
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Повседневность
Романтика
Ангст
Бизнесмены / Бизнесвумен
Серая мораль
ООС
Сложные отношения
Даб-кон
Разница в возрасте
ОЖП
Нездоровые отношения
Влюбленность
США
Современность
Элементы детектива
Великолепный мерзавец
От возлюбленных к врагам
Золотая клетка
Нарушение этических норм
Дисбаланс власти
Фобии
Sugar daddy
Описание
Тэсса Ким обещала себе, что больше не будет брать заказы агентства Сугимото, после того, как последний обернулся громким скандалом и сильной эмоциональной встряской для самой Тэссы.
Но денег опять не хватает, и когда ей предлагают оплату в два раза выше обычной, Тэсса соглашается на новый заказ. Чон Чонгук приезжает в Париж всего на несколько дней, и за это время ей нужно познакомиться с ним и разрушить его отношения с богатой наследницей из Гонконга.
Примечания
Ретроспективно присутствует пейринг Мин Юнги\ОЖП. По отношению к основным событиям он в прошлом и упоминается эпизодически.
Возраст героев на начало истории:
Тэсса - 20 лет
Чонгук - 32 года
Юнги - 35 лет
За обложку спасибо Джуливаша!
Обновления на канале в тг: https://t.me/svirsvir
11а
14 октября 2023, 10:00
Сеул, район Ёидо
Мин Юнги по диагонали просмотрел документ перед тем, как поставить подпись. Вернее, больше нескольких десятков подписей. Он доверял людям, которые подготовили соглашение, и пролистал его, просто чтобы быть в курсе. В конце концов, он передавал под управление «Эмерсона» активы в несколько миллиардов. Когда отец только умер и Мин Юнги занял пост президента, об этом даже речи не шло. «Эмерсон» был карманным банком «Эвокса» и обслуживал его нужды, не имея больших амбиций.
Мин Юнги был и рад тому, как вырос банк за несколько лет, и чувствовал тревожащее недовольство. Он был рад, что «Эмерсон» стал известен, привлёк крупных клиентов и отрастил несколько независимых ветвей: и управление активами, и инвестиционный банк, и даже депозитарный банк. Но то, что брат сделал так много, а он, Мин Юнги, просто поддерживал то, что заложил отец, немного уязвляло. Конечно, легко расти с нуля, тем более в такой сфере, как финансы, а Джунки именно что пришлось начинать с позиции близкой к нулю: «Эмерсон» был полностью зависим от «Эвокса» и по сути занимался скучной операционкой и помогал сократить налоги за счёт кредитования других частей конгломерата. Мин Бёнхо отдал младшему сыну нежизнеспособный банк, чтобы не оставлять уж совсем без ничего, но тот за несколько лет сделал «Эмерсон» преуспевающим. А старший сын, получивший в наследство колоссальную империю, не совершил никакого прорыва. Да, «Эвокс» стабильно рос, расширял присутствие на рынках сразу нескольких стран, но Юнги не чувствовал, что сделал вклад в семейный бизнес. Он иногда думал о статье в Википедии про «Эвокс»: в разделе об истории компании было перечислено множество достижений, которые были сделаны при отце и деде; какие новые проекты они инициировали и какие новые отрасли захватили. Но там не было ни слова о том, что сделал Мин Юнги. Пожалуй, он мог бы быть ответственен за то, что напротив цифр с оборотом, капиталом и чистой прибылью стояла зеленая стрелочка, указывающая вверх, а не красная, направленная вниз, но сколько в этом было лично его вклада? Наверное, не так уж много: хорошо отлаженный механизм работал и приносил прибыль.
Когда Мин Юнги оставалось поставить последние пять подписей, позвонила секретарь и сказала, что здесь госпожа До. Мин даже не успел договорить, что её, конечно же, нужно впустить, как дверь распахнулась, и в кабинет вошла До Юрим.
Мать была редкой гостьей в офисе компании, так что Мин Юнги на пару мгновений заволновался, не случилось ли чего. Тем более что вид у До Юрим был раздражённый: ноздри раздувались от гнева, а губы кривились в злой усмешке. Но мать тут же уставилась на картину на стене:
– Это что, де Кунинг?
