Слепой

Шуршащее счастье подарков упало в длинный ворс ковра у прокопчённого, пустого камина. Оттаскивать слепыша от ажурной решетки казалось преступлением. Он так увлечённо исследовал все эти витиеватые лабиринты листьев, что Ставр почти наяву уже видел восторг Елеазара в своей кузнице. Там ведь таких витых финтифлюшек горы. Стоят по ящикам в ожидании, пока их соберут в единое, сложное целое. Только и ждут чутких прикосновений полупрозрачных пальцев. Может, лишь за этим Ставр их и создавал? Глядя в затылок вчерашнего найдёныша, ему уже казалось и сам ждёт того же. То ли возможности стать целым, как разобранный по ящикам металл. То ли новой порции прикосновений. Ведь «видеть» его Зар мог только кончиками пальцев, сейчас перепачканных сажей. Когда только успел сунуть их внутрь камина? — Так, Зар, не хочется тебя отрывать, вижу, вы с этой древней развалюхой друг другу понравились, но нужно вымыть руки, перед тем, как начнёшь открывать подарки, и сменить бинты, со вчера они больше напоминают мои носки по виду, чем что-то стерильное. Чтобы скрыть неловкость, Ставр говорит нарочито громко и беззаботно. Растревоженный слепыш, оторванный от своей тактильной медитации, выглядит неуверенно, медленно встаёт, непонимающе моргает в пустоту. — Какие ещё подарки? Детский, наивный вопрос, полный скрытой надежды и недоверия одновременно. И без выдающихся способностей в дедукции ясно, подарками жизнь мальчонку не баловала. — Да я тут… — начинает было оправдаться Ставр, когда слепое горе, пытаясь подойти ближе, спотыкается об эти наслоения шуршащих пакетов и коробок. Писк, бумажный сугроб разлетается по всему ковру. Елеазар размахивая руками летит тоже. Не взлетает. Руки не крылья, даже несмотря на всю ангелоподобность слепого. Ловит парня Ставр на голом инстинкте, прижимая к себе поближе, от греха подальше. Хотя тут, конечно, как посмотреть. От ответных объятий и ткнувшейся в центр груди перепуганной бледной моськи неожиданно пробирает каким-то совершенно особенным жаром. Аж волоски на загривке топорщатся, наэлектризовавшись высокочувствительными антеннами. — Прости, — пищит ему в грудь пойманный горемыка. — Не ушибся? — вместо ответных извинений за брошенные под ноги свёртки, спрашивает Ставр. — Не. Всё норм. Отвечает Зар поспешно, а вот отлипать от него не особо спешит. Так и стоит вжавшись лбом в прогретую телом майку, так сильно, что кажется на грудине останется вмятина. Сопит, словно еж. — Пошли тогда менять бинты. Предложение, повторённое второй раз, не вызывает у жертвы его заботы ни капли энтузиазма. Он даже не шевелится. Стоит тонким истуканчиком краснокнижного серого журавля, клюнув носом куда-то над сердцем. Сопит и отмалчивается. Ставр отморожено гладит пушистую макушку, то ли пытаясь успокоить, то ли идя на поводу у собственного желания запустить пальцы в эти вихрастые пыльные пряди. В любом случае получается хорошо. Русые завитки щекочут ладонь, проскальзывая между пальцев. Зар, вроде бы, успокаивается достаточно, чтобы поднять пунцовое пятнами лицо. Хорошо хоть на этот раз не удивляется, что на него не орут. Уже хлеб. До ванной они добираются не особо-то расцепившись. Ставр сгребает медвежьей лапой парня за плечо, ведёт как поводырь-браток. Ну такой специально-обученный. Который и дорогу укажет, и дела порешает в случае чего. Мелькнувшее вскользь отражение в застекленной витрине с каким-то старинным дерьмом, заставляет кузнеца давить глупую лыбу и желание застопориться перед дверкой, полюбоваться на них, таких вот близко-непохожих. О том, что выглядит не совсем