Слепой

Собственная рука на светлом кафеле кажется почти коричневой. Цвета чая. У него слишком смуглая кожа. Слишком много огня касалось огрубевших до бронированной корки костяшек. Ногти — такие короткие, что по краю срезов розовеет подорванной плотью — беззащитно. Сухожилия от костяшек до запястья вздрагивают, играют. Ставр сжимает кулак. Наклоняет голову. Вжимается лбом в эту руку. Вторая ладонь упорно туда-сюда елозит. Она настолько забита об рукояти молотов и щипцов, что для эффекта «Незнакомки» не нужно ни отсиживать себе лапу, ни врубать фантазию. Последнюю так скорее неплохо было бы нахуй высверлить из виска победитовым наконечником. Чтобы потухли картинки, которые ложатся поверх знакомого до последнего пятнышка матовой фактуры кафеля, словно галлюцинация на вмазанное чем-то запрещённым сознание. Мерещатся губы, мягкие, податливые, совсем без привкуса помады. Не женские. Они обветрены до того состояния, когда с них можно скусывать хлопья омертвевшего эпителия прям в поцелуе и без тени смущения жрать. Губы у Зара — пиздецки приятные, запоминаются так, словно кто-то проштамповал их раскалённым до горького аромата испаряющегося металла рельефным клеймом, прямо на белковую жижу височных долей, так, чтобы точно уже никогда не стёрлось и не выцвело. Первый поцелуй у Ставра случился давно, был не с тем, не там и не так. Сейчас же в кудлатую, лихорадочно отбитую учащенным пульсом изнутри, как цинковая посудина, гулко-пустую, дурную голову кто-то невидимый и всемогущий внаглую перезаписал этот первый, незабываемый, чёртов поцелуй наново. Смешно. Ставр гортанно булькает рокотом. На смех это не похоже, но лучше сейчас не получится. Плечистая фигура стоит ссутулившись над умывальником, резко и быстро двигает кулаком. Часто дышит. Скалит зубы. Пришпоривает жадное, голодное удовольствие, которое изнутри выскабливает до самых рёбер, требует своего, глушит остатки разума и уговаривает перестать страдать хуйней, пойти в комнату, где его на диване определённо-точно ждут и… Хватает одной мысли, слабо оформленных картинок распятого на простынях, обнажённого Зара, чтобы низ живота скрутило узлом и вязкая сперма ударила по каналам вдоль ствола, выплёскиваясь толчками, хрипами, белыми вспышками в руку. Стекала потом по пальцам в раковину. Собираясь в складках кожи липким, приторно-солёным запахом. Прикрыв веками ослеплённые вспышками фантомных огней глаза, Ставр загнано дышит, хрипит, переваривает свою первую дрочку на ещё позавчера, нахрен, незнакомого пацана. Как будто тут проблема в том, сколько времени они знакомы, а не в том, что у его прекрасной спасенной принцессы хуй между ног! И так хочется туда пристроить второй. Свой, естественно… Вроде бы уже успокоенный. Напряжение сбито. Дыхание тоже. Но от одной мысли о члене Елеазара, который так удобно лежал на его животе, в ладони, перекатывался шагреневой кожицей под прикосновениями, опять томно и сладко дёргает в промежности. От копчика до яиц, вглубь напряжённого, оплетённого ярко выраженным мышечным корсетом, живота. — Блядь… — растерянно шепчет в собственную лапу кузнец. Кусает себя за язык. Тут же сам себе обещает тупое слово выбросить из лексикона, потому что температурный птенец не дай бог услышит и опять примет на свой счет, а закреплять подобные идеи в ртутно-русой голове точно не хочется. Вместо этого хочется… Ставр смывает незаметные, белые на белом пятна с умывальника, моет руки, ополаскивает полуопавший член и наскоро приводит себя в приличный вид. Даже умывается, чистит клыки и скоблит рожу бритвой! Из зеркала на него недовольно и хмуро смотрит угловатая харя, скуластая, с тёмными бровями на тёмной коже, с влажными буклями кудряшек на лбу. Ебучий Давид нового времени. Губы такие же капризно-объёмные, не по-мужски полные и были бы не раз отбиты, если бы Ставр был хоть в половину таким пиздливым, как его старший брат, или невезучим, как журавлик за запертой дверью. Но кузнецу везло! С родителями, с братом, с друзьями. Везло по жизни так, что даже не оскотинился. Один раз нарвался на меркантильную суку. Она его попользовала, бросила, и Ставр четыре года переживал эту охуительную драму. Не зря Рат долго над ним по этому поводу ржал. Воспоминание о старшем бьёт под дых. Ставр замирает как стоял, с полотенцем в руках. С зеркала на него пялятся глаза цвета грозы, шторма, бури, ебучего