Devil from the cover of vogue

От неожиданного появления Накахары, Дазай на минуту забыл как дышать. Он просто уставился на него огромными глазами и открытым ртом. — Кажется, мы с тобой не так уж и давно виделись. Или ты успел за ночь забыть меня? Наверное, своими словами он рассчитывал привести Осаму в чувства и вразумить, но в итоге реакция оказалось обратной. Он вмиг побледнел настолько, что кожа приобрела зеленоватый оттенок, а кровь отлила от губ. Обеспокоились ненормальным внешним видом модели, Чуя приложил ладонь к его лбу, еще раз внимательно осмотрел лицо. — Ты нормально себя чувствуешь? Какой-то горячий. Дазай наконец смог вдохнуть, но получилось как-то очень громко и рвано. Больше не имея сил выносить на себе строгий взгляд, он вскочил и бросился куда подальше, бросив что-то в духе «я в порядке». Накахара его больше не искал. Возможно, подумал, что Дазай просто перегрелся на солнце или не выспался. Любому другому сотруднику он бы подобное с рук не спустил, но Осаму снова удалось выйти сухим из воды. Этим он заслужил очередной раздраженно-завистливый взгляд Энн. В последнее время Осаму как-то часто замечал за ней странные реакции в его сторону. Все это были незначительные жесты: иногда бровь выгнет, иногда вздохнет. Но все вместе создавало довольно ясное впечатление, что он ей явно не нравился, и она бы с большей радостью получила бы выговор, чем несла для него чай по капризу своего начальника. Только оказавшись в ста метрах от Накахары — ровно на другом конце площадки — Осаму наконец снова вдохнул полной грудью. Только показалось, что кошмар закончился, как ситуация ударила по нему с новой силой. Прокручивая собственные действия в голове, он почувствовал, что щеки наливаются румянцем и начинают пылать. Случилось то, чего он боялся больше всего: он действительно не мог смотреть в лицо Накахары. Страх зародился где-то глубоко в груди, в горле снова встал горький ком. В животе неприятно защекотало — он присел на корточки и свернулся калачиком. А что если он и правда больше не сможет находиться рядом с ним, не испытывая этого странного тошнотворного чувства? Такое случалось с ним впервые в жизни, и никак не поддавалось контролю, оттого паника грозила вот-вот перерасти в истерику. Когда Дазай убежал, Чуя, конечно, за ним не последовал, но остался стоять на прежнем месте и внимательно следить за ним. Ему никак не нравилась странная реакция и бледность лица Осаму. Он проследил, как тот достиг противоположного конца площадки, видел, как он свернулся, закрыв голову руками. — Он с самого утра такой? — бросил Чуя ассистентке. — Нет. Ничем особо не отличался от обычного. — Он с кем-то ссорился или говорил по телефону? — В основном сидел и думал о чем-то. Только пару смс кому-то написал, не больше, — Энн отвечала с плохо скрываемым отвращением. Еще раз прокрутив в голове все эмоции, что отражались на лице Дазая, Чуя стал понемногу догадываться, что может происходить в его голове. Кажется, на этот раз Дазай столкнулся с чем-то очень большим и масштабным, чего сам до конца не понимал. В общем, еще с самого начала было понятно, что если Осаму окажется в этой индустрии, то рано или поздно столкнется с кризисом своим стандартов и верований. Ведь он пришел сюда, будучи полностью убежденным, что хорошо одеваться и следить за собой — это исключительно дело девушек. А что уж говорить о мечте сниматься для рекламы в журналах и подписывать контракт с самым успешным модельным агентством в стране. Когда Чуя в первый раз увидел работу Дазая перед камерой, то сразу понял, что многие убеждения и ценности ему просто навязаны, а в сущности своей он является скорее противоположностью, чем соответствием своим мыслям. Чуя полагал, что Дазая просто настиг кризис убеждений, который подоспел как-то слишком рано. Возможно, что-то подтолкнуло его… или кто-то. В любом случае, долгом Накахары теперь было провести с ним хоть какую-то поддерживающую беседу, если он, конечно, не хочет лишиться одного из самых своих перспективных проектов. — Скажи Дазаю, чтобы он задержался после съемок. Энн поджала губы, но тут же развернулась и зашагала в сторону Дазая.

