Слепой

Парикмахера звали Максом. Точнее, так его звал только Ставр. Для остальных этот цирюльных дел мастер был Максимкой, Максоном или Максиком, опционально. Вот только то ущербное «Максик» Ставра коробило даже на слух, именно поэтому он продолжал называть парня нормальным именем и записываться только к нему по мере надобности. Ради своего внутреннего чувства справедливости. Ради того, чтобы худого, нескладного, вихрастого работника ножниц и бритвы хоть кто-то звал по-человечески. К чести Макса мастером он был отличным. Управлялся со Ставровой гривой, жёсткой и непослушной, лезущей из-под ножниц позапрошлогодней стернёй, на ура. Барбер-шоп с закосом под старину, с названием «Цирюльня у Лейбмана», которое облизывал сырой приморский воздух, словно полупьяный любовник, оставляя на резной вывеске блестящие следы, встретила гостей запахом дорогих духов, кофе и холодным стрекотом ножниц. Казалось тут живут диковинные, опасные насекомые. Богомолы, скорпионы и муравьиные львы. Их стрекот, клацанье и беспокойное гудение перекрывало неторопливое мурлыканье джаза из припрятанных в декоре колонок. Макс ждал, облокотившись задницей на рабочий стол у зеркала в тяжёлой медной оправе. Тощий и высокий, он сам напоминал ножницы. Длинно-несуразный, суетливый движениями и не особо удавшийся лицом, Макс был, что называется, «из этих» и не стеснялся демонстрировать ориентацию всем своим видом. Манерный, дерганый странный человек с другой планеты. — Стасик! Триста лет не заглядывал. Как я рад тебя опять приветствовать в нашем скромном заведении! А кого это ты с собой привёз? Елеазар, которого Ставр привёл буквально за руку, опасаясь, что слепое чудо навернётся на щербатой брусчатке старого квартала, опасливо втянул голову в плечи, сделал маленький шажок назад и в сторону, прячась от неестественно визгливого голоса Макса за знакомо пахнущей Ставровой спиной. Оттуда мальца пришлось вылавливать, подставлять под заинтересованные взгляды трёх мастеров и пары клиентов. Скучающие рожи быстро залучились интересом. Наблюдать за Максом всегда было весело. Он умел создавать балаган на пустом месте. — Привет, Макс, — поздоровался коротко, больше для видимости, запоздало переживая о реакции Зара на незнакомых людей. Но ведь Макс, несмотря на свои странные замашки, вполне безобидный. Ставра никогда не интересовало, кого там и как трахает цирюльник. Главное, что стрижет хорошо. — Да вот, ещё тебе клиента привёз. В довесок к себе. Втиснешь в график? Мысль о том, что записывать стоило двоих, пришла к Ставру уже по пути, но Макс был не то чтобы самым популярным мастером в заведении. Тот же Ли, который сейчас задорно общёлкивал какому-то седому дядьке окладистую бороду, считался местной примой. А Макс так, для любителей экзотики и болтовни на ухо во время стрижки. — Ой… А у меня только на одного окно. Ты прости Стасик, но я и так Геннадия Васильевича из-за тебя на пять перенёс. Давай сейчас окультурим твою гриву, а потом уже этого… Кто он там? Завтра, например. Заинтересованный взгляд в сторону Зара был ярко натуралистическим. Словно слепого собирались пронумеровать и засунуть под стекло, как экспонат коллекции. Плечо парня, которого Ставр выудил у себя из-за спины, да так и стоял, приобняв, чтобы опять никуда не слинял, напряглось, будто он этот пытливый взгляд почувствовал. В машине ведь всё обсудили. Стричься слепыш был не против. Так чего сейчас жмётся, словно у двери стоматолога, а не в безобидной парикмахерской? Конечно, назови Ставр барбершоп парикмахерской в голос, его бы тут же освежевали в три руки