циклона, который играючи сносит города и веси. Со старшим братом они не похожи ничем, кроме этих глаз. Да и они на восково-бледной роже старшего выглядят совсем иначе. Сейчас из зеркала на свежекончившего Ставра, с его лицом, с его растерянным выражением, смотрит бусыми глазами Рат. Гребаный Ратибор Захарович, которого боятся все, даже его тень! Все, кроме Ставра. Брата кузнец обожает. И вспоминать его сейчас — как смотреть на икону сразу же после самого разнузданного и грязного траха в жизни. Кажется, брат за ним подглядывает из зеркала, ехидно ржёт, издевательски кривит свои вампирские, тонко-яркие губы. Из ванной Ставра выносит волной раздрая, тихой злости на себя и глухого, как застрявший в глотке рык, продуктивного бешенства. Продуктивного, потому что в таком состоянии Ставр работоспособен, как призрак Стаханова, которому в анал зарядили сто упаковок Энерджайзера и того самого, бесячего, кролика из рекламы, который может дольше, и дольше, и дольше. Ставр тоже может. Особенно сейчас, когда глаза нет-нет, да и цепляются за босую пятку, торчащую из-под одеяла, или за раскинутые, словно в полёте тонкие руки. Елеазар — сплошной магнит для глаз. Для них же услада. И пиздец для психики. Ставр даже к нему опять мирно спящему подходит осторожно, почти крадучись. Чтобы не разбудить, и чтобы найти под боком у пацана выпавший из подмышки термометр. На нём замерли веселые 38. Страшно подумать, сколько было до уксуса и сколько будет под вечер. Ставр чинно варит бульон. Перебирает притащенный Матвеем годичный запас лекарств. Отбирает нужное. Сваливает в пакет лишнее и только после этого будит слепого, сразу же суя ему под нос пиалу бульона. Тонкий-ровный, идеально-иконописный нос недоволен. Нос морщится. Ставр на ужимки пацана реагирует странно: хочется его и придушить, и расцеловать одновременно. По итогу мудрый кузнец выбирает среднее — кормит воробушка с рук, заботливо дуя в каждую ложку перед тем, как отправить её в недовольно кривящиеся губы. Всё — чтобы потом нафаршировать полусонного пацана лекарствами, полирнуть микстурой от боли в горле, завернуть потом в одеяльный ролл и уложить досыпать температурное горе себе под бок. Где-то между полуднем и собственной мыслью: а не поспать ли с умостившимся на плече Заром за компанию, Ставр вспоминает, что вчера обещал доблестным полисменам прислать показания. Приходится искать на кровати телефон, искать в телефоне номер адвоката, и искать в себе силы с занудным Львом Авраамовичем общаться на насущные темы. Данный служитель фемиды в штат Ставровых адвокатов входил постольку-поскольку, левой пяткой, по большей части нужный для таких вот форс-мажорных ситуёвин на новом месте жительства. Косяк акул, прикормленный кузнецом в столице, специализировался преимущественно на финансовом праве, корпоративном шпионаже и прочих умных вещах, разбираться в которых Ставр не считал нужным. Для этого в мире существовал Рат. А его дело — металл ковать и рулить производством. Как это всё защитить от посягательств особо заинтересованных личностей — должны знать те, кто на это учился. Юристов младшенькому подбирал Ратибор, так что там была такая тройка барракуд, что маму родную сожрут, если та не по букве закона припаркует свой катафалк у кладбища. Ну или кладбище, за то, что расположилось не там, где удобно мамочке парковаться — зависит от того, какую задачу спустит руководство. Полезные ребята, одним словом. Профессионалы. Мудаки все трое, каких поискать. Но они там. А здесь у Ставра щуплый мужичок, выглядящий как трудовик из сельской школы, но не в растянутых трениках, а в потёртом костюме-тройке невразумительного цвета. С жёваной кожаной папкой под мышкой и отпечатком тленности бытия на одутловатом морщинистом лице сенбернара. При этом неказистый с виду дяденька умел так утонченно выёбывать мозги буквой закона всем встречным-поперечным, что к нему выстраивалась очередь желающих обрести защитника от произвола в его лице. Ну или прикрытие для произвола собственного. Тут уже кому что нужней. Сейчас, объясняя Льву Авраамовичу в телефонную трубку спектр его задач и саму проблему, Ставр чувствовал себя идиотом. Потому что это было похоже на надиктовывание задачки уровня третьеклашки профессору физмата. Но поскольку Ставр этому профессору платит, он его и танцует. Лев Авраамович был само участие. Угукал в трубку, стучал по