Слепой

До машины они добрались быстро. Ставр пацана волок, крепко обняв за одеревеневшие плечи и втиснув в свой бок для верности, так что Зар едва ли в воздухе ногами не шкрёб. Ключи пришлось вытаскивать из карманов надетой на Елеазара куртки, прислонив тихого воробушка к машине. Потом поспешно открывать пассажирскую дверь под унылый «бип-бип» сигналки. Усаживать на переднее пассажирское сиденье ошалелого, зажатого в тиски подкатывающей паники пацана. Который только то и делал, что часто надрывно дышал сквозь приоткрытые губы и мелко вздрагивал всем телом. От сизоглазого ангела разило бухлом и испугом. Немного морем. — Зар? Эй? Слышишь меня? Расслабься! Всё позади. Ничего страшного не случилось. Просто мудаки. Таких везде полно. Ты молодец! Слышишь? Прекращай трястись! Попытка успокоить парня успехом не увенчалась. Елеазар только дёргано кивнул и сжался в ещё более нервный комок, истово стараясь выполнить команду и не трястись. Получалось так себе. Дрожать слепой начал реже, но крупнее. — Так. Я понял… — Выдохнул кузнец, который так и торчал у пассажирской двери. Что он там понял, стало ясно через секунду, когда мужчина опустился на корточки, вытаскивая худые ноги подопечного из салона под стук его зубов. Понял Ставр все вполне буквально — воробушек сильно замёрз. Мокрые до колен джинсы облепили худые голени. Кеды набрали воды, и туда можно было запускать рыбок. Ставр убитую обувь быстро расшнуровал, стащил, откидывая в сторону не глядя. Сдернул носки, чтобы уложить себе на подставленное бедро голые, узкие ступни. — Совсем ледяные, — виновато констатирует очевидное Ставр. В ладонях бледно-голубые своей сеткой подкожных жилок, уязвимо-трогательные, зябко поджимающие смешные маленькие пальчики, ступни Зара пахли морской солью и осенью. Совсем не ногами. Словно слепой и правда спустился с облака, а не проводил полжизни в заплёванном переходе. Округлые пятки пропахли песчаным холодом. Упрямо не желали отогреваться в смуглых, квадратных ладонях кузнеца, в которых отогревался и плавился даже металл. Ставр старался. Растирал и лапал. Гладил пальцами выпуклую косточку. Перебирал сухожилия как струны, то и дело заползая под штанину на щиколотки, что тоньше его запястий. Зар сидел ссутулившись под весом Ставровой куртки, вцепившись в край кожаного сиденья, спрятав пунцовую мордашку в витках шарфа по самые глаза. Зажмурившись и едва дыша. Зато вот Ставр дышал за двоих. Склонившись, заключив озябшие ступни в чашу из мозолистых ладоней, дохнул на них жаром из доменной печи своей необъятной, бычьей грудины. Едва не коснулся губами прозрачно-фарфоровой кожи, словно рыцарь, приносящий присягу у трона сказочного принца, у которого злые колдуньи украли глаза, заменив лазоревые очи на осколки проклятого зеркала. До поцелуя не хватает полвыдоха. Это уже почти он. Почти-почти. Потому что Ставр своей внезапной сказочной фантазией контужен и благословлен. Готов ей потворствовать, не оглядываясь на здравый смысл. Вот только Зар вовремя дёрнулся, в тот же миг вцепившись руками не в край сиденья, а в кудрявые лохмы ополоумевшего кузнеца. Потянул чёрти-что соображающую голову вверх. Удивлённый взгляд мужчины, направленный на себя, естественно, не увидел, но почувствовал, как сомкнулись капканами на ступнях две тяжёлые лапы, и кулачки свои в буйной шевелюре Ставра разжал. Вместо этого скользнул пальцами ниже. По лбу и выразительным скулам, в которых так и читались отголоски