Lady And Gentlemen

      Это её первая ночь без кошмаров. За две недели она уже успела отвыкнуть от спокойного крепкого сна, и поэтому так странно теперь просыпаться отдохнувшей, расслабленной, да ещё и после восхода солнца, а не как обычно.       Вроде бы ничего не изменилось: её окружают всё те же декорации комнаты, тот же вид из окна. Но ей отчего-то теперь хорошо, абсолютно хорошо. А от мыслей о спальне напротив становится ещё лучше.       Даже собраться к завтраку с утра оказывается для неё каким-то особым занятием. Сегодня ей не так просто угодить самой себе: она дважды переодевается и меняет украшения, оттого заметно задерживается. Когда достигнутый результат её полностью устраивает, остаётся подправить игриво свисающий локон у лица, и можно спускаться. А, нет, ещё нужно припудрить макияж. Всё, теперь точно всё.       Вдох-выдох, и она направляется в столовую. По второму этажу гуляет прохладный ветер, приглашённый в дом через приоткрытые окна и слабо затворённые двери комнат. Его шёлк целует ей оголённые ноги, которые не хотят слушаться свою хозяйку.       Тетива нервов натянута до предела. Знать, что сейчас она вновь встретится с Рэймондом, волнительно и мучительно радостно одновременно. За утро она его ещё не видела, хотя уже в который раз проходит мимо восьмой спальни. Рэй ничем не выдаёт своего присутствия в доме, и это так на него похоже. Теперь она довольно хорошо знает какие-то его повадки. И он её, скорее всего, тоже.       Сейчас между ними всего лишь минута, максимум две, через которые она может оказаться в столовой. Рэй, конечно же, уже там, вместе с остальными ожидает её появления, готовится быть сражённым наповал. И она может ему это гарантировать. Но когда лишь две пары глаз встречают её дефиле по ковровой дорожке коридора, где-то в ней, в глубине, словно вышибает пробки электричества, и яркий свет изнутри тускнеет. За зеркально отполированным столом, накрытым на троих, сидят только родители. Мама встречает её несдержанным любопытством:       — Мне казалось, что ты давно проснулась, разве нет?       — И вам доброе утро, — отвечает ей она, сдерживая лицо невозмутимым. — Я спустилась во столько, во сколько смогла. К тому же вы всё равно ждёте не только меня, верно?       — Нет. Рэймонд попросил принести его завтрак в комнату, — отвечает папа, пододвигая к себе по-английски изобильную, полную порцию.       — Как?.. То есть, почему?       Оба родителя с лёгким удивлением отвлекаются на неё, будто она спросила что-то странное. Под их вниманием всё её взбаламученное естество на время смирнеет, отрезвляется. Она прикрывает его светской маской безразличия, чтобы усыпить их бдительность, не спровоцировать ненужные, оголтелые подозрения.       Мол, она увлеклась Рэем, или ещё какую-то чепуху.       — Есть такое понятие как «личное пространство», и в нашем доме его уважают, — отец переводит взгляд на свою жену, встречая немую безоговорочную поддержку своих слов.       — И это прекрасно, — слышит он от дочери. Тема сводится на нет.       Паззл её ожиданий от совместного завтрака с Рэймондом, семейного завтрака, рассыпается прямо в руках. И чашка ставится на блюдце как-то неловко, нервно выплёскивая чай за свои борта. И еда сначала кажется пресной, а потом от чрезмерного усердия оказывается пересоленной, отчего есть её становится невозможно. Завтрак совсем идёт наперекосяк, и остаётся только делать вид, что всё в полном порядке. Должно быть, сегодня просто ретроградный меркурий.       Мысль, почему же Рэй, чёрт его за ногу, не соизволил почтить их своим присутствием, крутится у неё где-то на фоне беспечной беседы за столом. Догадаться несложно: он специально избегает встречи с ней, как и раньше. От его уже знакомой дистанции снова веет северным холодом, что остужает голову и обветривает губы. Но теперь обмануть её этим у него не получается. Рэймонд оставил уже много улик своего неравнодушия к ней, и хватит одного личного разговора, чтобы разоблачить его. Быть может, она и сама не против перед ним разоблачиться. Нужно лишь найти подходящий момент.       