Гак и рыбка

– Тина! Куда опять собралась? Я просил закончить крепления, ты доделала? – Ага, па, на столе! - пискнула Тинк и указала на кучку застёжек с крючками для партии медальонов, которыми был занят мистер Белл. – И? Куда собралась? Домой придёшь? - он, кряхтя, размял спину и потёр лысеющие виски грязными пальцами, оставляя на коже жирные смешные следы. – Не знаю, па! К Питеру! Я напишу! Тинк выпорхнула из мастерской, светясь от радости, не попрощалась и даже не взмахнула отцу рукой. С усталым вздохом разочарования мистер Белл сгорбился над очередным драгоценным украшением, натянул специальные налобные очки-лупу и проворчал в пустоту: – К Питеру. Напишет. Как же. Мать бы давно уже всыпала ей с лихвой и посадила бы под домашний арест. Он что-то ещё хмуро промычал, поднял глаза к небу, извинился перед кем-то невидимым и, хрустнув шеей, продолжил работу, а Тинк за это время пролетела уже, должно быть, полпути до Сити. Какие-то десять минут потребовались ей, чтобы добраться в JR. – Чекко, - мило прозвенела она, подскоками направляясь в сторону холла THI. Охранник почти что бросился за обнаглевшей молодой мадам, впорхнувшей в здание и проигнорировавшей его просьбу представиться: не признал в худосочной девице Тинкер Белл, но на её характерный голосок успел среагировать вовремя. – Здравствуйте, мисс Белл, - вежливо отозвался он, но Тинк, конечно, не услышала его, скрылась за аркой раньше, чем он успел набрать воздуха и открыть рот. Как и у Капитана, у мистера Пэна имелся свой кабинет, находился он на подземном этаже пристройки, выделенной под представительство благотворительного фонда и, собственно, являлся не офисом или комнатой, а – пространством на весь этаж. Питер любил называть это место «убежищем», так как Джеймс ни разу за те годы, что Пэн занимал должность директора THI, сюда не спускался. Пэну было всего одиннадцать, когда мистер Роджерс нашёл его в начале далёкого 2010-го года и при странных обстоятельствах сделал ему странное предложение. Ни о какой официальной работе речи тогда, разумеется, не шло, Питер был взят под могучее пиратское крыло, как протеже, ему оплатили частное обучение, предложили применять недюжинные таланты в сфере IT на базе J.Rogers, но жил он в приюте до восемнадцати лет, и только по прохождении законной грани взросления был официально приглашён возглавить The Hook Industries. К тому моменту Джеймс уже презирал пацана всеми печёнками, но отступать от личной стратегии не хотел, организовал Питеру «детскую» подальше от своей каюты и до сих пор не переступал её порога. «Детская» – на неё и смахивал «кабинет» мистера Пэна. Ходить здесь принято было босиком, так весь периметр пола покрывал уютнейший (и дорогущий) ковёр с длинным зелёным ворсом, сильно напоминающим живой рулонный газон; стены, в основном, прятались за декоративной мягкой обивкой («как в психушке», так это дизайнерское решение внёс когда-то в смету ремонта Джеймс), позволяющей почти в любом месте развалиться на полу и облокотиться на неё, как на спинку дивана, а те места, где обивки не имелось, были стильно оформлены цельными кусками продольных древесных срезов. Это могло бы быть похоже, скажем, на лужайку в лесу или дупло исполинского дерева, но весь тот инвентарь, который значился в смете по графе «антистресс» (мячи: футбольный, баскетбольный и надувной для фитнеса; приставки: Sony PS и XBOX, так как мистер Пэн испытывает нервное напряжение и тревожится, не имея возможности выбора между «железом» и «визуалом»; мишень для дартс, а к ней – боевой лук со стрелами вместо дротиков; мягкие игрушки «дикие звери»: двадцать штук в ассортименте; настоящий тромбон, так как мистер Пэн желает просвещаться и учиться играть на дудочке; спортивный уголок, больше похожий на цирковой манеж с канатами, качелями и цветными перекладинками; палатка-вигвам, разработанная и сшитая на заказ, так как мистер Пэн, когда устал, желает прятаться от работы и иметь убежище в убежище…), превращал потенциально превосходную эко-лаунж-зону в самую настоящую детскую. Мистер Пэн, одетый в драные джинсы и стильную рубашку любимого изумрудного цвета, идеально подчёркивающую цвет глаз, лениво елозил пальцем по тачпаду новенького макбука, когда Белл ворвалась в убежище, атаковала своего ненаглядного возлюбленного страстными объятиями, потом влепила ему пощёчину, затем сразу же испугалась и на всякий случай мгновенно сняла с себя трусы. Пэна всё это, естественно, завело, лишних глупых слов, вроде приветствия, он говорить не стал, схватил её за волосы, ласково обозвал тощей шлюхой, воспользовался ей так, как ему нравилось, быстро и грубо, чуть не задушил ополоумевшую от счастья Тинк, пока кончал ей в рот, а потом погладил её с нежностью, потрепал за щёчки, пригласил лечь к нему на колени и, отдышавшись, прошептал: – Моя феечка! Ты самая-самая лучшая! Не улетай от меня так надолго! Я же люблю тебя, забыла? – О, Питер! - Тинк облизнулась, вытерла губы о его коленку и придвинулась повыше, чтобы то, что только что гуляло у неё глубоко в горле, лежало перед носом и радовало слезящиеся глаза, – Питер! Не могу без тебя, не могу!!! – А я – без тебя, малыш. Ты у меня такая – одна. Устроившись на улыбающемся парне поудобнее, Тинк хитро лизнула своё любимое лакомство, желая оживить его и оседлать, но кое-что, всё же, беспокоило её, и она осторожно произнесла, не забывая разбавлять слова шаловливыми движениями язычка: – А этот Эм Дэ… ты… вы с ним… ты бросил его? – Эм Дэ? Какой Эм Дэ, кто это? Тинк вылупилась на Питера, как на дурачка, подумала, он шутит. – Майкл Дарлинг. – А! Малыш! Эм Дэ, ха-ха, смешно! Ты ревнуешь меня? - Питер ангельски