Кто не прав

***

Мика открыл дверь. — Здравствуйте, проходите. Феликс ожидал гипс, испарину и слабость. Может быть, даже инвалидную коляску. Костыли. Бинты на голове. Чего он только не навоображал себе за эти два дня, изнывая в ожидании встречи. Но Мика стоял перед ним совершенно здоровый. В темной водолазке с высоко задранным воротом, в широких длинных шортах, обнажающих превосходные ноги, босой, с растрепанными, как у Феликса, волосами, он показался ему совсем молоденьким мальчиком. И он вовсе не выглядел больным. Был даже до некоторой степени румян. И очень свеж. Феликс протянул Мике кулек с апельсинами. — Витаминчики. Мика улыбнулся. — Спасибо, это очень кстати. В Берлине Феликс жил в богатейском районе Пренцлауэр-Берг, в тучном кирпичном доме-монстре, перестроенном из доходного дома XIX века. Он занимал небольшую квартиру с мансардными окнами и очень по ней скучал. Там он оставил книги и свои стихи, любимые стоптанные ботинки и шумовку, в которую Лола говорила, как в микрофон, там он оставил деревянные ставни, через которые солнце, пробиваясь к кровати, превращало его любовников в зебр. Там он оставил всю свою жизнь, даже старый, порванный и склеенный офорт с изображением голого девятнадцатилетнего Феликса, который сделал его первый мужчина, нищий пропойца-художник Ги, сделал, напечатал десяток листов, а потом все изорвал, заревновав. Феликс тогда после ссоры сумел сберечь один экземпляр. Он висел у него на стене между окон, за шторами. Он показывал его только избранным. Мало сказать, как страдал Феликс в стерильном белом пентхаусе брата. А вот в квартире Мики Феликсу понравилось. Она напомнила ему его берлинское гнездо. Разномастная мебель, старые светильники, пластинки и книги, плакаты «Кабинета доктора Калигари» и «Падения дома Ашеров», много подушек. Даже два узких окна в гостиной были похожи, и шторы. Феликс слегка отодвинул штору между окон, но его голого там в раме не оказалось, что, конечно, было странно. — Выпейте со мной чаю, — сказал Мика. Он не спрашивал. Пусть бы он всегда так с ним разговаривал. И голос у Мики действительно был более хриплый. И водолазка. Может, оперировали горло. Феликс не удержался. — Операция. Что-то серьезное? Как вы себя чувствуете? Мика поставил перед Феликсом темную чашку с горячим чаем и ответил совсем просто и непонятно: — Меня иногда режут. Так уж вышло. Ничего страшного. Я выйду на работу в понедельник. Как там дела? Феликс пожал плечами. — Шторм закончился. — А вы? — Я? — Как вы? Они стояли по разные стороны кухонного острова. Феликс мог протянуть руку и коснуться Мики. Как бы он этого хотел. Но он не будет. Он посмотрел на его губы. Такие припухшие. Мысли Феликса приняли слишком лихое направление. Он сделал большой глоток обжигающего чая. Как он? Вот так: «Я думаю о тебе. Мне очень одиноко. Я растерян. Я хочу домой. Поедешь со мной? Я покажу тебе Берлин. Будем трахаться и курить травку. Не будем никогда работать. Сделаем одинаковые татуировки на задницах. Заведем собаку. Как ты относишься к лабрадудлям?» — У меня все ок. — Он опустил глаза. Он забыл все предлоги, которые выдумывал, чтобы увидеть Мику. Он даже сходил к отличному парню Игнату из Микиного отдела и попросил его «рассказать о текущих проблемах», даже написал на бумажке пару проблем. Но забыл бумажку. — Феликс, — Мика протянул руку и слегка притронулся к его, Феликсовой, руке, судорожно сжимавшей чашку. Феликс, смущенный, растерянный, посмотрел на него. Он ведь только что хотел сделать то же самое. Краска быстро, как всегда, пятнами, залила Феликсовы щеки. Предательская белая кожа, враг солнца и стесненья. Но тут раздался звонок. Мика вздрогнул и убрал руку. Звонил домофон возле двери. — Да, конечно, пусть проходит, — ответил Мика трубке. — Вы ждете кого-то? — досаду Феликса сложно было передать словами. Такой момент упущен, и не вернешь. — Никого не жду. Это какой-то курьер. Может быть, с работы? — Мика стоял возле двери и совсем по-мальчишески выворачивал босые ступни наружу и даже слегка раскачивался. Ему вообще сколько лет? Выглядел он сейчас на девятнадцать. Как Феликс на офорте. Раздался стук в дверь. И появился букет. И маленькая бордовая коробочка. Мика все это взял, прикрыл дверь локтем. Букет большой, весь какой-то хитрый, как делают скандинавы, тут травинка, тут былинка. Ну и цветы там были. Ничего из этого Феликсу не понравилось. И ладно бы цветы (хорошо, что он сам не приволок тот позорный луговой, который его убеждала купить бабушка возле магазина, ведь чуть было не схватил, за компанию к апельсинам). Но коробочка особенно не понравилась Феликсу. Мика задумчиво сложил дары на стол, прямо возле Феликса, будто жертвенное подношение. Потрогал пальчиками цветочек. Вытащил карточку. Прочитал. Положил ее на стол рядом. Слегка прикусил губу. У него точно губы стали… «Иногда меня режут». — Я не хочу мешать вам, — сказал Феликс. Мика посмотрел на него как-то печально. — Нет, что вы. Все хорошо. Я сейчас. В воду поставлю. — Он взял скандинавское разнотравье и отошел. Треклятая коробочка и карточка остались рядом с Феликсом. Он не будет, конечно, читать. Да и что там читать. Само собой, Мика не один. Лабрадудля он заведет с каким-то другим парнем. Который ему коробочки шлет. — Не хотите открыть? — спросил Феликс, кивнув на коробочку. Ну он не удержался. Он и не обещал, что будет вышколенным нордом. Он ревновал. — Если открою, то придется принимать решение, — сказал Мика. Феликс поднялся. Все это было для него уже слишком. Или стягивать с него эти шорты, или уходить. — Я… вы знаете… я поеду. Понедельник совсем скоро. Увидимся на работе. Отдыхайте. Все пустяки. Я рад, что вы здоровы. Феликс быстрым шагом, удирая, бросился к двери. Зачем он вообще пришел. Он всегда позорище. — Постойте. Феликс обернулся. Излишне поспешно. Но он и не обещал, что будет вышколенным нордом. Он надеялся. Мика подошел к нему. Не близко. Но почти близко. Опустил глаза. Какие ресницы у него. — Я хотел вам сказать спасибо, что вы меня защитили. Тогда, перед Ролом. И Борисовым. Вы на самом деле очень сильный. — Он поднял глаза, он тоже залился румянцем, только прелестно-нежным. Феликсу показалось, что под его ногами возникла воронка в безвоздушное пространство. — Вы ничем не хуже их. Вы гораздо лучше. Феликс кивнул. Большего не сумел. Пока Мика не увидел его настоящего, совсем жалкого, испуганного, так нуждающегося в любви, он вылетел за дверь. И почти бежал. Через Москву, по солнцу, взмокший, с комком в горле. Его впервые в жизни кто-то пожалел. И не оттолкнул.