JQ — технологии лжи

Возвращение в особняк проходит по приевшейся, отработанной до автоматизма схеме: на такси до центра, оттуда — с безотказным и вечно недовольным водилой. Аббас сегодня молчалив непривычно и смурён даже по своим собственным меркам. — Могла бы пораньше заявиться. Сегодня премьера шоу госпожи Виктории, а ты шляешься непонятно где… — только и буркнул он, на пассажирку не глядя. — У меня выходной, одобренный лично боссом — это раз. Дочь босса — не мой босс и не моя забота. Это два… — Ой, заткнись, Нордик. Ничего человеческого в тебе нет. Внезапно. К бесконечным попреканиям водилы Робби давно привыкла, только вот припомнить не может, чтобы тот когда-либо взывал к её человечности. Уж чья бы корова мычала… А его бы молчала — делает вид, что делишки Виктории его касаются лично. Жалкий служка, подлиза, подпевала. Робби одёргивает себя на пике язвительности — она становится ядовита, но пока ещё не настолько, чтоб не замечать этого. Жизнь отравляет её, по капле натачивая поросший мхом характер. Жизнь делает её опасной. Робби нравится это чувство, но она боится потерять контроль над собой. Она ведь только что себя обрела! — Кстати, что с твоей головой? — проехав в тишине с десяток километров, Аббас выпускает наружу свою язвительность. — Выглядишь, как Кортни Лав в лучшие годы. Интересно, твой новый хаер босс тоже одобрил? Или решила устроить ему сюрприз, самоубийца? Робби об этом думала, но не долго. В контракте чётко прописан дресс-код вплоть до цвета и длины ногтей, и уж точно там прописано, что любые изменения во внешности ассистента следует предоставлять для заблаговременного утверждения начальством… Робби этого не сделала. Робби наплевала на правила и решила почему-то, что ей за это ничего не будет. Сделала это осознанно. Своим бунтарством она проверяет не столько уязвимость босса, сколько свою собственную толстокожесть. А водила… Да что он понимает! — О своей голове лучше думай, болван, — огрызается она и отворачивается к окну.

***

Ночь над поместьем пахнет далёким дымом — за горизонтом на фермах жгут листву и сухостой. Проехав через ворота, Робби будто попадает в параллельную реальность: звенящая тишина безлюдного шоссе сменяется суетой вокруг предстоящего показа. В дом заходят с Аббасом вместе — на премьере шоу хозяйской дочки присутствовать велено всем. Босс тоже здесь — осунувшись, примостился на софе из красного дерева, обхватив кулаками набалдашник трости. Робби подсаживается к нему нарочито неуклюже — чтобы он не подумал, будто она подкрадывается. — Вернулась? Наконец-то. Знаешь, я не часто рад своей слепоте. Но сегодня, похоже, тот самый случай: видеть, как моя дочь превращается в какую-то телевизионную курицу — выше моих сил. — Новые времена требуют новых решений, — отвечает Робби невпопад. — Кстати, я сменила причёску. Теперь я блондинка... — Если каяться, то с порога. Лучше начальник узнает о нарушении контракта от неё лично, чем от кого-то из "доброжелателей". — Правда? Вот это сверхценная информация, — старик злобно хмыкает. — Напомни, кем ты была раньше — брюнеткой? Рыжей? Робби благодарно выдыхает. И впрямь — какое дело слепцу до её экспериментов с имиджем? В центре лобби развернули белый экран — его пришлось тащить из конференц-зала на втором этаже, разобрав по частям, чтобы тот поместился в лифт, и собирать заново прямо здесь. Цифровой проектор, заряженный картой памяти, уже шлёт цветные лучи прямо в натянутое молоко, предвещая начало показа. Но прежде чем публика узреет успех принцессы Ви, виновница торжества берёт слово. — Когда Линда подкинула мне идею запустить собственное реалити, — начинает Виктория, восстав перед немногочисленной аудиторией. Робби обводит глазами лобби против часовой стрелки: здесь все — Эдвард Вайс, она сама, Аббас — какой-то непривычно нервный, Николас — напротив, непривычно умиротворённый, Линда — напряжённо шмыгающая носом, Хуанита — единственная, будто бы воодушевлённая предстоящим событием, и сама Виктория — одетая в серебристое микроплатье с воланами от Готье и обутая, по традиции, в нечеловечески тонкие и высокие шпильки. — Так вот, я не сразу осознала потенциал этой задумки. Но пообщавшись с продюсерами, я