древнего татаро-монгольского ига. По вмиг закрывшимся глазам. К подбородку, тщательно выскобленному бритвой с утра. Тоже с уебанской упрямой ямочкой, как у поверженного на аллее лысого латентного кандидата в мастера какого-то там спорта. Ставр нервно усмехнулся и пальцы слепого мазнули по чётко очерченным губам. Замерли там, словно решаясь. Подушечки, мелко подрагивая, погладили более объёмную нижнюю. Слегка надавили, пробуя ту на ощупь, прощупывая улыбку, как нечто совершенно новое, незнакомое и влекущее. Но быстро и испуганно отпрянули, когда почувствовали ответное движение, попытавшееся эти пальцы-исследователи поймать. — Ссадин нет. Хорошо. Я боялся, что он тебя ударил. Но лицо, кажется, целое. Ты в порядке? — Всё ещё прикасаясь к щекам замершего Ставра кончиками пальцев, объясняет свои действия слепой. И мужчина коротко прикрывает глаза. Старается незаметно поглубже вдохнуть, потому что, оказывается, всё это время сидел, затаив дыхание, боясь спугнуть несмелые касания, от которых внутри всё вздрагивало и замирало, тянуло и тянулось поближе к негаданной ласке. Пусть и обусловленной банальным желанием проверить состояние Ставровой рожи, а не чем-то там еще. Пусть. Но как же это было приятно. Настолько, что продирало по загривку гребенкой чего-то давно забытого, оставленного где-то в глубоком детстве. Нужного так, что становилось больно дышать. — Зар, я всегда в порядке, — Ставр лыбится теперь, безотчетно потираясь щекой о прижатую к коже ладонь. — Какой-то дурной пацан меня бы не достал. Не беспокойся. Давай лучше отвезем тебя домой и отогреем в теплой ванне. Озяб ведь, аж губы синие. Услышав столь нелестные речи о собственных губах, Зар тянется пальцами к ним, ведет подушечками по шероховатому хлопьями омертвевшей кожи лепестку. Словно пробует на вкус Ставрову щеку, к которой только что прикасался. — Хм… Да, поехали домой. То, что воробушек больше не задает вопросов, с какого перепугу квартира малознакомого мужика стала и его домом тоже — радует. Настолько, что Ставр выкашливает хриплый смешок. На прощание тычется носом в раскрытую ладонь пацана у своей щеки, словно здоровая косматая псина, которую приласкал хозяин. Только и того, что хвостом не виляет. Кутает испоганенным пальто босые ноги Елеазара. Укладывает их на половик, до половины втиснув массивную тушу в салон авто. Поправляет так понравившийся им шарф, скандинавскими косами выползающий из-за воротника Ставровой куртки. Зар в огромной косухе смешной и нескладный. Уютный. Как маленький котёнок, уснувший в домашнем тапке, который ему безбожно велик. Подкрутив температуру в салоне на максимум, Ставр катит по вечно неторопливым улочкам. Узким, извилистым, побитым временем и не к месту имитирующим работу дорожным управлением. Мимо окаменевших мужиков, держащих на своих плечах антиковые балкончики, и мужиков живых, метущих окурки по брусчатным тротуарам. Мимо цветочных магазинов, бесцветных прохожих и выцветших стен. Ставр бы гнал быстрее, но на пассажирском притих луноглазый птенец, а перманентная пробка на весь центр города не дает превысить черепашьи 40+ км. К дому они добираются глубоко после полудня. Кажется, прошло несколько недель. Загнанный во двор джип выпускает из прогретого нутра водителя. Чтобы тот замер у открывшейся пассажирской двери, наблюдая за тем, как слепой идиот вытаскивает из пальтового грязно-белого гнезда ноги и без каких либо обиняков шлепает их на растрескавшийся