Стеклянные дома́

      Когда Чон Чонгук поднялся в номер, чтобы переодеться, Тэсса решила дождаться его в машине.       Пока Чона не было, она написала Ханне про отель «Ротари», где они скоро будут. Ханна, видимо, быстро нашла информацию в интернете и начала писать гневные сообщения в ответ:       – Что за притон? Ты с ума сошла?       – Ты ведь шутишь, да?       – Это не может быть серьёзно! Ответь мне!       Тэсса не собиралась объяснять ей всё текстом. Она даже не была уверена, что сможет внятно объяснить это голосом: она, в невероятном платье и в жакете от кутюр с последнего показа Кристиан Диор, собиралась ехать в love-отель, бывший бордель, где будут выставлены картины ценой в миллионы долларов.       Тэсса не знала точно, во сколько Чон Чонгуку обошлись услуги салона Шанталь. Траты на причёску и макияж явно были небольшими, но вот одежда и аксессуары… Тэсса плохо представляла себе, сколько стоили вещи от кутюр. Но вряд ли её серебристо-серый жакет – или, как называла его Шанталь, редингот – мог стоить меньше десяти тысяч долларов. Остальное должно было быть не настолько дорогим, но всё равно это были огромные траты для одного вечера.       Или у Чон Чонгука были какие-то особые планы и веская причина так поступить, или же он был богаче, чем агентство Сугимото полагало.       Чон Чонгук вернулся быстрее, чем Тэсса ожидала.       Когда машина проехала пару кварталов, Чон поднял перегородку между ними и шофёром и телохранителем, а потом сказал:       – Я пытался придумать для вас комплимент, но всё звучит как-то… неправильно. Так, что вы можете почувствовать себя не польщённой, а оскорблённой.       Тэсса, смотревшая до этого в окно, повернулась к Чону:       – Думаете, меня что-то может удивить сильнее, чем предложение заняться сексом, раз уж вы всё равно скоро уезжаете?       – Возможно… И ещё мне кажется, что я знаю вас гораздо дольше, чем три дня. Странное ощущение. У вас нет такого?       По правде говоря, оно у Тэссы было – но так было со всеми объектами, потому что она многое о них узнавала ещё до встречи.       – Нет, такого у меня нет. Есть другое странное ощущение…       – Какое? – спросил Чон.       – Если бы я могла его описать, то мне не пришлось бы называть его странным. Оно возникло с первой встречи… Меня коробило от вашего высокомерия, но почему-то всё равно хотелось, чтобы вы уделили мне внимание, поговорили. Когда я поняла, что вы – не тот человек, мне хотелось сбежать, потому что ситуация была ужасно глупой, и одновременно не хотелось… Вы ведь это поняли?       – Думаете, почему я согласился пойти в ресторан и выслушать вашу историю про шато? Я сразу понял, что это ошибка или… Здесь это маловероятно, но в Гонконге ко мне могли бы подослать красивую девушку конкуренты. Очень глупые конкуренты, потому что я не буду рассказывать о делах банка не то что случайной знакомой, я бы даже жене не рассказывал, если бы она у меня была. Я продолжил разговор только потому, что не хотел, чтобы вы уходили. Мне нужно было присмотреться, понять… Понять, что в вас такого.       – Ничего, – сказала Тэсса. – Просто симпатичное лицо. Во мне нет ничего особенного.       – Не просто симпатичное, – Чон Чонгук коснулся кончиками пальцев щеки Тэссы. – Очень красивое лицо.       Тэсса не знала, хотел ли Чон целовать её в этот момент, но всё равно сказала:       – Только не в губы. Испортите макияж.       Чон Чонгук вытянулся к ней через подлокотник:       – Почему? Визажист сказала, что помада стойкая.       – Стойкая выдержит нежные поцелуи.       – А вы, Адалин, думаете, что они будут не нежными?       О да, сейчас это была именно Адалин, уверенная в своей красоте и в тех желаниях, которые она будила в мужчинах…       – Да, я так думаю, – улыбнулась Тэсса.       Чон Чонгук склонился к её плечу и втянул воздух. У Тэссы от острого предвкушения по спине пробежали мурашки.       Чон вжался губами в ямку над ключицей.       Его поцелуй был похож на укус. Может быть, Чон действительно прикусывал кожу… Тэсса не могла точно сказать – она ощущала этот поцелуй словно всем телом, её всю пробирала тяжёлая внутренняя дрожь.       