похихикал и с силой прижал свою феечку щекой к тому месту, к которому она ласкалась. – Йтбяннвжу, - опьянённо выдохнула она, закатывая глаза. Привычно взлохмачивая белёсые девчачьи волосики, Питер рассмеялся. – Малыш… ну, а как по-твоему я должен был понять, что ты меня правда любишь? Мне надо было тебя проверить! Сердечко у Тинкер Белл застучало быстро-быстро, она поскорее обслюнявила Питера, чтобы задобрить, и пропищала: – Проверить, чтобы что? - реснички её задрожали. Питер ничего ей не ответил, но его нежные мальчишеские губы растянулись в сладкой улыбке. Майкл уехал от Питера Пэна ранее утром того же дня. Позволил измучить себя ярким утренним сексом, любовно захмелел от откровенных признаний, тут же почувствовал, будто падает с высотки и в лепёшку разбивается о камни, когда его златокудрый возлюбленный надулся из-за какой-то чепухи насчёт деловых переписок, хотя Майкл, к слову, почти полностью бросил заказы, взял лишь пару банкетов от своих постоянных клиентов за всё это время. Питер постоянно помыкал его работой, напоминал, что Майкл обещал дарить ему всё своё время, Майкл и дарил, но это, как будто бы, не считалось, всё постоянно было не так, он был кругом виноват, вечно жил в страхе, что случайно обидит нежного и ранимого Питера, заденет какие-то уязвимые точки, и вот этим самым утром в день рождения Джона Питер, выбирая между «кто для тебя важнее, я, или брат» и «а у меня нет родных, к кому я мог бы пойти в гости, вся моя семья – это ты», решил в итоге просто молча свалить из дома сразу после того, как бедный Майкл обмолвился, что намеревается на секундочку заскочить к Дарлингам на праздник. Майкл, как ни странно, то ли устал, то ли просто дошёл до какого-то незримого предела: он психанул и – поехал. Ещё вчера выбрал бы написывать да названивать «своему вождю» и рассыпаться в извинениях, но что-то щёлкнуло у него в голове, и он с завидным хладнокровием по отношению к себе, а также с изрезанным на мелкие, звенящие от боли кусочки сердцем собрался и отправился нанести первый за долгий период визит вежливости. Его хватило на пятнадцать минут. На подъезде к Блумсбери он взялся за телефон. «Не понимаю, почему мы ссоримся», - так написал он Питеру, – «Я люблю тебя и очень стараюсь, чтобы нам было вместе хорошо. Прости меня, что могу иногда сказать или сделать что-то не то, это не специально! Я весь твой, мало общаюсь с близкими, почти не работаю. Может, я всё-таки познакомлю тебя с семьёй? Будем иногда приезжать к ним вместе, они тебе понравится! Мне бы этого хотелось. Наши отношения очень дороги для меня, и я не хочу ни от кого их прятать. Тебе неприятно контактировать с В, я понимаю. Но мой брат и мои родители с тётей же не причём? Пожалуйста, не молчи, меня это мучает. Ответь мне!» Майкл уже подъезжал к дому, когда Питер ответил: «Мне сложно об этом говорить. Я пытаюсь быть откровенным. Я выбрал тебя, доверился. К величайшему сожалению, я не могу быть таким, каким ты меня хочешь видеть. Понимаю это и даю тебе возможность тоже делать выбор самому. Я не хочу лезть в него, давать неисполнимые обещания. Я лишь делаю то, что должен по отношению к тебе, чтобы в твоей жизни не было никаких проблем и вопросов. Я кручусь, как могу, может быть, у меня это плохо получается, раз я не представляю для тебя прежнего интереса. Как я могу открывать душу человеку, который якшается с моими врагами? Я не прошу тебя занимать чью-либо сторону, но твой выбор подтверждает мои опасения. Я всегда был один. Привык быть один. Весь мир против меня. Я хочу любить тебя, но ты мне позволяешь. Я…» БАХ! Дальше Майкл не дочитал, так как его длинный капот со всей силы в кого-то врезался. Машина резко затормозила, ремень безопасности больно впился в грудь, Майкл перепугался, поперхнулся, выронил телефон, откуда-то у него из-под ног зазвучал сигнал тревоги, приятный голос Сири услужливо сообщил: – Похоже, Вы попали в аварию. Если Вы не ответите, айфон вызовет экстренные службы. Следующие секунды, за которые он почему-то отменил вызов, сумел освободиться от ремня, посмотреть на дрожащие руки и выйти из автомобиля, Майкл не запомнил, осознал себя только в тот момент, когда кто-то с размаху откинул его с дороги тяжёлым металлическим ударом тыльной стороны ладони по лицу. Джеймс же не осознал даже этот удар: он не собирался никого никуда вышвыривать, просто кинулся к своей любимой, словно в замедленной съёмке наблюдая, как её собственная BMW сбивает её на полном ходу, и как крутится в воздухе хрупкое женское тело. Пионы попали под колёса, оба ботиночка слетели с вендиных ножек, пиратский кардиган тоже взмыл в небо и шлёпнулся рядом с Венди на асфальт, точно половая тряпка. В этот момент из BMW вышел какой-то парень, Джеймс не разглядел его, едва успел на бегу обогнуть открывшуюся дверь, пацана пришлёпнул по лицу, словно муху, по инерции. В следующее мгновение Джеймс, бледный как сама Смерть, уже укрывал Венди кардиганом, пытался заставить телефон набрать три девятки и с замиранием сердца соображал, что делать дальше. Венди была, как будто, в порядке: на вид ни кости не сломаны, ни мягкие ткани не разорваны, но она отключилась и не реагировала на голос, потеряла сознание, у виска кровоточила мерзкая рана. – Венди?!.. Это над головой у Джеймса прозвучал голос такой тоненький и сиплый от ужаса, что Джеймс сам похолодел. Майкл грузно упал рядом с ним на колени, принялся с остервенением щупать пульс и звать сестрицу из небытия: – Венди!!! Венди!!! - слёзы сочились ручьём у парня из глаз, – Венди!!! Очнись!!! Эй!!! Эй, Сири, привет, Сири, вызови экстренные службы!!! Венди!!! Венди!!! Тут только до Джеймса дошло, кто