поняла: вот оно. Моё призвание. Миссия через публичность, бизнес через личный бренд. Возможность прийти в каждый дом, показав себя, свою жизнь и свои ценности от первого лица. Я зайду в каждую семью этой страны. Через программу "Умный дом", разработанную моим гениальным отцом, и через свой контент — мы захватим умы целых поколений, мы сделаем наши бренды ценностью целой нации... Семья Вайс навсегда застолбит за собой лидерскую позицию в экономике и политике нашего государства. Я хочу, чтобы отец гордился мной. Чтобы без доли сомнения отпустил JQ под моё управление и был уверен: компания, ставшая смыслом его жизни, не просто продолжит процветать — она захватит новые вершины... И сегодня, прежде чем вы, обитатели дома Вайсов, увидите меня в моей новой ипостаси, я хочу сделать важное объявление. — Драматически умолкнув, она обводит острым взглядом полутьму лобби, наслаждаясь мгновением. Все взгляды на ней. Всё, как она любит. — Я объявляю о слиянии "Хисан" и JQ — отныне мой косметический бренд войдёт в группу компаний, что ознаменует окончательное единение бизнеса и семьи. А начало этому будет положено именно сейчас. На часах двадцать пятьдесят девять... А ровно в девять вечера на "Нетфликсе" станет доступен пилотный выпуск моего шоу. И мы с вами посмотрим премьеру одновременно с миллионами пользователей платформы. Так рождается легенда. Всё внимание на экран! Гаснет свет, лобби погружается в тишину, от которой почти дрожат стёкла. Полная на три четверти луна застыла над центром гостиной, нежно кутая пространство своим призрачным сиянием. На экран через вайфай выводится десктопное изображение личного кабинета Виктории с приложения "Нетфликса". На главной странице стримера — обратный отсчёт. Премьеру шоу самой богатой наследницы страны рекламировали пышно — мало кто имел возможность не услышать о шоу хотя бы единожды. ...09 08... Чем ближе заветный старт, тем натужнее улыбка Виктории. ...07 06... Робби силится не зевнуть — нет, не от скуки, скорее от давящей атмосферы. Всё кругом будто взято в тиски и трещит по швам. Так звучит фальшь торжества. ...05 04... Аббас и Линда украдкой переглядываются. Или показалось? ...03 02... Эдвард Вайс почти спит. За тёмными стёклами глаз его не видно, но подбородок, опущенный на обхваченный старческими ладонями набалдашник, того и гляди соскользнёт вниз. Робби тихонько пихает босса коленом, выдёргивает его из дрёмы, уберегая от неуклюжего падения. ...01 00... Поехали. Чёрный экран с живыми цифрами сменяется картинкой. На ней легко угадывается всё то же лобби, только залитое светом софитов и многолюдное — так выглядело сердце дома в первые дни съёмок. "Линда, бейб, как тебе эта юбка — не слишком коротка?", — вещает Виктория с экранов. Странное начало. Сцена, на которой Виктория неуклюже оглаживает чулки, наверняка не должна была попасть в итоговую версию монтажа, если не говорить о том, что такие вещи вообще не должны были попадать в кадр, даже самый черновой. Но представление подобными кадрами изобилует — экранная Виктория то ковыряется в зубах, то чешет за ухом, то через ткань юбки пытается выдернуть из задницы поглощённые двумя половинками стринги. Завершается череда комичных сценок не менее комичным стоп-кадром: Виктория хорошо владеет и телом и мимикой, а подловить её с таким выражением лица наверняка стоило режиссёрам и операторам большого труда. — О Боже, что это... Линда... Что происходит? Я не понимаю... — сражённая увиденным, главная героиня мягко оседает на кушетку рядом с отцом, не отрывая взгляда от экрана. Её глаза будто остекленели, а веки — разучились моргать. Ответом ей служит закадровый голос: "Знакомьтесь — Виктория Вайс, единственная дочь Эдварда и Урсулы Вайс и, по прогнозам экспертов, наиболее вероятная наследница всей корпорации JQ. Как мы видим, девушка в свои не юные годы куда сильнее обеспокоена собственным благополучием, чем благополучием собственной корпорации. Пока "Хисан" стремительно теряет позиции на рынке, хозяйка компании праздно проводит дни в шикарном особняке, позируя операторам и раздавая приказы своей ассистентке". "Линда, ты не видела мой J'adore? Нигде не могу его найти. Или Moschino подойдёт