И боже, она так его хотела…       Поцелуи Чона не были по-животному сильными или голодными… В них была какая-то иная страсть – более глубокая, чувственная, самозабвенная.       Тэсса положила руку на затылок Чон Чонгука, растрепав аккуратно причёсанные волосы. Она надавила лишь чуть-чуть, но Чон, словно она вынудила его к этому, скользнул губами ниже и начал целовать ложбинку между её грудей.       Его рука потянула жакет в сторону, давая больше места, обнажая Тэссу ещё сильнее…       А Тэсса лишь прижимала его к себе – потому что никто другой её так не касался. Так, чтобы выворачивало от желания, от неприкрытого возбуждения. Так быть не должно. Если бы она что-то ела или пила в последние часы, то подумала бы, что ей чего-то подсыпали.       Конечно, она не первый раз была с мужчиной, не первый раз чувствовала желание, но впервые оно было таким безоглядным.       Когда машина остановилась, они с Чон Чонгуком оторвались наконец друг от друга, выпрямились и приняли, сколько это было возможно, спокойный и сосредоточенный вид.       Стеклянные двери отеля ярко светились изнутри, и на их фоне темнели высокие, мощные фигуры двух охранников.       Чон Чонгук вынул из кармана пальто конверт с приглашением, охранник внимательно его изучил, произнёс по-французски: «Приятного вечера, мадемуазель, месье», – открыл перед ними дверь.       На входе девушка в строгом тёмном костюме приняла у них верхнюю одежду и сообщила, что гости уже наверху. В фойе, выглядевшем мрачно несмотря на яркое освещение, на самом деле не было никого кроме девушки и двух официантов, разливавших по бокалам шампанское.       На втором этаже их ждал пустой коридор и открытые двери комнат. Мебель из них почти всю вынесли, но всё равно назначение заведения чувствовалось: в одной комнате стены были обиты алым атласом, в другой чуть не на треть комнаты простирался пурпурный балдахин с кистями, в третьей был устроен окружённый зеркалами альков. И вся эта вульгарная пышность каким-то странным образом оттеняла мягкие, приглушённые краски на работах Тулуз-Лотрека.       Тэсса в первой же комнате замерла возле одной из картин и долго не могла отойти, но не потому, что её заворожил сам рисунок. Он был небрежным и довольно простым: одна женщина укладывала волосы другой в причёску. Обе были видны лишь до пояса. На одной было накинуто что-то белое, вроде сорочки, открывавшее бледные руки и шею. Вторая была обнажена. Тэссу взволновала до какого-то щемящего чувства хрупкость этой картины, полупрозрачность красок, непрочность потрёпанного по краям картона, которому было уже больше ста лет.       На этой выставке картины были не под защитой стекла, как в музее… И хотя этому рисунку ничего здесь не угрожало – вряд ли кто-то из присутствовавших здесь людей попытался бы его порвать или ещё каким-то образом испортить, – он казался ужасно беззащитным.       Чон Чонгук не был так впечатлён и повёл Тэссу назад в коридор.       – Вы сможете вернуться и всё рассмотреть, но сначала нам нужно поздороваться. Они заглянули в комнату с альковом, в комнату комнату с балдахином: все они были пусты – и пошли к той, откуда доносились голоса.       Эта комната с тёмно-лиловыми стенами была самой большой здесь. Но даже в самой большой девять человек – пятеро мужчин и четыре нарядно одетые женщины – казались едва ли не толпой.       К Чон Чонгуку поспешил невысокий мужчина с длинными залысинами над висками.       – А вот и вы! Рад вас видеть. Представите мне вашу спутницу? – его французская лёгкость и непосредственность была слегка театральной, но всё равно вызывала безотчётную симпатию.       – Адалин, это мсье Ксавье. Это он устроил выставку. Ксавье, это мадемуазель Адалин, она помогает мне познакомиться с Парижем.       – Очень приятно, – Адалин подала руку, которую мсье Ксавье тут же прижал к губам.       – Не удивляйтесь, что мы не называем фамилии, – с заговорщицкой улыбкой проговорил мсье Ксавье, заглядывая Тэссе в глаза. – Мы все здесь давно знакомы. И, кстати, – он повернулся к Чон Чонгуку, – Лоран спрашивал о вас, будете или нет. Он, кажется, уже поднялся на третий этаж.       – А меня убеждали, что французы не говорят на отдыхе о работе.       – Обычно да. Но его, видимо, сильно прижало, он и мне говорил о строительстве какого-то центра…       Чон Чонгук понимающе кивнул:       – Мы с ним встречались на той неделе.       – А, вот и он! – мсье Ксавье указал на дверь: туда как раз входила маленькая группка гостей.       – Я отойду на минуту, – Чон Чонгук, всё это время поддерживающий Тэссу под руку, отпустил её и пошёл навстречу вновь вошедшим.       Мсье Ксавье тут же заговорил:       – Вы позволите немного рассказать о сокровищах, которые я собрал здесь на эту ночь? Вот это совершенно потрясающая работа, гордость выставки. И, кстати, с безупречным провенансом. – Мсье Ксавье подвёл Тэссу к картине, на которой рыжеволосая девица стягивала с себя чулок в усталой и одновременно бесстыжей позе. – Сюжет смущающий, сами видите: оголённые бёдра, подвязки, – так что владелец никому её не показывал. Судя по всему, он лично приобрёл её у художника… И даже его дети не знали об этом, нашёл правнук в конце семидесятых. Но эта семья не любит привлекать к себе внимания, так что они не торопятся никому рассказывать, что у них есть неизвестная работа Тулуз-Лотрека. К сожалению, не получилось устроить достойное освещение для этого шедевра. Всегда что-то идёт не так, как задумано. – Мсье Ксавье повёл Тэссу дальше. – Вот здесь сразу двенадцать рисунков. Есть наброски для картин, есть для плакатов. Вот тут, посмотрите, он уже начал обводить тушью… Но эти рисунки большой ценности, конечно, не представляют. На следующей работе тоже не задерживайтесь… Это просто оттиск с литографии, их по миру довольно много, в каждом уважающем музее такой есть… Я хотел показать вам эту работу, мадемуазель Адалин.       Мсье Ксавье подвёл Тэссу к картине, на которой две всадницы удалялись от зрителя. Им вслед бежали две собаки, а навстречу двигался третий всадник, лошадь под ним гарцевала так живо, что казалось, она вот-вот опустит поднятое копыто на камни мостовой…       – Я оценил ваш выбор одежды, мадемуазель Адалин, – тихо произнёс мсье Ксавье. – Великолепно! Всадница… Вы любите верховую езду?       – Я не умею ездить верхом, так что даже не знаю, люблю я её или нет.       – Я не люблю, – признался мсье Ксавье. – Вся моя семья обожает лошадей, а я с детства их побаиваюсь. Возможно, был какой-то случай, которого я не помню, но который меня сильно напугал… Зато я обожаю наблюдать за выездкой, она прекрасна не как спорт, а эстетически! Моя дочь… А впрочем, давайте вернёмся к бедняге Анри… Он тоже обожал лошадей, но, как вы понимаете, его болезнь не позволяла… О, а вот и ваш спутник! Возвращаю вас ему.       Тэсса обернулась и посмотрела на приближающегося Чона. Высокий, широкоплечий, черноволосый, в идеально пошитом смокинге он смотрелся как кинозвезда на ковровой дорожке. Нет, даже лучше, очень естественно, без фальшивого блеска и желания ослеплять.       – Беседовали об искусстве? – спросил Чон Чонгук.       – Да… И мсье Ксавье понравился мой выбор одежды. Хотя это на самом деле была Шанталь.       – Вы самая красивая здесь, – произнёс Чон, глядя при этом на картину перед собой.       Тэсса огляделась. Возможно, она просто была здесь самой молодой. Другие женщины были постарше. Тэссе казалось, что у одной – высокой красавицы с широким бриллиантовым чокером на шее – очень знакомое лицо. Наверное, она видела её на обложке журнала.       – Рада, что вам нравится, – сказала Тэсса.       – Да, мне нравится. И, оказывается, даже нравится выбирать одежду. Это тоже странно. Никогда не любил это раньше. Я несколько раз ходил по магазинам с девушками, и сразу понял, что терпеть не могу этим заниматься. Даже когда просто спрашивают, что надеть, какие туфли лучше подходят, я не знаю, что ответить, кроме «что угодно, мне всё равно». – Чон Чонгук наконец повернулся к Тэссе: – Но мне почему-то было важно, что наденете вы, Адалин. Хотя я предпочёл бы вас раздеть…       – Это, видимо, один из тех комплиментов, что вы не решались озвучить? – спросила Тэсса.       – А вы догадливы. Поднимемся на следующий этаж?       