сидел с ним бок-о-бок, и что BMW была не вендина, а похожая. Он поморгал, помотал кудрями, схватил Майкла за руку, чтобы тот перестал трусить бессознательную Венди: – Я вызвал уже! Должны сейчас приехать! Хватит её трясти! Вдруг у неё внутренние кровотечения! – Это я виноват, я… - всхлипывал Майкл, – Ви, дорогая, прости меня… это всё я… Джеймс… что… что нам делать? Можно её поднять? В дом отнести? – Не знаю, - сглотнул Джеймс, – Да прекрати уже её дёргать! Есть пульс! Ты куда смотрел вообще?! И, уже осмысленно толкнув лихорадочно трясущегося Майкла под ребро, Джеймс склонился над Венди, чтобы послушать её дыхание, хотя понятия не имел, что ему это даст (в любой другой ситуации, может, и вспомнил бы, что надо проверять его силу, стабильность, разные булькающие звуки и сипы, но на дороге лежала в неестественном положении его Венди, и он сам едва ли не впадал в истеричное состояние от страха за её жизнь), а бедный Майкл согнулся в три погибели где-то у Венди в ногах и разрыдался. Приехала скорая. В мгновение ока Венди, укрытую бордовым кардиганом, уложили на носилки, словно тряпичную куколку, сказали, что «всё нормально будет», по неизвестной причине пустили в кабину одного Джеймса и умчались в направлении ближайшего госпиталя, оставляя Майкла сидеть посреди дороги наедине с букетом размазанных по асфальту пионов и разбросанными в разные стороны женскими ботинками. Как человек ответственный и умеющий в минуты стресса хорошо владеть собой (если только имя этому стрессу не было Питер Пэн), Джеймс написал Майклу, что с Венди всё действительно в порядке, сразу же, как только пострадавшую устроили в лучшей палате и отчитались мистеру Роджерсу о здоровье его драгоценной невесты едва ли не письменно. Джеймс отправил ему: «Пока не очнулась. Возможно сотрясение. Серьёзных травм нет». И вдогонку добавил: «Все могут приехать. Но я планирую ещё разок тебя треснуть». Дарлинги нагрянули в больницу Сейнт Томас всей толпой: Джон под руку с Эммой, которая, похоже, ещё немного поправилась и вынуждена была теперь покупать бюстгальтер как минимум четвёртого размера, испуганные мистер и миссис Дарлинг, по очереди обнимающие друг друга, тётя Милисента с глазами навыкате, всё пытающаяся встрять в центр то одних объятий, то других, а последним плёлся Майкл с изрядно затёкшим гематомой лицом. К нему было бросился дежурный врач, но парень лишь безразлично выставил ему предупредительный палец. – Чёрт, выходит, я уже знатно тебя приложил, - с некоторым недовольством буркнул Майклу Джеймс, – Извини. Я не хотел. Сейчас хочу, но тогда – не хотел. Пойди льда попроси, что ли… – Ты не причём, - вздохнул Майкл, и было видно, что говорить ему из-за разбитой губы больновато, – Это папа. И Джон. Тебе бы следовало тоже вмазать мне кулаком. Точно не хочешь? Может, всё-таки… Закатив глаза и невнятно пробормотав что-то насчёт того, что если он воспользуется своим кулаком, то Майкл лишится разом всех зубов, носа и, вероятно, зрения, Джеймс цыкнул, сам попросил лёд у пробегающей мимо санитарки, с презрением сунул его похожему на синюшную поганку несчастному парню и шагнул к мистеру и миссис Дарлинг, чтобы успокоить их и обрисовать ситуацию. Венди не пришла в сознание ни к вечеру, ни к ночи, Джеймс, разумеется, остался дежурить у неё, миссис Дарлинг тоже отказалась ехать домой, но Джорджа с тётушкой и детьми отправила отдыхать, пообещала держать всех в курсе. Майкл к тому времени уже смиренно принял от отца ещё два подзатыльника, но к Джеймсу всё равно решился подойти на всякий случай, хотел попытать удачу: вдруг тот передумал и соизволит-таки лишить его всех зубов или зрения… – Проваливай, - рявкнул ему Джеймс шёпотом, чтобы миссис Дарлинг не слышала, – Иди лучше, да попользуйся глазами, авось, они ещё сослужат службу и помогут тебе найти свои мозги. – Джеймс… - виновато шепнул Майкл в ответ, – Я… я бы в жизни никогда… я бы ничего такого… я всегда был внимательным… я… лучше бы я был на её месте… со мной какая-то херня происходит, да? Как будто бы это не я, да? – Я ничего о тебе не знаю, чтобы что-то утверждать, - сухо процедил Джеймс. – Это… это из-за него со мной, да? Ты же хорошо знаешь… его… э… я… ну… я… мне страшно. Я… я в последнее время вёл себя со всеми, как настоящая сволочь… это… не похоже на меня… а теперь я ещё и чуть не… чуть не убил Венди… э… мне… мне нужна помощь? У Майкла дрожали губы. Джеймс уронил лицо в руку. Повторил: – Проваливай. Понурый и раздавленный парнишка уже почти скрылся из виду, когда Джеймс бросил ему: – Майкл. Да. * «247) Майкл Дарлинг» Такую запись добавил в свой секретный список квартирмейстер-психолог Альф Мейсон утром двадцатого апреля. Квартирмейстер правда дружил с Кэпом, правда не приукрасил, когда рассказывал милой мисс Капитан свой собственный первый опыт общения с перверзным нарциссом, правда открывал своим клиентам на сеансах многое через призму личного примера, но вот об этом списке, наверное, никому-никому не признался бы ни при каких обстоятельствах, разве что – своему психологу. Вести его было во-первых чрезвычайно непрофессионально, а во-вторых сильно попахивало недопроработанной созависимостью и неумением отпустить ситуацию и увести, наконец, фокус внимания на себя. С другой стороны, чем иным был этот список, как не желанием помочь большему количеству людей открыть глаза на правду и спасти их от потенциального (или свершившегося) вреда? Мистер Джеймс Роджерс значился в этом списке под номером: «37) Кэп». Венди имела номерок 246. А включал в себя этот список тех, кто так или иначе пострадал от общения с мистером Пэном, и тех, кто, соответственно, знал от квартирмейстера о