довоенный бетон. — Блядь, Зар! — обреченно возмущается «добрая фея», привычная махать кувалдой, выхватывает слепого из салона медвежьими лапами. — Ну куда на холодную землю! Мозги есть? Тут же грязно! И бессмысленно отчитывать горемыку. Говорить, что нужно подождать, пока добрый дяденька Ставр сбегает в квартиру, принесет в зубах тапочки. Потому что принести в квартиру в зубах самого Елеазара быстрей и проще. И приятней. Худое тело в руках моментально напрягается струной. Хватается за плечи обеими ручонками. Через выгоревшую синюю пайту прикосновения чувствуются хорошо. Держать слепыша в руках хорошо тоже. Потому что спокойно. И его босые лапки достаточно далеко от земли. На том расстоянии, которое получится, если кто-то высокий и привыкший ворочать наковальни подхватит недокормленного злой тёткой пацана чуть выше колен, прижимая к себе. Так что на какие-то короткие мгновения слепой на две головы выше Ставра. Маячит там заострённым к подбородку безупречно-красивым лицом на фоне предгрозового неба. Идеально вписывается этой ангельской маской в водовороты косматых туч. Сопит возмущённо, зажевав нижнюю губу и занавесив высокий лоб волной дымчато-русого серебра. — Я… — булькает горюшко. — Не подумал. По крайней мере честно. Да и Ставр не подумал тоже. Мог бы попросить не высовываться из салона, пока обувь не принесёт. Но малец по пути почти дремал, и тревожить его болтовней не хотелось. Зато сейчас вот самое время поговорить, стоя посреди двора, пока Зар болтает босыми пятками, вцепившись в необъятные плечи своего самоназначенного доброго самаритянина. — Чего уж там. Я тоже не просёк, что ты выпрыгнешь босыми ногами в болото. Ставр жалуется на себя самого, существенно приукрашивает степень захламленности ухоженного дворика на восемь квартир. Все-таки решается и тащит свою добычу к парадной, пнув на прощание дверку машины и начисто игнорируя возможность лишних соглядатаев их торжественного шествия к украшенной львиными головами, резной двери. — Наклонись, — говорит парню уже перед ней. Получает в ответ непонятливое: — А? И, не размениваясь на объяснения, сам сгибает пацана в пояснице, укладывая животом на плечо. Так они прекрасно помещаются в проём, проходят внутрь. Уже поднимаясь по ступеням на свой второй, Ставр понимает, что как нажал лапой на поясницу Зара, просунув ту под слишком широкую куртку, так и оставил покоиться где была, с пальцами, обожжёнными ощущением живого тепла тонкой обнажённой кожи. Потому что свитер Елеазара задрался куда-то до подмышек, открывая эту самую поясницу с бугорками выпуклых позвонков. А под предплечьем ремень джинсов, и теми же джинсами затянутый зад. Тот самый, который кузнец почти облапал недавно, когда обрезал злосчастные бирки перед выходом из дома. Лицу становится жарко. Ситуация съезжает куда-то не туда. Или это съезжает только Ставрова крыша? Слишком часто сегодня его тыкали в недопустимость заботы о слепом пацане, окрашивая всё это в пошло-голубые оттенки. Видно, мысль подобная оказалась заразной. Потому что в собственном прикосновении, которое было призвано всего лишь уберечь Зара от близкого знакомства с косяком, вдруг тоже ощущается скрытый эротизм, почти прожигающее кожу острое, запретное удовольствие. Словно кончить можно от одной этой втиснутой в пацанячью поясницу руки. Нужно только сместить её чуть в сторону. Огладить пальцами изгиб тощей талии, просунуть под пояс джинсов, там где жарко и