Новая нормальность

      — Прошу любить и жаловать — наш новый финансовый директор!       Андрей стоял голый перед советом директоров. В огромном зале заседаний было холодно, кондиционеры гнали ледяной воздух, а стеклянные стены отражали его со всех сторон. Бесконечное множество отражений — и в каждом он видел себя, обнаженного, изуродованного.       Михаил Аркадьевич медленно обходил стол, постукивая указкой по ладони:       — Как вы можете заметить, коллеги, у нашего финансового директора появились некоторые… сокращения. Можно сказать, оптимизация структуры.       По залу прокатился смешок. Марина в углу что-то строчила в блокноте, старательно пряча ухмылку. Сергей Петрович демонстративно протирал очки, искоса поглядывая на его пах.       — Впрочем, — Михаил Аркадьевич остановился, занося указку, — давайте проведем детальный аудит…       Андрей проснулся, задыхаясь. Простыни промокли от пота, в паху пульсировала фантомная боль. Третий кошмар за неделю, и каждый раз один и тот же сюжет — он, голый, перед советом директоров. Как будто подсознание издевалось над его страхами, превращая их в дешевый фарс.       Четыре тридцать. До будильника еще час, но уснуть уже не получится. Он сел на кровати, привычно избегая смотреть вниз. Мочевой пузырь давил, требуя внимания — еще один «подарок» новой физиологии.       В ванной он методично выполнял утренний ритуал. Антисептические салфетки, специальная насадка на унитаз, правильный угол наклона. Пока моча вытекала из промежностной уретры, он считал секунды — врачи говорили, это важный показатель здоровья. Тридцать восемь… тридцать девять… сорок. Нормально.       Душ превратился в отдельное испытание. Горячие струи били по телу, и каждый раз, когда вода касалась промежности, он вздрагивал. Не от боли — швы давно зажили. От воспоминаний.       «Как вы можете заметить, коллеги…»       Он яростно растер кожу мочалкой, словно пытаясь смыть фантомный стыд. В запотевшем зеркале мелькнуло отражение — поджарое тело, седина на висках, твердый взгляд. Все как прежде. Почти.       — Да пошло оно все, — пробормотал он, вытираясь. Полотенце зацепилось за шрам в промежности, вызвав волну раздражения.       В гардеробной он придирчиво выбирал костюм. После операции пришлось полностью обновить гардероб — теперь брюки должны были иметь особый крой, чтобы не давить на промежность. Белье тоже стало проблемой: никакого синтетического волокна, только мягкий хлопок.       «Мой член превратился в избалованную принцессу», — мелькнула циничная мысль. — «Хотя какой теперь член…»       Он поморщился от собственного черного юмора. Психотерапевт говорила, что это защитная реакция — высмеивать то, что причиняет боль. Но легче от этого не становилось.       