***

На протяжении всей съемки Дазай никак не мог сконцентрироваться. Он умудрился несколько раз споткнуться практически на пустом месте — пришлось переснимать кадры. Пока его красили, случайно смахнул со стола какую-то дорогую палетку — рассыпчатые тени разлетелись по полу и попали на одежду. Финалом стало его трагическое падение со стаканом воды в руке. На аппаратуру жидкость не попала, но вот макияж и прическа, на которых стилисты потратили сорок минут, были полностью уничтожены. Одним словом, весь день Дазая преследовала ужасная рассеянность. В чем же была ее причина? Ответ был прост в сути, но очень сложен для принятия. Все внимание Дазая сегодня сконцентрировалось на одном рыжем человеке, строго исподлобья наблюдавшим за каждым его действием. Взгляд Накахары резал без ножа. В радужке его глаз словно раскололся ледник, и острые глыбы так и норовили изрезать тело Осаму своими острыми углами. Тем не менее за все это время он не сделал ни одного замечания. Молчал, даже когда Дазай испортил дорогую одежду, молчал, когда он накосячил с кадром. И с каждым таким случаем, Осаму все сильнее напрягался, беспокойства все больше заполняли его голову, не давая сконцентрироваться на работе. Пока в перерыве между кадрами Дазая снова забрали в самодельную уличную гримерку, чтобы в сотый раз поправить и без того ровные стрелки на веках и подкрутить еще одну прядь на прическе, вдруг подошла Энн. Она с исключительно деловым и пренебрежительным видом осмотрела его с ног до головы и почти на одном дыхании выдала: — Рыжая бестия хочет поговорить с тобой после съемок. Наедине. Земля вмиг ушла из-под ног. Накахара желает видеть его после съемок? Наедине?! «Это значит совсем вдвоем, или там хоть кто-то будет? А где это он хочет с ним говорить? Он собирается его отчитывать? Возможно, конечно, но мало вероятно, ведь другие работники никогда не мешали Накахаре прямо высказать свое мнение и даже уволить человека. Значит есть какой-то еще повод?» — Эй, — одна из визажисток щелкнула пальцами прямо у его лица. — Ты так побледнел, что это видно сквозь тоналку. Мне сейчас из-за тебя придется другой тон наносить. — Извините, — смутился Дазай, хотя и плохо понимал, в чем конкретно заключался его проступок. Визажистка только недовольно вздохнула и продолжила что-то поправлять на его лице. А мысли тем временем обратились в старое русло. Теперь, добавив к переживаниям еще и встречу с «рыжей бестией», Дазай потерял всякую ориентацию в пространстве. Нет, ему абсолютно точно нельзя оказаться с ним в одной комнате. Воспоминания о сне все еще были слишком живыми, и ничего Дазай теперь не боялся сильнее, чем того, что Накахара мог был догадаться о причине его переживаний. Почему-то ему казалось, что каждая мысль не только отражалась на его лице в виде эмоции, но и будто писалось ярким текстом на лбу: «Сегодня ночью мне снился секс с Чуей Накахарой». Словно все в мире вдруг научились читать мысли, и теперь знали о нем все, будто это было так очевидно. К концу этой несчастной съемки для рекламы, Дазай не был в состоянии даже взгляд сфокусировать. Цвет его кожи менялся с ярко-красного на зеленовато-желтый настолько быстро, что стилисты устали с этим бороться. Несмотря на все попытки режиссера докричаться до него, все реплики пролетали мимо ушей. Некогда четкие мысли в голове по своей структуре больше напоминали переваренные спагетти: они спутались в прочный клубок, и при любой попытке их распутать просто рвались и разваливались на куски, не желая собираться во что-то ровное. Единственное, что теперь он ощущал — страх и стыд. Будто он сделал что-то настолько ужасное, что можно было смело запереть его в колонии строго режима на пару лет. Кое-как досняв рекламный ролик, команда начала быстро упаковывать все вещи и аппаратуру — Энн снова подошла к Осаму: — Собирайся. Через пять минут будь у машины. «Нет, нет. Нельзя туда идти».Вдруг он действительно осознал, чего боялся больше всего — осуждения. Он был уверен, что люди вокруг все узнают и начинают его ненавидеть. Он боялся, что они сочтут его за не такого, как они, перестанут относиться к нему, как к человеку. Его реакция при виде Накахары не заставила бы себя ждать — ему точно стало бы противно даже смотреть на Осаму. Дыхание сбилось, Дазай легко погладил себя по плечам и глянул в сторону черного автомобиля и стоящего рядом с ним Накахару. Мир схлопнулся до одной точки. «Бежать», — промелькнуло в голове. Он быстро переоделся, собрал вещи в сумку и побежал. Он знал эту часть города — совсем недалеко было университетское общежитие, в котором Дазай прожил первые пару месяцев после переезда. Именно в его сторону он и направился. Холодный воздух обжигал легкие, легкая куртка развивалась на ветру. Пока он бежал, он то и дело оглядывался. Ему все чудилось, что чёрное