскользь. А Давид не спрашивал, подспудно чувствуя вину за потерянный шанс спокойно жить вместе. Ведь можно было. И потом — тоже. Развестись, съехаться. А потом София пошла в клинику и родила ему сына. И ещё одного. И дочь. Они с Ольгой хотели девочку, а Давид в принципе был не против детей. Просто дети эти связали их слишком крепко, вынуждая играть свои роли слишком долго. Пока София не умерла. Пока дети не выросли… Рассматривая подзаплывшего жиром, так и не сбрившего по сей день бороду румяно-радостного Георгия, Давид пытался убедить себя, что делает всё правильно. Нужно наконец-то выяснить, прав он был или нет! Был ли он полным кретином, или всё-таки на половину? Было что-то у этой обезьяны с Аароном в той экспедиции или нет? Ну да. Больше двух десятилетий прошло. Самое время выяснять, кто с кем и когда. — А помнишь, вы ездили на три месяца в Карпаты? Здорово было. Прервал поток излияний собеседника про своих детей и кафедру док, нейтрально ковыряя свой Цезарь салатной вилочкой. Георгий активно закивал, тряся каштановой бородой с проседью, как у ветхозаветных патриархов на картинах Возрождения. Волосы он собирал в пижонский хвостик, подбритые виски делали ряху геолога и вовсе квадратной. — Точно! Тогда с нами ещё этнограф был. Такой забавный. С кудряшками, — здоровенный как бык мужчина, так и не отвыкший носить уродливые свитера, покрутил пальцем у виска, показывая то ли те самые кудряшки, то ли степень Аароновой забавности. — Я ещё подумал, куда его погнали? Тощий же. Под рюкзаком почти вдвое переломился. А он ничего, скакал по перевалам вперёд моих ребят. Давид искренне надеялся — лицо его не выдаст. Цезарь был истыкан вилкой вместо рожи Георгия, хотя его глазные яблоки в колбе на рабочем столе порадовали бы профессора куда больше, чем в черепе этой гориллы. Сидит смотрит, изображает невинность! — Ага, да, — кивает Давид. — Аароном, кажется, его звали. Геолог отхлебнул пива. Вытер бороду рукавом, вздохнул тяжело, как ослик, который идет-шатается и скоро упадёт. — Аарон. Точно, — кивает, соглашается. — Мы пока образцы собирали и делали съёмы почвы, этот дурашка-барашка задолбал всех местных. Старожилы по дальним сёлам от него прятаться даже пытались. Так он одного деда, который ещё времена Вильгельма помнил, за ногу из скирты вытаскивал и причитал ещё так смешно: нет, вы не понимаете, это же память поколений, вы обязаны мне все рассказать, иначе история вас покарает! По-моему, дедка уже покарала подагра, совковая власть и жена, сварливая, как стая гарпий. Вот с ней Аароша быстро нашел общий язык. Бабка как начала страшилки-пугалки рассказывать, мы потом всей группой спать не могли! Особенно, когда Аарон сказал, что это были сказки. Для детей! Интересно, если воткнуть вилку в глаз этого мудака, он потом напялит пиратскую повязку и будет всем рассказывать, что потерял половину зрения в драке за особо ценный камушек? Проверить очень хотелось. Видимо, что-то такое всё-таки промелькнуло на лице Давида, потому что Георгий враз посерел мордой, стукнул пивным бокалом о столешницу и спросил совсем другим тоном. — Слушай, я, конечно, рад повидаться. Очень рад! Но что тебе нужно от меня, а? Двадцать пять лет не виделись. И тут такое. Нашел меня аж через деканат. Зачем? А вот и терпение у бородача лопнуло. Ненадолго его, конечно, хватило. Давид откинулся в удобном кресле, потянулся за бокалом своего Bosio Gavi. С холодным прищуром поверх голубоватых стёкол очков улыбнулся собеседнику. Он правда думает вот так легко выудить истинные мотивы? Ну нельзя же быть в столь почтенном возрасте настолько наивным! А еще декан. Позорище! — Просто… перебирал старые фотографии. Взыграла ностальгия. Ничего экстраординарного, Георгий Васильевич. В наши годы естественно тянуться к воспоминаниям молодости. На него очень редко смотрят, как на идиота. И ещё реже это сходит хоть кому-то с рук. Георгий прикончил своё пиво, вытер бороду, скривил простецко-румяную рожу. — Давид, я может и не такой титулованный старый пень, как ты, но тоже не дурак, несмотря на то, что могу иногда быть слегонца похож, — кривая ухмылка в бороду этому детине совершенно не шла. — Так вот… я поначалу думал тебе какая-то услуга нужна, протащить кого-то на кафедру, спросить о чём-то. Но смотрю — нет. Ты всё мусолишь тему той старой экспедиции. Которой