для бранча лучше, как думаешь?", — видео возвращается к прямой речи Виктории, вскоре вновь прерываясь невидимым закадровым комментатором: "Похоже, избалованная принцесса и шагу не может ступить без помощи. Бедная Линда Фаррелл, её терпению можно ставить памятник. Думать за Викторию, определять каждый её шаг и не видеть благодарности — непростая задача. Не оставим без внимания и тот факт, что Виктория игнорирует продукцию собственного бренда. "Диор", "Москино"... Кажется, духам линейки "Хисан" на её туалетном столике места не нашлось. Как это принято у nepo-babes, которым папочки покупают бизнес, чтобы им было чем заняться в перерывах между отдыхом на курортах и терапией в рехабах, они своим бизнесом не только не управляют, но и не пользуются". — Хватит. — Ровный тон голоса Эдварда Вайса почти глушится звоном трости о мраморный пол. Будь Вайс помоложе, таким ударом он вполне мог бы расколоть камень до самого фундамента, а сейчас гладкое пыльно-розовое зеркало лишь дёрнуто тонкой паутинкой трещин. — Выключите эту дрянь. Я долго терпел бардак в собственном доме и довёл ситуацию до того, что мы видим сейчас. Пришла пора исправлять ошибки! Заблокировать двери! Повинуясь его голосу, умный дом делает всё необходимое: под едва слышный щелчок электронного замка запираются входная дверь и выход в подвал. Через мгновение следует серия мелких щелчков: одно за одним намертво блокируются окна. — Папа, я не понимаю... Почему они... Мы же договаривались! — лепечет Виктория, ошарашенно таращась в погасший экран. — Всё должно было быть иначе! Кто-то подменил моё шоу! Кто-то... Это конкуренты! Это... — Кто вообще надоумил тебя тащить в дом всех этих деятелей? — встревает Нико. Его голос насмешлив, но на губах нет и тени улыбки. — Как знать, что ещё они вынесли отсюда, кроме твоей глупой физиономии во всех ракурсах? Кто сказал тебе, что связываться со стримингами — хорошая идея? Тем более с "Нетфликсом" — на этой американской помойке клейма негде ставить! Мы можем на них поднажать внутри страны, но полностью исправить эту... катастрофу не под силу даже... — Я бы похвалил тебя, сын, не будь ты сам таким же растяпой. Но если тебя и впрямь заботит репутация семьи — найди способ удалить эту дрянь отовсюду, докуда только дотянешься. Хорошо, что это лишь первая серия и мы успеем... — Но контракт! — перебивает Ви отца. — Я подписалась на два сезона, и отказ от показа или дальнейших съёмок грозит мне штрафом... — Каким ещё штрафом, дочь? — шипит старший Вайс. Набалдашник в его ладони мелко подрагивает. — Каким на хер штрафом? — Два миллиона, — выдавливает та. — Это мелочи. — Вайс с облегчением выдыхает. — За каждый эпизод, включая ещё не отснятые... — Да ты, блядь, издеваешься! Как можно быть такой тупой? За что мне всё это в мои годы? — Босс вскакивает на ноги и чуть было не падает: ослабевшие ноги его не держат — выручают трость и вовремя подхватившая начальника под локоток Роберта. — Не ругайтесь на дочь, босс, — несмело встревает она. — Вина госпожи Виктории лишь в её доверчивости. — Кто тебя спрашивает, Нордик? — вопит Вики вне себя от того, что сама она стала предметом не только общенационального посмешища, но и обсуждения со стороны обслуги. — Кто вообще разрешал тебе рот открывать? Папа, скажи ей! — Что ты имеешь в виду, Роберта? — напрочь игнорируя истерику дочери, Вайс поворачивается к помощнице. В тёмно-коричневых стёклах его очков Роберта видит себя — возбуждённую, растрёпанную и полную решимости. Время пришло, час пробил. — Напомню, что мысль о съёмках шоу была навязана госпоже Виктории её ассистенткой. И контракт на невыполнимых условиях был подписан с её подачи. Не удивлюсь, если и сценарий каждой серии обсуждался продюсерами тоже с ней. Скажите, Виктория, это так? — Это не... Заткнись, дура, заткнись! — орёт Вики. Но отец не позволяет ей уйти от неминуемой развязки: — Виктория, отвечай. — Это ложь! — встревает Линда. — Наговор! Нордик всегда завидовала Виктории! И всей вашей семье! Она — шпионка! Это она всё подстроила! Связалась с конкурентами и... — Не пори чушь, британка! — хрипловатый голос Хуаниты заставляет всех обернуться. Явившись на закрытый показ даже не сняв