Devil from the cover of vogue

Утреннее сборы в доме Накахары тоже стали своего рода традицией. Дазай уже выучил, что он всегда вставал на десять минут позже последнего будильника, и недовольный выползал из комнаты — если, конечно, вообще спал на кровати, а не засыпал за работой. К этому времени Осаму приучился сразу готовить кофе, чтобы хотя бы так помочь этому трудоголику. Сидя вместе на кухне, они медленно пили горячий напиток и готовились к новому дню. При этом они почти не разговаривали: Накахара просто от утренней неспособности формировать мысли в слова, а Дазай от чистого нежелания нарушать эту спокойную тишину. Но мирные десять минут рано или поздно заканчивались, донышко чашки показывалось из-под молочной пены, и приходилось снова начинать бурную дневную жизнь. Чуя снова метался по дому в сборах и вечных поисках документов, Дазай же лениво натягивал брюки и поправлял растрепанные волосы. Выходили они вместе, но в офисе старались появляться в разное время — Осаму все же впечатлился замечанием Лиама, который беспокоился за репутацию своего босса, и решил, что будет выходить чуть раньше и добираться пешком. Сегодня он поступил точно также. Выходя из машины, он в последний раз бросил взгляд на четкий профиль Накахары, мысленно зафиксировал этот момент, и захлопнул дверь в салон. День был прохладный, а он как назло не не догадался в очередной раз обворовать гардероб Чуи на теплую кофту или свитер — теперь приходилось дрожать на морозе. Он быстро проверил планер в телефоне — свободного времени еще два часа, а значит в офисе на всякий случай лучше не показываться, чтобы не вызывать подозрений и е провоцировать и без того вечно недовольную ассистентку. Недолго поразмыслив, он пришел к выводу, что остался лишь один вариант — навестить старую подругу из кофейни. *** Дазай привычно распахнул стеклянную дверь — в нос тут же ударил запах свежемолотых зерен и корицы. Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул знакомых ароматы. Все же приятно навестить старое место работы. У барной стойки копошилась Кейт. Явно пребывая в хорошем настроении, она слегка пританцовывала под музыку и тихо напевала себе под нос. С профессиональной ловкостью она умудрялась готовить сразу несколько напитков, нажимать на кнопки кофейного аппарата и рисовать пеной сердечки в чашках посетителей. В таком расположении духа ее не так уж и часто удавалось увидеть. Разумеется, сама по себе она вечно несла радость и позитив в жизнь других, но вот к самой себе она обычно не была так уж благосклонна. Дазаю пару раз довелось наблюдать за ней исподтишка — в одиночестве она едва ли выглядела таким же позитивным человеком, как на публике. — Хэ-эй, я смотрю, у тебя сегодня какой-то особенный настрой! — он подошел к кофемашине и вытащил один и свежих чеков, вчитываясь в заказ. — Хм, возможно, — она смущенно улыбнулась и чуть опустила голову. — Не подашь питчер? О, спасибо… Так что случилось? Есть чем поделиться? — Ну-у… — кейт ломалась, словно не зная, как сформулировать свою мысль. На щеках ее проступил едва заметный румянец. — Просто кое-кого встретила. — И кто этот счастливчик? — Ты с ней знаком. — С ней? — Мгм… Линда. — Девушка на секунду мечтательно замерла, но тут же встрепенулась, словно о чем-то вспомнила. — Она, кстати, искала тебя зачем-то. За тобой-то сюда и приходила. Но потом мы разговорились, после смены прошлись по городу… зашли выпить… — Голос ее становился с каждой фразой все мечтательнее, а румянец на щеках еще ярче. Дазаю понадобилась минута на переосмысление произошедшего. — Я думал ты… — Что? — Не-е… — А что, тебя что-то смущает? — Ее глаза опасно сузились, выражение лица вмиг стало угрожающим. Он задумался. А ведь и правда, ничего не изменилось. Он обеспокоенно смерил подругу взглядом, отмечая знакомые ранее черты. Она выглядела также, как и прежде: радостная