расстройстве его личности. Все, как один, эмпатичные, хорошие люди, счастливые обладатели удивительного в наше время феномена под названием «здоровая психика», все, понятное дело, со своими травмами и тараканами, в большей степени – Джеймс (ему следовало бы заиметь вместо миссис Джун номер 1 в секретном списке Альфа Мейсона, но Кэп, упрямец, был крепок, как орех, и в принципе стал ходить на терапию лишь тогда, когда вспышки ярости начали приближать его к настоящей истерии и совсем вышли из-под контроля). Альф, когда много лет назад впервые узнал о перверзных нарциссах и классифицировал так свою бывшую жену, был шокирован тем, какой немыслимый ущерб способны причинять эти люди практически безо всякого физического вмешательства: просто управляя эмоциями и подсаживая своих жертв на адреналиновую зависимость. Гнев на экс-миссис Мейсон столь сильно распирал Альфа изнутри, что ему пришлось приложить огромные усилия, дабы перестать питать бывшую своими эмоциями и трансформировать их во что-то стоящее. Альф тогда получил второе высшее, нанялся в Тайгер Корп, добился успеха в своей сфере, позже Джеймс пригласил его в JR, и к нему почти сразу же проявила симпатию только что закончившая собственный бракоразводный процесс со Сми милочка Джун. Роман у них не сложился, но тёплые доверительные отношения завязались, и Джун, которая ни разу не посещала кабинет Альфа, как клиент, в дружеской беседе поделилась с ним кое-какой рабочей ситуацией, касающейся мистера Пэна. Альф вычислил Пэна в два счёта. Первое время просто удивлялся тому, как он, малявка-пацан, разговаривает с сотрудниками JR и THI всеми теми же самыми фразами, какими его бывшая жена, взрослая женщина, разговаривала с ним. Как будто по учебнику, слово в слово! Потом заочно разгневался на Пэна, ни разу пока не поговорив с ним лично. А затем завёл этот самый список и поставил себе грандиозную и стимулирующую цель: открыть всей тысяче человек, непосредственно работающих в здании, правду о Питере Пэне. Вообще, в штате головного офиса насчитывалось около семи тысяч сотрудников, но большинство из них бывали в разъездах по лондонским представительствам JR, да и семь тысяч – это ж целой жизни не хватит… а вот тысяча… достойная цель. Если шесть лет понадобилось Альфу, чтобы просветить двести сорок семь человек… и сейчас ему сорок четыре года… такими темпами он закончит ровнёхонько к пенсионному возрасту… прекрасный план. Так рассуждал Альф, и ему нравилось, что он не просто помогает людям здесь и сейчас, а имеет свой собственный ясный путь и большую достойную цель. Двести сорок семь. Майкл Дарлинг. Майкл, как и Венди, пришёл к Альфу от Джеймса, но, в отличие от милой мисс Капитан, вывалил на квартирмейстера все свои беды взахлёб ещё до того, как Альф успел бы поговорить с ним о конфиденциальности и всех сопутствующих моментах. Ещё, Майкл настоял на том, что заплатит Альфу за сеанс, успел внятно и решительно сообщить, что одним часом не обойдётся, а дальше часа три кряду просто рыдал в экран без остановки. Всё было с ним то же самое, что проходил в своё время квартирмейстер: Майкл терялся и не соображал, что реально, а что нет, путался в окружающей его действительности, оправдывал Пэна с ног до головы, объяснял, что Питер – несчастный одинокий сиротка, ранимый и хрупкий парень с тонкой душой, а в следующую минуту называл его жестокой и бессердечной ледяной глыбой. Питер менял маски, как очки или кепки, по щелчку пальцев, мог за мгновение выдать с десяток эмоций, он, вроде бы, любил Майкла, так он говорил, вроде бы, делал действия, направленные на заботу, но тут же обвинял Майкла во всех смертных грехах, ранил его словами, делал больно физически, и подавал это, как факт, что он был вынужден так поступить, и что это Майкл довёл его до такого состояния. – А по твоим ощущениям, - аккуратно интересовался у него Альф, – тебя больше любят или, скорее, контролируют? От проявлений заботы ты чувствуешь себя счастливым или виноватым? – Виноватым. Контролируют, - без раздумий отвечал Майкл, – Мне ничего нельзя. Даже жить, как будто, нельзя. Всё, что я делаю, всё, как будто, не так. Всё, что он делает – всё, как будто, назло. Я много раз говорил ему, что для меня невыносимо, если меня игнорируют, а он, словно бы нарочно, только этим и занимается, когда мы ссоримся. Ссориться, это ведь нормально? Все ссорятся… То есть, в ссоре мы, как бы, узнаём друг друга и имеем возможность обозначить границы? – А как ты чувствуешь, есть у тебя границы? Где они? – Нет. Питер ненавидит это слово. Он говорит, что в отношениях границам не место. – Но у него свои границы есть? – Есть. Нет… э… то есть… нет, я не так выражаюсь… я… я не знаю. И всё в таком духе. Бедный потерянный Майкл. И эта ситуация с милой мисс Капитан… Как понял Альф со слов Майкла, всё с его сестрёнкой было хорошо, так сообщали врачи, но в сознание она пока не пришла, и Дарлинги, а вместе с ними и мистер Роджерс, извелись, не зная, как скорее дождаться вендиного пробуждения. «Набери», - написал Альф Капитану сразу после того, как Майкл отключился от конференции. Одна галочка: сообщение отправлено. Не доставлено. В эту самую секунду в кабинет к Альфу вбежала, сама не своя, миссис Джун: на лбу испарина, дыхание тяжёлое, точно она мчалась с квартердека на первую палубу по лестнице, не сумев дождаться лифта. – Ты знаешь? Что случилось? - сходу на нервах выпалила она, а потом выдохнула взволнованные «ох, дрянцо, фух, ох, прости» и «привет, Альфи». Альф поднялся, шагнул к Джун и сказал ей с большим теплом: – Здравствуй, лето. А давай сначала ты скажешь, о чём ты, и что знаешь ты? Я не… – Да-да, твоя конфиденциальность, в