клавиатуре где-то там у себя на Ришельевской, делая пометки. Зар всё-таки проснулся от этого бубнежа, недовольно заворочался под мышкой косматой грелки, разлепил слепые глаза. Тут же прилип губами к шее кузнеца, сонно, влажно целуя. Это был пиздец. Ожидаемо. Прошибло от макушки до самых пяток. Ставр сбился с речи, шумно выдохнул. Получил от Льва Авраамовича терпеливый вопрос, а о чём он, собственно, тут мычит сейчас в трубку. Голос у Ставра сел, желание решать дела насущные с легавыми пропало, а вот желание чуточку повернуть голову, чтобы встретить пытливые губы воробушка на своей шее как подобает — очень даже появилось. — Да вот… — прочистив разом осипшую глотку, прохрипел адвокату Ставр. — Хотел спросить ещё. Мне нужно справки навести про одного очень важного для меня человека. Там юридический статус, опекуны, все что получится. Мысль в косматую голову пришла толчком, одновременно с тем, как Елеазар, маленький невинный херувимчик, не пойми где набравшись смелости, или просто до конца не проснувшись из своего температурного бреда, куснул смуглую шею, видимо, решив, что Ставру поцелуев явно недостаточно. Кузнец от ощущения мелких зубов у самого кадыка дёрнулся, кадык дёрнулся тоже. Тяжелая лапа опустилась на велюровый затылок беспокойного ангелочка, вдруг обнаглевшего до той степени, когда о большого и страшного дядьку можно точить зубы и на него же по-хозяйски закидывать совершенно обнажённую, с острой, бледной коленкой, мосластую ногу. — Да, конечно. Если есть его паспортные данные, я пробью всё. Авраамович был — само воплощение профессионализма и восхитительной беспринципности. Тайна личности его ебала приблизительно никак. Так что Ставр, громко сглотнув ком в горле и скосив затуманенный взгляд на прилипшего к боку Зара, спросил шепотом: — Отчество-фамилия твои как? — Асанов Елеазар Эдуардович. Потом адвокату понадобилась дата рождения, так Ставр узнал, что пацану целых девятнадцать лет, он весенний цветочек, рождённый в апреле, и адрес квартиры, где жило это чудо с ртутными бельмами нереальных глаз. Вот на последний вопрос Зар отреагировал странно. Сжался весь, от шеи кузнеца отлип, а потом, всё-таки выдав страшную тайну шепотом, откатился в сторону от разомлевшего Ставра. Быстро распрощавшись с озадаченным по самое не могу Львом Авраамовичем, мужчина привстал на локте, разглядывая нахохлившийся комок журавлиного, слепого чуда, которое зарылось в своё одеяло по самый нос и сопело там, то ли обиженно, то ли испугано, то ли еще хер поймешь как. — Зар! Зар, что случилось? Ты чего? — оставлять пацана наедине со своими заёбами Ставр был не намерен. Потянул за угол одеяла, распутывая, склонился над обнимающим свои колени слепым, терпеливо ожидая реакции. В ответ угловатое горе только стоически сопело и хранило партизанское молчание. — За-ар? Ну что за цирк? В чем проблема? Давай выкладывай! Мы же договаривались. Назревающие проблемы обсуждать и проговаривать? Когда кажется, что что-то идет не так и не туда. Когда чего-то хочется, или, наоборот, не хочется. Ты мне обещал! Давай, раскукливайся из этого своего клубка и говори, что напрягло. Заодно расскажи, как себя чувствуешь. Обнимать его, такого вот напряжённого, горячего все ещё, как свежая заготовка из печи, угловатого плечами и не желающего отпускать колени, было странно. И приятно. Ставр не привык пасовать перед вещами гораздо серьёзнее и страшнее мнительного, не к месту пугливого пацана, поэтому слепое чудо посопело минуты две ему в плечо, сообразило, что ситуация от его сопения не меняется, и с тяжёлым всхлипом обвило-таки подставленную шею мужчины руками. Чем закончили — с того начали. Ставру начинало казаться, полуголый парень на его коленях — это теперь неизбежное и неотвратимое следствие любого диалога. Скорее всего ломало мальца так из-за температуры, и наконец-то прилетевшим откатом от совсем свежих домогательств дяди, когда Елеазар наконец-то почувствовал себя в безопасности и перестал напоминать натянутый комок нервов, его и развезло. Теперь этот комок не был натянут. Он активно рефлексировал в плечо Ставра. Был по сотому кругу заглажен по голой спине, зацелован в макушку. Просопевшись и получив под мышку выловленный на ощупь термометр, Зар всё-таки заговорил. — Ты отправишь меня домой? Адрес был нужен, чтобы вернуть меня к тётке? Если да, то давай я лучше просто уйду. Или