блондинка с милым хвостиком на затылке, слегка подпрыгивающем при движении. Кейт не стала отнюдь какой-то ужасной и отталкивающей — это была все та же его старая подруга. А если уж и говорить про какие-то изменения, то можно было добавить, что она стала даже счастливее, чем раньше. И совсем не удивительно, ведь теперь ее жизнь наполнилась чем-то теплым и приятным, в животе снова поселились бабочки, а в сердце распустились прекрасные цветы. Дазай почему-то почувствовал себя обманутым: словно старые предубеждения начинали понемногу рушиться. Словно, складывая в голове пазл, он вдруг обнаружил лишнюю деталь и теперь бессмысленно крутил ее в руке. Картина отказывалась складываться — мир наполнился хаосом путаниц и непонимания. Уловив на себе очередной недовольный ожидающий взгляд, Дазай вдруг пришел к неожиданной для себя мысли. “Была ли действительно разница, с кем ей встречаться?” — такая простая дилемма, которая впервые сформировалась в его мозгу. И он тут же нашел ответ: разницы не было совершенно никакой, по крайней мере точно не для Дазая. “Ты удивишься, но мало кого ебет, что там у тебя происходит на самом деле”, — тут же всплыли некогда произнесенные Накахарой слова. — Осаму, — уже более печально позвала его Кейт. — Нет. Конечно, нет. Все нормально. Вдруг в голове прозвучал голос: “Тебе должно быть отвратительно”. Дыхание снова участилось, в руках появилась легкая дрожь. Вдруг перед глазами встал образ Накахары, его четкий профиль, который Осаму так старался закрепить в своей памяти сегодня утром. Молоко в питчере опасно зашипело и вылилось за края. — Ай, — горячая пена обожгла кожу, но помогла вернуться в реальность. — Ты не выспался? — Кейт недовольно отобрала у него емкость и принялась переделывать заказ. — Иди-ка в сторонку, а то еще мне заказы попутаешь. Девушка, кажется, все же обиделась на такую реакцию друга. Еще бы, никому не было бы приятно быть осужденным за свои предпочтения. Дазай и сам это понимал, но организм иногда просто отказывался слушаться своего хозяина. Внутренне он немного корил себя, что не дал быстрого и четкого ответа, оставляя подруге сомнения, но он и правда не знал, как следовало бы относиться к этой ситуации. Наверное, стоит какое-то время все же не попадаться девушке на глаза. Дазай выбрал самый дальний столик в углу у окна — именно здесь когда-то сидел Накахара. Он опустился на единственный стул и погрузился в размышления: он чувствовал зародившееся в груди сомнение, и почему-то казалось, что это все очень важно. Мир вокруг рушился, словно неправильно собранный пазл, и Дазай никак не мог сопоставить детали. Он взял в руки маленькую ложку и добавил в чашку немного белого сахара. Лёгкий звон металла о фарфоровые стенки чашки звучал в унисон с тихими шепотами кофейни. Его пальцы слегка касались горячей чашки, будто пытаясь согреться, но вместо этого он медленно размешивал сахар в американо, делая круг за кругом, словно следуя за ускользающими мыслями. Он погрузился глубоко в мысли, отодвигая звуки жизни на второй план. Прокручивая в голове образ радостной Кейт, он пытался понять, откуда берется это чувство обманутости и обделенности. А что еще больше дезориентировало — он вдруг стал замечать и в себе признаки похожего чувства по отношению к одному неожиданно появившемуся в его жизни человеку. Точно также, как и Кейт, он значительно чаще стал улыбаться, и привычная тревога все реже посещала его. Изначально он списывал все на смену обстановки и новое хобби, но со временем стал понимать, что не только в этом дело. Съемки, новые проекты, интересные знакомства — это было увлекательно, но Осаму трогало в меньшей мере. В голове его, отнюдь, вертелись не планы о далеком и будущем, а очень даже конкретное настоящее, полностью воплощенное в образе одного единственного человека — Чуи Накахары. При каждой встрече Дазай радовался, а