интеллигентно, Ставр знает. Рожа слишком простая. Все на лбу написано. Именно поэтому на всех переговорах его представляют исполнительные директора. С постными минами, в очках с черепаховой оправой и докторскими степенями по наёбыванию оппонентов. Нет, бизнес он предпочитает вести честно, но точно так же предпочитает иметь под рукой людей, которые в случае чего выебут любого засланного налогового инспектора его же нормативами и кадастровым правом. Ставр в курсе правил существования в своей стране. Он быстро научился соответствовать. Левые мысли помогают. Прогоняют дурную слабость из заскорузлых от огня пальцев и гасят улыбку идиота. На борт ванны Елеазара Ставр сажает уже вполне спокойным и адекватным мужиком. Оттирает ему пальцы от сажи влажным полотенцем. Деловито шуршит в аптечке, выкладывая на раковину нужные штуки. Во время этого краем глаза ловит вторую зубную щётку в стаканчике. Выданная слепышу ещё перед завтраком, по цыплячьи-жёлтая, чудом завалявшаяся в шкафчике упакованной, видимо, купленная не пойми когда для несуществующих в реальности гостей, эта щётка ехидно щерит тонкие ворсинки. Подмигивает ярким бликом на канареечной головке. Без слов говорит: "Ты влип, дядя". И поливая ладони Елеазара хлоргексидином, чтобы вчерашние повязки откисли от порезов, кузнец понимает — таки да, влип. Представить, что сдаёт свою дивную находку на руки волонтёрам, полисменам или, того хуже, опекунам, не получается. А мыслей о том, как уболтать слепого остаться тут на подольше, не возникает. Вчерашний тезис о: «Живи, пока все не наладится», звучит, откровенно говоря, ублюдски. Что должно наладиться? Как? Подрезая бинты медицинскими ножницами с загнутыми кончиками, Ставр молчит. Осторожно отшелушивает грязно-бурые повязки. Порезы на узких, молитвенных ладонях неглубокие. Они словно зёрнышки кровавого риса, налипли на подставленную яркому свету кожу. Хочется лишнее стереть, оставить её чистой. Но это так не работает. Ставр выдавливает на порезы прозрачный гель. Ждёт пока тот подсохнет. Дует в раскрытые ладони, словно идиот, поддерживая лапки сизого журавлика, который угнездился в его ванной, словно из сказки сбежал, своими корявыми лапищами. Контраст между цветом кожи и размерами их рук царапает лишним напоминанием — Зара сломать много труда не составит. Сожми сейчас руки посильней, и все десять фарфоровых палочек-пальцев раскрошатся в гипсовую пыль. Парень замер, даже не дышит. Веки полуопущены, от чего кажется, что он вот-вот уснёт. Значит не больно, успокаивает себя Ставр и мотает на ладони новые бинты. Белые ленты поверх белой кожи. — Ну вот. Завтра можно будет снять повязки и дать ранкам затянуться, — Гордый собой подытоживает работу кузнец. — Завтра… А журавлик цепляется всего за одно слово, видимо, думая о чём-то своём. — Пошли. Посмотрим, угадал ли я с размерами. Коробки и пакеты встречают их щедрой россыпью на ковре. Приходится собирать их в кучу, подсовывать замершему рядом Зару, приговаривая: — Тут нормальные шмотки. Ну такие, чтобы ты в них не терялся. А то мне постоянно кажется, на следующем шаге либо в кофте моей утонешь, либо штаны с тощей задницы уронишь, — говорить первое, что пришло на ум — не самое лучшее решение, но по-другому не получается. Вот Ставр и городит какую-то ахинею, сгружая в объятия гостя весь этот картонно-бумажный ворох. Над пирамидой крафтовой бумаги лицо Елеазара встревожено, растерянно и часто моргает дымчатыми ресницами, размывая серебряные блюдца слепых зрачков. — Ээээ… спасибо? — несмело интересуется он, когда последний свёрток занимает