за святотатство. Но особой разницы он в упор не видел, если не считать мягких диванчиков в углу и кофе для клиентов вполне сносного качества, это была такая же цирюльня, как та, в далёком детстве, в забытом всеми богами райцентре, куда отец таскал его постригаться перед школой под беспощадный ноль. От постыдной лысости уши возмущенно топорщились, краснели, потом несчастно чесался нагой затылок. Глянув на пушистую пепельными прядями макушку Елеазара, кузнец тяжёло вздохнул. Зарылся лапищей в собственные каштаново-черные кудри. Волосы у Ставра были густые, жёсткие и из той породы, о которую можно расчёску сломать. Но отросли не то чтобы сильно. Ещё недели две можно бегать, пока не начнут липнуть при работе на лоб и лезть загнутыми кончиками в глаза, отяжелев от пота. Так что решение напросилось само. — Зар он, — коротко кивает Ставр, уже буксируя нахохлившегося воробушка к кожаному креслу-вертушке, — Давай, сделай что-то с его головой. Я как обычно в конце месяца приду, на старую запись. Под удивлённым взглядом Макса он сматывает с шеи парня мягкий шарф, помогает снять пальто и усесться в кресло. Похлопывает по плечу, перед тем как оставить на растерзание парикмахеру. — Ты не нервничай. Я посижу тут, журналы полистаю. А уже потом поедем на набережную. Хорошо? Елеазар опять весь — перетянутая леска и окоченевшие на морозе ивовые ветки. Кажется, от прикосновения захрустит тонкой корочкой льда. Но кивает послушно. Цепляется фаянсовыми пальцами за подлокотники кресла, хотя, кажется, хочет вцепиться в Ставра. Первый раз он у парикмахера, что ли? Скорее всего да. Взъерошив на прощание приговоренное к ножницам серебро на макушке слепого, Ставр убирается в угол, к журналам и колченогому столику, к старинным часам с ходиками на стене. Макс провожает его таким взглядом, словно вот только что узнал о постоянном клиенте новую, страшную тайну и теперь ждет не дождется возможности её раскрутить, обсмаковать и разобрать по косточкам. Впрочем, Ставра чужое мнение давно уже не интересует вообще никак. Он нажимает на кофемашине привычную программу, выбирает журнал из пёстрой стопки, и принимается ждать. Зару моют голову. Макс пытается что-то трещать, но натыкаясь на молчание вскоре тоже глохнет. Это удивительно. Ставр никогда не пробовал молчать во время стрижки. Вечно что-то угукал из чувства вежливости. А вон как можно, оказывается. Время тянется, собирается крупинками черноты на дне чашечек-мензурок с золотыми вензелями на боках, шуршит провощёными страницами «для настоящих мужчин», растворяется в шипении пульверизаторов с ароматной водой. Время — фикция. Уловка физиков, чтобы продавать часы. И одни из таких над головой Ставра хрустят ветхими шестерёнками, по-стариковски скрипят и чихают, отмеряя своё второе столетие. Раритет. Как и многое здесь. Этот город состоит из антиквариата на две трети, и на треть из ракушника. Рыхлый камень так пропитался морем, что ткни пальцем в любую стену, и оттуда польётся прибой. Брызнет в глаза, заставит часто моргать и оттирать с лица внезапную соль. Когда из резного нутра, похожего на настенный гроб, футляра, в котором перемалывает время старинный механизм, раздаётся звон, возвещая торжественно начало нового часа, Ставр отрывает взгляд от журнала ни о чем, чтобы посмотреть на слепого журавлика. Увиденное бьёт под дых. С такой силой, что журнал падает на пол. Злобно шуршат квадратные крылья страниц. Елеазар сидит в кресле, сжавшись в комок. Ладони вцепились в подлокотники и похожи на пару эпилептиков, у которых случился припадок. Ртутные глаза навыкате