фартука, та сейчас нависает над лобби всем своим авторитетом, прожигая угольными глазами дыру в худосочной ассистентке. — Я всегда знать, ты — змея! Но кто меня послушает? Если и Роберта так говорит, я присоединюсь! Британской швабре верить нельзя! — Спасибо, Хуанита. Я ценю твоё мнение, — внезапно мягко отзывается Вайс. — И не откажусь от горячего какао с молоком, если ты не против. И побольше сахара — меня надо задобрить, пока я не поубивал тут всех. — По звуку шагов дождавшись, когда Хуанита удалится на кухню, он продолжает: — Ответь на вопрос, Виктория: кто руководил всей этой затеей с шоу? Кто стоял у руля? — Это конкуренты. Всё их рук дело, дорогая, ты же знаешь, — мямлит Линда, беспомощно озираясь. — Конечно, конкуренты, — бездумно вторит ей Виктория. — Те, кто хотят разрушить мою компанию... — Нет никаких конкурентов, босс, — наглеет Робби вновь, боясь потерять возможность высказаться. — Помните, я докладывала вам о скупке акций "Хисан"? Так вот — у меня есть имя человека, который за этим стоит. Имя того, кто через многочисленные подставные фирмы по капле вытягивал из "Хисан" всю жизнь. И имя это — Линда Фаррелл. — Бред! Чушь! Виктория, не слушай её! Ты меня знаешь, я же всегда с тобой... — орёт Линда, сжав кулаки. — А что — версия не так уж и фантастична. Лично я бы охотно поверил. — Нико подходит к Робби вплотную и задаёт самый разумный вопрос: — Доказать сможешь? — Я бы не решилась предъявлять столь громких обвинений, не будь у меня доказательств, — спокойно отвечает она и протягивает хозяйскому сыну свой планшет. — Вот выписки по транзакциям. Одним из первых скупщиков акций "Хисан" был отец Линды. Хорошо шифроваться они научились уже позже. Разрушить репутацию Виктории Вайс, дождаться падения её активов до рекордных низов, купить компанию за бесценок и присвоить себе готовые мощности, разработки и даже персонал — вот весь план. Крупные бизнесы строятся десятилетиями, а Линда решила получить готовое дело в своё единоличное владение всего за пару лет. Лобби вновь погружается в тишину. Когда некуда бежать, мысли одолевают. — Отец? — вопрошает Николас. — Отец, — бледным эхом вторит ему сестра. — А что это ты притих, будто ни при чём! — вдруг обращается Линда к Аббасу. Вслед за её голосом к Аббасу обращаются и взоры всех присутствующих. — Думаешь, я одна отдуваться буду? Это же ты притащил меня в этот дом! Мы вместе планировали... — Да ничего мы не планировали, сучка! — во всё горло орёт Аббас — Робби и не подозревала, что он на такое способен. — Мы просто трахались время от времени, а ты вечно скулила, что не можешь найти хорошую работу. Вот я и порекомендовал тебя госпоже Виктории. Кто ж знал... Я думал, что если будем жить вместе, то и встречаться будет удобнее — только и всего. Робби досадно, что роль водилы в схеме вскрылась не ею, однако она с удовольствием понаблюдает за развитием ситуации. — Это правда? — вопрошает Виктория. — Это правда — вы любовники? Всё это время, за моей спиной? Ты флиртовал со мной, а ты притворялась лучшей подругой... И всё это время вы встречались? Прямо здесь? В моём доме? Как вы могли! — И это единственное, что тебя сейчас волнует? — с грустной ухмылкой вопрошает Вайс-старший. — Наконец я понял, почему так люблю тебя, дочка. Всё дело в том, что в тебе нет ничего от меня. — Не ожидал, что и ты в этом замешан, — поворачивается Николас к Аббасу. — Клянусь, босс, я не знал, что она замышляет! Я не в курсе ни про какие акции! Я бы никогда не причинил вреда госпоже Виктории! Да она... Она — богиня! Ты, стерва, — бросает он Линде, — ей и в подмётки не годишься. Как же ты ей завидуешь, раз опустилась до такого... — Заткнулись все! — рявкает Вайс, вмиг прерывая истеричную перепалку. — Николас — разберись с долбанным шоу. Роберта — разберись с долбанными акциями. Мы вернём репутацию семье, вернём компанию Виктории и вывезем мусор из дома. Хуанита, где моё какао? — Прошу, сеньор, — Хуанита, словно только и ждала отмашки, выскальзывает из коридора с медным подносом в руках. Одинокий стакан с двойными стенками издаёт приторный аромат, словно насмехаясь над горечью ситуации. — Мусор вывозят рано утром. Буду ждать ваших дальнейших распоряжений.