своё место на вершине пирамиды. Ставр смеётся. Он не умеет делать подарки. Зачастую предпочитает бросить упаковкой в адресата, буркнуть что-то неразборчиво и свалить до того, как начнутся благодарности. Но это тихое, мяукающее «Спасибо» пробирается куда-то глубоко. Гладит сразу по загривку, плечам, разглаживает хмурую морщинку между густыми, тёмными бровями, вздёргивает уголки губ вверх, вынуждая опять улыбаться как идиот, прекрасно зная, что постыдную радость не заметят. — Да пустяки, — отмахивается и ведёт Зара к дивану, который так и не сложил в более компактную конфигурацию. — Ты пока тут смотри, что нравится, а что нет, я пойду чай наведу. Не то чтобы кто-то из них хотел пить этот сраный чай, но торчать над парнем, пока тот переодевается, — заведомо хреновая идея. И потому, что Зару будет неловко. И потому, что самому постоять и полюбоваться его лицом, когда будет вскрывать подарки, очень хотелось. Минут пять Ставр громыхает посудой, кипятит воду и заливает ароматный лист в пузатом чайнике. За это время Елеазар успевает радостно распотрошить большую часть упаковок. Что-то откладывает в сторону. Что-то тянет на себя. Обернувшись наконец-то к парню, Ставр застаёт его по пояс обнажённым, с коленями взобравшимся на квадратный плацдарм дивана. В окружении коричневой бумаги и вывернутых пакетов, он напоминает подрагивающий от любого прикосновения пестик среди жухлых цветочных лепестков. Кажется, такого цвета бывают только новомодные сорта лилий. Телесно-бежевый с коричневой бахромой по краю. Ставр видел на какой-то пафосной выставке. Захотелось найти чёртов цветок, купить и подарить Зару для полного комплекта. А парень, не подозревая о наблюдателе, одевается, тянет на себя белую футболку, потом свитер цвета взбитых сливок. Телесно-бежевая лилия покрывается бархатным инеем пыльцы. Если дунуть в ее сердцевину, вокруг поднимется дымчатое облачко летучего аромата. Ставр начисто забыл о том, что собирался вытащить из холодильника остатки вчерашнего пирога. Он стоит приколоченным к краю стола, на который опирается бёдрами. Вцепился в этот спасительный край до побелевших костяшек. Смотрит. Это как наблюдать за птицами, или за диким зверьком в его естественной среде обитания. Оставленный в покое Зар не дёргается больше, не втягивает голову в острые плечи. Его движения плавные и текучие, длинные, тонкие руки цепляют с разодранного лепестка упаковки шарф, гладят скандинавские косы узора, лаская подушечками мериносовую шерсть и чьи-то старания. Шарф этот Ставр помнит. Хэнд-мейд, который стоил дороже кашемирового пальто, что снежным сугробом покоится у колен парня. Кажется Зару нравится тоже. Он утыкается иконописным носом в пахнущую несуществующей северной сказкой шерсть. Сминает длинные крылья шарфа, нервно комкая пальцами теплую мякоть. А Ставр улыбается, мружа бусые зенки, которым совсем не стыдно подглядывать. Оказывается, дарить подарки это охеренно. Оказывается, улыбка слепого может оплатить любые трудности, переживания и смятение на сто лет вперёд. К холодильнику Ставр отходит только когда Зар встаёт с дивана и осторожно идёт к кухонной зоне. Чай — по чашкам. Пирог с курицей и грибами — греться. Рожу — попроще, на случай если Зар захочет на него «посмотреть». — Ну как? — интересуется мужчина, когда звук шагов замирает у стола, за край которого слепой сразу же зацепился пальцами. Парень в светлом свитере и выбеленных до дымчато-голубого джинсах выглядит непривычно. Словно сбежавшая из норвежской эко-френдли рекламы подающая большие надежды модель. Даже криво ощипанные