Пять тридцать. В кухне он привычно проигнорировал круассаны. Черный кофе, стакан воды, таблетки. Разложил их по порядку: антидепрессанты, обезболивающие, антибиотики. Маленькая армия химического оружия против реальности.       Телефон тихо звякнул. Сообщение от эскорт-агентства: «Уважаемый клиент, мы скучаем по вам. Специальное предложение…»       Он удалил сообщение, не дочитав. Раньше это было частью его жизни — дорогие рестораны, красивые женщины, контролируемое удовольствие. Теперь… Теперь он даже не знал, возможно ли это физически. А главное — нужно ли.       В последнее время сны становились все более откровенными. Не только кошмары про совет директоров — были и другие. Влажные, жаркие видения, где он снова чувствовал себя целым. Просыпаясь, он испытывал странную смесь возбуждения и отвращения. Тело помнило, как это было. Тело хотело. Но как удовлетворить это желание теперь?       Врачи говорили про простатический оргазм, про специальные техники и приспособления. Он даже загуглил пару раз, поздно ночью, стирая потом историю браузера. Но сама мысль о том, чтобы… Нет. Он еще не был готов к этому. Возможно, никогда не будет.       Шесть пятнадцать. За окном занимался рассвет, окрашивая небоскребы Москва-Сити в розовые тона. Когда-то он любил это время — момент между ночью и днем, когда город кажется чистым и полным возможностей. Теперь каждое утро напоминало о потерях.       Телефон снова звякнул. На этот раз Марина:       «Андрей Викторович, в 9:00 внеплановое совещание. Михаил Аркадьевич настаивает на вашем присутствии».       Он почувствовал, как внутри все сжалось. Совет директоров. Снова. В последнее время эти «внеплановые» совещания участились. Как будто они что-то подозревали. Как будто выжидали момент для атаки.       «Как вы можете заметить, коллеги…»       Кошмар накатил новой волной тошноты. Он оперся о столешницу, чувствуя, как по спине течет холодный пот. Нет. Они не могут знать. Все документы в порядке, швейцарская клиника гарантировала конфиденциальность. Они просто давят, прощупывают, ищут слабые места. Как всегда.       «Буду», — отправил он короткий ответ.       В прихожей, надевая пальто, он поймал свое отражение в зеркале. Безупречный костюм, твердый взгляд, уверенная осанка. Маска, отточенная годами. Внутри мог бушевать страх, снаружи — только сталь и лед.       — Машина подана, — раздался голос консьержа через домофон.       — Спускаюсь.       Он проверил портфель: документы, телефон, косметичка с медикаментами. Новый джентльменский набор финансового директора. Усмехнулся своей шутке — какой уж тут джентльмен. Так, обрубок с амбициями.       Лифт понес его вниз, в утреннюю Москву. Впереди было совещание, за которым могла скрываться ловушка. Но в этом он был профессионалом — видеть угрозы, просчитывать риски, держать удар.       А кошмары… Что ж, кошмары — это только сны.       Жаль только, что реальность иногда оказывается страшнее любого кошмара.

