Новая нормальность

      Пять тридцать. Андрей Викторович открыл глаза за секунду до сигнала — двадцать лет въевшаяся в подкорку привычка оказалась сильнее швейцарских транквилизаторов. Он медленно приподнялся на больничной койке, прислушиваясь к ощущениям в теле. Боль в промежности стала глуше, но не исчезла совсем — верный признак того, что действие ночной дозы обезболивающего подходит к концу.       Палата люкс в реабилитационном центре пахла антисептиком и чем-то неуловимо стерильным. За окном едва брезжил рассвет, превращая очертания швейцарских Альп в размытые тени. Последнее утро здесь. Последний день его добровольного заточения.       Он потянулся к прикроватной тумбочке — там, в идеальном порядке, лежали антибиотики, обезболивающие и антидепрессанты. Каждая таблетка в своей ячейке, каждая доза просчитана. Контроль. Даже здесь он не мог отказаться от потребности все систематизировать.       Первым делом — обезболивающее. Сильное, но не настолько, чтобы затуманить рассудок. Он научился находить этот баланс: достаточно, чтобы функционировать, недостаточно, чтобы потерять концентрацию. Запил водой из хрустального стакана — маленькая прихоть, которую он себе позволил. Даже в клинике статус нужно поддерживать.       Позывы к мочеиспусканию нарастали. Раньше он бы просто встал и дошел до туалета. Теперь каждый поход требовал подготовки. Он поморщился, нащупывая тапочки — дорогие, из мягкой кожи. Плавно поднялся, стараясь не делать резких движений. Швы уже зажили, но мышцы еще помнили травму.       В ванной комнате он намеренно избегал смотреть в зеркало. Шесть недель тренировки, и это тоже стало рефлексом — проходить мимо отражающих поверхностей, не поднимая глаз. Снял пижамные штаны, осторожно опустился на унитаз. Новая реальность: мочиться теперь можно было только сидя.       Уретра, выведенная в промежность, требовала особого внимания. Первое время он промахивался, моча попадала на бедра, на пол — это было унизительно до дрожи в руках. Теперь он научился. Расставил ноги чуть шире, наклонился вперед под определенным углом. Медленно расслабил мышцы.       Струя ударила в фаянс где-то между ног. Он считал секунды — еще одна привычка, появившаяся в клинике. Сорок три… сорок четыре… Хороший напор, значит, заживление идет нормально. Врачи говорили, что это важный показатель.       Подтереться специальными салфетками, обработать область уретры антисептиком. Все движения отточены до автоматизма. Он поймал себя на мысли, что относится к этому как к важной бизнес-процедуре — четкий алгоритм действий, никаких лишних эмоций.       Душ. Еще одно испытание. Он включил воду, дождался нужной температуры. В первые дни после операции даже простые капли причиняли боль там, где раньше был… Он оборвал мысль. Терапевт говорила не избегать таких мыслей, но сейчас было не время для рефлексии.       Вода стекала по телу. Он методично намылил грудь, руки, ноги. Промежность оставил напоследок. Прикосновения к шраму все еще вызывали дискомфорт — не столько физический, сколько психологический. Там, где раньше был источник мужской гордости, теперь…       Стук в дверь палаты выдернул его из размышлений:       — Герр Северов? Вас ожидают на утренний осмотр через двадцать минут.       — Я буду готов через пятнадцать, — ответил он по-английски.       Костюм он выбрал еще вчера — светло-серый, от Тома Форда, с брюками особого покроя. Его телу требовалась теперь другая одежда. Просторное белье из мягкого хлопка, чтобы не раздражать чувствительную промежность. Брюки с высокой посадкой и свободным шаговым швом. Рубашка из тонкого египетского хлопка — маленькие удовольствия, которые помогали чувствовать себя прежним.       Сборы заняли ровно четырнадцать минут. Он придирчиво проверил узел галстука, расправил манжеты, закрепил запонки — подарок совета директоров на сорокалетие. Интересно, что бы они сказали, узнав правду о его «швейцарских переговорах»?       В коридоре пахло кофе и свежей выпечкой. Он на автомате отметил эту деталь — в хорошей клинике важны мелочи. Завтрак подавали в палату каждое утро ровно в шесть, но сегодня он пропустит его. Осмотр важнее.       Кабинет доктора Мюллера напоминал дорогой офис — кожаное кресло, картины на стенах, минимум медицинского оборудования на виду. За такой антураж Андрей платил пятнадцать тысяч евро в день, и каждый евро того стоил.       — Доброе утро, герр Северов, — хирург говорил по-английски с легким акцентом. — Как спалось?       — Нормально.       Мюллер кивнул, делая пометку в планшете:       — Боли?       — Терпимо. Три по десятибалльной шкале.       — Мочеиспускание?       — Без затруднений. Напор хороший, дискомфорт минимальный.       Они говорили как деловые партнеры, обсуждающие условия контракта. Никакой лишней эмпатии, никакого сочувствия во взгляде. За это Андрей особенно ценил швейцарского хирурга.       — Разденьтесь по пояс и лягте на кушетку.       Осмотр был быстрым и деловым. Умелые пальцы в перчатках проверили швы, прощупали лимфоузлы, оценили состояние уретры.       — Заживление идет отлично, — Мюллер снял перчатки. — Можете одеваться. Готовы к выписке?       Андрей застегивал рубашку, глядя в окно:       — А есть варианты?       — Технически мы можем продлить ваше пребывание, но… — хирург помедлил. — Медицинских показаний нет. Дальнейшее восстановление возможно амбулаторно.       «Дальнейшее восстановление», — эвфемизм, достойный его собственных пресс-релизов. Как будто можно «восстановить» то, что удалили полностью.       — Рекомендации?       Мюллер развернул на планшете схему:       — Режим приема препаратов остается прежним. Антибиотики еще неделю, обезболивающие по необходимости. Особое внимание к гигиене промежностной уретры. Любые признаки воспаления, изменение цвета мочи, затруднения при мочеиспускании — повод для немедленного обращения к врачу.       Андрей кивал, запоминая каждое слово. Как на важных переговорах, когда цена ошибки измеряется миллионами. Только теперь цена была несколько иной.       — Сексуальная активность?       Вопрос повис в воздухе. За окном пролетела птица, ее тень скользнула по столу.       — Теоретически, — Мюллер говорил ровно, — простатический оргазм возможен уже сейчас. Но я бы рекомендовал подождать минимум месяц. И обязательно проконсультироваться с сексологом.       Андрей застегнул последнюю пуговицу на рубашке:       — Что-то еще?       — Да. Доктор Шмидт ждет вас для заключительной консультации.       Психотерапевт. Еще одна роскошь, включенная в пятнадцать тысяч евро в день. Он поправил галстук:       — Благодарю, доктор Мюллер.       — Удачи, герр Северов. И помните — вы не первый и не последний. Жизнь продолжается.       «Не первый и не последний», — эти слова эхом отдавались в голове, пока он шел по коридору к кабинету психотерапевта. Возможно. Но он точно первый финансовый директор крупного холдинга, которому предстоит вернуться к работе с такой… особенностью.       Впереди был последний разговор с доктором Шмидт, сбор вещей и дорога домой. В Москву. В реальный мир, который ничего не знал о его трансформации.       И не должен был узнать никогда.       Кабинет доктора Шмидт разительно отличался от офиса хирурга — никакого показного минимализма, только уют и приглушенный свет. Кожаное кресло, в котором он провел десятки часов, чуть слышно скрипнуло под его весом.       — Как себя чувствуете, герр Северов? — её немецкий акцент за шесть недель стал почти родным.       — Нормально, — он одернул манжеты рубашки. — Готов вернуться к работе.       Она сделала пометку в блокноте. Интересно, что она там пишет? За все эти недели он так и не смог разгадать систему её записей.       — Давайте поговорим о вашем возвращении, — она сняла очки. — Какие эмоции вы испытываете при мысли о том, что через несколько часов окажетесь дома?       — Никаких, — он пожал плечами. — Работа ждет. Компания не может вечно верить в легенду о «срочных переговорах в Швейцарии».       — А как насчет дочери? Вы говорили, что не виделись с ней все эти шесть недель.       Катя. Он сжал подлокотники кресла:       — Она привыкла к моему отсутствию. После развода…       — Вы избегаете встречи с ней?       — Я берегу её, — он почувствовал, как желваки напряглись. — Ей пятнадцать. В этом возрасте отец должен быть… сильным.       — А вы считаете себя слабым?       Вопрос ударил под дых. Он встал, подошел к окну. Альпы тонули в утреннем тумане.       — Я потерял член, доктор Шмидт. Не способность управлять компанией.       — И все же вы боитесь возвращаться.       — Я не боюсь, — он резко развернулся. — Я просто… просчитываю риски.       Она кивнула, делая очередную пометку:       — Давайте поговорим о них. Что самое страшное может случиться?       