Они вышли в коридор и дошли до лестницы. Им пришлось ждать, когда спустится вниз другая пара, худой высокий мужчина и наряженная в фиолетовые кружева женщина. Огромные изумруды в её ушах наверняка стоили целое состояние…       – Это самая странная выставка, на которой я была, – сказала Тэсса, а она, пока была жива мать, бывала на многих. Среди её знакомых и знакомых Винсента была куча художников, фотографов, режиссёров, дизайнеров и прочих творческих личностей.       – Я думаю, они уже пресытились дворцами… Хочется чего-то особенного.       – А вы не пресытились?       – Пожалуй, нет. Там, где я живу, дворцы – большая редкость. Пустота ценится больше, чем пышность.       Обойдя комнаты на третьем этаже, Тэсса поняла, что самые ценные работы были выставлены в начале выставки, на втором. Здесь были больше наброски, этюды и отпечатки известных гравюр или плакатов.       Тэсса села на маленький диванчик напротив наброска, где вспенивались в бешеном танце кружевные юбки и и неловко гнулись чёрные громоздкие силуэты мужчин. Удивительно, как небрежные карандашные штрихи передавали движение, стремительность, страсть, напор…       А ещё удивительно было то, что она могла смотреть на такую картину почти в одиночестве. Не выглядывать из-за спин других посетителей, не ждать своей очереди, чтобы рассмотреть, а просто сесть и наслаждаться в тишине.       – Чем больше я смотрю, тем более тревожной мне кажется эта работа, – сказала Тэсса. – Как будто это не настоящее веселье, а такое, чтобы забыться…       – Может быть, каждый видит своё, – отозвался Чон Чонгук, стоявший у окна. – Вы хотите забыться?       Тэсса поднялась на ноги и подошла к нему.       – Наверное, да, – ответила Тэсса.       Он угадал. Вся эта история с агентством Сугимото была, конечно, ради денег, но ещё и для того, чтобы забыться. Поэтому так тяжело было отказаться, когда Ханна просила. Сблизиться с объектом значило начать жить жизнью другого человека. Не всегда такой интересной, как сейчас, когда миллионер из Гонконга водил её по безумным вернисажам в борделях. Просто другой. Не скучной, зажатой между учёбой, безденежьем и неуверенностью в завтрашнем дне жизнью Тэссы Ким.       Чон Чонгук смотрел на неё, и под его взглядом снова становилось жарко.       – Я целовал вас, а вы меня ещё нет, – сказал он вдруг. – Хочу узнать, каково это.       Тэсса Ким ни за что бы не согласилась целоваться в комнате, куда в любой момент могли войти желающие посмотреть на картины. Но Адалин это скорее возбуждало.       Сегодня Тэсса была на таких высоких каблуках, что ей даже не пришлось приподниматься на цыпочки, чтобы поцеловать Чон Чонгука.       Она сделала шаг вперёд и прижалась губами к его горячему рту. Его губы разомкнулись, пропуская внутрь её язык, и Тэсса почувствовала колкую дрожь в пальцах. Противоестественное, неправильное возбуждение.       Она не контролировала себя – это можно было понять хотя бы по тому, что из её горла вырвался слабый, отчаянный всхлип. Она этого не хотела, не хотела, чтобы Чон догадался, насколько она его хочет.       Чон Чонгук вёл правой рукой по её спине, спускаясь всё ниже. И из-за того, что между рукой и кожей Тэссы была плотная ткань жакета, то прикосновение не казалось слишком интимным. Но жакет заканчивался чуть ниже талии, и вот там были лишь слой тонкого, как паутина, шифона и слой почти такого же тонкого непрозрачного чехла.       Тэсса целовалась с Чоном и представляла, как выглядели сейчас его длинные, красивые, сильные пальцы на её заднице. Если бы сейчас кто-то вошёл сюда…       Тэсса не была уверена, что услышит шаги, так силён был стук крови в голове.       Платье на Тэссе было коротким, едва-едва до середины бедра, и поэтому Чон Чонгуку ничего не стоило чуть приподнять подол, – и его рука коснулась обнажённой кожи.       Его пальцы гладили внутреннюю поверхность бедра и постепенно поднимались всё выше.       – Возбуждает то, что нас могут увидеть? – спросила Тэсса, когда Чон провёл пальцами по тонкой ткани её нижнего белья.       