– Нет, какой-то американский художник, – отмахнулся Мин Юнги. Для него покупка предметов искусства была просто ещё одним видом инвестиций. Живописью в обычном, эстетическом смысле он не интересовался, и полотна на аукционах приобретал для него куратор коллекции. Эта картина просто случайно попалась Мину на глаза в банковском хранилище, и он решил, что она будет отличной заменой слишком ярким, отвлекающим квадратам кисти Ханса Хоффмана.
– Хорошо смотрится, – мать окинула взглядом весь кабинет. – Да и вообще это отличное место с великолепной энергетикой.
Раздражение постепенно сходило с её лица.
– Ты зашла по делу? – спросил Мин. – Или просто проведать меня?
До Юрим прижала руку ко рту в виноватом жесте:
– Наверное, мне не стоило тебя отвлекать. Я знаю, что ты очень занят… Просто я была поблизости, обедала с подругами, и я была так расстроена, в таком… в таком ужасном состоянии! Мне надо было поговорить с тобой. Это совсем не срочно, сейчас я это понимаю… – она опустилась на диван возле окна. – Твоя секретарь предложила мне чай, я отказалась… Наверное, мне стоило бы его выпить.
– Я скажу, чтобы принесли, – Мин Юнги нажал кнопку на внутреннем телефоне, а после того, как попросил принести чаю, сел на диван напротив матери. – Что случилось? Что это за обед такой был?
Его мать было не так-то просто задеть. Разозлить – да, но вот расстроить…
– Приехала Сохён… Ли Сохён, ты знаешь. Она с июня того года лечилась в Швейцарии. Сейчас ей стало лучше, она вернулась, и мы собрались своей старой компанией. Обсуждали последние новости, общих знакомых…
– Представляю, – процедил Мин.
Он начал догадываться, в чём дело: расторжение его помолвки с Гаыль было до сих пор самой обсуждаемой новостью среди светских сплетниц, хотя прошло уже четыре месяца. Но Ли Сохён и прочие дамы, судя по всему, были отчаянно смелыми: решились заговорить в присутствии его матери о той истории. До Юрим долгие годы оставалась ярчайшим светилом на светском небосклоне Сеула. Её слово могло решить судьбу юной девушки, а приглашение на ужин – открыть перед человеком двери домов, которые до того были недосягаемы. Многие, даже те, кто никоим образом не зависел от «Эвокса» и сами обладали колоссальным влиянием и властью, боялись вызвать неудовольствие До Юрим, потому что её власть опиралась вовсе не на деньги.
– Ты не представляешь, – мать вздёрнула подбородок. – Они мне сочувствуют! Как тебе? Со-чув-ству-ют. Жалеют. Это было так унизительно! Я сначала даже и не поняла, к чему разговор. Чжинхи упомянула одну девушку, дочь какого-то важного партнёра или клиента её мужа. Они недавно разбогатели, и дочь берёт уроки гольфа. Потом они снова заговорили о ней, у её отца сеть кафе и ресторанов…
Мин Юнги тоже не понимал, к чему это всё. Гольф, рестораны, какая-то девушка… Он уже пожалел, что согласился выслушать мать, а не сказал, что ужасно занят.
– …это она мне рассказала за десертом, – продолжала До Юрим. – И вот тут я поняла! Они хотели обратить моё внимание на эту Ёнчже как на невесту для тебя, понимаешь? Ты можешь себе это представить?! – мать хлопнула рукой по подлокотнику. – Они считают, что ничего лучшего тебе не светит. Что моему сыну только и остались дочери каких-то… каких-то поваров, которые десять лет назад продавали кимбап на Мёндоне! Я еле сдержалась! Если бы они осмелились сказать мне это прямо, клянусь, я бы швырнула пирожные им в лицо. Но они просто расхваливали эту Ёнчже.
– Как фамилия Ёнчже? Мо?
– Да.
– Её отцу принадлежит несколько сотен ресторанов. Года через два они выйдут на биржу, и Мо станет миллиардером.
– Но пока не стал, – прошипела До Юрим. – А мне уже намекают, что это хорошая партия.
– Меня сейчас вообще это не интересует, ни хорошие партии, ни плохие.
Мин говорил правду: брак не входил в его планы на ближайший год; но вот сказать это равнодушным тоном ему удалось с трудом. Потому что ему было не всё равно.