***

      Неделю назад       — Пап, это правда? — Катя сидела в его кресле, поджав под себя ноги. В свете настольной лампы её лицо казалось совсем детским. — Рак?       Он смотрел в окно на ночную Москву. Сложнее всего было подобрать слова.       — Да, солнце. Но операция прошла успешно. Я в порядке.       — Поэтому ты был в Швейцарии? — её голос дрогнул. — Почему не сказал сразу?       — Не хотел волновать.       — А сейчас… всё хорошо? Правда?       Он обернулся. В её глазах стояли слезы. Его сильная, умная девочка…       — Правда. Просто нужно время… привыкнуть к некоторым изменениям.       — Каким?       Он помедлил. Некоторые вещи пятнадцатилетней дочери знать не обязательно.       — Не важно. Главное — я здоров.       — Мама должна знать, — она встала, подошла ближе. — Вдруг что-то случится…       — Нет, — он резко обернулся. — Никто не должен знать. Особенно мама. Обещай мне.       — Но…       — Катя, — он взял её за плечи. — Если об этом узнают в компании… Я могу потерять всё. Понимаешь?       Она долго смотрела на него, затем кивнула:       — Обещаю. Но ты тоже пообещай.       — Что?       — Что больше не будешь меня обманывать. Даже чтобы защитить.       Сейчас       За прошедшую неделю он заметил, как изменилась дочь. Она звонила по несколько раз в день, придумывая невинные предлоги. «Пап, поможешь с математикой?», «Пап, помнишь тот фильм…», «Пап, а давай пообедаем вместе?». А сама внимательно слушала его дыхание, всматривалась в лицо, проверяла, не побледнел ли он, не устал ли.       Он находил в её рюкзаке распечатки медицинских сайтов. Статистика выживаемости. Симптомы рецидива. Методы реабилитации. Его пятнадцатилетняя дочь зубрила медицинские термины с тем же упорством, с каким когда-то учила гаммы.       Вчера он случайно увидел её телефон. В закладках — сайты онкологических клиник. В заметках — график его приема лекарств. В контактах — номер швейцарского врача, который она каким-то образом раздобыла.       И вот теперь…       Бизнес-центр встретил его привычной суетой. Охранники вытянулись по струнке, консьерж подобострастно кивнул. Но что-то неуловимо изменилось в их взглядах — или ему только казалось?       По пути к лифту Андрей столкнулся с Игорем из юридического отдела. Тот как-то странно посмотрел на него, будто пытаясь высмотреть что-то в глазах, и тут же отвел взгляд. Неужели он что-то знает? Андрей почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.       В приемной Марина встала из-за стола:       — Доброе утро! Совещание через сорок минут, а пока… — она замялась. — К вам Елена Сергеевна.       Он замер. Бывшая жена? Здесь?       — Зачем?       — Говорит, срочно.       Елена сидела в его кабинете, изучая город за окном. Годы не изменили ее — все та же стройная фигура, безупречная укладка, дорогой парфюм.       — Что случилось?       — Неделю, Андрей. Целую неделю наша дочь не спит по ночам, — она повернулась к нему. — Сидит в интернете, читает про какие-то анализы. Плачет, когда думает, что я не вижу.       Он стиснул подлокотники кресла. Слишком тяжелый груз для пятнадцати лет.       — У неё переходный возраст.       — Не ври, — Елена подалась вперед. — Она изменилась после твоего разговора. Смотрит на тебя так, будто… будто каждый раз может быть последним.       Разговор давался Андрею нелегко. Он чувствовал, как нарастает давление в мочевом пузыре — сказывались последствия операции. Нужно было срочно заканчивать беседу, пока не стало совсем неловко. Но показывать слабость перед Еленой? Нет, только не сейчас.       — Все в порядке.       — Правда? — она прищурилась. — Тогда почему она проверяет твой телефон, когда ты выходишь? Почему гуглит симптомы рака?       Он похолодел. Катя, его умная, внимательная девочка… Конечно, она бы не остановилась на полуправде.       — Это не…       Телефон пиликнул. Сообщение от дочери: «Не сказала ей ничего. Обещание помню. Люблю тебя, пап.»       Что-то сжалось в груди. Его ребёнок защищает его тайну. Носит этот груз одна.       — Лена, — он вдруг очень устал. — Всё в порядке. Правда.       — Надеюсь, — она встала. — Потому что если с тобой что-то случится, а ты не предупредил… Я не прощу. И Катя тоже.       Когда она ушла, он долго стоял у окна. В стекле отражалось бледное лицо с заострившимися чертами. Человек, заставивший пятнадцатилетнюю дочь хранить его тайну. Защищать его ложь.       Телефон снова пиликнул. Катя прислала фотографию: они вдвоем, прошлым летом на даче. Он улыбается в камеру, обнимая дочь за плечи. Здоровый. Целый. Настоящий.       «Я всегда на твоей стороне, пап.»       Он не дочитал. В дверь постучали:       — Андрей Викторович! Совет директоров собирается.