словно пытаются экстренно покинуть череп, теперь украшенный модной стрижкой. Она превратила скандинавскую начинающую модель в дорогого голливудского мальчика. И на ухо этому мальчику с обложки что-то шепчет Макс, склонившись низко-низко, почти прижавшись к нему губами. Одной рукой поглаживая шею Елеазару, вторую запустив за ворот его свитера по самое запястье. — Ты какого хуя творишь! От Ставрового рыка крайний в тройке цирюльников испуганно бросает ножницы на пол, а его клиент вскакивает на ноги, и начинает спешно собираться. Видимо предчувствуя грядущий скандал и не желая участвовать даже косвенно. Сам Ставр сейчас не думает о том, что и как делает. Его интересует только то, как много он не успел заметить? Как мог не заметить хоть что-то? — Стасик, дорогой, не надо так громко. Я просто спрашивал твою куколку о том, кто он и откуда. Ничего такого. Тебе показалось. Лепечет Макс, вздернув перед собой руки, и медленно пятится подальше от взбешённого «Стасика», который оказался рядом с Заром не пойми как и когда. Сейчас он мало похож на привычного, спокойного, немного меланхоличного добряка с вечно обожжёнными руками. Над зарвавшимся парикмахером нависал демон, сбежавший из ада, косматое чудовище, проросшее в реальность сквозь васнецовские полотна и кошмары паралитиков. Он не говорил. Он рычал! — Пасть закрой! И не держи меня за дурака! Я всё видел! Ставр крутанул к себе кресло, в которое пытался врасти спиной бледный, как утопленник Зар и разом изменился в лице, изменились тональность голоса и амплитуда прикосновений. Ставр трогательно приподнимает прорисованные сажей брови и мягко трогает перепуганного парня. Осторожно, словно тот может от резкого движения рассыпаться ворохом бледных капустянок, сонных, мохнатых бражников и бархатных грушёвок, с их огромными крыльями-опахалами. — Ты как? Он тебя напугал? Что эта гнида говорила? Никакой реакции не следует. Осторожное касание становится чуть заметнее. Ставр легонько встряхивает парня за плечо. Зовёт, выманивая из оцепенения, в которое спрятался воробушек. — Зар? Это помогает. Слепой дёргается, словно просыпаясь, цепляется в едва касающиеся ключицы пальцы кузнеца обеими руками, быстро-быстро мотает головой. — Нет-нет-нет. Всё хорошо. Я в порядке, — и на том же дыхание, без паузы, как молитву к неведомому божеству. — Поехали домой? Пожалуйста! Всё хуёво, понимает Ставр. Он не психолог, и зачастую считал, что всё это не про него, но выглядит птенец как тот, кого чем-то сильно огрели по голове, и та никак не может сообразить, на том свете уже находится, или ещё на этом. Можно, конечно, послушать Елеазара, сгрести его в охапку и утащить домой. Кутать там в одеяла, отпаивать чаем с мёдом и медленно выспрашивать подробности случившегося. Потом уже разбираться с попутавшим берега цирюльником. Но что-то Ставру подсказывает, откладывать в дальний ящик такое нельзя. А нужно, чтобы Зар знал — обидчиков заставят платить. Чтобы Макс не успел извернуться и всё в свою пользу исказить. Ну и ещё Ставру хотелось размазать зарвавшегося мудака. Так сильно хотелось, что не начать разбивать его голову о ближайшую столешницу не позволяли только руки Елеазара на собственной лапе. Ну и ещё понимание, Максик весит раза в три меньше и вряд ли сможет в ответ предпринять что-то большее, чем поцарапать. Бить беззащитных мудаков не в правилах Ставра. Для них существовал другой подход. — Поедем, мой хороший. Скоро поедем, — успокоительно воркует-рокочет-громыхает как заклинание кузнец, накрывая изломанные дрожью пальцы слепого на своей руке второй