в какой-то приют для неполноценных сдай. Да на улице с бомжами лучше жить, чем у этих уродов. Предположение воробушка, что Ставр его вернет в лапы борова, после всего что он рассказал, после сегодняшней ночи, после всего сказанного — неприятно царапнуло внутри. Холодом и недоумением. С одной стороны, кузнец понимал, пацану по жизни досталось и верить в чьи-то обещания вот так просто он не сможет. С другой — считать себя конченым уёбком мужчина как-то не привык и подобная мысль, поселившаяся под русо-сизыми перьями остриженных волос журавлика, неприятно удивляла. Молчание затянулось теперь уже из-за Ставра. Он переваривал услышанное. Проглатывал возмущение. Сердито хмурился, кроил сложную морду лица, радуясь, что её не видят, спешно себя вытряхивал из негодования в спокойное, равномерно-тревожное состояние. Потому что на больного Зара бухтеть за внезапный наезд смысла не было. Потому что пацану по жизни ничего хорошего не прилетало, и он имеет право сомневаться во всем. Особенно в мужике, который почти трахнул на вторую ночь знакомства и насыпал обещаний, не подкреплённых пока ничем, кроме его ахуенности. Доверие, оно не от уговоров и убедительных речей приходит, а с опытом и со временем. Поцелуй в висок заставил Елеазара дёрнуться. Под кожей у него там билась нервно и часто жилка. Её так и тянуло прижать языком, зализать и успокоить. Но точно не сейчас. Выдох показался всё ещё похожим на всхлип, и Ставр принялся методично выглаживать очередной приступ нервяка по острым лопаткам и жемчужно-выпирающему позвоночнику Зара. — Нет, я не отправлю тебя домой, — голос спокойный, Ставр собой почти гордится. — И в приют тоже не отправлю. В идеале я бы предпочел, чтобы мы продолжали жить вместе. Как сказал в самом начале, мне чертовски остопиздело быть одному. Но если тебе захочется отдельной территории, это будет какая-то обустроенная под твои нужды самостоятельная квартира, где точно не водятся мудаки-насильники. Старый адрес нужен, чтобы мой адвокат узнал, какой у тебя статус. На кого оформлена квартира. И мог прислать туда весёлых ребят, забрать твои документы. Потому, что по крайней мере паспорт нам точно нужен. Свидетельство о рождении, мед карта. Вот это всё. Понимаешь? Зар понимал. Это было заметно по тому, как меняется выражение его лица, разглаживается тонкая морщинка между пепельных бровей, опускаются вздёрнутые в защитном движении плечи. Пацан на коленях Ставра поёрзал, помолчал-подумал, потом что-то своё решив, заговорил. Очень осторожно, словно по льду ступал. — Не хочу отдельно от тебя. Но… — это «но» вынудило кузнеца податься вперед, изогнуть мускулистую, смуглую шею, заглядывая в херувимистую мордашку птенца у себя на коленях. Тот увлечённо грыз обветренные губы и выдавал слова по чайной ложке, словно ему их безумно жалко, и самому этот клад в глотке нужнее. — А мы могли бы сами за документами сходить? Ну, вдвоём. Предложение — охуеть не встать! Этим Ставр и занялся незамедлительно. Сидел, придавленный тщедушным весом пацана, монотонно наглаживал его спину и охуевал, пытаясь догнать, какими дорожками ходят мысли под его серебристоволосым черепом. Не догнал. — Ну… в принципе можно. А нахуя? В понимании Ставра встречаться с мудаком, который пытался тебя поставить раком и отодрать, потому что ты не можешь ему отказать и защитить своё тело — так себе идея. Но Елеазар был определённо другого мнения и свою точку зрения активно нес. Ну и пургу всякую нёс тоже. Куда без этого… — Понимаешь… я… они… — Ставр не понимал, но очень старался. В конечном итоге Зар сглотнул вязкую слюну, выдохнул, расправил плечи и заговорил более внятно. — Хочу сам уйти оттуда! Не сбежать, а именно уйти! Забрать свои вещи, мамины фотографии. И пофиг, что я их не вижу. Зато она на них есть. Хочу плюнуть в харю борову и сказать тётке всё, что я о ней думаю! И о том, что её муж-мудак делал со мной все эти годы. Чтобы ему тоже было плохо! Понимаешь? Идея Ставру по-прежнему не нравилась. Идея пахла керосином, мордобоем и проблемами. Но… Зар хотел возмездия — собирался столкнуться со своим ужасом, громко стукнуть дверью и перешагнуть через прошлое! Конечно же кузнец, влипший в птичьего, возвышенно-изломанного пацана по самую макушку, на поводу у его желания пошёл. — Ладно. Сделаем. Но для начала ты должен выздороветь. Договорились? Что там накапало на термометре?