авто следует за ним по пятам и не хочет отпускать. Перед глазами мерещился ясный строгий взгляд Накахары. Его голубые глаза заглядывали в нему в душу, что-то там искали. Город вспыхивал вокруг огнями витрин и уличных фонарей, бетонные стены домов, серые и одинаковые, проплывали как в заторможенном сне, — каждый поворот казался тупиком, а каждый переулок угрожающей ловушкой. Ему казалось, что за каждым углом вот-вот покажется тень. Он ускорялся, каждый раз думая, что сейчас его схватят за плечо, что эти шаги за его спиной — не просто эхо, а чей-то прерывистый, тяжелый бег. Но когда он, запыхавшись, снова оборачивался, там было пусто. Он уже давно отдалился от места съемки и скрылся из поля зрения «рыжей бестии» и его ассистентки, но иррациональное ощущение преследования не покидало его и, будто бы ледяное дыхание на затылке, заставляло его нестись по ночному городу. Город будто подстраивался под его страх, сливался в единый клубок бетонных блоков, выворачиваясь в правильные углы и странные тупики, перекрывая путь назад. Старое общежитие возникло в его сознании как островок спасения, но не теплоты. Единственной его надеждой стала пара бывших соседей по комнате, которые, возможно, впустят его переждать час-другой. Ну, или в свете того, что он успел засветиться на блоге сплетен университета, его и кто другой решиться спасти. Ноги тонули в темных лужах, дома громоздились над ним бетонными стенами, будто складываясь в гигантскую ловушку, и он снова ловил себя на мысли, что кто-то может поджидать его за каждым углом. Бетонные коробки один за другим сменяли друг друга, а когда-то знакомые улицы, казалось, сговорились и перепутали порядок. Его внимание полностью поглотил бег. Все было однотонным, блеклым, словно город растворился и оставил лишь дороги и повороты, ведущие к цели, которую он не знал, но к которой отчаянно стремился. Только здание общежития он мог различить — блеклый, едва освещенный прямоугольник вдали, единственная твердая цель. И вот он достиг его, прижавшись к холодной бетонной стене, наконец остановившись. Грудная клетка поднималась и опускалась в бешеном темпе, каждый вдох неприятно раздражает стенки высохшего горла. Он никогда не отличался особыми способностями к спорту, и тело теперь ему об этом напоминало. Отойдя от первого шока, Дазай почувствовал глухую боль в суставах, с трудом разогнулся и тихо охнул от колющей боли в боку. — Да чтоб тебя, — пробормотал он и медленно, немного прихрамывая, подошел ко входу в здание.Но не успел он прикоснуться и к ручке двери, как кто-то окликнул его из-за спины. — Эй, какие люди почтили нас своими визитом! Маркус. Дазай быстро обернулся и ошалело уставился на знакомое лицо. Конечно, и вечная его свита тоже на месте. Целая группа студентов, изначально негативно предрасположенных к Дазаю. Подумать только, он так гнался к общежитию, видя в нем спасение, но вместо того нашел еще одну беду на свою голову. Если бы кто-то составлял рейтинг самых неудачных дней в жизни Дазая Осаму, то эти сутки были бы на почетном первом месте. — Неплохой макияж. Совсем распробовал бабьи тряпки, да? Дазай непонимающе уставился на него. Ему понадобилась минута, чтобы сообразить о чем речь. Пока он собирался в спешке, чтобы убежать от Накахары и его ледяного взгляда, он совсем забыл стереть макияж. Теперь от длительного бега некоторые краски потекли, черная подводка под глазами размазалась. Он провел пальцем по веку — черная краска осталась на коже. Пока он пытался прийти в себя и осознать масштаб провала, группа студентов медленно окружила его. Со всех сторон послышались издевательские смешки. — А я вот все думаю. Не подался ль ты в голубых, м? — Маркус слегка наклонил голову, чтобы внимательнее рассмотреть лицо Дазая. Голос его перешел на шепот, хотя это больше напоминало шипение змеи: — Признайся уж, тут все свои. Подставляешь кому-то зад ради того, чтоб тя на обложки модные фоткали? — А что, ты интересуешься? — И так не имея выхода, Осаму решил не давать по тормозам, а надавить на газ, чтобы пытка скорее закончилась. — Че сказал?! Ну повтори! Маркус схватил его за плечо и всадил кулак ровно в солнечное сплетение — Осаму на секунду забыл как дышать. — Языком ты молешь справно, но на деле дохлый слабак! Следующий удар пришелся под колено — он резко осел на асфальт, раздирая кожу на ногах до крови. После этого удары посыпались беспрерывно с разных сторон. Мир перед глазами начал плыть разноцветными кругами, оскорбительные реплики маркуса мешались с шумом хохота и крика его компании. В каком-то смысле, может, оно было бы и хорошо, закончись жизнь Осаму Дазая на этом моменте. По крайней мере он бы умер ни о чем не жалея, да и этот дрянной день подошел бы к концу. Но госпожа Фортуна распорядилась иначе, все же повернув свое колесо для него еще раз.