курсе я, ага, - отдышавшись, Джун начала было недовольно ворчать, но Альф хорошо знал, что нужно делать, и понимающе приобнял встревоженную женщину за плечи, – Ах, ты ж… хитрый лис! Фью-ух!.. Ну всё, всё, отстань, Альфи, я в порядке, в порядке. Дышу. Ничего я не знаю! Позвонил Крюк. Отменил вообще всё. Ничего не объяснил! У него сделка горит! Телефон выключен! – Вызови Уильяма, пусть он закроет сделку? Взгляд, которым миссис Джун пронзила Альфа в следующую секунду, состоял из сложной комбинации ядерного возмущения, вынужденного признания его правоты, гнева и толики любви. – Альфи. Иди в жопу! Я уже вызвала! КАКОГО ХРЕНА ТВОРИТСЯ? – Лето, - Альф засмеялся и пригладил рыжую Джун по голове, как маленького злобного зверька, чтобы успокоить, – Кэп со мной не связывался. – Но ты что-то знаешь, - подозрительно зашипела на него Джун, – Ты всегда всё обо всех знаешь… скажи мне! – Знаю, что если Кэп отключил телефон, значит, он может себе это позволить. Не переживай почём зря. Что там у нас по Кодексу насчёт внештатных ситуаций? В ответ миссис Джун издала какой-то неопределённый страдальческий звук, не то рык, не то всхлип, и, скрежеща зубами, процедила: – «У пиратского экипажа не бывает внештатных ситуаций. Любая ситуация, кажущаяся внештатной, есть тайный коварный замысел капитана». Иди в жопу, Альфи. Иди. В. Жопу. – Ну, вот, - улыбнулся ей квартирмейстер, - Идём лучше поднимемся в гнездо, съедим по сэндвичу. А оттуда уже я пойду – сразу в жопу, а ты – справляться со всеми коварными замыслами так, как ты одна умеешь. Миссис Джун глубоко вздохнула, растрепала обратно те пряди, что приглаживал Альф, протянула руку, чтобы он помог ей встать. – Альфи-и-и-и. В этом весь ты. Терпеть тебя за эти твои умные штуки не могу! И люблю тебя. – И я тебя люблю, - квадратное лицо Альфа стало на мгновение круглым от расплывшейся на нём доброжелательной улыбки. – Но не так, чтобы..? – Но не так, чтобы. – И хорошо. Возьми мне с индейкой! Я заскочу на квартердек на минуту. В гнезде встретимся. – Ладно, лето. Приняв привычный деловой вид, миссис Джун, которую Альф вот уж который год любовно звал «летом» ещё с тех давних пор, как между ними горела романтическая искорка, вымелась из кабинета квартирмейстера намного менее резко, чем в него ворвалась, но всё же стремительно. По пути столкнулась с мистером Пэном, привычно проигнорировала его радостное «Джун!» и, пока ехала в лифте, решила доложить на вотсапп Капитану, что вместе со Сми закроет все вопросы в его отсутствие. В конце концов, мистер Роджерс слишком много ей платил, чтобы жаловаться. Она и не жаловалась, в общем… просто искренне переживала за начальника. Начальник же её тем временем сидел в холле больницы Сейнт Томас, не шевелился потому, что к его плечу случайно прильнула во сне изнеможённая миссис Дарлинг, всю ночь не сомкнувшая глаз в ожидании новостей, сам пытался не дремать, но мысли всё время путались, отрывались от реальности и плыли в неизвестном направлении. Или в известном. Направление задавали громадные небесные стрелки, горящие солнечным огнём и указывающие на волшебной красоты сказочный остров. Светило висело над ним ровно в зените, но купол неба не сиял приветливо-голубыми красками, а с унылым видом тонул во всех оттенках пасмурного от грязного до чумазого. Зимний ветер свистел меж развалин Чёрного замка, атаковал остовы кустов и обледенелые кроны деревьев, беспощадно трепал рваные куски парусины, выбившиеся из забранной массы многократно залатанного вооружения. Одно лишь воронье гнездо выглядело мило потому, что в снежной шапке напоминало пышный пирог, а вся остальная Нетландия, покрытая ледяной коркой, была похожа на огромную, красивую, но безжизненную сосульку. Старый бриг, точно древний скелет, вмёрз в толщу льда под наклоном, с кубрика доносились нестройные звуки музыки и пьяные пиратские песни, в длинных кормовых окнах виднелась сквозь иней капитанская каюта и блики от язычков пламени, облизывающих прутья жаровни. Укрытая бордовым кардиганом, Венди смотрела сверху вниз на саму себя: она, бледная, с жуткими синяками под глазами, впалыми щеками и перемотанным окровавленным бинтом лбом, лежала в смятой постели, завёрнутая в бордовый… сюртук старомодного кроя, а рядом с ней в настоящем пиратском камзоле глубокого синего цвета, богато украшенном золотой фурнитурой, сидел на самом уголке Капитан Крюк. Выглядел он так же плохо, как Венди, только ранен не был: на веках залегли тёмные круги, кудрявые лохмы торчали во все стороны, усы и борода не уложены, щетине явно несколько дней… Джеймс бы себе такого, наверное, никогда не позволил! Капитан нервно теребил свой остро заточенный крюк. Плотно укутанная в его сюртук бессознательная Венди вдруг дёрнулась, попробовала пошевелить рукой, что покоилась у неё на груди, подвязанная под углом и замурованная в бронзовый металлический манжет с витиеватыми узорами, болезненно сморщилась, застонала, и её начало лихорадочно трясти. Молниеносно подскочив со своего места, Капитан Крюк схватил с тумбы заранее подготовленный платок, быстро обмакнул его в бадейку с прохладной водой, отёр горячие вендины скулы, смочил губы. Венди не очнулась, её трусило ещё некоторое время, и капитан неустанно освежал измученное девичие личико, а крюком с великой осторожностью придерживал руку – видимо, сломанную – в манжете, чтобы пострадавшая при неизвестных обстоятельствах леди не покалечила себя сама в приступе лихорадки. – Маленькая мисс Дарлинг… - прошептал Крюк, и бестелесная Венди, наблюдающая за ним сверху, чуть не захлебнулась в рыдании, услышав, с какой до боли преданной и полной любви интонацией он это