расставаясь старался растянуть и запомнить момент, словно боялся, что не сможет больше его увидеть. После работы он всегда зачем-то возвращался в офис, объясняя свои визиты “отчетом” или еще какой-нибудь никому не нужной глупостью. Конечно же, отчитываться належало лично Накахаре — по-другому никак, потому, только оказавшись в «кабинете с пустыми стенами», он спешил развалиться на стуле и найти любой предлог для разговора. Стоит сказать, что раньше он старался объяснять собственное поведение жалостью к ужасному ритму жизни Чуи, но было ли это действительно такой благотворительностью в его стороны? — Как показала ему Кейт — скорее всего не было. Последние капли кофе едва заметно подрагивали в чашке, отражая мягкий свет ламп, похожий на закатное солнце. Вокруг смеялись люди, шуршали газеты, звенела посуда, но все это сливалось в невнятный фон. Он был поглощен чем-то своим, глубоким, почти невыносимым. Мир его переворачивался с каждой минутой, словно он попал в новое измерение собственного сознания. На мгновение он вдруг остановился, подняв ложку, наблюдая, как тают остатки сахара со дна. «А может, стоило тогда отказаться от работы моделью, — взорвалась мысль в голове. — Я бы тогда его не узнал». Его взгляд скользнул по пустой улице за стеклом, и губы едва заметно дрогнули, будто готовясь сказать что-то важное, но так и не решились. Он вздохнул, убрал ложку на блюдце и поднял чашку. Остатки яркой сладостью обожгли язык, но ему они почему-то показались невыносимо горькими. *** Остаток дня прошел как-то совсем бестолково: на работе Осаму снова чувствовал себя растерянным, пару раз неудачно спозировал, все никак не мог понять изначальной задачи — один словом, все валилось с рук. Почему-то, когда дело доходило до Накахары, он терял все свои способности мыслить здраво и концентрироваться на реальности. В очередной раз “рыжая бестия” путала его мысли. На протяжении всего дня в его мозгу медленно формировалась одна невероятно сумасшедшая идея. Он сам не верил, что самостоятельно дошел до чего-то такого: от одного воображения мышцы в его теле начинали напрягаться, дыхание становиться быстрее, а по коже бегали мурашки. Он неосознанно теребил браслет на запястьи, бесчисленное количество раз проводя пальцем по гладкой серебристой поверхности — это немного успокаивало. Такая безумная идея могла стать концом для карьеры и даже крахом будущей жизни. Возможно, он будет вспоминать об этом моменте еще долгие годы и винить свою горячую голову за такие мысли. Но что-то внутри изо всех сил подталкивало его вперед к действию, и интуиция подсказывала, что все удастся. Для начала нужно было снова напроситься к Накахаре на ночь. В принципе, это не было тяжело — строгий босс редко отказывал своему любимому подчиненному. Наверное, если бы Дазай однажды пожелал переселиться к нему, он и тут бы просто непринужденно пожал плечами, безмолвно выражая свое согласие. Дальше оставалось только сохранять спокойствие и дождаться, пока Чуя уснет — все также на злосчастном мохнатом ковре посреди кучи бумажек. В попытках сдерживать нервное напряжение и легкие мурашки, Осаму не заметил, как закончился день. Ровно в восемь он уже вошел в офис. Цветочный запах тут же ударил в нос, а яркие холодные светильники ослепили на секунду. Энн неизменно сидела на своем посту, словно собака охраняя вход в покои своего хозяина. Чуя, погруженный в работу, совсем не обратил внимания на нового посетителя, а Дазай же, воспользовавшись этим, проскочил дальше по коридору и исчез за стеклянными дверьми. Если ему негде было скоротать час, а в тихом холле сидеть желания не возникало, он направлялся в кабинет к Лиаму. Нельзя сказать, что Лиам был каким-то особенно дружелюбным, некоторые его черты вообще откровенно бесили — особенно его проницательность, но человеком он все же был неплохим. В отличие от кабинета