***

Накахара стоял, облокотившись о машину, и наблюдал за Дазаем. Забавно, как на лице Осаму можно было прочесть каждую его эмоцию. Стоило Энн подойти к нему и напомнить, что они уже ждут у машины, как его затрясло с такой силой, что Чуя уже всерьез стал обдумывать, не предложить ли ему хорошее успокоительное. К слову, у Энн всегда были с собой таблетки от нервов, ведь иногда она ими практически питалась. Она катастрофически не подходила для этой работы, но почему-то все еще держалась за свою должность, хоть это и наносило непоправимый ущерб ее здоровью. Что же, это ее выбор. Дазай как-то даже слишком быстро собрался и переоделся, после чего стал воровато оглядываться. Чуя нахмурился. Он чувствовал, что этот дурак сейчас что-нибудь выкинет. И не ошибся — Дазай вдруг сорвался с места и бросился бежать, а Чуе только и оставалось, что смотреть ему вслед. — Какой же он все-таки дурак. — Он сказал это тихо, но Энн все же услыхала ненароком брошенную фразу и не смогла сдержать довольной улыбки. — Ладно, нет времени на него, едем в офис. Он упал на пассажирское сиденье и расслабился. Сегодня он, пожалуй, разочаровался в Дазае. Из-за строгой дисциплины, которую он ввел в офисе, сотрудники, бывало, вытворяли странные вещи, но ведь Осаму это особо не касалось, и хотя за последние пару дней он допускал бесчисленные ошибки, Чуя даже не комментировал этого, не то чтобы отчитывать. Кроме того, впервые он тягался с какой-то моделью по кастингам и съемкам, чтобы облегчить старт в карьере и показать, что все это не так уж и страшно, а в итоге получил страх и бегство вместо благодарности. Накахара полагал, что Дазай столкнулся со внутренним конфликтом своих ценностей и реальности, но тем не менее ему оставалась непостижима другая, более глубокая причина искренней боязни Осаму. Хотя и Дазай, пожалуй, тогда не догадывался, что именно таиться в его сердце и готовиться вырваться наружу. Почему-то люди так часто бывают уверены, что абсолютно точно знают, что творится в головах других. Хотя зачастую все это лишь догадки и небольшая часть реальности, которая кроется за лицами незнакомцев. Оставшаяся часть дня ничем не отличалась от привычного. Накахара как всегда засиживался в офисе, просматривая наработки и внося в них свои правки. Энн что-то печатала на компьютере и отвечала на звонки своим вежливым голосом. К девяти вечера офис опустел, и только в одном единственном кабинете остался гореть свет. К десяти и здесь погасли лампы — Накахара направился домой. Хотя к концу дня он был уставшим настолько, что казалось, будто он десять часов не бумажки перебирал, а таскал по полю тяжелый плуг, путь домой ему нравился. Он садился за руль, заводил мотор любимой машины и выезжал с парковки. К этому часу пробок почти не было, и можно было насладиться красивым городом. Огни домов и ярких вывесок тоже потухли, улицы застелила сонная гладь, и только яркие цвета светофора выбивались из общей дремы. В салоне едва слышно звучала музыка — плавная мелодия, убаюкивающая и спокойная, будто рожденная специально для таких пустых ночных дорог. Она смешивалась с тихим шелестом колес на ровном асфальте. Впервые за весь день ему никуда не нужно было спешить. Вечер и наступающая за ним ночь медленно и