***

      Конференц-зал медленно заполнялся людьми. Он сидел в своем кресле, механически проверяя цифры в отчетах. В паху снова начало ныть — фантомная боль или очередной позыв к мочеиспусканию?       — Итак, коллеги, — Михаил Аркадьевич постучал ручкой по столу. — У нас несколько… интересных вопросов к нашему финансовому директору.       По залу прокатился легкий шепот. Андрей поймал взгляд Николая — тот быстро отвел глаза. Предатель? Или просто трус?       — Во-первых, — председатель совета директоров начал выводить что-то на экране. — Странные расхождения в квартальном отчете. Особенно в период вашего… отсутствия.       На проекторе возникла таблица. Цифры плясали перед глазами, складываясь в какой-то дьявольский узор. Он моргнул, пытаясь сосредоточиться.       — Это технические корректировки, — его голос звучал ровно, хотя внутри все дрожало. — Если вы посмотрите пояснительную записку…       — О да, записку, — Михаил Аркадьевич улыбнулся. — Составленную задним числом. Как и документы о вашей… командировке.       В зале стало очень тихо. Только кондиционеры гудели, гоняя ледяной воздух. Он почувствовал, как по спине течет холодный пот.       — Вы что-то хотите сказать, Михаил Аркадьевич?       — Я? — председатель снял очки, принялся протирать их платком. — Нет-нет, просто… Знаете, забавная история. Я недавно общался с коллегами из Швейцарии…       «Как вы можете заметить, коллеги…»       Кошмар на секунду всплыл в сознании, но он задавил его усилием воли. Двадцать лет в бизнесе научили его одному: кто первым теряет контроль, тот проигрывает.       — Видите ли, Михаил Аркадьевич, — он позволил себе легкую улыбку, — пока вы общались с коллегами, я подготовил кое-что интересное.       Он достал из портфеля тонкую папку. Синяя кожа, золотое тиснение — подарок швейцарских банкиров. Как символично.       — Что это? — председатель нахмурился.       — О, просто несколько документов. — Андрей начал неторопливо перелистывать страницы. — Например, анализ ваших личных транзакций за последние три года. Забавное совпадение — они идеально коррелируют с датами встреч с нашими китайскими партнерами.       Михаил Аркадьевич едва заметно побледнел:       — Это клевета…       — Возможно, — Андрей пожал плечами. — Как и слухи о моем отсутствии. Кстати, — он сделал паузу, — ваш друг из женевской клиники… Он ведь уже не работает там? После того скандала с разглашением врачебной тайны?       По залу прокатился удивленный шепот. Теперь переглядывались уже по-другому — кто с испугом, кто с уважением.       Боль в паху усилилась, но он только крепче сжал подлокотники кресла. Не время для слабости.       — Предлагаю сделку, — он подался вперед. — Вы прекращаете свои… расследования. А я забываю о существовании этой папки.       Михаил Аркадьевич долго смотрел на него, затем медленно кивнул:       — Совещание окончено.       Люди начали расходиться. Он остался сидеть, глядя в окно, где набухали дождевые тучи. Только когда за последним членом совета директоров закрылась дверь, позволил себе на секунду прикрыть глаза.       Сработало. Блеф — но сработало. Никаких документов о махинациях председателя у него не было. Как, впрочем, и доказательств его связи с женевской клиникой. Просто правильно построенная цепочка намеков. Просто покер, где главное — не карты, а умение держать лицо.       — Андрей Викторович? — Марина заглянула в зал. — К вам Катя…       — Не сейчас.       Он встал, чувствуя, как немеют ноги. Мочевой пузырь готов был взорваться, но сначала нужно было закончить начатое.       В своем кабинете он заперся в туалете. Руки дрожали, пока выполнял привычный ритуал. Когда вышел, в приемной было пусто — только записка от Марины: «Катя очень расстроилась. Сказала, что устала ждать».       Он смял бумажку, швырнул в корзину. Подошел к окну, прислонился лбом к холодному стеклу.       Победа? Возможно. Он удержал контроль, сохранил лицо, переиграл противника. Но какой ценой?       Телефон тихо звякнул. Сообщение от дочери: «Знаешь, пап… Иногда побеждать — не главное».       Он смотрел на экран, чувствуя, как внутри что-то ломается. За окном начался дождь, размывая очертания города.       Настоящий срыв случился позже, дома. Когда он методично, один за другим, разбил все зеркала в пентхаусе. Не от злости — от стыда. За то, что заставил дочь нести этот груз. За то, что его гордость оказалась сильнее здравого смысла.       Порезал руку. Смотрел, как кровь капает на мраморный пол, и думал о Кате. О том, как она гуглит симптомы рака, пока он играет в свои корпоративные игры. О том, как проверяет его телефон — не позвонили ли из клиники. Пятнадцать лет. Слишком рано для такой ответственности.       Завтра он вызовет мастеров. Заменит зеркала. Наложит повязку на руку. Снова наденет маску идеального топ-менеджера.       Но сначала…       Он достал телефон, набрал номер бывшей жены:       — Лена? Нам нужно поговорить. О Кате. И обо мне. Она не должна нести это одна.       В конце концов, его дочь уже доказала, что умеет хранить секреты. Может быть, пришло время показать ей, что и отец умеет признавать свои ошибки.       Даже если эта ошибка — в непомерной гордости, заставившей пятнадцатилетнего ребенка повзрослеть слишком рано.