Конечно, если бы он просто захотел найти себе жену, несколько десятков претенденток выстроились бы в очередь по щелчку. Но ему не была нужна просто какая-то девушка. Ему нужна была та, что обладала бы равным с ним весом в обществе, помогла бы укрепить связи с другими крупными компаниями и прочее, и прочее. Ан Гаыль была в этом отношении идеальна. Теперь же из-за проклятых фото и разорванной помолвки те семьи, которые Мин Юнги считал достойными того, чтобы с ними породниться, не спешили заключать с ним союз. Времена изменились: дочери перестали быть разменной монетой, родители думали об их счастье и не хотели, чтобы неверный муж сделал из них посмешище.
– Очень плохо, что тебя это не интересует, – едко заметила мать. – Я миллион раз говорила тебе, что невозможно так тянуть! Ты меня не слушал, и посмотри, что вышло! У президента компании в тридцать пять лет просто не может не быть семьи! Если бы ты делал всё, как положено, у тебя бы уже дети в школу ходили, и ты бы не попал в кошмарную историю с этой шлюхой!
Мин Юнги насмешливо склонил голову набок.
Не попал бы в эту, попал бы в другую. Мать прекрасно знала, что наличие жены его не остановило бы. Он был неспособен довольствоваться одной. Но Ан Гаыль, судя по всему, думала иначе. Она не могла не знать о том, что у него было много романов, обычно коротких, но считала, что после свадьбы всё станет иначе. Мин хотел бы быть верным жене, но чувствовал, что не сможет. Не сможет отказать себе в удовольствии. А Гаыль не сможет заменить ему всех. Он не был похож на своего отца, которого интересовали только бизнес и процветание компании, и с женой он, скорее всего, спал исключительно ради того, чтобы заиметь наследника. И на брата своего Мин тоже не был похож. Тот женился в идеальное время, на идеальной женщине – всё, как хотела мать. Но это не Джунки унаследовал акции и кресло президента; конечно, ему нужен был брак, поддержка родных с той и с другой стороны. А вот ему, Мин Юнги, никто не был нужен. Он стоял на вершине мира, и было бы чрезвычайно глупо сковывать себя идиотским «должен» и делать не то, что хочешь, а то, что советует мать.
А она всё говорила и говорила… Мин минут пять вид делал вид, что слушает, но когда мать в очередной раз сказала, что такому высокопоставленному человеку быть холостым в тридцать пять уже не просто странно, это подозрительно, Мин её прервал:
– Если ты только это хотела сказать, то, мама, пожалуйста, дай мне поработать, хорошо? Я всё это знаю наизусть…
– Нет, я хотела сказать тебе, каковы настроения. Ты был самым завидным женихом стране, да что в стране! А теперь меня утешают, намекая, что не всё так плохо, ведь у недавно разбогатевшего папаши ещё осталась какая-то необразованная дочурка. Мы должны с этим что-то сделать!
– Что? Нам остается только ждать, когда об этой истории забудут.
– Мне кажется, про это не забудут никогда, – До Юрим покачала головой и отвернулась к окну, словно не в силах была смотреть на своего бедного пострадавшего мальчика.
– Да, не забудут, но возмущение уляжется, и жадность в конце концов победит, – пожал плечам Мин. – Деньги – это всё, что их по-настоящему интересует.
– А если бы мы смогли опубликовать какое-то опровержение?
– Мы это уже обсуждали… – вздохнул Мин. – Какое опровержение? Даже если эта девка признается, что ей заплатили… Она же не пистолетом мне угрожала. Очевидно, что я повёлся.
– Ну а если бы она, к примеру, сказала, что подсы́пала тебе что-то в напиток?
– И подсыпáла три дня подряд, и ни охрана, ни другие люди, с которыми я встречался, не заметили странностей? Давай уже прекратим это обсуждать. Что случилось, то случилось…
– Ты нашёл их? – спросила До Юрим требовательным, обвиняющим тоном. – Что? До сих пор нет?
– Мы близко.
– Как это понимать?
– Дело сложнее, чем я… чем кто-либо думал. Мы считали, что она откуда-то отсюда, и приехала в Париж вслед за мной. Но, похоже, она на самом деле из Европы, и там отыскать человека для нас сложнее. Но есть очень хорошая зацепка. Мне сказали, мы почти у цели. Какое-то время нельзя ничего предпринимать, чтобы не спугнуть остальных, но в конечном итоге мы найдём всех, кто был причастен, и накажем.
– Наконец-то!.. И как вы её всё-таки отыскали?
– Не знаю, мне неинтересно, как это сделали. Главное – что я сделаю с ней.