лапищей. Этот замок их переплетённых фарфоровых тросточек и заскорузлых от пламени, измозоленных лап завораживает. Древним наузом держит на месте огненного беса. Не позволяет сорваться. Так надежнее. Так рука не потянется удушить Максика, который замер между креслом Зара и прекратившим стричь клиента Ли. Азиат на коллегу смотрит брезгливыми глазами-вишнями. Агрессивно пощелкивает зубастыми ножницами для филировки. Поджимает губы в немом неодобрении. С таким красноречивым выражением, что Ставр на все сто уверен — он видел далеко не всё. Какого же хуя все молчали? Потыкавшись знающим взглядом по углам зала, Ставр находит искомое. Два глазка камер за золоченой лепниной, фокусы крест-накрест. Отличный обзор. — Где мониторы? — взгляд — раскаленное остриё, нацелен на Ли. Говорить с Максом нет ни желания, ни смысла. Изворотливая погань будет юлить и выкручиваться, пытаясь замять ситуацию. Азиат стряхивает с попоны пунцового старика остатки седых волос. Мистер Никто встаёт и уходит, старательно сохраняя вид оскорблённой святости. Но алые уши и подёргивание напомаженного левого уса выдают безымянного с головой. Он уже навесил на всех присутствующих ярлыки и публично линчевал их в своей чопорной голове. Ставру по-прежнему плевать. Он ждёт ответа. Ли оглядывается на винтажную дверь. — У охранника в каморке. Но он тебя не пустит. Ухмылка делает лицо Ставра вдруг жёстким, бусые глаза стынут до состояния вымороженной арктической почвы, где камни и лёд одинаково холодны. — Пустит. В обозначенную дверь они входят вместе. Елеазара кузнец ведет за руку, больше не собираясь оставлять парня одного. Подобные ошибки Ставр делает только раз. Охранник и правда сидит в каморке. Тесное помещение метр на два, утыканное мониторами, со скрипучим компьютерным креслом и без намёка на окна, уют или нормальную вентиляцию. Охранник, угрюмого вида мужик, возраста от сорока до бесконечности, встречает их в дверях своей конуры. Словно дворовая псина, приколоченная за цепь к покосившейся хибаре. — Посторонним сюда нельзя! — Мне можно, — у Ставра взгляд и голос человека, которому не перечат. Ему по определению можно всё, потому что каждого, кто встанет на пути, этот взгляд обещает перемолоть в бесформенную кашу. — Сейчас у нас два варианта, либо я смотрю, что творил ваш работник, потом мы связываемся с хозяином и решаем этот вопрос между собой. Или ты упираешься рогом, мы с Заром уходим, а завтра это заведение перестаёт существовать. И виноват в его закрытии будет не только ваш мудак с ножницами, но и ты. Так что? Хочешь объяснять потом боссу, почему мирный вариант решения не случился? Охранник, ожидаемо, не хотел. Он, отводя глаза, отступил, вжался в стенку, забился в самый дальний угол, подальше от тяжёлого во всех смыслах клиента, когда тот пробрался внутрь утыканной мониторами конуры. Зар, втянутый в это тесное пространство за руку, замер рядом. Слишком молчаливый, чтобы это не беспокоило, но начать успокаивать парня прямо здесь было явно плохой идеей. Слепой на каждое шевеление охранника чутко поворачивал голову, словно ночное животное, вытянутое из своего убежища днём. — Вот. Смотрите. С момента вашего прихода. Мужичок нервно щёлкает мышкой, потом одергивает руку, когда Ставр перехватывает хвостатый пластик. Экраны с трёх ракурсов демонстрируют пришествие кузнеца и его слепого херувима. Пойманный в объектив Елеазар выглядит совершенно иначе. Тоньше, светлее, неправдоподобно красиво. Так, словно пропущенная сквозь оптоволокно картинка уже добротно отретуширована. Ставр косит взгляд на молчаливого слепыша. Нет. В