Накахары, здесь было куда уютнее — все было сплошь увешано фотографиями какой-то одежды и аксессуаров, но яркий ослепляющий свет был только над большим рабочим столом в центре помещения. В общем, с одного взгляда можно было понять, что в этом месте обитал стилист-дизайнер. Дазай зашел тихо и взобрался на неудобный стул у другого конца стола. — Что-то случилось? — не отрываясь от изучения страницы журнала, спросил Лиам. — Ничего. Просто… почему бы не повидать старого друга. — Тогда ты просто ошибся дверью. — Да ладно. Просто нужно скоротать час, не дуйся. — Я слышал, что тебя активно зазывают на парижскую неделю. Это большой шанс, поздравляю. — Мне все об этом твердят, но я этого не понимаю. Чем это отличается от обычных съемок. — Ну, за этим событием наблюдает весь мир. Каждый журнал обязательно посвящает десятки статей подробностями, начиная от новинок от дизайнеров и заканчивая моделями и внутренней жизнью. Это важно, как ни посмотри. Со временем ты привыкнешь. Только не упускай своей возможности. — Да не упущу я, не переживай. — Он слегка сморщил нос и недовольно покачал головой. Лиам вернулся к своей работе, а Дазай с любопытством принялся рассматривать фотографии для готовящегося выпуска. Попадались и снимки его самого, и как бы очевидно это не было, он все еще продолжал удивляться собственному необычному занятию. Подумать только, два месяца назад он даже не знал о существовании такой профессии, а теперь его лицо мелькало в рекламе парфюма по городу, а снимки с новыми коллекциями дизайнеров появлялись в ежемесячном “TheLook”. — Кстати, его еще одна вещь, о которой я хотел поговорить. — В этот раз Лиам стал как-то серьезнее. Он выпрямил спину и снял очки. Взгляд его направился прямо на Осаму. Теперь настало время Дазая, спрашивать, все ли в порядке. Вид Лиама настораживал, интуиция забила тревогу. — Чуя Накахара. — Голос его стал строже и чуть лише. — Что-то не так? — Вы сильно сблизились в последнее время. Он позвозит тебя домой, позволяет неофициальное обращение. Поразительно, конечно, что твои социальные навыки оказались настолько хороши, что смогли развернуть на свою сторону даже такого человека, но я ведь тебя предупреждал. В какой-то момент в голове совсем перестало укладываться, почему этот человек вдруг решил давать ему наставления. По какому праву Лиам вдруг решил, что Осаму нужны его советы, и почему так настойчиво продолжал пытаться нарушить их отношения. Дазай снова начала теребить браслет на запястьи, что не укрылось от взгляда стилиста — кожа на его лице вдруг побледнела: казалось, он узнал вещицу. — Поверь, это правда совсем не тот человек, что тебе нужен. Это не детские игры в песочницу. Это опасно. Если ты хочешь прожить долгую и успешную… — Это моя жизнь, — неожиданно резко перебил он. — У меня есть своя голова на плечах и собственные глаза. Не беспокойся больше без повода обо мне. — С этими словами он решительно встал со стула и направился к кабинету Накахары. *** На маленькой кухне, освещенной мягким светом скрытых ламп, стояла тягучая тишина, нарушаемая только размеренным тиканьем часов на стене. Стрелки ползли лениво, словно издевательски подчеркивая неумолимость времени. Дазай устроился за столом и накручивал остатки прохладных спагетти на вилку. Он сидел здесь так долго, что макароны стали похожи текстурой на резиновые шнурки, и ни куска он не мог запихнуть в себя. Каждый зубец вилки будто скрипел о тарелку — и ему этот звук казался ужасно громким и раздражающим. Из соседней комнаты доносилось шуршание бумаги. Ритмичное, механическое, как будто методичное перелистывание страницы, и от этого звука, странным образом, по телу проходила мелкая дрожь. Шум, едва заметный, неожиданно навязчив. Вечер ничем не отличался от любого другого, но что-то угрожающе продолжало давить на грудь. Дазай уже вот-вот отказался бы от своей