***

Ночь после премьеры была длинной. В особняк приехали люди, которых Робби не видела — босс (будто) специально отправил её в кабинет, когда неизвестные входили в дом. Когда же она вернулась вниз, чужаков уже не было, как не было ни Линды, ни Аббасса. Виктория наглоталась таблеток и отключилась прямо в лобби — под душный удный дым, густыми нитями устремляющийся от расставленных по углам лампадок под прозрачный купол. Семейный врач приехал ближе к трём, и вскоре Викторию, без сознания, погрузили в автомобиль частной клиники и доставили в рехаб. Проводив машину, Эдвард Вайс наконец отправился в свою комнату, а Робби осталась наедине с его поручениями и завтрашней неизвестностью. Хуанита дождалась мусорщиков и уехала вместе с ними, обещав вернуться к обеду со свежими продуктами. Робби рассчитывала попить чаю в тишине, отдохнув взором на первых лучах рассвета, но на кухне её ждала компания — Николас Вайс оседлал стул у барной стойки, разместив ноутбук по левую руку от себя и стакан с виски — по правую. — Нас ждут тёмные времена, — протягивает он, не поднимая глаз на вошедшую Робби. — Выпей, пока есть возможность. Потом нам будет не до этого. Робби решительно плещет себе дистиллята, опрокидывает полстакана залпом и еле сдерживает рвотный позыв. Алкоголь просится наружу так рьяно, что ей приходится зажать рот рукой, чтобы не блевануть прямо себе под ноги. — Что за дерьмо ты пьёшь? — шипит она, с трудом проглотив комок тошноты. — Ты же понимаешь, что мутит не от виски? Сукин сын прав. Это не виски — дерьмо. Это жизнь вокруг — дерьмо редкостное, от которого даже самый стойкий организм выворачивает наизнанку. — Что теперь будет? — спрашивает она, присаживаясь рядом с Нико. Будто тот может знать… — Нас ждут тёмный времена, — повторяется он, лениво подливая в оба стакана. — Самые тёмные. Дальше — рассвет.

***

Дни после премьеры тянутся нудно и напряжённо. Нико не соврал — настали самые тёмные времена. Темнее всех, что были раньше. Николасу удалось снять шоу с показа, в досудебном порядке были оплачены все издержки по контракту, копии пилотного выпуска подтёрли с большинства пиратских ресурсов, посты с обсуждением пилота вывели из результатов поиска. Айтишники провели огромную работу, но все знают: то, что попадает в интернет однажды, остаётся в нём навсегда. Фрагменты шоу порезали на лоскуты и распихали по тиктокам, лицо Виктории стало мемом, даже серией мемов, её история породила с десяток конспирологических теорий на Reddit, её имя стало самым произносимым именем в стране. На неделю так точно, но сама Виктория об этом так и не узнала: рехаб закрытого типа, строго следуя (угрозам) просьбам Эдварда Вайса, оградил особую пациентку от любых соприкосновений с внешним миром. Пока отец и его команда занимались возвращением акций в контрольный пакет, Виктория пила смузи на пожелтевшей лужайке без доступа к интернету, таблеткам и людям. Самому Эдварду Вайсу стали поступать угрозы. Конечно, они никуда и не девались — служба безопасности на то и существует, чтобы отбиваться от сумасшедших фанатов, маниакальных преследователей и профессиональных киллеров, нанятых конкурентами. Сейчас же корпорации пришлось столкнуться с явлением доселе неведанным — благодаря скандалу с шоу, бизнес JQ и личная жизнь членов семьи Вайс стали предметом разбора самых топовых блогеров, что породило волну нездорового интереса как к офису компании, так и к особняку. Дом поместили под дополнительное наблюдение, к охране привлекли новых — живых — людей. Биометрические электронные системы больше не внушают старику Вайсу былого доверия. Дом больше не является дырявой клеткой для Роберты. Отныне она не звонит подругам — Сьюзен и Лурдес в курсе её положения и сами не рискуют выходить на связь. О том, как продвигается операция Греты, Робби узнаёт лишь от Нико. Тот, пользуясь семейной привилегией и насущной необходимостью, много времени проводит вне дома, в то время как Робби вынуждена