жизни он точно такой же, оказывается. Даже лучше, теперь, когда стрижка превратила одичавшего птенчика в гордую, редкую птицу, у которой серебряное оперение лежит глянцево, словно залитое кристаллическим светом. Дальше. Дальше-дальше, пока ярость не улеглась. Фигуры на мониторе дёргаются в ускоренной перемотке. Ставр 2.0, похожий на бурого медведя, на время принявшего человеческую личину, уходит в угол. Максик принимается за работу. Ставр замедляет промотку. Смотрит. Смотрит, как прорисовывается вереница прикосновений. В начале нарочито случайных. Пальцами по виску, шее, щеке. Это почти невинно. Со временем всё становится очевиднее. Максик жмётся пахом к плечу Зара. Тот отшатывается, едва не напарываясь на ножницы. Что-то шипит. Наверняка едва слышно. Потому что идиотина Ставр 2.0 не расслышал этого за звуком часового механизма и улийным гудением остальных парикмахеров и их клиентов. А Максик входит в раж, скалится голодной псиной, склоняется над клиентом, бросив перед этим всего один пытливый взгляд в сторону Ставра. Что говорит эта гнида, склонившись к лицу Елеазара? Выражение у цирюльника обиженно-ядовитое, он цедит слова сквозь фальшивую улыбку. Какие именно слова? У Зара такое выражение, словно ему пообещали содрать всю кожу с тела и посыпать мясо кайенским перцем. Когда Максик на экране перемещается за спину клиенту, лезет клешней за шиворот, ловит вначале за загривок, потом укладывает пальцы на шею, словно собираясь удушить, Ставр 2.0 наконец-то перестаёт тупить, вскакивает, вмешивается, снося бедром журнальный столик. Интересно, он даже не помнит этого. Просто вот сидел над журналом, вот уже нависает над Елеазаром. И ничего между этими двумя мгновениями. — Прости, Зар, я не думал, что такое возможно. Четыре года хожу сюда стричься. Извинения кривые и невпопад. Зар тянется к плечу кузнеца, как к единственной опоре, растеряно кивая. — Всё хорошо. Ничего не случилось. Бесцветные слова. Бесцветные глаза. И весь он словно старая фотография, на которой люди всегда неправдоподобно красивые, с гладкой кожей и точеными чертами. — Звони шефу. Чего встал? — цедит притихшему охраннику Ставр, перед тем как уйти из пропахшей резиной, пластиком и куревом конуры. В зале клиентов нет. Ли и второй барбер мнутся у своих рабочих мест. Макс сидит в клиентском кресле, закинув ногу на ногу, скрестив тощие руки на груди. Демонстративно отворачивает полное праведной обиды лицо к окну, когда Ставр и его подопечный показываются в проёме антикварной двери. — Шеф будет через пять минут, — нарушает тишину Ли. — Я позвонил почти сразу, — добавляет в ответ на вопросительный взгляд кузнеца. Ждать и правда приходится недолго. Ставр едва успевает довести Елеазара до мягкого уголка, обогнув опрокинутый на груду журналов столик по дуге. Слепой там тщетно пытается опять врасти спиной в мшисто-зелёную кожу обивки, царапает нервными пальцами дубленую пятерню кузнеца, которую тот ему ссудил вместо релаксанта, почти насильно вкладывая в молитвенно сложенные на коленях, изломанные дрожью ладошки-лодочки, с полосками истрепавшегося бинта. Словно там у святого журавлика спрятаны вместо порезов стигматы или настоящие отметины от квадратных гвоздей. Мысль чумная и дикая. Её явно навеяли золочёные, словно рама иконы, часы над их головами. К счастью, больше ничего подуматься не успевает. В дверь цирюльни вкатывается круглое тело, облепленное костюмом в пошлую клетку. Узор пиджака меридианами чертит висящее над поясом брюк брюхо. Этот необъятный бурдюк колышется на каждом шаге, чертит на горизонтальных