затеи, но прокручивая воспоминания, просто не мог дать на попятную. Это было словно обязательство — проверить, что именно не давало ему снова почувствовать правильность мира вокруг. В последнее время все его убеждения, старательно сотканные средой, в которой он рос, растягивались, меняли форму и буквально трещали по швам. Словно рубашка, из которой он вырос, но без устали все еще пытался натянуть на себя. Итак… Ему предстояло решить раз и навсегда: правда ли так уж отвратительно быть с человеком своего пола, и действительно ли Дазай незаметно для себя сам свернул на кривую дорожку. Лампы на кухне светили слишком тускло, тиканье часов било слишком громко, даже воздух казался уплотненным. Он чувствовал, как внутри всё сжимается от невыносимого напряжения. Мысли беспощадно рылись в сознании, как настырный зверёк, когтями уничтожая здравый смысл. Что-то подсказывало, что этот вечер мог стать очень важным для него — уже стал, но как именно повернется история, теперь напрямую зависело от предстоящих действий. Он бросил еще один взгляд на часы, прислушался к звукам, доносящимся из коридора — тихо. Осаму сдавленно выдохнул и замер, вцепившись в вилку, словно это единственная вещь, которая удерживала его на месте. Спокойствие вечера лживо, как стеклянная витрина. А за стеклом — нечто, что готово прорваться наружу. На всякий случай подождав еще десять минут, он все же поднялся со стула и направился к залу-мастерской Чуи. Как и ожидалось, он снова заснул за работой. Сколько бы Накахара не пытался игнорировать собственную усталость, голова рано или поздно сама оказывалась на одной из мягких самодельных подушек, а глаза закрывались. Только ночью во время сна Чуя выглядел так безмятежно. Мягкая полоса света из кухни легла на его локоны, делая их еще ярче и золотистее. Словно это было задумано каким-то особо хитрым режиссером, свет падал и на розоватые губы. Тонкие и четкие, они приковывали к себе взгляд и заставляли следить за дыханием. Осаму медленно присел рядом, ни на секунду не отрывая взгляда. Вблизи можно было рассмотреть, как на лицо Чуи упала пара тонких волосков, и теперь они мирно шевелились от медленного дыхания: волшебно подлетали на выдохе и опасно прижимались к коже на вдохе. Дрожащими пальцами он аккуратно убрал их с лица. От напряжения пальцы Осаму стали совсем холодными, а потому даже нежное касание стало вдруг ощутимым — Чуя вздохнул чуть глубже и ресницы его легко дрогнули, но, к большому облегчению, он не проснулся, а лишь перевернулся на спину и продолжил спать. «Отвратительно», — прошептало сознание. Но впервые этот тихий назойливый шепот остался проигнорированным. Дазай уже не был в состоянии оторваться, от картины перед собой. Он медленно приближался к лицу Накахары, словно боялся спугнуть. Спустя минуту он все же навис над ним и притаился: даже органы в его теле сжались в ожидании. Теплое дыхание спящего нежно обожгло кожу — в животе неприятно защекотало. И вот Дазай почти прильнул к губам напротив, как прежде опущенные веки Накахары слегка приподнялись. Стоило их губам коснуться, как яркая голубая радужка холодно блеснула в темноте. Мир перевернулся в миг. Дазай оказался на спине. Руки его вмиг были крепко схвачены над головой, а над лицом вдруг оказался опасно занесенный нож. Он зажмурился, приготовился принять тяжелый удар. Но ничего не происходило. Лезвие так и осталось опасно сверкать, не нападая на жертву. Чуя ничего не предпринимал. Казалось, он еще не до конца пришел в себя после сна и теперь просто замер, как хищник, готовый к атаке. Пару раз он хлопнул глазами и уже более осознанно уставился на Осаму, испуганно жмурящегося от страха. — Ты? — слишком беззащитно для своего положения выдохнул Чуя. — Еще минута, и я бы… — Прости… — Что? — Прости меня. Я… — Осознание содеянного вдруг ударило с новой силой. Он начал задыхаться, слова