Слепой

Зар сидел на унитазе и изображал ежа-оборотня. Нахохлившийся, колючий и чего-то ждущий. Мифическое чудовище в сугробе одеяла, которым за сегодня успел отполировать пол по всей необъятной квартире на сто пятьдесят квадратных метров сплошного антиквариата, красного дерева и вензелей. Мягкое полотнище художественными складками обнимало плечи парня. Белый трон под задницей слепого не смущал. Перед тем как усадить на него воробушка, Ставр благоразумно закрыл крышку и теперь пацан молчаливо прислушивался к плеску воды и возне хозяина жилища, с интересом изучающего подарок Аарона. Бумажная упаковка в себе хранила два шара компоста и пакет травы. Не знай Ставр соседа четыре года к ряду, заподозрил бы в незаконном наркотрафике. А так — только в очередной причуде, к которым давно бы уже пора привыкнуть. Но вот всё никак не получалось. Аарон Ставра всё ещё умудрялся стабильно удивлять. Дождавшись, пока угловой монстр фаянсово-банного искусства наполнится водой, кузнец закинул туда два больших компостных шара. Они весело забурлили, словно проснувшийся гейзер. На деле оно, конечно, было бомбочками для ванн, но вид буро-зеленой массы с вкраплением мелко нарубленной травы выросшего в деревне кузнеца наталкивал совсем на другие ассоциации. Вместо скотского стойла запахло летом и липовым цветом. Вскрыв зубами пакет, в котором шуршали мелкие цветочки, Ставр высыпал сушёный луг на вскипевшую зелёную пену и тяжело вздохнул. Судя по яркому цвету воды в ёмкости, на выходе он имел все шансы получить Зара в образе инопланетянина. Но пусть. Если пацан перестанет хлюпать носом и хрипеть, начнет жрать человеческую еду и избавится от лишних градусов на термометре, так уж и быть, пусть бегает зелёным. Что-то подсказывало Ставру, что малец и в таком виде будет болезненно красивым, как произведение искусства, только теперь его объятия станут наталкивать еще и на мысли о ролевых играх в похищение инопланетянами и тесные контакты четвёртого уровня. Или с какой там циферки начиналось анальное зондирование? С третьей? Сообразив, что минуты две уже тупо стоит и не менее тупо пялится на ванну в мелкий бело-сине-розовый цветочек, мужчина встрепенулся, провёл по волосам растопыренной пятернёй, чтобы снять нервозность, и позвал Елеазара. — Всё готово. Иди сюда. И Зар пошел. Волоча за собой императорскую мантию из шкуры убитого в неравной схватке синтепона. Подошёл прямо вплотную. Застопорился уже привычно в Ставра, облапив за талию. Было чертовски приятно. И странно. И немного непонятно, что делать с пацаном дальше, когда они выйдут за пределы квартиры в новом статусе. Не скажешь ведь Зару — не обнимай на людях. Он-то перестанет. Но надумает такого, что потом не разгребёшь. А если продолжит в том же духе… Не то чтобы Ставр был сильно против бить морды всем, кто что-то левое ляпнет, но по всему выходило — бить эти морды придётся часто. Потому что Зар в своей тактильности напоминал детёныша коалы, которого пытаются отодрать от мамочки, и тот с маниакальной настойчивостью обнимает всеми конечностями всё, что на ощупь похоже на знакомый теплый мех. Зря, конечно, Ставр даже мысленно поставил глагол «отодрать» так преступно близко от Елеазара. Жаром прошибло до самого позвоночника. Окатило как ушатом крутого кипятка. На невинное предложение: — Ну всё. Бросай одеяло, запрыгивай в воду. Воробушек одеяло бросил, а вот дальше все пошло не по плану. — Давай вместе. Она ведь большая. Я помню! Помнит он… Больше на автопилоте, чем осмысленно, обняв пацана за острые плечи, Ставр стоял и мучительно пытался придумать отмазки. Сказать правду как-то не вкатывало. Им ведь скорее всего