линиях клетки истерические зигзаги. Как кардиограмма смертника или нарисованная сейсмографом эпитафия по очередному городу японских побережий. — И где же наша оскорблённая невинность? Я хочу посмотреть в глаза этого прекрасного человека. У безымянного хозяина цирюльни широкий, толстогубый рот, и заплывшие жиром глазки. Этот рот выворачивает слова на какой-то удивительный лад, делая их противоположностью себе же. А глазки-запятые безошибочно находят пару чужаков. Посему получается вопрос напрочь лишён смысла. Он всего лишь приглашение к беседе. — Ставр Захарович сегодня не в себе. Он придумал какую-то фантастическую историю и затеял тут шумиху. Вместо опешивших кузнеца и слепого боссу отвечает тот, кто действительно считает себя невинным и оскорблённым. В финале эскапады Максик делает горделивое «Ха!» и вздергивает подбородок с пижонской бородкой-клинышком. Удивлены все! Даже шарообразный босс. Словно извиняясь за работника, он разводит в стороны руки, от чего кажется вот-вот в его охапке окажется весь интерьер барбершопа, со всеми, кто затерялся в наслоении завитков, антиквариата и позеленевшей меди, разом. — Ставр Захарович? — переспрашивает человек-сфера, подкатываясь поближе к кузнецу. Тот встаёт, отсекая подступы к Елеазару. — Он самый. Ваш работник приставал к парню. На видео всё видно. Вы можете уволить его по статье сейчас, или попытаться отмазать, и тогда завтра уволят уже вас, из заведения, города, дальше как получится. В отличие от мужичка-охранника, шеф цирюльни — тёртый калач. Заплывшие жиром глазки щурятся с недобрым блеском, руки-щупальца заползают в карманы брюк, делая шар-тело ещё шире. — Мальчик мой, я таких борзых как ты… Начинает круглоклетчатый. — Не встречал ни разу, раз ещё живой, — вместо него заканчивает Ставр, опять начиная закипать, но по-другому, привычнее, по-рабочему, можно сказать. От чего становится холоднее и злее арктического беса. — Поверь, ты не хочешь проверять на своей шкуре, насколько реальны мои угрозы. Я в этом городе больше ради хобби и хорошего воздуха, чем ради серьёзных дел, но моего влияния хватит вкатать в грунт тебя, всех твоих подручных и эту блошиную контору так глубоко, что с бульдозером потом не откопают. Поэтому подумай дважды, стоит ли отклонять моё единственное очень щедрое мировое предложение. И шар подумал. Не слишком долго. Подумал, разглядывая в серо-голубых, цепких глазах косматого великана то особенное выражение, которое присуще только людям, точно знающим цену каждому своему слову. Ставр больше никому тут не казался простоватым добряком с кузницей в недорогом районе, в потасканной кожанке и привычкой улыбаться на каждое доброе слово. Из-под обветренной, смуглой кожи проступило что-то злое и тяжёлое как наковальня, клыкастое как медвежий капкан, удушливое, словно корабельная цепь, которая переломит хребет любому, на кого из неё накинут петлю. — Что ж. Думаю уволить Максимку будет вполне резонно. Он зарвался. Теперь тучный любитель клоунских костюмов нервно потирает руки. Мясистым сосискам в карманах, видимо, стало тесно. Тесно стало и Максимке на его троне. Цирюльник вскочил, всплеснул руками, выпучив на босса глаза. — Дима! Что ты такое говоришь? Он же просто приревновал свою подстилку ко мне. Ты посмотри на это убожество! Да к кому там липнуть, моль бледная! Я таких на набережной по десятке в пучок собираю! Не ломай комедию. Стасик шутит. Это всё какой-то фарс! Поток слов, громкий, словно разбитое зеркало, прервала пощёчина. Кругляш подкатился к Максу, залепил ему своей лопатообразной лапой и обернулся к