гладко, шелково-бархатно, точно накроет. — Так, стой, не дёргайся! — излишне громко командует кузнец, ссаживая со своего плеча подозрительно смирную ношу. Ставит Ставр парня босыми ногами не на пол. Нет-нет. Как можно? Под узкие птичьи лапки Ставр подставляет свои копыта, в тяжёлых берцах на шнуровке. Придерживает Зара за талию одной рукой, чтобы не соскользнул. Так, вестимо, становится ещё хуже. Слепыш сразу цепляется за пайту на груди кузнеца, послушно балансирует на пальчиках. Стоит, вжавшись лбом в грудь мужчины. Боится показать лицо? Стесняется? О том, что парню наверняка стыдно болтаться на плече у него, словно он мешок картошки или украденная невеста, Ставр задумывается только сейчас. Вовремя, ничего не скажешь. Стоило бы спросить, хочет ли Зар, чтобы его таскали на руках до того, как тащить. Или хотя бы предупредить перед тем, как делать. Но что уж теперь, когда сделано? Ставр удручённо вздыхает. Упрямо обнимает парня одной рукой. Второй шарит по карманам куртки на притихшем слепыше. Выуживает ключи от дома. Открывает дверь, под которой они тут трутся, словно танцевать собрались. Через порог Зара Ставр всё-таки переносит. Вжав одной рукой в себя ещё поплотнее, перешагнул внутрь квартиры с ногами ангела на своих тяжелых ботинках. Потому что уже пофиг. Способом транспортировки от машины до дома парень и так загрузился. Ещё минута в лапах Ставра погоды не сделает. Наверное… Они танцуют вглубь коридора. Ровно три шага до пушистого ковра, на который своего пассажира первый в мире ездовой кузнец ссаживает, аккуратно отцепив судорожно сжатые кулачки от своей кофты. Смотрит на него. У Елеазара пунцовое в лихорадочные белые пятна лицо. Слепые глаза полуприкрыты, а губы, наоборот, приоткрыты настолько, что виднеются белые зубы. Дышит часто и неровно, словно перепуганный котёнок. — Ну всё. Приключения на сегодня окончены. Выдыхай! Попытка шутить обстановку не разрядила. Елеазар точно так же зажато кивнул, а стоило Ставру шевельнуться, чтобы пойти в ванную и врубить там воду, втемяшился в него всем своим хилым тельцем, опять зажимая в истерично-острых кулачках и так пожмаканную синюю ткань на груди. Подобного поворота событий Ставр не ожидал. В его реальности Зар тут сгорал со стыда за поруганную мужскую честь. Но вместо праведного гнева и логичных требований больше такой хуйни с ним не творить, воробушек к Ставру жмётся и творит уже какую-то свою, особенную хуйню. — Не уходи! Не оставляй меня тут одного, — канючит, ткнувшись носом в грудину слепой херувим. — Э-эм… — глубокомысленно промямлило над его макушкой сбитое с толку косматое чудище. Всякого он ожидал, но точно не такого. Дорожки, которыми бродила травмированная невеселой жизнью Зарова логика, точно не были прямыми. Потому, оценив ситуацию и собственную неспособность вкурить, чё тут сейчас происходит, Ставр решил действовать просто. Делать то, что просят и не грузить мозги лишней активностью. Всё равно ведь ситуация была из тех, которые лучше не анализировать, себе ж дороже выйдет. — Ладно. Ладно… — покладисто бухтит кудлатый заступник, гладит по велюрово-выбритому затылку парня, который в него вцепился, словно вот прямо сейчас придут неведомые злодеи да начнут насильно отдирать сиротку от брутальной феи с уклоном в тяжелый металл. — Не оставлю. Хорошо? Без паники! Хочешь вместе, будет вместе. Пошли ванну наполнять. Тебе нужно согреться, а то сляжешь ведь. А я так себе медсестра. Тебе не понравится.