Это было так на неё не похоже, это, чёрт возьми, было не похоже даже на взбалмошную Адалин, но почему-то страшно, чудовищно возбуждало… Возбуждало то, как Чон Чонгук прижимал её к себе, как мягко и покорно подчинялось ему её тело, как оно изнывало от его прикосновений. Возбуждало даже то, что кто-то мог увидеть, как мужчина залез к ней под юбку.       – Даже очень, – прошептал Чон и снова начал её целовать.       Тэсса помнила, что хотела сказать что-то ещё, но слова вылетели из головы…       Чон отогнул в сторону край её трусиков, и его пальцы коснулись голой кожи. Тэссе показалось она задыхается – и она не могла понять, как позволяет это. Что с ней такое происходит?       Она просто сходила с ума в руках этого человека, теряла всю свою рассудительность, когда он начинал её целовать…       Тэсса почувствовала, как его мышцы, всё его тело напряглось, когда он коснулся её там. И она знала почему. Не от одного лишь прикосновения. Ещё и от того, что Чон понял, какой влажной она там была.       Тэсса не думала, что он на этом остановится – и он не остановился. Кончик его пальца начал медленно, нежно проникать внутрь, углубляться буквально по миллиметру.       Тэсса застонала Чону в рот.       Он чуть отстранился и прошептал, не переставая углубляться в неё:       – Я бы хотел… Мне просто крышу сносит при мысли о том, что кто-то войдёт и увидит, как ты кончаешь от моих пальцев.       – Это вряд ли… – Тэсса чувствовала, как к щекам приливает жар. – Не та обстановка… Для меня.       – Господи, ты так насаживаешься на меня, так сжимаешь, что… Только не говори, что не хочешь меня, я не поверю!       Тэсса судорожно выдохнула:       – Только не говори, что решил дойти до конца…       – Почему нет? Тебя что-то смущает? – усмехнулся Чон.       Его палец был в Тэссе уже почти на всю длину. Её выгнуло от желания, от напряжения, от кошмарного внутренного напряжения, такого мучительного, пограничного, безумного, такого невыносимо сладкого...       – Я не очень быстрая, – шепнула Тэсса.       Она не лгала. Заводилась она довольно легко, но точно была не из тех девушек, которых легко довести до оргазма. Некоторым мужчинам это вообще не удавалось.       Но Чон был не из них. От того, что он делал с ней, Тэссу просто трясло, так возбуждающе это было.       – А мне кажется, что наоборот, – произнёс Чон. – Я чувствую это.       Он снова начал её целовать, а к первому пальцу присоединился второй, и они двигались уже не так неторопливо и нежно. Чон уверенно, сильно трахал её пальцами.       – Ты уже почти там, – снова заговорил он. – Даю тебе минуту, не больше…       Тэсса могла только беспомощно всхлипнуть от смеси возбуждения и стыда. Ей хотелось стонать от удовольствия, но они были в комнате, куда мог войти кто угодно, и они…       Мысли путались и обрывались, и Тэсса понимала, что уже не думает об открытой двери и других гостях. Просто не может о них думать… Она хочет только одного, чтобы Чон не останавливался. Потому что она уже близка, а у него такие умелые, искушённые пальцы, такие сильный, и нежные, и настойчивые, и ласкающие её именно так и именно там, где надо, словно Чон читал её мысли…       Он оставил её губы – только для того, чтобы слышать, как она стонет, – и целовал подбородок, щёки, скулы, нежное место чуть ниже уха.       Тэсса, как ни сдерживалась, не могла не стонать. Это было сильнее её. По венам словно текло горячее густое вино, пряное, крепкое, и она пьянела от него.       Удовольствие нарастало.       Тэсса уже сама беззастенчиво двигалась в такт движениями Чона, желая его глубже в себе. Он чувствовал, как плавится и слабеет её тело. Он и сам дышал прерывисто, шумно, часто…       Чон не переставал двигать в ней пальцами, не ускоряясь, не подгоняя её, не пытаясь выжать из неё удовольствие, а лишь приближая его, и Тэсса почувствовала, как всё невыносимо приятно сжимается внизу живота, как само по себе изгибается тело. А в следующую секунду её затопило с головой ослепительное, резкое, почти болезненное удовольствие…       Тэсса пошатнулась и инстинктивно обхватила Чона руками. Ноги не держали её, такая была в них тягучая, тёплая слабость.       – Да, вот так… – шептал Чон Чонгук, покрывая её лицо поцелуями. – Это невероятно… Ты такая горячая…