незаметно обволакивали все вокруг, оставляя за спиной суету дня. Ночные улицы сейчас словно разворачивались перед ним, уступая место на асфальтовой ленте. Он вел машину уверенно, с ленивым покоем, иногда только убирая одну руку с руля, прислушиваясь к размеренному ритму музыки. Легкий наклон дорог, плавные повороты, мягкие тени зданий, что приближались и исчезали, оставляя его в одиночестве — всё напоминало сон, в котором он свободен блуждать, пока город не начнет пробуждаться и возвращаться к своей дневной жизни. Чуя затормозил на очередном светофоре, дожидаясь зеленого и постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Он уже был готов снова нажать на педаль, как внимание его привлекла остановка. На этом небольшом островке света среди непроглядной мглы сидел человек, и силуэт его казался знакомым. Ну конечно, эта неизменная толстовка и пара джорданов, которая скоро уже начнет сниться ему в кошмарах, — на пластиковой скамейке сидел Дазай Осаму. Недолго думая, Чуя подъехал к нему и выскочил из машины. Вечерняя прохлада неприятно прошлась по коже, заставляя покрыться мурашками. Он остановился в паре сантиметров от Дазая, но тот никак не отреагировал. Тогда Чуя аккуратно приподнял его голову за подбородок и заглянул ему в лицо. Вид его был ужасным. Яркие синяки расцвели на щеках и под глазом, губа разбита в кровь, половина лица опухла. Взгляд невольно застыл на темных карих глаза. В свете ламп автобусной остановки они стали блестящими и янтарными, какими никогда не бывали днем. Его глаза блестели странной грустью и таким глубоким разочарованием, что сердце сжалось в груди. Осаму попытался освободиться из рук Накахары, отвернуться в другую сторону, лишь бы разорвать зрительный контакт. Но Чуя ему не позволил, следуя за двумя янтарями, как за искрой света во тьме. Чуя пытался выдавить хоть слово, настроить голос и с прилагаемой строгостью спросить с него объяснений, но голосовые связки просто отказывались работать. Только спустя пару минут он наконец смог через силу выдавить: — Залазь в машину. Он хотел сказать это серьезно и грубо, но получилось даже как-то с жалостью. Почему-то с Дазаем ему просто не удавалось хранить такое строгое лицо, как с остальными. Он чувствовал в нем какую-то родственность и понимание, а потому осознавал, что так он легко отпугнет Осаму. Потому за столько дней он так и не смог ни разу отчитать его как следует за проступки. Каждый раз, когда он собирался с силами и уже готов был разъяренной фурией подлететь к нему, что-то внутри мягко останавливало его. Когда Дазай стоял перед камерой, он чем-то походил на радостного ребенка с новой игрушкой. Он плясал, танцевал и кружился в свете вспышек камер и легких тканей. Все это было так красиво и естественно, но при этом хрупко и тонко, что рука не поднималась вмешаться в этот магический процесс. Осаму был большим ребенком, мечту которого наконец исполнили, и он теперь смеялся и прыгал от счастья. Теперь же, поздним вечером на пустой забытой всеми остановке, Дазай выглядел совсем иначе. Одинокий и потерянный. Настолько отчаявшийся, что былые переживания больше не пробуждали в нем никаких эмоций. Он смотрел на окружающий мир из-под полуприкрытых век, и, казалось, не ощущал уже ничего.