еще в одной кровати спать. А после признания: никаких купаний вместе, а то выебу, спать ему предложат на коврике, причём за дверью. За запертой дверью с той стороны. Чтобы Аарон совсем точно понял, с кем носится четыре года кряду. Или нет? Или не выгонят? — Зар, ну неудобно будет. Да и тут ты у нас болеешь. Я не… — Я тебя сегодня целовал раз десять, есть риск, что ты тоже заразился. Так что для профилактики. Давай. Принимать вместе ванну Ставра в жизни ещё не уламывали, как и не щупали за коленки под столом, и не дрочили его весьма весомой тушей с сонных глаз. По всему выходило, день сегодня был такой вот особенный. Одни открытия, новшества, нововведения и первые разы. Хоть в календаре обводи красным маркером. — Зар, я не простужаюсь. В принципе. Никогда. Так что не получится тебе меня заразить. Целуй сколько хочешь, - попытался все-таки отказаться от мутной затеи слишком правильный Ставр. Но очень зря дал отмашку Елеазару на целование себя когда захочется, потому что пацану, естественно, захотелось вот прямо уже. А без одеяла и в окружении травяного пара, который успел на коже слепого осесть теплой пленкой ароматного конденсата, внезапные объятия и влипший грудью в грудь Ставра пацан ощущались как пропитанная целебными травами марля на свежий ожог. Чистое, ни с чем несравнимое удовольствие, оно продирает по обнажённым нервам, липнет к тонкой плёночке свежего струпа и обещает стать частью тебя навсегда, прирасти и приклеиться, отпечататься в плоти как штамп. — Я. Хочу. Вместе, — мурлычет Зар на едва уловимых паузах между поцелуями. У его языка вкус зелёного чая, живого жара и гречишного мёда. У его пальцев особая магия. Та, что заползает прямо сквозь затылок в мозг, и там всё вырубает по одному мановению. Горят контакты, плавятся провода. Стопора срывает быстрее, чем Ставр успевает осознать диверсию. И пальцы эти — беспокойные ребята. Они то прочёсывают и сжимают тугие кудри на затылке кузнеца, притягивая гудящую голову поближе, то вот уже ползут по рельефным бокам, ловят край майки, тянут вверх, вынуждая вскидывать грабли и стряхивать глупую ткань, бессовестно раздевают, лишая пути к отступлению. И иллюзий. Зар, больной-небольной, но точно очень обстоятельный. Он хотел мокнуть в ванне вместе и не отступал от намеченного плана, игнорируя Ставровы слабые попытки побыть рыцарем. Когда слепой полез своими птичьими лапками к поясу спортивок, кузнец окончательно выпал из реальности и просто поволок пацана через бортик ванны в воду. Перед этим походя стряхнув с ног свою лишнюю одежду и одной рукой спустив по худым ногам Елеазара его боксеры. Благоразумие? Совершенно лишняя для них сейчас хрень. Вода была тёплой. На той границе, когда ещё не горячо, но уже почти. Температура, выбранная с расчётом прогреть простуженного журавлика, на деле оказалась чертовски приятной. Россыпь цветов всколыхнулась на поверхности, принимая в объятия сразу два тела, тоже в объятиях. Тесных и неразрывных. Зар доверчиво позволил уложить себя поверх смуглой груди, крутанулся в воде, взбивая салатовую пену. Расслаблено улёгся на растянувшейся во весь рост туше. Откинул светловолосую голову на Ставрово плечо. — Боже… какой кайф! Голос у Елеазара такой довольный, что его можно намазывать на хлеб вместо масла. Возразить этому блаженному мурчанию Ставру нечем, потому что, придавленный мосластым телом к фарфоровому дну, он чувствует точно то же: ни с чем не сравнимый кайф. А ещё — угловатые ягодицы, непозволительно близко и тесно. Они прижались к обнажённому паху, и едва уловимо елозят под водой, умащиваясь поудобнее. А удобно им не было. Потому что с массивным