***

      Андрей и сам не понимал, почему решился на этот разговор именно сейчас. Возможно, последняя встряска на работе что-то сдвинула в нем. Или тревога за Катю наконец пересилила страх разоблачения. Так или иначе, вместо привычного напряжения он вдруг почувствовал странное облегчение, как будто сделал шаг с обрыва и понял, что умеет летать.       Елена приехала через час. Он ждал её в пентхаусе, неловко прижимая к груди криво перебинтованую руку.       — Господи, Андрей, что с рукой? — первым делом спросила она, едва переступив порог.       Он замялся на секунду, но решил, что скрывать что-либо уже нет смысла: — Сорвался. Разбил зеркала. Глупость, конечно…       Елена только покачала головой, но от комментариев воздержалась. В конце концов, она приехала сюда не за этим.       — Не ожидала от тебя такой оперативности, — она остановилась у окна, не снимая пальто. — Обычно ты неделями избегаешь серьезных разговоров.       — Садись, — он кивнул на кресло. — Кофе?       — Давай без прелюдий, Андрей. Что происходит?       Он достал из папки заключение швейцарской клиники. Протянул ей, внимательно наблюдая за реакцией.       Она читала молча. Только пальцы, стискивающие бумагу, начали едва заметно дрожать.       — Плоскоклеточный рак… — её голос дрогнул. — Когда ты узнал?       — Два месяца назад.       — И молчал?       — Ты же меня знаешь.       Она горько усмехнулась:       — Да. Знаю. Мистер «я справлюсь сам».       Он смотрел в окно, где вечерняя Москва зажигала огни. Где-то там, в одном из этих домов, их дочь наверняка сейчас гуглит очередные медицинские термины.       — Операция прошла успешно, — он старался говорить ровно. — Швы зажили. Анализы в норме.       — Но?       — Что «но»?       — Я же вижу — есть что-то ещё. Что-то, о чем не знает даже Катя.       Он молчал. В горле пересохло.       — Андрей, — она встала, подошла ближе. — Мы были женаты пятнадцать лет. Я знаю все твои интонации. Все паузы. Говори.       — Тотальная пенэктомия, — слова падали как камни. — Полное удаление… органа.       Тишина. Только где-то наверху гудели кондиционеры.       — О господи, — она опустилась в кресло. — И ты собирался нести это один?       — Справляюсь пока.       — Да? — она вдруг разозлилась. — А наша дочь? О ней ты подумал? Каково ей видеть, как ты…       — Как я что? — он резко обернулся. — Страдаю? Мучаюсь? Нет. Она видит, что я в порядке. Что я сильный.       — Она видит, что ты врешь, — отрезала Елена. — И убиваешься внутри. Думаешь, она не понимает?       Он хотел ответить, но в этот момент в кармане завибрировал телефон. Входящий от Кати.       — Да, солнце?       — Пап, — её голос звучал взволнованно. — Ты как? Просто… ты не ответил на сообщение, и я…       — Всё хорошо, — он поймал взгляд Елены. — Мама у меня. Мы… разговариваем.       Тишина в трубке.       — Ты рассказал?       — Да.       — Всё?       Он закрыл глаза:       — Не всё. Но достаточно.       — Я сейчас приеду.       — Не нужно…       — Пап, — она вдруг стала очень серьезной. — Я больше не маленькая. И ты больше не один.       Когда она приехала, они втроем сидели на кухне. Елена молча варила кофе — как в старые времена. Он смотрел на дочь и видел в ней себя: та же складка между бровей, тот же упрямый взгляд.       — Значит, теперь мы все знаем, — Катя держала чашку обеими руками. — И что дальше?       — Дальше я справлюсь…       — Нет, — она перебила его. — Никакого «я». Теперь мы справимся. Вместе.       — Катя…       — Знаешь, пап, — она поставила чашку. — Когда ты рассказал мне про рак, я испугалась. Очень. А потом поняла одну вещь.       — Какую?       — Что сила не в том, чтобы всё держать в себе. А в том, чтобы уметь принимать помощь. Даже если ты чертов финансовый директор.       Елена фыркнула:       — Вся в отца. Такая же упрямая.       — И такая же умная, — он почувствовал, как в горле встал ком. — Прости меня, солнце. За то, что заставил тебя…       — Я справилась, — она пожала плечами. — А теперь дай справиться нам. Вместе.

***

      Позже, когда они уехали, он стоял у окна, глядя на ночной город. В отражении стекла видел своё лицо — осунувшееся, постаревшее. Но почему-то впервые за долгое время не хотелось отворачиваться.       Телефон тихо звякнул. Сообщение от психотерапевта: «Как вы справляетесь?»       Андрей задумался. Каждый из них — и Катя, и Елена, по-своему пытались поддержать его все это время. Возможно, пришла его очередь сделать шаг навстречу? Он смотрел на мерцающие огни ночного города и думал, что иногда важно не только учить, но и уметь учиться — даже у тех, кого привык опекать.       Что быть сильным — не значит быть одиноким.       Что любовь сильнее страха.       И что даже в самой глубокой темноте есть те, кто готов держать тебя за руку.       «Справляюсь», — набрал он короткий ответ. — «Уже не один».       И впервые за долгое время это была чистая правда.