неряшливые пряди теперь кажутся авторской идеей, а не надругательством над волосами. — Мне очень понравилось. Спасибо, Ставр. Собственное имя царапает чём-то тёплым, пузырится под рёбрами золотыми искорками в неурочный час пришедшего праздника. Праздники Ставр тоже не любит, как и подарки. Но теперь кажется, даже этот пункт можно пересмотреть при участии одного взъерошенного птенца. — Там ещё пальто и обувь. Очень классные. Но я не совсем понимаю… — Зар мнётся у стола, и мнёт этот стол пальцами, словно беспокойный кот, принимающийся утаптывать лапками любую поверхность, только дай ему волю. — Мы куда-то идём? В вопросе испуг так тесно сплетён с надеждой, что Ставр не может определить, чего же больше. Благо в это вовремя брынькает колокольчиком микроволновка и можно отвлечься на неё, оттянув необходимость отвечать. Мысли быстро собираются в кучу, строя вполне определенный план на день. — Да вот думал, если уж у меня выходные нарисовались, может провести их вместе? Куда-то сходим, что-то посмотрим, — начал, и запнулся о собственную тупость, чуть не выронив парующую ароматами свежей выпечки тарелку. Посмотрим, ага, гениально! — Посетим, то есть. Куда ты хочешь? Можно в театр сходить, в оперу, музей, наверное, не лучший вариант, там всюду стекло, м… — перекладывая куски пирога на две тарелки, он на ходу изобретает варианты, как оправдание собственной тупости. Тыкать парня в его неспособность видеть кажется чудовищным, и это злит, вынуждая говорить поспешно и много. — Контактный зоопарк? Любишь животных? Концерт? Какую музыку ты слушаешь? Где-то потом перекусим. Выставив перед Заром обещанный чай и пирог к нему, Ставр садится напротив, барабанит ложечкой о фарфор, добавляя в ароматный настой сахара, да побольше. Страшное святотатство, если верить его бывшей. Сладкий чай пьют только идиоты, дегенераты и всякая деревенщина. Сейчас Ставр чувствует себя всем и сразу. Поэтому наконец-то затыкается и молча ждёт. Елеазар стоит ещё полминуты опустив голову и пряча выражение лица за занавесками пушистых волос. Удобно ему. Спрятался в свой пыльный шалаш, думает там что-то. Ставру прятаться некуда. Он так и сидит, макнув чайную ложечку в чашку. Ждёт. — А… а можно? — неуверенно начинает парень, и его собеседник всем телом подаётся вперёд, почти опрокидывая свой зелёный сироп вместо чая. — Можно просто к морю? Я так давно на набережной не был. Уже и не помню. Ёбаный пиздец! — глубокомысленно констатирует голос рационализма внутри черепа Ставра, и он с шумом выдыхает из огромной груди весь воздух, пополам с жалостью к этому луноглазому чуду и собачьей злостью на мудаков, которые его растили. Набережная? Серьёзно? Парень живёт у моря и забыл, как оно звучит? Под пальцами скрипит мельхиоровая ложечка. Гнётся, как дешёвая пластмасса, задиристо вздергивая мокрый кружок, смоченный чаем. — Ставр? — зовёт Зар, и в его голосе почти паника. Приходится быстро брать себя в руки. Стряхивать с плеч оцепенение, стряхивать на стол исковерканную ложку. — Да без проблем. Сейчас вот чаю выпьем и поедем. Хорошо? Хоть каждый день будешь у моря гулять. Не переживай. Попытки изобразить беззаботный голос оборачиваются устрашающим рокотом. Поэтому Ставр затыкается, утыкается в чашку и громко пьёт, пытаясь вынудить Зара заняться тем же. Объяснять пареньку, почему кулаки чешутся от желания вломиться к его тётке и провести экстренную перепланировку её квартиры и рожи муженька с тонкой душевной организацией — точно не лучшая идея. Пугать Елеазара нельзя. Он и так пуганый. Сидит вон, на своем стуле, как