путались. — Эй, Осаму! — аккуратно позвал Накахара, но это не возымело никакой реакции. Тогда он схватил его за подбородок и заставил посмотреть на себя, а нож откинул куда подальше, чтобы не попадался на глаза — и зачем и только продолжал хранить его под подушкой, если в результате это привело только к испугу Дазая. — Все нормально. Понял? Нормально! — Это ужасно. Прости меня. Я не хотел. Вдруг губы Дазая накрыл новый поцелуй. Чуя лишь аккуратно прикоснулся к уголку рта, будто нежно успокаивая, а затем отстраняясь. На мгновение их взгляды встретились — тело тут же прошило током. Глаза Чуи были непривычно темными, глубокими и такими голубыми… Осаму утонул. Не успевая соображать, что происходит, он снова почувствовал на своих губах тепло. На этот раз поцелуй был куда быстрее и глубже. Чуя буквально стирал все сознание Дазая, переписывая его и направляя, как вздумается. Все тормоза были спущены. Язык проник глубже, обвел ровные зубы и встретился с языком Дазая. Горячее дыхание, казалось, достигало горла, слюна давно смешалась и с губ срывались тихие звуки, слишком громко разносившиеся в тихой квартире. — Подожди. — Тихо взмолился Осаму, уже не зная куда деться, от быстрого потока новых ощущений. Но Чуя лишь хитро сверкнул глазами и спустился к шее, прикусывая тонкую кожу. Дазай почувствовал, как мышцы на его животе напряглись, а с губ сорвался слишком уж нежный стон. И хотя извилины в мозгу совершенно отказывались работать, сердце его колотилось просто бешено. Это не был его первый поцелуй, но почему-то он продолжал теряться, совершенно не понимая, что ему делать и как реагировать. В итоге все силы его пошли на то, чтобы поддерживать хоть малейшую связь с миром, но стоило Чуе лишь коснуться его ширинки, как натянутая струна его нервов громко лопнула. — Стоп! Накахара вздрогнул и тут же замер. Словно очнувшись от наваждения, он медлннно сел, наконец освобождая Осаму от крепкого захвата. — Это неправильно. Едва различимое тиканье кухонных часов нервно отсчитывало секунды. Каждый щелчок — словно капля на весах здравомыслия, с новой силой бил по Осаму. В темноте выражение лица Чуи едва получалось различать. Тот, казалось, притих в раздумьях. Прошла вечность, пока эту тишину прервал короткий вопрос: — Почему неправильно? Простое слово, ничем не приметное. Но именно из-за этого «почему» пазл рухнул окончательно, и Осаму больше никогда не сможет его собрать. — Я не знаю, — выдохнул он. Чуя лишь весело улыбнулся. С трудом сдерживая смех он снова легко поцеловал Осаму, и в этот раз он ответил. Выходило все еще неуклюже, да и к тому же Дазая от перенапряжения била дрожь, но зато само сознание было ясно. Вдруг на него накатило странное осознание собственного счастья, подобное эйфории. Но вскоре Накахара отстранился и тихо захохотал. — Эй, что здесь смешного? — Вот как значит, — хрипло проговорил он, давясь смехом. — И этот человек мне еще что-то доказывал в начале… персонал мне в гримерной пугал… — Я… — он хотел оправдаться, но ничего подходящего не приходило в голову, и предложение так и осталось незаконченным. Не глядя, Чуя нашел в темноте руку Осаму и аккуратно сжал, словно показывая, что ему совсем не обязательно оправдываться и испытывать стыд. — Все нормально. — В подтверждение тому сказал он. На лице Дазая расцвела легкая улыбка. Он вдруг понял, что счастлив. Просто счастлив, и ничего более. В груди разлилось приятное тепло, такое сильное, какого он никогда в жизни еще не испытывал. Было хорошо и спокойно. Ничего не донимало его, никакие переживания не роились в голове, только приятная пустота пролегла безграничной пустыней. Губы слегка пульсировали, но ему почему-то показалось, что эта боль была похожа на разливающееся тепло. Словно на его губах побывало солнце, осветив его жизнь и оставив в груди частичку своего света. Это был поцелуй со вкусом солнца.