Он хмыкнул:       — Утечка информации. Заголовки в деловой прессе: «Финансовый директор холдинга оказался кастратом». Паника акционеров. Падение котировок. Потеря контроля над компанией.       — А что еще?       — Шепотки за спиной. Жалость в глазах. Сплетни секретарш, — он сглотнул. — Катя узнает от кого-то другого. Перестанет уважать. Возненавидит за ложь.       — Это всё?       Он замолчал. В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.       — Женщины, — наконец выдавил он. — Раньше я мог… У меня были определенные привычки. Эскорт-услуги. Контролируемые отношения без обязательств.       — А теперь?       — Теперь… — он вернулся в кресло, обессилено опустился. — Я даже не знаю, возможно ли это физически. Да и какая женщина захочет…       — Многие мужчины после пенэктомии ведут активную сексуальную жизнь, — её голос был спокойным, профессиональным. — Существуют различные техники стимуляции простаты, специальные приспособления…       — Я не собираюсь превращаться в извращенца, — отрезал он.       — Почему изучение новых форм сексуальности вы считаете извращением?       Он промолчал. Она продолжила:       — Вы построили свою идентичность на определенном образе — успешный, доминантный мужчина, привыкший контролировать всё и всех. Сейчас этот образ разрушен. Но это не значит, что вы перестали быть собой.       — А кем я стал, доктор Шмидт? — горечь в его голосе удивила его самого. — Человеком без члена? Получеловеком?       — Вы всё тот же Андрей Викторович Северов. С тем же интеллектом, волей, характером. Просто теперь вам придется найти новые способы проявлять свою мужественность.       Она достала из стола папку:       — Я подготовила для вас список специалистов в Москве. Психотерапевты, сексологи… Они работают с подобными случаями.       — Я справлюсь сам.       — Конечно, — она улыбнулась. — Но возьмите список. На всякий случай.       Он механически сунул папку в портфель. Часы показывали 8:30 — скоро за ним приедет машина.       — Последний вопрос, герр Северов. Вы уже смотрели на себя в зеркало? Полностью?       Он застыл:       — Нет.       — Почему?       — Не видел необходимости.       — Рекомендую сделать это до отъезда. В безопасной обстановке. Где вы можете позволить себе любую реакцию.       Он кивнул, вставая:       — Я подумаю. Благодарю за помощь, доктор Шмидт.       — Удачи, герр Северов. И помните — принятие начинается с честности перед самим собой.       В палате его ждал собранный чемодан — работа персонала клиники. Он проверил содержимое: костюмы, рубашки, белье. Отдельный несессер с лекарствами и средствами гигиены. Все четко рассортировано, все на своих местах.       Взгляд упал на дверь ванной. Там было большое зеркало, в котором он старательно избегал смотреть на себя все эти недели.       «Принятие начинается с честности…»       Он медленно закрыл дверь палаты на защелку. Подошел к зеркалу. Пальцы чуть дрожали, когда он развязывал галстук. Пуговицы рубашки поддавались с трудом.       Грудь. Живот. Все как прежде. Ниже…       Он заставил себя посмотреть. Там, где раньше был пенис, теперь виднелся аккуратный шрам. Уретра выведена в промежность — розовое отверстие, похожее на маленький бутон. Яички на месте, но без привычной защиты кажутся беззащитными, уязвимыми.       Тошнота подкатила к горлу. Он оперся о раковину, чувствуя, как по спине течет холодный пот. В зеркале отражался чужой человек. Незнакомец с его лицом, его телом, но… неполный. Незавершенный.       Подкатила волна ярости. Захотелось разбить зеркало, уничтожить это отражение, стереть его из реальности. Кулаки сжались сами собой.       «Контроль», — приказал он себе. — «Прежде всего — контроль».       Медленно выдохнул. Разжал кулаки. Начал одеваться, методично застегивая пуговицы, поправляя манжеты, завязывая галстук. С каждым слоем одежды возвращалась уверенность. Броня. Защита.       Телефон завибрировал — водитель сообщал, что машина готова.       Он в последний раз окинул взглядом палату, ставшую домом на шесть недель. Здесь он учился жить заново. Учился справляться. Учился принимать…       Нет. Не принимать. Адаптироваться. Как всегда в жизни — найти способ превратить слабость в силу. Использовать обстоятельства в свою пользу.       Доктор Шмидт ошибалась. Ему не нужно «принятие». Ему нужен контроль.       А с этим у него никогда не было проблем.