стояком, который настойчиво стучит в копчик, не сильно-то умостишься. Но Зар старался. Настойчивый, беспокойный Зар, с отяжелевшими от влаги волосами, которые липнут к щеке Ставра, как лотосовый шёлк. Пока парень под водой перетекал волнами, тёрся и искал себе место, как разомлевший в тепле кошак, чтобы свернуться калачиком и мурчать, временами выпуская коготки в живую тушу под собой. Когда слепой в сотый раз приподнял задницу и попробовал прокатить между упругих ягодиц прижатый к животу Ставров член, мужчина не выдержал. Отпустил бортики, за которые всё это время цеплялся, чтобы не вцепиться в Зара, поймал невинную слепоту за талию и с силой вжал в себя, припечатывая к месту. Члену под весом вмятого в живот тела стало сразу теснее, ярче и острее. Не сказать, что хоть на грамм спокойнее. Но так хоть дышать было можно. А не замирать перед каждым едва ощутимым колыханием серебряного тела в зелёной воде. — Ты. Что. Творишь? — точно так же, между шумных и почти яростных выдохов, опаляя ими ухо парня, интересуется Ставр, прижимая непоседливого засранца к себе. — Лежу? — так, словно он сам не до конца уверен, и было в этом невинном вопросе что-то такое, от чего захотелось перевернуть воробушка задницей кверху, чтобы та вынырнула из-под воды, и… Дальше вариантов было слишком много и все они слишком нравились, чтобы Ставр так сходу остановился на каком-то одном. — Слишком беспокойно лежишь, — сам не замечая, когда и как начал поглаживать выпирающие тазовые косточки чуть ниже плоской талии пацана, всё-таки ворчит ему на ухо демонстративно-показательно недовольный кузнец. И протаскивает жилистое, ещё по мальчишески нескладное тело под водой вверх-вниз, стараясь между половинок окончательно притереться. Шумный выдох, короткий вопрос: — Правда? — и удивление в голосе Елеазара почти искреннее. Его портит только закинутая на шею Ставра рука и вдруг разведённые ноги. О том, что они тут лечат кого-то, забыли абсолютно все участники процедуры. Даже вода. Потому что, когда Зар, найдя опору для пяток по обе стороны от ног Ставра, приподнимается, почти выныривая из лечебной зелёнки, все эти раскрывшиеся в тепле цветы, салатовая пена и жидкий нефрит превращают слепого в драгоценную статую гимнаста, решившего изобразить своим телом идеальную дугу. Бледная грудь и плоский живот медленно проступают из-под воды. Зелень светлеет в холодный мрамор, цветы липнут к коже, стекают вместе с ручейками вниз. Ставр заворожённо смотрит, как из воды выныривает бело-розовый член, гордо торчащий вертикально вверх. От движения он покачивается и ударяется блестящей головкой об кожу. Зар двигает бёдрами, ловя Ставров стояк ложбинкой между ягодиц. — А по-моему, вот это беспокойно, — доверительно вещает святой дьяволёнок, оседая в воде так, чтобы Ставр проехался головкой по его мошонке и члену. — Вот бл… — выдыхает кузнец, вовремя прикусывая язык, а то сейчас примет на свой счет кое-кто и будет им что обсуждать, не настолько приятное, как степени неспокойности Зарового лежания на его груди. —… Блин! Заканчивает свой сдавленный возглас, как школьник, почти ругнувшийся в присутствии родителей, ошарашенно жмурясь до искр из глаз. Потому что хочется именно так. До искр из глаз и прямо сейчас. Разложить, растянуть, заполнить, затрахать, так чтобы больше не смел себя вести как чёртов инкуб из самой охуительной преисподней во вселенной. Или вёл себя так почаще? Когнитивных способностей Ставра хватает только на то, чтобы вспомнить, Зар — девятнадцатилетний пацан, у которого опыта не густо, да и тот, что есть — врагу не пожелаешь. А потому нет, раскладывать и трахать тут никого не