произнёс, – Как же так… Вот только ни слёз, ни голоса у невидимой Венди не имелось. Капитан тихонечко тронул тыльной стороной ладони алую щёчку. – Не спадает… жар… Затем он встал, захватил полупустую бадью, метнулся из спаленки в каюту, зачерпнул там из бочки свежей воды, зацепил хитро изогнутую в двух местах железную рукоять за крюк, а в кисть взял… Если бы у Венди имелись сейчас веки, она бы активно ими поморгала. …расчёску? Да, расчёску. И какой-то изысканный флакончик. Что происходит? Где мы? Ты меня слышишь, Джеймс? - нет голоса, совсем нет. Даже дыхания нет. Ничего нет. Её нет. Как будто она – мысль, полупрозрачное воспоминание, обнажённое чувство. Она только видит и слышит. Ах, Джеймс… ты такой красивый… - и думает. Не теряя лишнего времени, капитан поставил всё на тумбу, отвинтил от специальной гильзы крюк, стянул с себя роскошный синий камзол с меховым подбоем, снял жилет, остался в настоящей пиратской блузе с треугольным вырезом, шнуровкой и жабо. Крюк прикрутил обратно, бережно подцепил им кровавый бинт, снял перевязь с раскалённого девичьего лба, промокнул рану платочком. Затем он задумался, ещё раз сбегал в каюту, притащил деревянный ковшик и, стараясь обращаться с Венди, как с хрустальным сокровищем, подвинул её ближе к краю постели, свесил слипшиеся русые пряди. Зачерпнул воды до краёв. Выдохнул тихое: – О, боги. И слил всё в бадью спасительной прохладной струёй прямо по вендиным волосам. – Я такой дурак. Он зачерпнул заново. – Ох. Просто идиот. И заново слил. – Простите меня, мисс Дарл… о..? О? Мисс..? Маленькая мисс Дарлинг..? Это у Венди задрожали реснички. Не приходя в сознание, она несфокусированно поморгала глазками, несколько раз отрывисто вздохнула, промычала что-то невнятное, через минуту опять отключилась, а капитан всё омывал её волосы, освежал личико платком, смачивал пересохшие губы и приговаривал: – Всё хорошо, мисс Дарлинг, всё хорошо, это я, Крюк, Вы, может, помните меня… Вы в безопасности, я о Вас позабочусь, вреда не причиню, клянусь жизнью… Вам надо ещё поспать, Ваша ручка скоро заживет, я приготовлю Вам снодобье, как только наступит лето… Скорей бы лето… Спите, мисс Дарлинг, спите… не бойтесь ничего, я Вас охраняю… засыпайте… мм-мм-м-м, мм-мм-м… мм-мм-м-м, мм-мм-м… Чуть слышным бархатным голосом Капитан Крюк, поливая длинные мокрые волосы на этот раз какой-то вязкой жидкостью из флакона, наверное, парфюмированным маслом, стал напевать приятный мотив старой французской колыбельной. Взял потёртую золотую расчёску с редкими зубьями, явно предназначенную для кудрей, начал методично прочёсывать пряди от кончиков. – Au clair de la lune, Mon ami Pierrot, Prête-moi ta plume, Ах, я идиот. Последнее Крюк пропел так же тихо и с нежностью, будто колыбельная подразумевала именно эти слова. – Ma chandelle est morte, Сердце жжёт моё, Шторм царит за бóртом, Pour l’amour de Dieu. Я подвешен в трюме, Pierrot répondit: — Je n’ai pas de plume, И душа болит. В волнах тёмно-синих Тонет мой корвет Car dans sa cuisine On bat le briquet… Где-то над Венди завыла совершенно не вписывающаяся в сюжет сирена скорой помощи. Кто-то отобрал у неё бордовый кардиган. Стало холодно. Неведомая сила потащила её прочь со старого брига, Венди закрутило в воздухе, утянуло вниз под киль, и ещё ниже, сквозь чёрную толщу ледяной воды, сквозь дно, сквозь почему-то находящееся под ним ночное небо и звёзды, но она успела расслышать концовку: – …Я подвешен в трюме, Жизнь моя – враньё. On chercha la plume, On chercha le feu. En cherchant d’la sorte, Je n’sais c’qu’on trouva. Но в душе истёртой Вера в свет жива. Затем сознание Венди поглотила мгла. * – Венди… - ласковый голос, родной и любимый, точно такой же, каким Капитан Крюк напевал для своей маленькой мисс Дарлинг колыбельную, звал Венди из небытия, и Венди очень старалась следовать за ним, чтобы очнуться, – птичка моя… моя ласточка… как ты?.. Золотая моя… золотая, золотая моя ласточка… Одновременно со встревоженным бархатом выбраться из тёмного лабиринта помогал ещё один голос, воздушный, как шифон, и тоже горячо любимый и родной: – Доченька..! Милая..! Ох..! Ох..! Открывай, открывай глазки, моя радость..! Просыпайся, дочурка! Смотри, какой букет Джон тебе передал! Скоро папа приедет! Ох! Ну… как ты себя чувствуешь..? Венди уже отчётливо видела перед собой с одной стороны маму, с другой Джеймса, хотела срочно обнять их, испытывала непонятное чувство страха, не могла сообразить, как вышло, что они встречают её с утра – вдвоём. Только что она видела во сне какой-то потрясающий сюжет, фантастически живой и реальный, об этом хотелось скорее рассказать Джеймсу, он в этом сне был… был… был? Да, был, кажется… и бриг… и что-то ещё такое… и другое… и… какое-то… и что-то важное… что? Что-то… бриг… Джеймс… Всё стёрлось. Нет, нет! Она ещё помнит, помнит! Бриг..! И Джеймс..! И… бриг… и… что-то с бригом? Что-то… как будто… что? Крюк, крюк, там точно был ещё его крюк..! Крюк частенько снился Венди, да, опасный стальной крюк, заменяющий руку… но в этом сне… что-то было… было… где-то… и ещё что-то… – Венди, доченька! - мама тронула её щёчку, пригладила лоб. Лоб! Был жар! И горячий лоб! И Джеймс! Горячий лоб и его холодный крюк! Да? – Любимая, - Джеймс переплёл с ней пальцы. – ЧТО ПРОИСХОДИТ. ГДЕ МЫ. ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, ДЖЕЙМС, - Венди так сильно постаралась не быть безголосой и вложить в эти фразы, произнесённые с интонацией ведущей новостей, весь доступный объём и ясную чёткость своего звучания, что мама, склонившаяся над ней, ойкнула и подпрыгнула от неожиданности, а сам Джеймс резко дёрнулся. – Ох, чёрт, - любовно ругнулся он, – Потише, дорогая, пожалуйста..! Я… мы… мы тебя слышим! – Венди, - вздохнула миссис Дарлинг, - всё хорошо, не бойся, не напрягай связочки. Как ты себя чувствуешь? – Мама… - сказала Венди уже тише, а потом что-то защемило у неё в груди, из глаз покатились слёзы, и она слабым жестом протянула к миссис Дарлинг руки, чтобы обнять. Венди отпустили из больницы уже на следующие сутки: сотрясение не обнаружилось, все обследования дали прекрасные результаты, а за сильным ушибом бедра и раной у виска вполне можно было ухаживать и в домашних условиях. Как только Джеймс, просидев пару дней со своей дорогой невестой дома и удостоверившись, что она, во-первых, не только физически, но и морально в норме, а во-вторых, что она покладисто себя ведёт и не предпринимает по отношению к себе никаких неосторожных действий типа разминки в тренажёрном зале или отработки пропущенных реклам и фотопроектов, уехал в JR разбирать свои личные завалы, к Венди, удачно подгадав время, нагрянул кругом виноватый похудевший Майкл. Плакать он начал ещё до того, как зашёл в дом, так что Венди, уже припомнившая детали ДТП, обняла его с порога, раз триста сказала, что сама виновата не меньше, что не держит зла и что считает то, что случилось, неудачным стечением обстоятельств, но Майкл, конечно же, слышать ничего не хотел, брал всю ответственность на себя и извинялся без остановки. – Я, в принципе, вёл себя, как чмо… - всхлипывал он, – Я… я… нет, разные ситуации бывают… но я вообще не понимаю, как мог думать о тебе плохо… Ты же моя дорогая сестричка… и, кроме того, мы же всегда так дружили… Если бы я ехал быстрее… я бы… ты бы… я никогда не прощу себя за эту безответственность… – Майкл, - Венди тронула его острое плечо, – Всё обошлось, слава богу. Почему ты про меня плохо думал? Из-за того, что Джеймс меня отправил в Эл Эй? Ты… я так догадалась, что ты в курсе… Слушай, мне жаль, это была дурацкая мера, но я ужасно злилась на Пэна за всё, что он сделал мне и Джеймсу. И… ну… вы же с ним тогда ещё не были вместе? Он… так себя со мной вёл… э… неважно, в общем. Прости, если я обидела тебя своими поступками. Я вообще просто стараюсь держаться от него подальше, да и Джеймс, в общем, тоже. Ну, как может, учитывая их ситуацию. Пэн, он… он… ох. Нет. Нет, я должна сказать, что извиняюсь перед тобой, что поддерживаю тебя, с кем бы вместе ты ни был, даже если это Пэн, но Пэн представляет серьёзную угрозу для Джеймса, а значит и для меня, и я всегда буду выбирать сторону Джеймса. Но тебя я никогда – никогда – ни за что осуждать не стану, всегда останусь тебе любящей сестрой. Ты же не… ну… ты же не специально меня сбил… Это был просто несчастный случай. Я тебя люблю и не обижаюсь. И, надеюсь, ты сумеешь тоже хорошо ко мне относиться несмотря на то, что твой… парень… э… враждует… с… с моим будущим мужем. Майкла всего трусило, он взялся за голову, как-то отстранённо похлопал глазами на Венди, Венди на эмоциях выдала ему целый длинный монолог с миллионом мыслей, умозаключений и переживаний, но Майкл в большой степени обладал как эмпатией, так и умением выслушать женщину и, если не понять все её эмоциональные излияния, то хотя бы извлечь из них информацию. Он потёр глаза, промокнул никак не останавливающиеся слёзы рукавом свитера: – Ви… э… а можешь… можешь, пожалуйста, рассказать мне всё про Питера? Что между вами было. И… я предложение пропустил, да? Кольцо у тебя… я не знал, не заметил… красивое… – Майкл… Венди рассказала. Взяла себя в руки да и рассказала Майклу всё с самого начала: от коктейлей с запрещёнными препаратами до Тинкер Белл, поджидавшей её у Дома Вещания. Майкл был в ужасе, ничего такого он, конечно же, о своём любимом Питере не знал, а что знал – то было представлено ему в совершенно иных, противоположных красках. Так он, потерянный, и ответил сестре, тоже выложил всё без прикрас. Венди пришла в ужас. – Майкл… ты… ты понимаешь, что ты в абьюзе? Кроме всей этой лжи… ты осознаёшь, что он причиняет тебе ещё и физический вред? Так не должно быть. – Что? В абьюзе? Я?! Да ну. Питер, он… ну… он одинокий просто. Ранимый. Поэтому ведёт себя так… – Так – как? - гневно перебила Венди, – Умышленно причиняет вред? Майкл! Какой он одинокий?! Вокруг него тысячи людей, и все мечтают дружить с ним и быть приближенными к его особе! Ох. В общем… я знаю, что не могу тебя убедить или заставить увидеть то, что ты не видишь. Он не тот, кем кажется, и ты должен сам это осознать и принять. Давай не будем больше о нём говорить. А сейчас… сейчас я устала, честно говоря. Но ты посиди ещё со мной, если хочешь. Заваришь чай? Майкл приходил к Венди каждый день ещё в течение недели, несколько раз пересекался с Джеймсом, и тот молча закатывал на него глаза. Скромно обозначил сестре, что Питер, когда узнал про ДТП, лишь пожал плечами, потом делился другими разными ситуациями, Венди почти никак их не комментировала, пока брат не спросил у неё аккуратно: – Он перверт, да? Нарциссический… а я… я жертва? Мне… мне надо от него уйти… хочу уйти. Не могу почему-то… я уже не уверен, что влюблён в него… п-п-по-моему я… в созависимости? Я… не справлюсь один. Ты поможешь? И Венди ответила, что он может рассчитывать на её абсолютную поддержку, но этот путь ему предстоит одолеть самостоятельно. Джеймса во всю эту Санта-Барбару Венди посвящать не стала, мудро решила, что он и без того натерпелся всякого, и что она более, чем способна пощадить его терпение и его психику. Джеймс и так постоянно сталкивался со всякими неприятностями касательно Пэна по работе, без устали вынашивал новые планы по свершению возмездия и искал способы избавиться от мерзавца, всё