***

      Мерседес S-класса плавно катил по серпантину. За тонированными стеклами проплывали швейцарские пейзажи, но Андрей их не видел. Он просматривал почту, методично сортируя письма по папкам. Три сотни непрочитанных за последние сутки — компания жила своей жизнью, пока он «вел переговоры».       Что-то требовало немедленного внимания. Что-то можно отложить. Что-то делегировать. Сортировать, систематизировать, контролировать. Привычная рутина успокаивала.       Телефон завибрировал — сообщение от Марины: «Рейс подтвержден. Борт ждет в Цюрихе».       Частный самолет — еще одна дань конспирации. Никаких следов в системах бронирования, никаких любопытных глаз в бизнес-классе регулярных рейсов. Его отсутствие в Москве и так породило достаточно слухов.       В брюках появился характерный дискомфорт. Скоро придется искать туалет. Он поморщился, вспоминая, как впервые столкнулся с этой проблемой в клинике. Позывы теперь приходили чаще — последствие операции, с которым придется смириться.       — Остановите на заправке, — бросил он водителю.       Придорожная станция Shell сияла стерильной чистотой. Он направился в туалет, стараясь не выдать дискомфорта в походке. Внутри — отдельные кабинки. Хоть что-то.       Заперся. Достал из портфеля пакет с принадлежностями — антисептические салфетки, специальная насадка для унитаза. В клинике его научили всегда носить с собой необходимое. «Ваше тело теперь требует особого ухода», — говорил доктор Мюллер. Как будто он превратился в сложный механизм, требующий регулярного обслуживания.       Расстегнул брюки, спустил белье. Сел. В общественном туалете это ощущалось особенно… унизительно. Раньше он просто подходил к писсуару, как все нормальные мужчины. Теперь…       «Соберись», — приказал он себе. — «Это просто новый протокол».       Закончив, он тщательно протер сиденье антисептиком, убрал салфетки в отдельный пакет. Все как учили. Четкий алгоритм действий.       В зеркале над раковиной отражался безупречно одетый мужчина. Никто бы не догадался, что под этим дорогим костюмом… Он оборвал мысль. Вымыл руки. Поправил галстук.       Частный терминал встретил его привычной тишиной. Никаких посторонних — только персонал, знающий свое дело. Он поднялся по трапу, кивнул стюардессе.       — Кофе, виски? — она профессионально улыбалась.       — Нет. Не беспокойте без необходимости.       Три часа полета он потратил на изучение документов. Вникал в детали сделок, анализировал отчеты, делал пометки. Работа всегда была лучшим лекарством. Только один раз пришлось прерваться — очередной поход в туалет. На борту это оказалось еще сложнее, чем на заправке. Тесное пространство, турбулентность… Он стиснул зубы, справляясь с волной отвращения к себе.       Москва встретила его моросящим дождем. Черный «Майбах» ждал у трапа. Водитель забрал чемодан, открыл дверь:       — С возвращением, Андрей Викторович.       Дорога до пентхауса заняла сорок минут. Он смотрел на знакомые улицы, на спешащих куда-то людей. Все как прежде. Все совершенно иначе.       Консьерж встретил его почтительным поклоном. Лифт бесшумно понес на сорок седьмой этаж. В зеркальных стенах кабины отражался успешный топ-менеджер. Человек, которого он знал всю жизнь. Незнакомец, которым он стал.       Пентхаус встретил его стерильной чистотой и запахом одиночества. Он медленно прошел по комнатам, касаясь знакомых предметов. Все на своих местах. Все как было до… до того дня.       В баре плеснул себе виски. Подошел к панорамному окну. Внизу расстилалась вечерняя Москва — его город, его территория. Еще вчера он чувствовал себя здесь властелином. А теперь?       Пентхаус казался слишком большим. Слишком пустым. В клинике хотя бы были люди — врачи, медсестры, персонал. Здесь — только он и его отражения в многочисленных зеркалах.       Телефон звякнул — сообщение от дочери: «Пап, ты вернулся? Можно я заеду?»       Он посмотрел на часы. Девять вечера.       «Поздно, солнце. Давай на выходных?»       «Ладно…»       В этом коротком «ладно» было столько разочарования, что он почти физически почувствовал укол вины. Но встреча с дочерью… Нет, он еще не готов. Сначала нужно научиться жить в этой новой реальности. Научиться быть… собой?       Виски обжег горло. Он поставил пустой стакан, направился в спальню. Расстегнул запонки, снял часы. Аккуратно повесил костюм.       В ванной комнате достал из чемодана косметичку с медикаментами. Разложил все по полочкам — антибиотики, обезболивающие, антисептики. Каждому флакону свое место. Каждой процедуре свое время.       Вечерний туалет теперь занимал втрое больше времени. Особая гигиена, обработка швов, подготовка белья на завтра. «Это ваша новая нормальность», — говорила доктор Шмидт. — «Примите её как часть себя».       Он поймал свое отражение в зеркале. Обнаженный торс, седина на висках, твердый взгляд. Все как прежде. Почти.       Ниже пояса зияла пустота. Неправильность. Ошибка природы — или судьбы? Рука сама потянулась прикрыть увечье.       «К черту», — он резко развернулся, вышел из ванной.       В спальне было темно. Только огни ночного города создавали причудливые тени. Он лег, натянул одеяло. Пентхаус казался склепом — огромным, роскошным, пустым.       Телефон тихо звякнул. Напоминание: «Прием антибиотиков. Последняя доза».       Он потянулся к прикроватной тумбочке. Достал таблетки, запил водой. Установил будильник на пять тридцать.       Завтра первый рабочий день. Возвращение в привычный мир, который ничего не знает о его трансформации. Он справится. У него нет выбора.       А зеркала… Зеркала можно будет заменить картинами. Или просто научиться не смотреть в них.       Как и в глаза тех, кто никогда не должен узнать правду.