будут. Максимум целовать до помутнения рассудка и до того же состояния ласкать и гладить. — Тебе же нравится… — шепчет покрытое испариной чудо, томно запрокидывает голову, тяжело дышит сквозь раздвинутые широко бледно-розовые губы. И опять медленно приподнимается, вздыбливается дугой натянутого лука, выныривает из воды, прокатывая Ставров член у себя по промежности. Вокруг занавешенное сизой дымкой, зыбкое пространство, запах скошенного сена и аптечных трав, колыхающиеся на зелёной, как купальская тина, воде полевые цветы, плавные движения, гладкое тело, мокрое и бледное-бледное. Оно перетекает на самой границе между водой и воздухом, переливается стеклянной плёнкой испарины, сверкает острыми линиями и напряжёнными точками-узелками сосков. Зар всё ещё задыхаясь, с закрытыми глазами, обнимает свою притихшую подстилку запрокинутой вверх рукой за воловью шею. А у Ставра за этот безумный день столько раз вставал и опадал без должного внимания, что теперь начинает казаться — весь день одна затянувшаяся прелюдия. — Нравится? — зачем-то переспрашивает слепой, хотя всё очевидно донельзя. Очевидно, как каменная эрекция, о которую тут увлечённо трутся, прижимаясь ягодицами к головке под водой. Очевидно, как руки Ставра, которые больше не держат, а поддерживают, за гибкую талию, чтобы удобнее и не тяжело. Очевидно, как прижавшиеся к шее Елеазара губы, целующие мокрую, горькую от трав кожу, от мочки уха и вниз. Эти губы шепчут: — Да, — ещё до того, как мозг осознаёт вопрос. — Хочешь меня? По-настоящему? Сейчас? — быстро спрашивает Елеазар. Инкуб в своём праве. Ему нужна душа глупого человека, решившего, что поймал на мосту ангела. На самом деле поймали его самого. И Ставру так хочется верить, что плен этот будет вечным. — Да-а, — рокочет мужчина, накрывая губами тонкий эпителий над ключицей. То ли целует, то ли кусает. Вряд ли понимает, о чём его спрашивают и что предлагают. Взгляд прикован к поднятому над водным зеркалом члену, к его колебаниям и шлепкам набухшей головкой о плоский живот, когда Зар двигается чуточку резче, пропуская член Ставра у себя между ног, оседая и тут же приподнимаясь. — Тогда давай. Я тоже хочу. Давай… Что и куда давать, Ставр не сильно вкуривает, пока упрямый и целенаправленно добивающийся своего Зар не делает движение бёдрами, ловя головку между ягодиц, уткнув именно туда, куда нужно, надавливает собой почти до боли, пытаясь заполучить желаемое. — Зар, блин! — толика дискомфорта прочищает поплывшие мозги ровно настолько, чтобы сразу дошло. А как дошло — накрыло. Ставра прошибает жаром, холодом, дрожью и тихим бешенством. Повторным желанием перегнуть воробушка через борт ванны и отлупить по мокрым ягодицам. Соблазнитель хренов! Попытка насадиться на Ставров член без подготовки, смазки и внятного согласия со стороны второго участника процесса тянула на медаль по идиотизму. Но в целом рвение Елеазара кузнец оценил. Проникся. И за тощую талию, почти умещающуюся в обхвате двух измозоленных до состояния наждака ладоней, держал теперь крепко. — Никогда так больше не делай… — сипло и недовольно, в мокрую шею, которую так хочется сейчас цапнуть в назидание до лиловых отметин. — Что? Что не так? — голова на плече скользнула и теперь Ставр чувствовал на щеке лихорадочно-горячее дыхание. — Порваться захотел? Глупый воробушек. Вода очень херовая смазка. Особенно для первого раза. Особенно когда собрался насадиться без подготовки на агрегат, который, будем откровенны, тебе здорово так великоват. Не факт, что объяснения доходят. Не факт, что их даже слушают! Но Зар перестает дрыгаться в хватке и на том спасибо. Можно обнять, прижимая к