***

Оказавшись у входной двери в дом Накахары, Дазай вдруг пришел в себя. Он широко распахнул глаза и, будто превратившись в совершенно иного человека, взглянул на Чую. Осознание происходящего не сразу ударило в голову, потому, когда дверь открылась перед ним нараспашку, он остался стоять неподвижно и отупело смотреть на открывшуюся прихожую. Нужно сказать, что дверь особенно бросалась в глаза: уж слишком толстый кусок металла был использован для ее изготовления, а кроме того, изнутри она записалась на три замка. Наверное, примерно так должен быть защищен вход в банк, но вот для обычного дома это все же бросалось в глаза. — Да входи уже, не тупи у прохода. — Накахара не стал дожидаться естественной реакции на свои слова и почти за шкирку втянул его в дом. Коридор сразу встретил ощущением легкого хаоса, пространства и уюта. Большая прихожая была освещена мягким светом, который стекал с дизайнерского светильника под потолком, создавая длинные тени. В углу виднелась стойка для зонтов и пальто, заваленная какими-то пакетами и, кажется, коробками, — возможно, с новыми журналами или очередными странными выдумками дизайнеров. Пол прихожей блестел, хотя в нескольких местах лежали разрозненные ботинки и кроссовки разных форм и размеров, как забытые детали недавнего побега. Подражая хозяину, Дазай бросил кофту на вешалку и, словно хвост, проследовал на Чуей вглубь дома. Кухня выглядела как случайная сцена из фильма — современный остров посреди творческого хаоса. Гладкие металлические поверхности были усыпаны папками, чашками с засохшими остатками кофейной пены, какими-то блокнотами. Одна тарелка с недоеденным тостом пряталась на подоконнике, словно хозяин не нашел времени довести ужин до конца. Но почему-то всё это выглядело не неряшливо, а как-то вдохновляюще — будто каждый предмет здесь оказался не случайно, а по воле какого-то замысловатого плана. Чуя подошел к окну, как бы невзначай заглянул в сумерки за стеклом. Секунда, другая — взгляд его скользнул вдоль улицы, отмечая мелькнувшие силуэты прохожих и одинокий свет фонаря. Казалось, он задержался чуть дольше, чем нужно, прислушиваясь к чему-то внутреннему, едва уловимому. Затем, словно в ответ на неведомую мысль, он потянулся к шнуру жалюзи, с тихим шелестом опуская их вниз. Комната погрузилась в чуть приглушённый свет, став еще более камерной. Для полной изоляции Чуя отыскал легкую, но плотную ткань и, привычным движением, повесил её поверх окна, словно черту между ними и внешним миром. Дазай молчал, но взгляд его выдал: он подмечал каждую деталь этого действия, как будто в движениях Чуи открывалась скрытая глава сценария. Самым необычным местом оказался зал. В центре комнаты лежал огромный, пушистый ковер, настолько мягкий, что сразу захотелось сбросить носки и зарыться пальцами в мягкий ворс. Прямо на ковре лежали большие разноцветные подушки, а вокруг снова отдельный островок из кофейных чашек. А вот напротив возвышалась высокая белоснежная стена, сплошь усыпанная заметками. Листки, журнальные вырезки, фотографии, распечатки со стрелками и надписями были хаотично прилеплены разнокалиберными кнопками. От них веяло какой-то странной энергетикой — все это напоминало мозаику идей, которые только ждали своего часа, чтобы сложиться в очередной шедевр. Этот образ с хлопком наложился на воспоминания об офисе Накахары, и тогда Дазай впервые осознал — этот человек живет работой. Ничего в его доме не указывало на наличие у этого человека любой другой жизни. Он приходил рано утром в офис, работал по позднего вечера, а после возвращался домой и продолжал размышлять о новом выпуске журнала. Дом его по своей сути мало чем отличался от офиса, разве что беспорядка здесь было больше, ведь не приходилось подавать пример своим работникам, да и едва ли у Накахары было время убирать. Повсюду лежали бумаги. Журналы стопками высились то на кресле, то на столике у стены. На одной из полок — между книгами по дизайну и тонкими папками с логотипами известных брендов — стояла пустая чашка с пятном засохшего кофе. Дом жил вместе с его хозяином, отражая ту самую напряженную, но полную страсти к работе жизнь. — Полотенца в правом шкафчике, одежду сейчас поищу. — Чуя махнул рукой в сторону ванной. Первое, на что обратил внимание Дазай, когда зашел в ванную, — зеркало. Оно было большим, как и раковина, но половина стекла была занята записями и записками с напоминаниями о встречах. Висел даже какой-то лист с распечатанной речью. Неподготовленного человека это тут же повергло в шок. Даже моясь в душе, даже укладывая