֍֍֍

Понравится. Ещё как понравится, думает в своей внутренней темноте вчерашний попрошайка. Думать, чувствуя на нагом затылке мозолистую, заботливую руку, тяжело. Думать почти не получается. Но Елеазар всё равно пытается, по сотому кругу сгрызая со своих губ куски омертвевшей кожи. Едва сдерживаясь, чтобы не начать биться лбом о твердую грудь, вдыхая аромат дорогого парфюма и сильного тела. Ему нервно, неловко-стыдно и непозволительно хорошо. От каждого прикосновения становится только более неловко, стыднее и лучше одновременно. И так хочется тереться о теплые, царапуче-фактурные руки. Ластиться и молчаливо выпрашивать ещё. Хочется! До щенячьего скулежа хочется! Этого и не только. И вот то страшное «не только» может всё испортить. Может всё обрубить. Поэтому Елеазар стоит и не может заставить себя пошевелиться. Слышит где-то внутри себя, за сотней запертых дверей и воздвигнутых стен гнусавый дядин голос, обличающий и дающий точные названия. И нерадивому приёмышу, и всему, что внутри жалкого, слепого щенка булькает-варится-кипит. Неправильный. Он такой неправильный, ублюдочный и ущербный. Чувствовать это не хочется. Но чувствуется непрерывно. Сейчас как никогда ярко. Сейчас оно подкатывает к горлу и грозится вырваться наружу, стоит только разинуть пошире рот или неосторожно тряхнуть головой. Потому что его никто никогда не защищал, не водил за руку, не заботился, не просил прощения за то, в чём не виноват. С тех пор как умерла мать. Столько разных, колючих-острых-страшных «НЕ» нагромоздилось внутри, что они почти разодрали его на ошметки. Но вот на том заколдованном мосту появился грозовой демон. Увез, украл, убаюкал. Собрал куски растерзанного Зара большими, ошкуренными огнем руками. Срастил, сплавил и теперь так осторожно гладит. Так правильно и безопасно стоит, пока за него цепляются. Не пытается оттолкнуть. Не требует быть взрослым и не мешать заниматься чем-то важным, своим, до чего Елеазар не дорастет никогда. Елеазару страшно. Страшно, потому что хорошо. Он знает, после каждого «Хорошо» потом случается очень плохо. И никак иначе. У него по-другому просто не бывает. И самый жуткий ужас — оказаться опять где-то там, где нет большого, необьятно-каменного, успокаивающе-тёплого, определённо опасного и одновременно такого безопасного Ставра. Это страшнее, чем тот шаг за границу моста, от которого кузнец его спас. Тогда Елеазару терять было нечего. Держаться было не за что. Хотеть незачем. Тогда он не знал о существовании самого прекрасного и доброго в мире кузнеца, готового тратить свои время и силы на никому не нужного уродца - на него. Это ведь подкупает. А стоит Зар изначально недорого. Он за вереницу Ставровых прикосновений готов продаться с потрохами. О да, он — уже. Потому и стоит, шумно сопя в чужую грудь, ожидая то ли пока оттолкнут, то ли пока прижмут поближе. Боится одинаково обоих вариантов. Но Ставр — он идеален. Он делает всё как нужно, даже если Зар сам понятия не имеет, нужно ли что-то в принципе. А если да, то что? Грудь, в которую Зар дышал, вздымается и опадает в ответном глубоком выдохе. Рука с затылка сползает ниже по спине. Подхватывает под задницу, усаживая на массивное предплечье. Елеазар, вздернутый над полом, слепо тянется к шее кузнеца, обнимает её, липнет всем телом к подставленному плечу. Тычется острым подбородком в кудрявую макушку, почти задыхаясь запахом Ставра, все ещё холодным с улицы, сдобренным морским бризом, и таким горячим, что лёгкие внутри горят, почти обугливаются до головёшек. Его куда-то несут. Наверное в ванную, потому что Ставр был из тех, кто всегда выполняет обещания. Он не протестует от лемурьих объятий, не замечает веса чужого тела, повисшего на одной руке. Осторожно ссаживает слепого на бортик огромной ванны. Слышится шум воды. Ногам опять холодно, но под них подсовывают что-то пушисто-мягкое. В доме тётки на полу ванной лежал плетёный из тряпок, вечно сырой и вонючий от этого, коврик-убожество. О том, что на полу может оказаться что-то плюшево-приятное на ощупь, Зар не знал. Он много чего не знал. О том, что бывают такие большие руки. О том, что чей-то запах может настолько нравиться, что им даже страшно дышать. О том, что к кому-то прикасаться может быть так же здорово, как видеть сны, в которых он всё ещё видит. Ставр оставался рядом. Он ведь обещал. Стаскивал с напряжённых плеч свою куртку. Разматывал шарф на нервно изогнутой шее. Его руки вспышками дразнящего тепла прикасались то там, то здесь. Прочёсывали непривычно короткие волосы на голове. Тянули за рукава тепло-мягкий, пахнущий чем-то дорогим и новым свитер. Зар очень хотел узнать, раздевается ли вместе с ним монументально-заботливый Ставр. Но боялся протянуть руку и прикоснуться.