нахохлившийся голубь на ветке. Клюёт предложенное угощение, сербает чай, время от времени недовольно кривит полногубый рот, с обкусанной нижней и чуть вздернутой, трогательной верхней. Что не так? — Всё нормально? Ты чай с сахаром пьешь, или без? На вопрос Зар кивает, потом кивает ещё раз. Затем пожимает плечами. Яснее от этой пантомимы не становится. — Какой дают, такой и пью. Философский ответ неожиданно помогает развеять повисшую напряжённую паузу и предательски смешит. Ставр булькает в чашку, вспоминает бабушку с её вечным: хлеб и вода — нет голода; ешь что дали; и в моё время и лебеда на стол шла. Только вот одно дело пережившая голодомор женщина, а совсем другое паренёк младше самого Ставра на десять лет. — Всё с тобой понятно, — тихо посмеиваясь, констатирует кузнец. — Сколько ложек? — Три. — Ты на будущее говори, если что не так. Я мысли не читаю. — Угу. Ну хоть соглашается, радуется малому Ставр, засыпая в почти нетронутую чашку гостя сахарного песка. Так они и сидят, попивая каждый своё, думая каждый своё, каждый о своём переживая. Уже собираясь выходить из дому, придерживая Елеазару новое пальто за плечики, чтобы было удобнее продевать руки в рукава, Ставр замечает страшное — бирки на одежде так и болтаются. На свитере, на петельке пальто. Мысль о том что слепой их срезать не мог, потому что нечем, а попросить ножницы постеснялся, вынуждает треснуть себя по тупой роже ладонью и быстро прогрохотать к кухне уже обутыми в ботинки, оттого потяжелевшими ногами. — Ставр? — испуганно зовёт Елеазар, так и зависнув у входной двери, наматывает на запястье сливочный шарф. — Сейчас, подожди. Кое-что сделать надо, — ответ кузнец почти кричит. Ножницы находятся, и Ставр возвращается, довольный собой. — Стой смирно пожалуйста. Нужно бирки срезать. А то ведь мулять будут. — Это такие картонки на шнурочках? — переспрашивает Зар удручающе неуверенно, краснеет щеками до самых ушей, мнёт в пальцах подол кремового свитера. — А я ещё думал зачем они нужны. Решил что теперь такая мода. Прости. Я не знал, что их нужно убрать. Никогда не получал новые вещи. Виновато-покаянное лицо выбивает из-под ног почву посильнее признания. Ставр пыхтит, шипит и шумно дышит рядом с парнем, пытаясь уговорить себя, что тискать того в объятия каждый раз когда кажется, что мир какое-то поехавшее дерьмо и его стоит отменить полностью до фундамента молекулярной физики — не совсем здравая идея. В конечном итоге Зару и так досталось. Нечего бедолагу пугать своими оглоблями и тянуть их к парню при каждом удобном случае. Уговорить себя получается. — Да фигня, — через три витка внутренних увещеваний, отмахивается от неловкой ситуации Ставр. — Пустяки. Не бери в голову. Сейчас отрежем эти штуки и на выход. Легче всего проходит всё с пальто. Оно перекинуто через собственное плечо, и бирка летит на пол, перед тем как белый кашемир оказывается в руках у Зара, чтобы не мешал. Этикетку от ванильно-кремового свитера Ставр находит, просунув ладонь за вырез горловины, вытаскивает на свет, перерезает атласные ленточки-пуповины, роняя хлопья бумаги себе под ноги. С майкой оказывается посложней. Пальцы скользят по Елеазаровой коже, от шеи вдоль позвоночника, ловят круглый шнурок, за которым выползает и бирка. Все эти просовывания своих лап в горловые вырезы, где тепло и мягко, где живая кожа сверкает инейной чистотой, действуют странно. При этом кожа пальцев горит и пощипывает, а повернувшийся спиной к кузнецу мальчишка одеревенел. Он не то что не шевелится, кажется, даже не дышит, опустив голову низко-низко, подставляя