себе поплотнее. Они лежат, молча задыхаясь, пропитываясь запахом ромашкового чая и мяты. Слипшиеся кожа к коже под водой. — Масло есть? — спрашивает Зар, и Ставр хохочет. Почему-то ему казалось, что в свои тридцать с гаком его сложно будет удивить чем-то в постели. Рат в свое время, сразу, как Ставр оказался в столице, постарался обеспечить младшенького нужными знакомствами и обширным опытом. Может за это брата и ненавидела Татьяна. У того на лбу красной прописью значилось «блудливая Ублюдина». Но вот же незадача, лечебная ванна с девятнадцатилетним пацаном уже тянет на самое яркое сексуальное переживание, затмевая все, что было до. А они пока дальше игр в рыб на нересте, которые трутся обо все что ни попадя, зайти даже не успели. — Есть, — всё ещё посмеиваясь, говорит Ставр. Привстаёт в воде, скатывая парня со своей груди. Ставит того на четвереньки, грудью в бортик ванны, коленями на угловой уступ вместительной емкости, где положено сидеть, намыливая себя мочалочкой. Но сейчас у них совсем другие задачи на повестке дня. Вынырнувшие над уровнем зелени ягодицы сверкают белой кожей, облепленные мелкими цветочками и на вкус горькие, как лечебный чай. Ставр точно знает, потому что проводит языком по светлой коже, до самого копчика, с симметричными ямочками по обе стороны от позвоночной арки, вогнутой сейчас внутрь, потому что ангелочек-Зар подставляется под ласки с готовностью ручного котёнка. Чтобы найти чёртово масло для тела, приходится оторваться от своего занятия и перестать вылизывать бледную кожу. Johnsons вряд ли был предназначен для такого, но по идее, не должен бы навредить. Шампуни без слёз, гипоаллергенное масло для тела. Отличный производитель, если в вашем доме завёлся слепой ангел, который за несколько дней перевернул весь мир вверх фундаментом и теперь тихо постанывает от льющейся в ложбинку прозрачно-олийной струи. Ещё никогда Ставр не чувствовал свои пальцы такими огромными, нескладными и негнущимися. Попытка протолкнуть в судорожно сжатое отверстие хоть фалангу напоминает пытку. Но Зар согласно всхлипывает и расставляет коленки пошире на своем пьедестале, кажется, не особо противясь, и мужчина давит на вход сильнее, проминает упрямую плоть, вынуждая себя впустить. Слепой совсем уж распластался по стенке, заелозил по кафелю руками, уткнулся лбом в угол и молча вильнул задницей, намекая, что всё хорошо. От напряжённого, что перетянутое стропило, тела Журавлика, по воде медленно расплывается радужно-масляное пятно. Ставр всё льёт и льёт тонкой струйкой олию, ритмично проталкивая её пальцами внутрь. Одним, затем уже двумя. Больше в Зара попросту не помещается, порозовевшее краями, кое-как раскрытое отверстие обхватывает фаланги туго, временами нервно пульсирует, когда кузнец находит набухшую выпуклость внутри горячей, склизкой от масла кишки. Трахать Елеазара пальцами оглушительно остро, странно, обжигающе-откровенно. Словно всё, чем раньше занимался Ставр, было неудавшейся репетицией. А сейчас — наконец-то по-настоящему, то, что нужно, то, чего всегда не хватало. Прижавшись лбом между напряжённо приподнятых лопаток, кузнец спрашивает: — Все в порядке? Ты скажи, если что-то не так… — говорить сложно. Потому что вогнанные на все три фаланги в задницу пальцы, это «так» или «не так»? Потому что собственное возбуждение занавесило разум сизыми простынями и за ними уже не разглядеть ни стопоров, ни берегов, ни чего-то внятного, кроме желания оказаться внутри раскрытого собственноручно тела. — Дааа… — всхлипнуло сизоглазое чудо. Вытащило голову из угла, запрокинуло её, изогнув шею до той степени, когда кадык, казалось, может