триста лет в обед. Мне ещё парочку комиссий из министерства образования пришлют, и совсем о ней забуду, на почве полнейшей дегенерации нервных клеток в коре головного мозга от переутомления и постоянного стресса. Так что ты это, спрашивай, пока пациент ещё в кондиции и не впал в спасительный Альцгеймер. Георгий поманил волосатой лапой официантку. Ещё до того, как та подошла, потряс в воздухе своим пустым бокалом и показал на пальцах: два. Девица умчалась выполнять. Давид за всеми этими манипуляциями наблюдал с постным лицом и полным отсутствием мимики. В каком-то таком состоянии он обычно начинал оперировать. Правда здесь и сейчас делать это придётся подручными инструментами, да и объект преступно не закреплен. Экстрим прямо! Вариантов было два. Ломать комедию дальше, но тогда вытянуть из геолога ничего не получится. Или спросить в лоб. Но это… не совсем этично? Не принято? Стыдно? Палить Ааронову ориентацию перед посторонними казалось в корне неправильным решением. Давид меланхолично хлебнул вина, вернул собеседнику его кривую улыбку. Нейтральным, словно PH, голосом произнес всего пару фраз. — Я гей, ты знал? Наблюдать за реакцией оказалось интересным. Бородач так забавно, почти по девчачьи моргал вхолостую. Раскрыл рот. Сказал короткое: — А? Закрыл. Попытался отпить из пустого пивного бокала, хлебнул воздух и бухнул тяжёлой тарой о стол. — И при чём тут я? — видеть, как румяное лицо здоровяка бледнеет, оказалось чертовски весело. Давид тихонько хохотнул, заставив тем самым собеседника вздрогнуть. Такое впечатление, одна коротенькая фраза превратила худого и тощего доктора во что-то потусторонне-жуткое, могущественное и ужасное! Что-то точно жаждущее наброситься на бедного декана и надругаться в извращённой форме прямо тут, на столе и при всех. — Ни при чём, расслабься. Ты меня не интересуешь, — снизошел успокоить бедолагу страшный и ужасный док. — Я про Аарона хотел спросить. У вас что-то было? В той экспедиции? Он проявлял интерес? Просто подумал, не разыскать ли его. Вот теперь геолог слушал очень внимательно. Георгию как раз принесли его пиво, и он жадно присосался к первому бокалу, второй оставив на потом. Почти давился золотистым пойлом. Давид ждал. Давид был великодушен. Он своему собеседнику дал время запить шок. В конечном итоге, такую вот постановку вопроса, когда в постыдных пристрастиях сознался сам и наводишь справки про старого институтского друга, можно было списать на попытку прощупать почву о голубизне интересующей личности. Вроде как, если у Аарона с этим дуболомом бородатым тогда что-то всё-таки было, Давиду есть смысл налаживать с этнографом общение по новой. Для всех окружающих они ведь как разошлись после учебы, так нигде и не светились вместе. Только тайные встречи. Даже в совместные поездки на отдых они катили порознь, встречаясь уже на месте. Конспирировались как могли. Давид искренне верил, что не пятнает сейчас имя строптивого идиота. Ну не пятнает непоправимо. Так, слегка кидает тень своим голубым интересом. Георгий вылакал всю пинту, грохнул бокалом о стол, едва тот не раскрошив, и уставился на Давида. — Ты ебанутый? — вдумчиво интересуется подуспокоившийся геолог. — В каком плане было? Много исследований у нас было. И не в том смысле, о котором ты подумал, а научных, блин! Нормальных, человеческих исследований! Каждый в свою сторону. Я, бля, старался, чтобы эта сопля кучерявая там где-то не потерялся и не сдох! Все! У меня, бля, братан младший, такой же дрыщ как этот! Вечно где-то падает и что-то себе ломает. Рефлекс у меня с детства, следить за дохляками, чтобы не убились в зоне моей ответственности! Так что мимо, Давид. Если ты таким странным образом себе партнёра ищешь, пойди-ка ты… — геолог взялся за второй бокал, отхлебнул, крякнул. — В интернет. Там для этого сайты специальные есть. А таким вот макаром ты себе только проблем найдешь! Не все такие толерантные, как я. Кто-то и ёбнуть может. Наблюдать, как очень толерантный геолог с синдромом нянечки надирается крафтовым пивом, было не интересно. Давид выложил на стол несколько купюр, почти приветливо улыбнулся и молча пошел. Нет, не в интернет, искать интересные сайты. У него резко появилось желание навестить ещё одного старого друга со студенческой, славной поры. И сделать с ним что-то интересное.