После завтрака остаётся немного времени до отправления в город, куда она собирается ехать вдвоём с мамой в сопровождении Рэя и Нэда. Ах, это забытое чувство присутствия мистера Смита в одном закрытом пространстве с ней! Оно уже горячо растекается по артериям. Только вот третьи лица станут негласной ширмой, схлопнут любую их возможность объясниться друг с другом, выразить ему свою благодарность и, может быть, что-то ещё. Понимая это, она хочет успеть улучить момент, чтобы остаться с Рэймондом наедине, незаметно для других просочиться призраком в восьмую спальню, заполучить его одного полностью, пускай всего на пару минут.       Тетива нервов уже издаёт тугой скрежет от напряжения, когда она, убедившись в том, что все необходимые вещи собраны, вдох-выдох, выходит из своей спальни, чтобы постучать в дверь напротив. По руке словно пропускается нервный ток, пока косточки её пальцев аккуратно барабанят по матовому дереву двери.       Тишина. Секунда волочится за секундой, а из спальни никто не отвечает. Земля из-под ног медленно, но верно уползает, словно её полотно незаметно вытягивают как скатерть из-под столовых приборов. Приходится постучаться ещё раз. И снова тишина. Вязкая, мутная тишина восьмой спальни глуха и нема к своей гостье, её волнению, что липнет к коже, склеивает возможность двигаться. Она так и стоит возле двери, совершенно растерявшись. Похоже, Рэймонда нет в комнате, и это уже второй сюрприз от него за одно утро.       Довольно.       На лестнице слышатся тихие шаги, грозящие застать её врасплох у треклятой двери. Чтобы не оказаться обнаруженной, она вынуждена идти им навстречу. Там, по ступенькам, с важным видом поднимается дворецкий. Она пересекается с ним и быстро спрашивает:       — Пол, отец у себя?       — Был у себя, мисс.       Этого ей достаточно. Уже не на шутку распалённая, она сходит на первый этаж и устремляется к отцовскому кабинету, из чуть приоткрытой двери которого прокрадывается полоса дневного света. Нужно срочно узнать, где Рэй. Хватит этих детских пряток. И плевать, что она покажется «слишком заинтересованной»: разговор с Рэймондом важнее. Ей больше невыносимо молчать.       Она стучит в дверь кабинета, улавливает какое-то движение внутри и приоткрывает её ещё больше. В следующую секунду над сонным охладевшим внутри неё садом поднимается солнечное, тёплое облегчение: в гостевом кресле у отцовского стола сидит сам Рэймонд. Он здесь один, встречает её привычным совершенно спокойным взглядом.       Да, порой мы ищем серебро, а находим золото.       И вот их первая встреча наедине с того момента, когда они позволили себе поцеловать друг друга. Кажется, будто с тех пор прошло уже несколько лет. Но назло календарю былые впечатления всё также свежи и сочны, наливают её чуть обветренные губы сильным желанием.       Она скромно улыбается, зачем-то придерживая рукой дверь. Рэймонд молча кивает в ответ, выдерживая паузу, будто тоже не знает, что сказать. Его сильное тело так и приклеивает её внимание, разбивая о себя любую возникающую в голове мысль. Он видится таким красивым, благородным, с комфортом устроившимся в этом роскошном деловом кресле, что просто не отвести глаз. Вот и бабочки снова чуть слышно шелестят крылышками где-то в районе живота, спускаясь ниже за её нектаром.       — Оу, привет. Я думала, здесь отец.       — Он только что вышел.       — Надо же, — она, наконец, может отцепиться от ни в чём не виноватой двери и на несколько кротких шагов сократить дистанцию, — обычно он никому не позволяет оставаться в кабинете без его присутствия. Разве что своему адвокату.       — Да, — Рэй отворачивает голову в профиль и громко выдыхает, — пожалуй, я стал пользоваться особым доверием.       — Конечно, после того, что ты сделал для нас. Для меня.       Ветер из приоткрытого окна надувает парус монотонно белой тюли, отчего та горделиво выпячивается и совсем нагло подходит к рабочему столу. Сквозь неё слышится дыхание свежего утра, которое так приятно шепчет коже свои зябкие секреты. Что может быть прекрасней? Что может быть прекрасней эстетичных мужских пальцев рук, сплетённых в замок? Только грешные мысли о них, которые густым дымом наплывают на ум, размывают всю его собранность и трезвость. Рэймонду стоит немедленно перестать держать так свои руки и выглядеть настолько властно.       Она ещё не знает, что запоминает сейчас каждое мгновение, каждую деталь в нём: вид его идеального профиля, размеренное дыхание в этой авторитетной позе, даже отблеск стекла его наручных часов.       Где-то на дереве решает запеть птица. Выразительно так, проникновенно. Может даже эта птица не на улице, а где-то внутри, в её благоухающем саду — это неважно. Рэймонд — вот что главное.       Он снова обращает на неё свой прямолинейный взгляд, который совсем опутывает сетями. Её дельфинам из них больше не выбраться.       О, никто представить себе не может, с каким наслаждением она прошла бы сейчас к нему за спину, положила бы слегка похолодевшие от волнения руки на эти плечи и стала бы их массировать. Как было бы восхитительно её пальцам погружаться в это упругое, но податливое тело, то сжимая, то отпуская тёплую желанную плоть, сминать эту отглаженную ткань рубашки под строгим жилетом. Вот она уже наклоняется к нему и, не помня себя от распаляющейся страсти, медленно проводит кончиком языка по его рельефному изгибу уха, оставляя на нём свой влажный след. И Рэймонд, сопя от возбуждения, спрашивает:       — Ты что-то хотела?       А?       — Что? — она внезапно приходит в себя. Её грёзы распадаются в пыль, наэлектризованную желанием, и оставляют стоять посередине кабинета с прикушенной нижней губой.       — Ты что-то хотела? — Рэй невозмутимо повторяет свой вопрос.       — Да, я что-то хотела. Я хотела узнать: почему ты не спустился на завтрак?       Милая, о чём ты спрашиваешь?       Когда брови Рэймонда поднимаются от удивления, вот так, как сейчас, он выглядит совсем умилительно. Эти причудливые волны складок у него на лбу такие забавные. Она не может не улыбнуться, сама не понимая чему, пока ждёт его ответ. Рэй шумно выдыхает, чуть дольше прикрыв глаза:       — Потому что я не люблю совместные завтраки.       — Не любишь, хорошо, — она примирительно соглашается, спокойно балансируя по тонкой нити диалога. Настоящая эквилибристка. — Мне правда было интересно.       — Я понял.       Знаете, он не оставляет ей шансов не влюбиться. Никаких. Весь его этот чинный вид надёжности и спокойствия — пытка для её силы воли. Она уже не может сопротивляться своему влечению, которое магнитом встроено внутри и тянет к нему, к его полюсу. Будь что будет.       — Рэй, я хотела… — складки её платья чуть перебираются неспокойными пальцами. — Не знаю, что обычно говорят в таких ситуациях, если честно. То, что произошло…       К его взгляду, который будто курок револьвера взводится на неё, никак не привыкнуть. Но она собирается с силами, чтобы закончить мысль:       — Я понимаю, что только благодаря тебе осталась жива и здорова. Поэтому спасибо. Правда, спасибо.       — Рад, что смог помочь, — Рэй кивает, поправляя и так хорошо сидящие очки. Знакомый нервный тик на мгновение подёргивает его лицо.       — Это ведь ты догадался, куда нужно ехать за мной?       — Можно сказать и так.       — Я уверена, что ты.       Он склоняет голову, чтобы скрыть от неё свои глаза и выглядит от этого совсем очаровательно.       — При всей имевшейся у нас информации оставалось только вычислить, куда конкретно из своих укромных мест они тебя увезли.       — И это сделал ты.       — Я лишь предположил, где скорее всего была сделана та фотография.       — И оказался прав, — она смотрит на него с неподдельной гордостью.       Рэймонд сдержанно, но полный достоинства кивает.       — К счастью, да.       — Про этого Уайта и его… людей больше ничего неизвестно?       — Трое уже у нас, — в его зеленоватой бирюзе глаз мелькает довольный отблеск.       — Правда? Где? В полиции?       — Ну, так скажем, до полиции мы их не довезли.       — Только не говори, что вчера вечером вы с отцом как раз их навещали.       — Ладно, не буду, — он комично поджимает губы.       Такой милый.       Осознание, что её отец накануне повредил кулаки о тех ублюдков, догоняет эту мысль уже следом. Тут же лица из адского ангара, полустёртые её отвращением, словно образы призраков проявляются перед глазами.       — И кого вы взяли?       — Судя по всему, ты знаешь их по кличкам? — аккуратно спрашивает Рэй, получая кивок в ответ. — Это были сам Уайт и двое его помощников — Сильвер и Рэд.       В горле першит от незабытых воспоминаний.       Жаль только, что тот урод Грэй всё ещё на свободе.       — А почему ты говоришь «были»? — спрашивает и тут же осекается она, подняв указательный палец, чтобы вовремя остановить ответ. — Нет, не надо. Я не хочу знать.       — Да, так лучше, — Рэй соглашается с ней, не сдержав полуулыбку. Какое редкое явление на его лице, но какое потрясающее! Оно так ему идёт. Невозможно не улыбнуться в ответ.       Рэймонд, на мгновение задумавшись о чём-то, забывает опустить приподнятые уголки губ. Так и застряв на ней взглядом, он нежно, пленительно всматривается, кажется, во что-то самое глубокое, сокровенное. И она пропадает. Она бесследно пропадает в его изумрудно-небесных глазах. А он рад её похитить на эти бесконечные несколько секунд. Так они напитываются друг другом, будто потом им это запретят. И невидимая паутинная сеть, чтобы стягивать их всё крепче, сейчас во всю вяжет свои узлы. Для этого даже не нужно ничего говорить.       Да и слов больше не осталось, пора уходить. Едва заметное тиканье часов в кабинете будто становится громче, внезапно начинает подгонять её, негостеприимно поторапливает проваливать. Она на автомате оправляет своё платье, пока собирается уйти. Отчего-то сложно на это решиться. В конце концов ей хватает сил выдать что-то типа «ещё раз спасибо» на развороте к двери. Её первый шаг вынуждает Рэймонда встать с места, а второй — позвать её по имени. Она тормозит, так как тело тут же отказывается уходить.       Что? Что он хочет ей сказать?       Догадаться нетрудно.       Рэймонд сейчас спросит, каким образом она оказалась в чужой куртке на балконе того клуба совсем одна, и её затопит неловкостью и раскаянием. От его удивлённого внимания, с которым он выслушает весь её лепет, она увязнет в полу, врастёт в эту шашечную чёрно-белую плитку так, что не оторвать. Рэй ещё ничего не сказал, но тетива нервов уже отпускается. Слёзы искреннего сожаления скапливаются в глазах. Пока их ещё получается сдержать, она оборачивается. Рэймонд же в этот момент беспорядочно переставляет взглядом невидимые фигуры на шахматном полу, не решаясь посмотреть на неё:       — Я рад, что с тобой всё в порядке.       Нет, милый, нет, не говори этого. Ты касаешься своими приятными пальцами саднящих металлических ран, царапающих душу.       И соль скатывается с напудренных щёк.       — Рэй, прости меня.       Он тут же вскидывает на неё свои невыносимо красивые глаза.       — В чём дело?       — То, что случилось — это из-за меня. Я не знала, что… я не хотела… Рэй, это всё из-за меня — тихие рыдания проваливаются внутрь глубоким эхом, крадут голос, мешают ей исповедаться своему ангелу-хранителю, который делает осторожные шаги навстречу, пока внимательно её слушает. — Я не думала, что всё обернётся так… ужасно. Меня неслучайно похитили в том клубе. В какой-то момент наши ребята просто упустили меня из виду. Когда я это поняла, то подумала, что могу устроить своё исчезновение, и посмотреть, что будет. Тогда я надела чужую потерянную куртку и стала специально скрываться от них в зале. Так я оказалась на втором этаже, и…       Не хватает воздуха, чтобы закончить мысль. Она рассказывает о какой-то другой своей жизни: чуждо и странно вспоминать ту взбалмошную, строптивую девицу, которая вошла в раж и совсем перестала думать о чём-то более важном, чем собственное Эго.       Рэймонд подходит к ней на расстоянии вытянутой руки и успокаивающе кивает:       — Всё в порядке. Я знаю.       — Прости меня за то, что я это устроила. Это всё я, Рэймонд, это… — она резко жмёт на «стоп» в своих признаниях. — Что ты сейчас сказал? Знаешь?       — Ты правда думаешь, что я этого не понял?       То ли от неожиданного открытия, то ли от его багряного голоса, пущенного прямо по венам, но она аж слегка вздрагивает. Этот умопомрачительный аромат морского солнечного утра и нагретой коры дерева вновь нападает на неё, окутывая и укрывая от всего остального мира. Она хлопает глазами, изучая его невероятно привлекательное лицо. Рэймонд предлагает ей бокс салфеток, взятый со стола, и она осторожно вытягивает оттуда бумажный платок, лишь теплом своего запястья касаясь его ладони.       — Когда ты догадался?       — Ещё в самом начале.       — Как?       — В клубе были камеры. Я видел всё, что ты сейчас пересказала, — она зажмуривает глаза от ослепляющей очевидности его ответа. Даже смешно. — И, учитывая, что между нами произошло, я подумал, что ты не могла поступить по-другому.       — В каком смысле?       — Ну, — Рэй чрезмерно хмурится, пока пытается подобрать слова, — мне кажется, это была бы не ты, если бы не провернула что-то подобное. Полагаю, твой перфоманс предназначался мне, чтобы спровоцировать, вывести на разговор?       Её так и раздели наголо.       Она обескураженно смотрит на него исподлобья, утирая посолоневшие от слёз щёки. Всем своим видом приходится скрывать трепет от его слов, и ей это почти удаётся.       — Допустим.       — Я так и понял.       — Мне хотелось просто поговорить о том, что между нами было.       — Да, и ты права: это стоило сделать, — Рэймонд в очередной раз хмурится, словно в возникшей задаче слишком много неизвестных. — Бессмысленно было игнорировать то, что случилось тогда в «Эндимионе». За мою ошибку пришлось сильно дорого платить.       — Ошибку? В чём? — она заглядывает в самую глубину его глаз, боясь услышать, что он имеет в виду.       — В том, что не был готов обсуждать с тобой тот поцелуй и решил избежать всяких объяснений.       — Да, — свободно выдыхает она, — не по-джентельменски получилось.       Буквально кончиками пальцев можно ощутить дрожащую на сквозняке комнаты откровенность их разговора.       — Если ты ищешь виноватых, то не забывай, что я причастен к случившемуся ничуть не меньше тебя, — Рэймонд опускает свой тихий голос всё ниже, куда-то в самую свою сердцевину, куда гипнозом затягивает за собой и её сознание. Невозможно сопротивляться: до одури хочется его поцеловать. Она тут же пугается своего желания, ведь прошлый раз обернулся катастрофой.       — Нет. Я не хочу никого обвинять.       — Значит и ты не виновата, — полушёпотом говорит Рэймонд, непроизвольно наклонив своё лицо чуть ближе к ней. — Понимаешь? Случилось так, как случилось. Ты не могла по-другому.       Она улыбается, чувствуя, как цветы — лилии и лотосы — с трепетом распускаются прямо из её обомлевшего сердца. Что-то трогательное, что-то лучшее рождается сейчас между ней и Рэем. Оно начинается светом, лёгкостью и обещает им долгий добровольный плен друг другом. Рэймонд вновь чуть поднимает уголки губ в ответ, рассекречивая, что его глыба льда в груди не вечна: плавится вблизи неё, оттаивает и наполняется жизнью, чувствами.       — Спасибо, Рэй. Мне так важно это услышать. Теперь мы можем поговорить о том, что между нами было?       Рэймонд хочет что-то ей ответить, но его внимание привлекает задний план. Она оборачивается на всё ещё открытую дверь кабинета, зная, кого он там увидел. Торопливо отирая лицо от последних следов слёз, она быстро бросает появившемуся на пороге:       — Я искала тебя, пап. Но раз тут Р… мистер Смит, то я зайду позже.       — Что ты, родная, не торопись, — отец задумчиво наблюдает за ними обоими, пока переступает порог кабинета и закрывает за собой дверь, неосознанно преграждая путь. — Кажется, вы ещё не обсудили что-то важное?       — Что?       — Сделаем вид, что я повторил свой вопрос, — он пристально смотрит на свою дочь.       — Не понимаю, о чём ты. Я лишь выражала свою благодарность мистеру Смиту за спасение.       — Что ж, действительно, мы все не перестаём благодарить Рэя за это, — он кивает и заносит руки за спину, сцепляя их в замок. — Однако, мне послышалось, что кроме твоей признательности вас объединяет что-то ещё?       — Существует такое понятие, как «личное пространство», которое в этом доме уважают, — с укором припоминает она его слова за завтраком.       — Ясно. В таком случае я вынужден спросить по-другому: какие отношения вас связывают? А, мистер Смит?       Она, кажется, впервые слышит такую колкую угрозу в отцовском тоне голоса. Становится совсем не по себе. Рэймонд почему-то тоже скрещивает руки за спиной:       — Преимущественно формальные.       — Меня смущает слово «преимущественно», Рэймонд.       — Я понимаю.       Как он может выдерживать это давление?       — И не отрицаешь, что есть основания для моих сомнений?       Она не может смолчать:       — Пап, хватит…       — Нет, — Рэй останавливает её своим уважительным ответом. — Думаю, теперь у Вас есть все основания.       — Что ж, тогда этого достаточно, чтобы задуматься о новых условиях нашего сотрудничества.       В давящей тишине она косится на Рэймонда, который словно статуя, прикован глазами к её отцу. Ей срочно нужно что-то сказать, и вырывается только:       — Не надо.       Папа открывает дверь, приглашая её выйти из кабинета. Первым желанием оказывается упрямо оставаться здесь, подле Рэя, защищать и отстаивать их личное, сокровенное. Но она понимает: в этом нет никакого смысла. Очевидно, что при ней ничего обсуждать больше не собираются. Жаль, но дабы не повышать градус и так уже довольно неоднозначной ситуации, она решает уважить хозяина кабинета и просто уйти.       Её тело покидает предгрозовую обстановку, но не уносит отсюда её мысли. Они взбитыми облаками так и подглядывают в приоткрытое окно кабинета, через тюль проникают внутрь диалога двух мужчин, связанных теперь на одну тему больше. А тело отправляется в спальню завершать последние приготовления к отъезду, хотя сейчас, конечно, совсем не до этого.       После такого животрепещущего разговора с Рэймондом ей теперь больше не отвертеться от собственных чувств к нему. Да, она может признаться, что влюблена. Окончательно и бесповоротно. Отрицать это бессмысленно. Остаётся только дождаться, чем закончится его диалог с отцом, и надеяться на очередное спасение. В этот раз — их общего положения.       То ли беспокойство, то ли что-то ещё заставляет её парить по комнате в последних приготовлениях к выходу. Она даже не замечает, сколько проходит времени. И вот уже Нэд, появившийся на пороге спальни, сообщает ей, что пора отправляться. Он уносит её вещи в машину, а сама она спускается чуть позже. В гостиной ей встречается мама, вместе с которой они и выходят из дома.       На улице Нэд приглашает дам в авто, припаркованное близко к крыльцу. Здесь же, в паре шагов от машины, Рэй разговаривает по телефону. По его виду и голосу невозможно понять, чем закончилось обсуждение в кабинете. Пока она заглядывается в его сторону, мама аккуратно произносит:       — Милая, не стоит отвлекаться. Нам нужно ещё многое успеть сегодня.       — Конечно, — она хмурится на этот её странный, нелепый комментарий.       Рэймонд завершает вызов и возвращается к машине, осматривая территорию вокруг. Ей не терпится поймать на себе его внимание, вновь уловить то светлое, что зачалось между ними сегодня, а, может быть, ещё раньше, в самую первую их встречу. Ноги хотят нести к нему всю её полностью, но, кажется, мама с интересом следит за этим неприкаянным азартом в его сторону, и теперь принципиально не хочется давать ей повод для очередного комментария. Только когда та садится в машину, получается выдохнуть свободней.       Рэй уже близко, всего в паре шагов. Его попытки не смотреть на неё всё-таки проваливаются. Ещё до того, как она успевает с ним заговорить, на крыльце дома показывается глава семейства. Под его удручённым взглядом все слова истаивают.       Папа спускается к машине, чтобы проводить их в город.       — Будьте осторожны, хорошо? — обращается он попеременно то к жене, устроившейся на заднем, то к дочери.       — Конечно, дорогой, — отвечает ему мама. — Кстати, мне кажется, ты был прав.       Они переглядываются между собой, очевидно стараясь не выдать тему обсуждения.       — Спасибо, я так и подумал. Что ж, — он как-то грустно смотрит на свою дочь, — как видишь Рэймонд, к твоему счастью, по-прежнему остаётся с нами. Но это не значит, что тебе стоит продолжать искушать судьбу. Или кого-то ещё.       За секунду, которая нужна ей, чтобы понять, как трактовать эти слова, Рэй успевает спохватиться:       — Ваша дочь здесь не при чём. Могу уверить, что…       — Я прекрасно понял тебя, Рэймонд, — отец перебивает его голосом, отягощённым надменностью. — И сделал свои выводы.       — О чём речь? — она умеет разговаривать с точно такой же надменностью, отчего Рэй на секунду даже поражается их схожести.       — О твоём поведении, которым ты можешь компрометировать не только себя, но и репутацию других людей.       Очевидно, что это сейчас о ней и Рэймонде.       — Каким же это образом?       — Совершенно неподобающим для твоего положения.       — Правда? Тебе самому не смешно?       — Нет, мне вовсе не смешно. Особенно от того, что я должен обсуждать с тобой, взрослым человеком, подобные вещи.       — То есть, по-твоему, я сама не могу разобраться, как мне и с кем общаться?       — По-моему ты не всегда видишь границы, когда увлекаешься. Я прошу их придерживаться. Подумай об этом в дороге.       Отец красноречиво отходит от машины, завершая диалог. Рэй же, считывая с её лица букет всего невысказанного, резво открывает рядом с ней дверь на задние сидения. Само его присутствие обезвреживает все мины её взрывного характера, мгновенно иссушает любое сопротивление. И сейчас его тактичности достаточно, чтобы она молча машинально нырнула в салон, переводя дух от услышанного.       Похоже родители решили, что между ней и Рэем нечто личное возникло именно по её инициативе. Только им вряд ли известно, кто на самом деле кого поцеловал в тот единственный раз. И однако же причиной считают её! Возмутительно.              Рэй садится в машину на сиденье перед ней.       — Нэд, едем, — доносится сбоку голос матери. Автомобиль мягко заводится и трогается с места. Отец провожает их угрюмым взглядом, стоя на крыльце. Трудно поверить, что он позволил себе такие немягкие комментарии в сторону её отношений с Рэймондом. И почему вдруг личная жизнь его дочери стала ему неугодной, никак не удаётся понять. Как-то всё нелогично, туманно. Тихая музыка начинает застилать собой фон, разряжает атмосферу в салоне.       Наконец мама произносит:       — Мы сначала завезём тебя в «Эндимион». Ресторан слишком долго был без своей хозяйки. А потом, как освободимся, нам непременно нужно заехать в ателье. До бала у семейства Брутн осталось чуть больше недели, а ты говорила, что у тебя нет новых вечерних платьев.       — Нам необязательно посещать этот бал каждый год.       — Обязательно. Ты сама прекрасно знаешь, родная, что такие визиты необходимы, если хочешь, чтобы тебе потом улыбались при встрече. При чём искренне.       — И какая тема в этом году?       — Что-то про венецианский карнавал.       — Как же они любят всё такое помпезное.       — Да, и выглядеть мы должны соответствующе. Тем более в этом году приглашены очень достопочтенные гости. Это великолепный шанс обзавестись многообещающими знакомствами.       — Например?       — Кажется, я слышала, что там будет кто-то то ли из Рэмзи, то ли из семейства Севилл. В любом случае очень достойные кандидаты.       — Что? Кандидаты? — её лицо слегка перекашивает от услышанного.       — Да.       — Ты о чём?       — Я о тебе, милая.       Она очумело рассматривает лицо матери и не может поверить своим ушам. Та невозмутимо продолжает:       — Сама понимаешь, что оказаться с такими людьми на одном мероприятии — настоящее везение. И отличный шанс представить им себя.       — Подожди. Какие ещё «кандидаты», мама?       — Удачные, — та кидает случайный взгляд на Рэймонда, который отвернулся в боковое окно автомобиля и, скорее всего, всячески пытается не слушать этот разговор.       — Да вы с отцом что, с ума посходили?       Удержаться невозможно. Она просто не узнаёт своих родителей.       Когда их подменили?       Этот человек, сидящий с ней рядом, всегда говорил своей дочери «слушать сердце и делать выбор исключительно им, на кого бы оно не указало», а теперь чуть ли не сватает её за самых представительных женихов, как настоящая чопорная англичанка. Да ещё и при Рэймонде!       — Милая, я лишь предлагаю тебе оглядеться вокруг и заметить, как много порядочных вариантов. На любой вкус и статус. Конечно, ты всегда будешь свободна выбирать сама. Но какой смысл ограничивать себя в этом выборе, не так ли?       — Хватит. Со своей личной жизнью я разберусь сама.       Дальше под музыку и шорох шин по асфальту они едут в полном молчании. Никогда, никогда ещё родители не позволяли себе такого контроля, непростительного вмешательства в её жизнь, и поэтому она пытается понять, что заставляет их делать это теперь. Кажется, будто они против её интереса к Рэю. Неужели он видится им настолько неподходящим «кандидатом»? Чем вызваны подобные сомнения? Вряд ли родителей настолько сильно возмущает нарушение какой-то формальной субординации между ней и Рэймондом. Но что тогда? Разве он уже не заслужил их безоговорочного расположения? К тому же её отец хорошо знаком с его боссом, мистером Пирсоном. Тот, кажется, вполне приличный, уважаемый человек, какой-то успешный бизнесмен. Он бы не стал держать своим главным помощником кого-то неподобающего, так ведь?       Она в упор не видит здесь логики. Голова тяжелеет от напряжения, наполняясь увесистыми переживаниями. Лишь лёгкий шлейф приятного мужского парфюма, что доносится с переднего сиденья, незаметно растушёвывает каждую резкую линию мыслей. В итоге мама заводит разговор о чём-то отстранённом, возвращая оборванную с ней связь. Дорога перестаёт казаться долгой.       Рэй, всё так же отвернувшись в профиль, продолжает смотреть в окно и время от времени поджимает губы, щедро обрамлённые бородой. Несмотря на возникшие семейные разногласия, ей всё равно хорошо, просто хорошо от того, что он здесь, рядом, прикрывает её своей спиной от всего страшного, что может произойти впереди.       Но ничего не происходит. До родного «Эндимиона» они доезжают без приключений. Правда, на выходе из автомобиля ей не удаётся удержаться от своей флиртующей улыбки в сторону Рэя и карамельного голоса, которым она с ним прощается. Мама метает на неё многозначительный взгляд, но молчит. Рэймонд же торопливо произносит «хорошего дня» в ответ.              И ему снова не сдержать свою едва заметную полуулыбку.