беззащитный затылок в антикварных буклях шёлковых кудрей под пальцы и взгляды. Картинка трогательная и странная одновременно. К узкой груди Зар прижимает своё пальто, свёрнутый петлёй шарф, и молчаливо вслушивается в прикосновения мозолистых рук и щёлканье ножниц. Глядя на кудлатую голову парня, на выпирающие шейные позвонки, Ставру вдруг хочется воровато отщипнуть один из серебряных завитков, поймать в пятерню, зажать покрепче и спрятать в карман, чтобы навсегда остался с ним. Жаль, что самого Елеазара так в карман не спрячешь. Руки кузнеца тянут свитер на пояснице Зара вверх, обнажая узкую талию и продуманно вытертые в нужных местах джинсы. — Ещё одна осталась, и пойдем, — отчитывается о проделанной работе Ставр, но в ответ не получает даже мычания, принимая это за побуждение к действию. Просунуть пальцы за пояс джинсов. Придерживая свитер другой рукой повыше. Костяшки мажут по напряжённым мышцам, то ли гладят, то ли прощупывают. В голове пусто. Вид плавно расширяющейся к острым плечам спины с задранным до подмышек свитером вдруг кажется чем-то не просто волнительным, почти постыдным. Похлеще самого откровенного порно. Хочется одернуть руки, обернуть к себе Зара рывком и истово оправдываться, что ничего такого не хотел, ничего не думал, и вообще не по этим делам. Потому что ведь не хотел, не думал и не по этим. Так ведь? Так? Пальцы наконец-то ловят льняной, ворсистый шнур, приколотый к джинсам изнутри парой стежков белой нити. Дрожат, неуверенно вытаскивают улов, чтобы одним холодным «Клац» перерубить нитку. В груди холодеет, словно он внутри себе тоже что-то отрезал. Живое и важное. И какая-то неведомая хрень лопается, обрывается и падает вниз, растекаясь по тазовому дну волной обжигающего жара. Пульсирует. Бьется. Наливается тяжестью. Потому что в оттянутых джинсах видны белые как иней плавки, тесно облепившие такой же белый, угловатый зад. Ставр одёргивает руки. Щёлкает ножницами ещё раз вхолостую, и щёлкает челюстью, вынуждая себя молчать. Торопливо собирает с пола бирки. Так же торопливо громыхает ботинками в кухню, якобы для того, чтобы выкинуть эти проклятые бумажки в мусор. На самом деле ему просто нужно прийти в себя. Сунув руки под струю холодной воды в мойке, затем поплескав себе ею в рожу, Ставр находит всему объяснение. Давно не ебался. Точно! Работа, кузница, заговаривающий зубы Матвей. На то, чтобы пойти в клуб и кого-то выцепить, попросту нет времени. Вот и клинит. Глупости. Он же вчера Зара в ванной в чем мать родила видел. И ничего. Никакой реакции. А сейчас со спины, с этими длинными волосами, весь тощий, он же на девчонку похож только так. Вытерев руки кухонным полотенцем, кое-как оклемавшись, Ставр идёт к брошенному у двери пареньку. — Слушай, я тут вспомнил, у меня сегодня ещё запись к барберу. Не хочешь тоже сходить? Приведёт твои кудри в порядок. Максимально беззаботным тоном. Попутно выудив телефон и набирая Максу сообщение, чтобы сделал для них окно. Собственные волосы не то чтобы просились под нож, но окультурить можно. А вот пыльные вихры херувимчику стоит обкорнать определённо, не то в следующий раз, проснувшись от его скулёжа и придя успокаивать, Ставр с сонных глаз и до конца не разобравшись, бедолагу выебет. А того и так жизнью переебало. Куда блаженному ещё домогательства поехавшего кузнеца. Въедливые мысли веселят и потихоньку возвращают голову на место. Представить себя в постели с парнем положительно не получается и это греет душу. Всё нормально. Просто показалось. Прихватив куртку, ключи и Елеазара, Ставр покидает дом.