волосы и умываясь перед сном, Чуя ни на секунду не переставал думать о работе. Простояв так пару минут, он почти забыл, зачем именно пришел сюда, но вскоре опомнившись, все же достал полотенце из шкафчика, разделся и зашел в душ. Горячая вода побежала ручейками по телу, смешалась с кровью. Дазай не любил железный запах крови: его обычно тут же начинало тошнить, а перед глазами вставала темная пелена. В этот раз, к счастью, крови было не так много, чтобы настолько вывести его из равновесия, но дискомфорт все еще ощущался. Он провел рукой по плечу, стараясь аккуратно смыть липкую грязь — горячая вода попала в рану, и он тихо зашипел. Непросто, оказывается, принимать душ сразу после побоев. Он выкрутил воду на холодную, набрался воздуха и принялся быстро смывать следы драки с тела. После душа стало ощутимо лучше. Хотя тело все еще потряхивало от холода, а несколько ран поглубже саднили, чувство чистоты в конце концов нельзя было сравнить ни с чем. Он словно бы не пыль дорог и отпечатки грязных подошв с себя смыл, а стер все напоминания об этих ублюдках, что искали любой малейший повод, чтобы отделать кого послабее. С одной стороны, злость и желание отомстить разрывали его изнутри. Но в с другой стороны, почему-то чувствовал, будто заслужил такое обращение. Последние сутки он сам в общем-то желал проучить самого себя за все эти грязные мысли, что непрекращающимся потоком появлялись в голове. Вина расцветала внутри словно колючая роза, задевая органы и не давая ровно дышать. Уровень отвращения к самому себе за последние сутки вырос до невозможных размеров. Но теперь, будучи в каком-то смысле «проученным», он даже чувствовал себя лучше. Отвлекаясь на дискомфорт при движении и на злость в сторону Маркуса, он почти уже не вспоминал ужасный сон. Одежда, которую принес Накахара, была мягко говоря странной на вид. Верх был сшит из тончайшего атласа, переливающегося холодными оттенками сирени, и украшен крупными абстрактными узорами, рукава начинались как обычные — узкие у плеча, — но от локтя расходились в широкие, почти театральные крылья, словно созданные, чтобы касаться воздуха во сне. Низ пижамы был еще более странным: брюки с высокой талией, будто из другой эпохи, спереди выглядели как классические домашние штаны, но сзади заканчивались длинным шлейфом из полупрозрачной ткани, похожей на ночной туман. Шлейф плавно колыхался даже при слабом движении, оставляя ощущение, что за владельцем тянется легкий призрак его сновидений. Кое-как натянув на себя эту одежду сумасшедшего, он вышел и ванной и направился к кухне. Накахара сидел у стола, сербая из чашки мятный чай, и читал что-то на ноутбуке. Он даже не сразу заметил вошедшего. Когда Осаму отодвинул стул — плечи Накахары вздрогнули. — Пижама по размеру? У меня не так много больших вещей. — Да, спасибо, — недоверчиво ответил Осаму. — Почему вы… — Подожди пару минут. — Пальцы быстро забегали по клавиатуре; решая какую-то очередную сложную задачу, Чуя нахмурился. Захлопнув крышку ноутбука, он устало потер глаза и откинулся на спинку кресла. Словно бы пытаясь сконцентрировать зрение на своем госте, он недолго всматривался в него. — Так кто тебя так отделал? — совсем не в своем привычном строгом стиле спросил Чуя. Несколько секунд Дазай даже не мог найти ответ: уж очень неформально и по-приятельски прозвучал этот вопрос. — Одни ублюдки из универа. — Мгм. И за что? — Он спрыгнул со стула и подошел к холодильнику. Осаму лишь неопределенно пожал плечами, уклоняясь от ответа. Все его внимание вдруг сконцентрировалось на том, как по-домашнему вдруг стал вести себя Чуя. Шлепая босыми ногами по плитке, он быстро поставил чай и кинул пару пакетиков в кружки. Пока вода закипала — нарезал хлеб и бросил на ломти пару кусков колбасы. — А утром ты почему так убегал от меня? — он поставил чай и пару тарелок на стол и с ногами забрался на стул. — Тебе бы в легкую атлетику пойти. Глядишь, и побьешь рекорд по бегу на коротких дистанциях. — Я… перенервничал. — Перенервничал? Хм, ну да, очень интересно… Слушай, это не то чтобы это мое дело, но мне кажется, что тебе просто стоит принять то, каким ты являешься. Пока ты пытаешься угодить всем подряд и выполнять «нормы своего окружения», ты никогда не сможешь жить нормально. Тем более, ты удивишься, но мало кого ебет, что там у тебя происходит на самом деле. Все видят только то, что хотят, так что забей уже на этих эгоистичных хренов и живи себе спокойно. — Он быстро запихнул в себя остатки бутерброда, схватил кружку и ушел, оставляя Дазая наедине со своими мыслями.