***

      Пять тридцать. Он открыл глаза за секунду до сигнала будильника. Некоторые привычки не убьет даже рак.       Утренние процедуры заняли ровно сорок минут. Новый ритуал, выученный в клинике, превратился в такую же неотъемлемую часть жизни, как совещания или подписание документов. Тело требовало особого внимания — и он давал его, стараясь относиться к этому как к важному бизнес-процессу. Методично, без лишних эмоций.       Два пропущенных от зама, тридцать семь новых писем, три сообщения от Марины — мир не стал ждать, пока он научится жить в новой реальности. Что ж, тем лучше. Работа всегда была лучшим лекарством.       Костюм он приготовил с вечера — темно-синий, от Бриони. Белье выбрал особенно тщательно: мягкий хлопок, свободный крой, никакого синтетического волокна, которое могло бы раздражать чувствительную кожу. Брюки сидели идеально — спасибо личному портному, который доработал лекала под новые особенности фигуры.       В гардеробной завязывал галстук, когда зазвонил телефон.       — Доброе утро, Андрей Викторович, — голос Марины звучал непривычно взволнованно. — Простите за ранний звонок, но у нас форс-мажор. Китайские партнеры перенесли видеоконференцию на девять утра. Говорят, из-за разницы во времени…       — Подготовьте документы. Буду через сорок минут.       — Но пробки…       — Тридцать пять.       Он нажал отбой, глянув на часы. Шесть сорок пять. До офиса обычно полчаса. С учетом утреннего потока — минут сорок. Значит, надо выжать максимум из водителя.       В кухне привычно проигнорировал круассаны. Черный кофе, стакан воды, таблетки. Он достал из портфеля специальную косметичку с медикаментами и средствами гигиены — теперь это его новый джентльменский набор. Проверил содержимое: антисептические салфетки, сменное белье, подкладки на унитаз. Все на месте.       «Майбах» ждал у подъезда. Водитель распахнул дверь:       — Доброе утро, Андрей Викто…       — В офис. Быстро.       Москва просыпалась. За тонированными стеклами проплывали вереницы машин, спешащие на работу люди, открывающиеся магазины. Обычное утро обычного дня.       Он просматривал документы по китайскому проекту, когда почувствовал знакомое давление в мочевом пузыре. Черт. Не вовремя.       — Долго еще?       — Минут пятнадцать, — водитель виновато глянул в зеркало. — Пробка на Садовом…       Он стиснул зубы. Новая физиология требовала более частых походов в туалет — еще одно «последствие», о котором предупреждали врачи. Придется терпеть.       Парковка бизнес-центра встретила его привычной тишиной. Охранники вытянулись по струнке. Консьерж подобострастно кивнул. Все как прежде.       И все же что-то неуловимо изменилось. Он замечал эти быстрые, изучающие взгляды. Охранники вытягивались чуть больше обычного. Молодой клерк в лифте украдкой разглядывал его отражение. Шесть недель отсутствия породили слухи — он знал это наверняка.       Отдельный лифт нес его на сорок седьмой этаж. В зеркальных стенах кабины отражался успешный топ-менеджер. Никто не мог заподозрить, что под идеально сидящим костюмом…       Давление в мочевом пузыре усилилось. Он незаметно поморщился. Придется сразу в туалет — а значит, впервые воспользоваться офисным санузлом в новом… состоянии.       Марина вскочила из-за стола:       — Доброе утро! Документы готовы, китайцы на связи через пятнадцать минут. Кофе?       — Потом.       Он быстро прошел в кабинет, бросил портфель на стол. Достал косметичку. В офисе было два туалета: общий в конце коридора и персональный, примыкающий к его кабинету. Раньше это казалось излишней роскошью. Теперь…       Заперев дверь, он первым делом достал антисептические салфетки. Протер сиденье, установил одноразовую накладку. В клинике объяснили: любая инфекция теперь опасна вдвойне.       