безрезультатно, поэтому Венди, умничка, воспользовалась исключительно женской привилегией быть своим близким мужчинам незримой опорой тогда, когда им это требовалось, а в остальном – занималась личными делами и позволяла как Джеймсу, так и Майклу, заниматься своими. Дней десять потребовалось Венди, чтобы целиком восстановиться от травм, столько же примерно, чтобы осознать, что Питер Пэн, бесчувственный психопат, купил Майклу такую же, как у Венди, BMW, просто чтобы позлить Джеймса, и ещё день, чтобы уложить в голове мысль, что Пэн был не просто злым и манипулятивным гадом, а ещё и – мелочным и мстительным человеком: он, как ни в чём не бывало, выставил Майклу, когда тот сказал, что намерен собирать вещи и съезжать от него, заоблачный счёт за треклятую машину. Красотка восьмёрка-кабриолет была как-то хитро оформлена на Майкла по договору сублизинга через JR (сам Майкл всех деталей сделки, кстати, и не знал, подписывал всё, что совал ему Питер, глотая слёзы любви и восхищения), и Пэн, в общем, предложил парню самостоятельно выплатить за неё космическую сумму денег. Майкл, когда услышал это и – понял сполна, упал в обморок прямо на пороге его дома в Южном Кенсингтоне. А, когда начал приходить в себя, первое, что увидел – промелькнувшие над головой розовые трусики гаденько смеющейся блондинки, перешагнувшей через него, как через коврик для ног, и вразвалочку удаляющейся в обнимку с Питером в сторону бара. «Напоминаю, что я дарил тебе ключи», - писал Пэн в ответ на аудио от Майкла, где парень едва ли различимо шептал тоненьким голоском что-то на тему подарка, – «А ты всю тачку себе отжал. Справедливо будет, если ты её и оплатишь». Словно смешанный с грязью Майкл два месяца лежал пластом в своей старой съёмной квартирке, болел и хотел умереть: никому ничего не рассказал, кроме Венди и Альфа, Альф был связан договором, а с Венди Майкл взял строжайшую клятву молчать и никому (НИ-КО-МУ) об этой ситуации не распространяться. Венди подкидывала брату любую работу, какую тот мог бы потянуть в своём нынешнем состоянии. «Бэшку», когда чуть живой Майкл привёз её Питеру, чтобы вернуть свой «неподарок», Пэн себе не взял, посмеялся, признался, что и водить-то почти не умеет, мило потрепал полуживого парнишку за ухом с ласковым «не злись, малыш», да и закрыл дверь прямо у него перед носом. После этого-то Майкл и заболел на следующие два месяца. Жизнь порой поворачивается к людям самыми разными своими сторонами: встанет то в анфас с блестящей солнечной улыбкой, то в профиль, гордо указывая направление и мотивируя шагать, а, бывает, и задом развернётся, да ещё наклонится, чтоб вид был погаже, а настроение – поотвратительнее. Джеймс, например, искренне считал, что ему, до встречи с Венди, жизнь ни разу не улыбалась (словно бы его огромное финансовое состояние и большой успех в бизнесе и не шли в счёт вовсе), Венди верила, что всегда, даже в непростые времена, открыто смотрела жизни прямо в счастливое лицо, а после встречи со своим капитаном её, как будто, подхватили на руки и закружили на радостной карусели без остановок. Майкл пребывал глубоко на дне и, хоть счета за машину ему пока ни разу не приходили, не видел вокруг себя ни единого лучика света. Тинкер Белл – та в принципе не задумывалась о подобных глупостях. Тинкер Белл обыкновенно волновал только Питер, он и был для неё жизнью, он, тот, кто в далёкой юности лишил её возможности дарить жизнь, тот, кто постарался, чтобы Тинк позабыла об этом и считала своё женское здоровье чем-то не имеющим ценности, тот, кто развлекался с ней на своих правилах, и Тинкер Белл была счастлива покупаться на любые манипуляции и слепо служила Питеру Пэну. Сам же Питер Пэн так же, как Тинк, думал мало, а помнил ещё меньше, в его беспечной головушке не задерживались почти никакие мысли, а в сердце – никакие чувства, он играл людьми, уверенный, что так и должно быть. Жизнь – странная штука. Вроде бы у каждого живого человеческого тела есть душа, а у каждой души, воплощённой в этом мире, присутствует тело, но отчего-то кто-то обладает великим даром испытывать чувства (да ещё и целый их ворох за раз), а кто-то, как Пэн, – нет. Кто-то в силах выбрать взаимодействие друг с другом через любовь и уважение, как Джеймс и Венди, а кто-то впадает в созависимости и сидит на эмоциональной игле. Кто-то способен научиться принятию, но также понять и защищать свои личные границы, кто-то позволяет обращаться с собой, как с куском дерьма, а кто-то высоко превозносит себя над другими и запросто морально уничтожает окружающих. И у всех есть душа! Странная штука – жизнь! Джеймс, бизнесмен-пират, любитель влипнуть во всякие удручающие мыслительные процессы и активно борющийся с этим своим, как он считал, жутко неудобным качеством человек, мог порой задуматься о чём-нибудь подобном, хотя чаще задавался вопросами на тему своих жизненных принципов, личного достоинства и благородства. Его милая невеста, безвинно пострадавшая в дурацкой аварии, вылетевшая из тела на несколько минут и позабывшая всё, что лицезрела там, за гранью, витала в облаках почаще, много размышляла о человеческих отношениях, читала соответствующую литературу и любила обсудить эту, как она говорила, «тему не для всех» с единственной близкой подругой, той самой, из шоу-балета. Так случилось, что Кэтрин как раз была у Венди в гостях и смешно изображала свадебный танец в стиле «кошмарный вальс двадцатилетней давности», когда в дверь позвонили. Джеймс только выехал с работы, Майкл собирался прийти завтра, но Венди ждала курьера с роллами, так что пошла открывать, не предполагая, что за дверью её может ждать новое потрясение.