Ставру, заискивающе улыбаясь. — Прошу прощения. Совсем с цепи сорвался, шельмец. Оставьте свои данные, мы выплатим моральную компенсацию. Это всё ошибка. Досадное стечение обстоятельств. — Завтра этого ублюдка у вас в штате числиться не должно. Я проверю. Деньги оставь себе. Пригодятся. Прогрохотал Ставр, чувствуя внутри странное оледенение. Словно какие-то важные пластины-детали залили холодной сваркой, и тяжёлые плиты вскипают химической пеной, срастаются, образуя новую конструкцию. Значит Максим решил, что Зар его… Как это называется у подобных персонажей? Парень? Партнёр? Именовать выловленного на мосту вчерашнего суицидника тошнотворно-откровенным «подстилка» не получалось даже мысленно. Мысленно у Ставра сейчас вообще не многое получалось. Ярость и разочарование заглушали почти всё, кроме ощущения подрагивающих пальцев на ладони. И цепкой птичьей лапки на локте. Этот заморыш блаженный его сдерживает? Или за него держится? — Пошли, Зар, — выдыхает кузнец, стараясь вытолкнуть из себя ярость. Они идут. Прихватив верхнюю одежду просто в руки. Тратить время на просовывание их в рукава не хочется. До машины недалеко. Ставр усаживает Елеазара на пассажирское сиденье, пристегивает ремнём, проверяя, не сильно ли давит чёрная полоса. Слепой сидит, выпрямив спину и почти не моргая. Ловит его за суетливые лапы уже когда мужчина собирается покинуть салон, в который втиснулся наполовину. — Ты правда можешь сделать что-то с этими людьми? Детский, наивный вопрос. Таким тоном спрашивают, существует ли Санта. Ставра от надежды в голосе слепыша вдруг колошматит и разбирает на составляющие. Он перехватывает перебинтованные ладони, гладит их подушечками пальцев по хрупким костяшками. — Не я лично. Но это не так сложно, как ты думаешь. Были бы деньги и нужные номера телефонов. — А у тебя есть? — не унимается воробушек. — Что именно? Деньги или номера? — смотреть сейчас в его ртутные бельма почти страшно. В них читается слишком многое. А Ставр не хочет знать, кого так не терпится закопать святому журавлику, и что он предложит за подобную услугу. — Ну… Всё? Тяжёлый вздох. В какой момент предложение беспризорному ангелу пожить у себя превратилось в откровения о своём собственном прошлом с торчащей из салона джипа задницей? Хорошо, что Зар его не видит. Смотрится, наверняка, до смешного глупо. — Да, Зар. У меня много денег и много связей. Пока жил в столице, скопилось и того, и другого. Да и тут уже тоже оброс. То генеральному прокурору ворота за полцены сделал, то судье — рекону фальшион сковал. Так что могу стереть этих уродов с лица земли хоть законным способом, хоть не очень. Вопреки ожиданиям, после услышанного Елеазар ничего не просит. Не продолжает допрос. Не начинает диктовать список обидчиков. В какой-то мере Ставр даже разочарован. Он уже настроился быть кровавым Сантой. Хотя раньше за собой не замечал подобных замашек. Необходимость физически решать проблемы с конкурентами или криминалом, который зарился на бизнес, зачастую его тяготила. Что никак не отменяло приобретённых навыков. — Хорошо, поехали. Наконец-то выносит вердикт Ставр и, обогнув машину, занимает место за рулём. — Куда хочешь? Домой или всё-таки к морю? Если что, можем перенести на потом. Море, оно, знаешь, никуда не денется и до завтра не высохнет. Предоставленный выбор явно не прост. Елеазар долго молчит и мнётся. Что-то в своей светлой голове думает. Потом решается. — К морю давай. Кажется, парень действительно очень хочет послушать прибой, понимает Ставр, и с улыбкой облегчения запускает рычащий дизельный мотор.