Расстегнул брюки, сел. Новая реальность: финансовый директор крупного холдинга мочится сидя, как женщина. Он поморщился, чувствуя, как краска стыда заливает шею.       «Соберись», — приказал он себе. — «Это просто функция организма».       Струя ударила в фаянс. Он считал секунды — еще одна привычка, появившаяся в клинике. Сорок… сорок одна… сорок две… Хороший напор, значит, все в норме.       Закончив, тщательно обработал кожу антисептиком. Проверил белье — сухое, отлично. Убрал использованные принадлежности в отдельный пакет — его придется незаметно выбросить в мусорную корзину.       Вымыл руки. В зеркале над раковиной отражалось бледное лицо с заострившимися чертами. Он поправил галстук, одернул манжеты. Главное — сохранять лицо. Всегда.       В кабинете уже шумел кондиционер. Марина поставила на стол чашку кофе — черный, без сахара, как он любит.       — Конференц-зал готов. Николай ждет с отчетами.       — Хорошо, — он включил ноутбук. — Скоро буду.       Первое испытание пройдено. Он справился. Теперь предстояло пережить еще один рабочий день, наполненный такими же маленькими испытаниями.       День, когда никто не должен был заподозрить, что их железный финансовый директор вернулся из Швейцарии… другим человеком.       Телефон тихо звякнул. Сообщение от психотерапевта: «Как первое утро дома?»       Он посмотрел в окно, где занимался рассвет над Москвой, и набрал короткий ответ:       «Все под контролем».       В этот момент он почти верил в это сам.

***

      Конференц-зал встретил его приглушенным гулом голосов. Николай что-то быстро объяснял айтишнику, нависая над ноутбуком. При виде шефа оба вытянулись по струнке.       — Связь стабильная? — Андрей опустился в кожаное кресло, привычно поморщившись от давления на промежность.       — Да, Андрей Викторович. Пекин на линии, ждут только вас.       Он кивнул, раскладывая документы. Краем глаза заметил, как Николай нервно теребит галстук. Что-то недоговаривает, явно. Потом разберемся.       Экран ожил. Лица китайских партнеров смотрели с настороженным любопытством — шесть недель отсутствия породили слухи, он знал это.       — Доброе утро, господа, — его голос звучал как всегда твердо. — Рад возможности продолжить наш диалог.       Глава китайской делегации, господин Ли, чуть наклонил голову:       — Мы тоже рады видеть вас… в добром здравии, господин Северов. Швейцария пошла вам на пользу?       В вопросе явно читался подтекст. Он позволил себе легкую улыбку:       — Весьма продуктивная поездка. Но давайте к делу. У меня на столе отчет о четвертом квартале…       Два часа пролетели как двадцать минут. Цифры, графики, прогнозы — его стихия, его территория. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке.       Только один раз пришлось прерваться — когда позывы к мочеиспусканию стали совсем настойчивыми. Он объявил пятиминутный перерыв, стараясь не выдать спешки в походке.       В туалете, сидя на унитазе, поймал себя на мысли: раньше он мог бы просто отлучиться на полминуты, никто бы и не заметил. Теперь каждый поход требовал времени, подготовки…       — Андрей Викторович, — голос Николая из-за двери. — Китайцы спрашивают, продолжаем?       — Две минуты.       Он торопливо завершил процедуру обработки, проверил брюки — нет ли следов. Все чисто. Вымыл руки, проверил галстук. Маска идеального топ-менеджера вернулась на место.       После конференции Николай мялся у стола:       — Андрей Викторович, тут пока вас не было…       — К делу.       — В общем, Сергей Петрович, он… В смысле, финансовые показатели за второй квартал…       Андрей смотрел, как его заместитель потеет, подбирая слова. Раньше он бы насладился этим зрелищем. Сейчас было просто… досадно.       — Сергей Петрович решил воспользоваться моим отсутствием и подкорректировать отчетность?       Николай с облегчением кивнул:       — Да, он… Там расхождения в…       — Цифры.       — Минус двенадцать процентов по сравнению с прогнозом. Он списал на колебания курса, но…       — Собери экстренное совещание. Через час.       Николай исчез. Андрей откинулся в кресле, прикрыл глаза. Сергей Петрович, его давний конкурент в совете директоров, решил сыграть ва-банк. Использовал его отсутствие, чтобы пошатнуть позиции. Умно. Слишком умно для Сергея Петровича. За этим стоял кто-то еще — возможно, даже из совета директоров. Он чувствовал это по тому, как изменились расстановки сил за время его отсутствия. Новые альянсы, тайные договоренности… Придется бить не только по заместителю, но и по всей выстроенной им системе поддержки.       В дверь постучали.       — Да?       Марина внесла поднос с чашкой кофе:       — Простите, Андрей Викторович… К вам Катя.       Он замер. Дочь? Здесь?       — Я сказала, что вы заняты, но она настаивает…       В проеме двери появилась тонкая фигурка. Пятнадцать лет, школьная форма, взгляд исподлобья — такой знакомый, такой… его.       — Привет, пап.       Он почувствовал, как пересохло в горле:       — Катя… — он смотрел на дочь и видел в ней себя: та же упрямая складка между бровей, тот же пронизывающий взгляд. Когда она успела так повзрослеть?       — Шесть недель, пап, — её голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Ты просто исчез. Даже не позвонил толком. Я думала… — она осеклась, но он понял: она боялась. Боялась за него.       — У меня были важные переговоры.       — Врешь, — она подошла к столу. Теперь он видел, что глаза у нее покраснели. — Я звонила в женевский офис. Там сказали, что не видели тебя. Вообще.       Он похолодел. Его дочь, его умная, въедливая девочка…       — Катя, сейчас не время…       — А когда время, пап? — ее голос дрогнул. — Когда ты соизволишь рассказать, что с тобой на самом деле? Я же не маленькая. Я же вижу…       В приемной зазвонил телефон. Марина негромко ответила. Он слышал приближающиеся шаги — кто-то шел по коридору.       — Катя, — его голос стал жестче. — Мы поговорим. Обязательно. Но не здесь и не сейчас.       — Конечно, — она отступила. — Работа важнее. Как всегда.       Развернулась, пошла к двери. У порога обернулась:       — Знаешь, пап… Я думала, мы все-таки семья. Что бы ни случилось.       Дверь закрылась. Он смотрел на нее, чувствуя, как внутри что-то рвется. Хотелось вскочить, догнать, обнять, объяснить…       Но как объяснить пятнадцатилетней девочке, что ее отец больше не… Что он теперь…       — Андрей Викторович, — голос Марины вернул его к реальности. — Совещание через сорок минут. Принести документы?       Он моргнул, возвращаясь в привычную роль:       — Да. И соедините с юристами. Пора преподать Сергею Петровичу урок корпоративной этики.       Рабочий день покатился дальше. Совещания, звонки, документы. Он функционировал как отлаженный механизм, не позволяя никому заметить внутреннюю дрожь.       Только в туалете, запершись в кабинке, позволил себе на секунду прикрыть глаза. Перед внутренним взором стояло лицо дочери. Обиженное. Испуганное. Любящее.       «Я думала, мы все-таки семья…»       Он одернул себя. Не время для сентиментальности. Сначала надо разобраться с Сергеем Петровичем. Вернуть контроль над ситуацией. А потом…       Потом он что-нибудь придумает. Он всегда что-нибудь придумывает.       Даже если внутри все рвется от боли — совсем не физической.