прорезать острым углом тонкую, белоснежную кожу. Чудо сунуло одну руку себе между ног. Заелозило там, размазывая по мошонке и члену всё ещё текущее масло. Блаженно выдохнуло, толкнулось бедрами навстречу трахающим его пальцам, приглашая к дальнейшим действиям. — Давай уже, Ставр! А то я так кончу… — возбуждение делало Зара развязным, капризно-чувственным и откровенным. Собственное имя в его устах — как топлёный сахар. Хочется слизывать и размазывать по языку послевкусие, запоминая. С возбуждённого Зара, словно чужая кожа, сшелушилась зажатость и дурная привычка молчать. Гибкое тело с узкой талией и угловатой трапецией плеч плавно двигалось, исходило паром и потом. Напрашивалось и хотело. Ставр встал на колени на тот же уступ, между разведённых ног Зара. Провёл свободной рукой по цветочно-ромашковой спине. Вытащил пальцы, смазал свой болезненно-пульсирующий от нетерпения член. Приставил. Надавил. Зара выгнуло дугой. Словно плетью стегнуло до мяса. Он вначале стукнулся затылком о Ставрово плечо, сжал внутри себя воткнутую головку до болезненных иголок. Сразу же согнулся обратно, грудью в бортик ванны, головой в угол, руками — куда-то под собственную грудь. Задрожал. Задышал часто, как загнанный кролик. — Зар? — пляска святого Вита на собственном члене кузнеца напугала куда больше, чем вставила. Он замер, нервно наглаживая спину парня, по которой крупными волнами катится тремор. Слепой молчит. Долго. Пропускает сквозь себя дрожь. Потом едва уловимо двигается навстречу, пытаясь в себя принять и то, что вошло только навершием. Тело вторжению противилось. Внутри залитого маслом ануса тесно-тесно, жарко и влажно. От неторопливого движения вглубь рвёт крышу. Дышать нечем. Ставр, скорее ошарашенно, хрипит, цепляясь за талию Зара до потемневших вмятин, сдерживаясь на последних крохах упрямства и благоразумия, чтобы не качнуть бёдрами, не потянуть за эту тощую талию на себя, насаживая парня на окаменевший член разом, на всю длину. Наслаждение и гаденькое чувство «что-то идет не так» сплетаются в один толстый жгут и давят на трахею. Душат. Не дают ни вдохнуть глубже, ни застонать от предельного кайфа, ни остановиться. С этим справляется Зар, когда вдруг срывается в болезненный стон и сползает с воткнутого внутрь идеально-фарфорового тела Ставрового набухшего елдака. Парень оседает в воду, дрожит, скулит, сжимается в острый комок, коленками к груди, как умеет только он. Заплаканное лицо бледное в прозелень, почти как вода в их охуительно-лечебной ванне. Искусанные губы на его лице ярче ожога, потому что во всю кровят, изжёванные в клапти, пока жертвенный агнец пытался глушить собственные стоны лбом в угол. — Прости… Прости, не могу! Мне плохо. Я сейчас… я сейчас… Вырублюсь… — захлебывается воздухом и словами зелёный-зелёный Зар и тянется к Ставру трясущимися руками. — Блядь! — гаркает кузнец, напрочь забыв о собственном табу на неугодное Зару слово, подхватывает полуобморочного на руки, тащит прочь из горячей ванны. — Я же говорил сказать, если что-то не так будет! Какого хуя?! Зачем терпел?! Я тебя насиловать или калечить не собираюсь, идиотина малахольная! Словами, блядь, через рот говоришь, больно мне! Не вкатывает мне! Вытаскивай, блядь! Да что же такое! НА МЕНЯ СМОТРИ! НЕ УПЛЫВАЙ! Зар? Милый! Давай-давай, моргай почаще, вот так… Теперь уже трясло Ставра. Пока укладывал поверх брошенного на полу одеяла, пока лил на зелено-белое лицо воду из умывальника горстями. Холодную, до иголок по коже. Чистую. Зар только растерянно моргал и мычал что-то. Нечленораздельное. Отфыркиваясь от воды. Внятно: — Хватит. Мне лучше, — смог выдавить минут через пять.