***

      Без пятнадцати три. Зал совещаний медленно заполнялся людьми. Он наблюдал за ними краем глаза, делая пометки в документах. Каждый взгляд, каждый шепот, каждое движение — все считывалось, анализировалось, каталогизировалось.       Сергей Петрович вошел последним. Грузный, уверенный в себе — слишком уверенный. За двадцать лет в бизнесе Андрей научился чувствовать запах крови. Сейчас он его определенно ощущал.       — Рад видеть вас в добром здравии, — Сергей Петрович улыбнулся чуть снисходительно. — Швейцария творит чудеса, не так ли?       — Присаживайтесь, — он указал на кресло напротив. — Обсудим ваши… творческие подходы к отчетности.       По залу пробежал легкий шепот. Все знали: когда финансовый директор говорит таким тоном, кому-то не поздоровится.       Два часа он методично, цифра за цифрой, разносил махинации своего заместителя. Графики, таблицы, выписки — все складывалось в безупречную картину должностного преступления.       Только один раз пришлось прерваться — когда давление в мочевом пузыре стало совсем нестерпимым. Он объявил пятиминутный перерыв, стараясь идти размеренно, хотя внутри все сжималось от необходимости быстрее добраться до туалета.       В кабинке, торопливо выполняя ставший привычным ритуал, он вдруг поймал себя на мысли: даже здесь, даже сейчас он не может позволить себе просто… быть. Просто существовать. Каждое действие — спектакль. Каждый момент — представление.       Вернувшись, заметил, как Сергей Петрович перешептывается с кем-то из совета директоров. В глазах заместителя мелькнуло что-то похожее на злорадство.       — Итак, — он положил руки на стол, — вывод очевиден. Либо вы немедленно подаете в отставку, либо…       — Либо что? — Сергей Петрович подался вперед. — Передадите документы в прокуратуру? А заодно объясните, где на самом деле провели эти шесть недель?       В зале повисла тишина. Такая густая, что казалось, ее можно резать ножом.       — Вы угрожаете?       — Нисколько, — заместитель улыбнулся шире. — Просто… В женевском офисе вас никто не видел. В отелях — тоже. Зато есть любопытные данные о частной клинике…       Он почувствовал, как пересохло во рту. Внутри все заледенело. Неужели…       — И что же это за данные? — его голос звучал спокойно. Слишком спокойно.       — Пока не знаю, — Сергей Петрович откинулся в кресле. — Но думаю, совету директоров будет интересно узнать правду о вашем… отсутствии.       «Блефует», — пронеслось в голове. — «Медицинские данные защищены. Он не мог…»       Но сомнение уже поселилось в глазах присутствующих. Он видел это — переглядывания, легкие кивки, едва заметные ухмылки.       Мир накренился. На секунду показалось, что воздуха не хватает. В паху предательски заныло — фантомная боль, напоминание о реальности под дорогим костюмом.       И вдруг… стало легко. Почти весело.       — Знаете, Сергей Петрович, — он медленно поднялся. — Есть разница между нами. Я могу доказать каждое свое слово. А вы…       Он нажал кнопку на ноутбуке. На экране возникла таблица банковских переводов.       — Это ваши личные счета. Обратите внимание на даты и суммы. Забавное совпадение — они идеально коррелируют с расхождениями в отчетности.       По залу прокатился удивленный вздох. Сергей Петрович побледнел:       — Это подделка…       — Документы уже у службы безопасности. И у налоговой, — он позволил себе легкую улыбку. — Что касается моего отсутствия… Да, я был в клинике. Проходил полное обследование. В моем возрасте здоровье — важный актив. Не так ли?       Он обвел взглядом притихший зал:       — У кого-то есть вопросы по этому поводу?       Тишина была ему ответом.       — Более того, — он сделал паузу, — ваши партнеры в Гонконге оказались на удивление разговорчивы. Особенно когда узнали о некоторых особенностях ваших договоров с конкурентами. — Он обвел взглядом застывших членов совета директоров. — Думаю, нам всем нужно серьезно поговорить о будущем компании. Но сначала, Сергей Петрович, жду ваше заявление об уходе. У вас есть час.       Люди начали расходиться. Он остался сидеть, глядя в окно, где догорал закат. Внутри было пусто и звонко, как в церковном куполе.       Телефон тихо звякнул. Сообщение от дочери: «Пап, прости за сцену в офисе. Я просто волновалась».       Он смотрел на экран, чувствуя, как что-то теплое растекается в груди. Набрал ответ: «Приезжай сегодня. Поговорим».       «Правда?»       «Правда».       Откинувшись в кресле, он впервые за день позволил себе выдохнуть. Да, его тело изменилось. Да, жизнь уже никогда не будет прежней. Но разве не в этом суть? Меняться, адаптироваться, находить новые пути…       Главное — помнить, кто ты есть на самом деле. За пределами зеркал, за рамками чужих представлений, за границами собственных страхов.       Может быть, в этом и есть настоящая сила? Не в том, чтобы оставаться прежним любой ценой, а в том, чтобы найти мужество стать другим?       Он встал, подошел к окну. В темнеющем стекле отражался мужчина в дорогом костюме. Может быть, уже не тот, что прежде. Но все еще — он сам.       Впереди был долгий вечер. Разговор с дочерью. Новые вызовы. Новые победы и поражения.       Впереди был долгий вечер и разговор с дочерью — возможно, самый сложный в его жизни. Но впервые за эти недели он чувствовал себя готовым к настоящей честности. Не как финансовый директор, не как безупречный руководитель — как отец, который слишком долго прятался за масками и цифрами.       В конце концов, сила не в том, чтобы оставаться прежним любой ценой. А в том, чтобы найти мужество стать другим.