находиться внутри, прикованная к рабочему месту плохим настроением начальника. А настроение у него плохое теперь всегда. Фурнитура — его постоянный спутник: если он не на связи с врачами дочери, то непременно раздаёт указания безопасникам или же созывает онлайн совещание с финансистами. Удар по JQ не прошёл мимо Зондера — тот напомнил о себе язвительным заявлением, намереваясь просить совет партии исключить Эдварда Вайса из избирательных списков из-за угрозы репутационных потерь. Неминуемая близость старта предвыборной компании делает противостояние острее, но Зондер не решается переходить к открытой агрессии. Опытный интриган знает: тыкать палкой в раненого медведя — себе дороже. Уж лучше дождаться, пока тот сам издохнет — таков его план. Робби странно и упоительно наблюдать, как Зондер наслаждается собой, ещё не подозревая, что сам давно стал мишенью для бывалых охотников. Жизнь без контактов с внешним миром потихоньку замыкает Робби на самой себе. Не имея возможности обсудить происходящее, она целыми днями крутит мысли по кругу, превращая свой мозг в центрифугу, и к вечеру падает от приступов мигрени. Иногда ей хочется плакать — от усталости, от бессилия, но не удаётся выдавить и слезинки: будто способность (выделять солёную жидкость) чувствовать покинула её. Порой по ночам она спускается на кухню в нелепой надежде встретить там Николаса и поговорить хотя бы с ним, но тот, будто нарочно, предпочитает уединяться с бутылкой "Джека Дениелза" в своей комнате. Утром же Робби пытается выискать следы попойки на его холёном лице — как всегда, безуспешно. Николас словно не знает ни болезней, ни времени, и лишь мрак во взгляде выдаёт его суть. Робби понимает: в этой игре он уже проиграл. И продолжает играть лишь для того, чтобы проиграли все остальные. Сны вернулись. Вернулась Полли и те парни из доков. Они уже не пугают — скорее докучают. Робби знает: своим появлением они лишь хотят напомнить о себе — вынужденным бездействием она заставила мертвецов волноваться. И однажды, когда очередной звонок будильника спас её от очередного беспокойного свидания с мертвецами, Робби поняла, что пропадает. Это стало так же ясно, как и то, что осень, позолоченная солнцем и листьями, осталась позади. Бледное небо заволокло колючими облаками, лысые ветки зашлись на окрепшем ветру неистовой пляской. Этим утром особняк накрыло непогодой, и Робби поняла, что не выберется в одиночку. Она начала этот путь в команде, потом сменила команду на новую, потом добавила к новой старую… Она не может одна, потому что ей страшно. Страшно, что если она сойдёт с ума, этого никто не заметит. Страшно, что если её разоблачат и похоронят на дне Дуная, об этом никто не узнает. И если всё сложится, как планировалась — Грета расколет Ларссона, Зондера отдадут под следствие, Полли найдут, а Вайсы потеряют контроль над своими "умными" разработками, — ей будет не с кем это отпраздновать. И тем же утром, заявившись в кабинет как положено, к девяти, она с порога сообщает боссу о намерении взять выходной. — Ты же в курсе, что наш водитель… Вынужденно отсутствует на рабочем месте. А вокруг особняка дежурят сумасшедшие, желающие падения моему дому и смерти лично мне? Ты же в курсе, что остаёшься моими глазами, и именно сейчас ты просишь о выходном? — безучастно выслушав её, босс отвечает на вопрос чередой своих. — Да, господин Вайс. Простите, но я должна была попытаться… — Ничего не вышло — а на что она рассчитывала? — Доделай все текущие дела. А потом попроси Николаса отвезти тебя, если ему по пути. И возвращайся к утру. Такой отгул тебя устроит? О да, её устроит. Она вырвется в город на вечер и вернётся с пригоршней новых тем. Иначе и быть не может — она слишком долго варилась в своих кошмарах одна.

***

— Где Аббас? — Робби не впервые доводится быть пассажиркой красной "Ауди". Мрачные воспоминания нахлынивают, стоит ей опуститься на низкое, как таз, сидение, и щёлкнуть замком ремня. И вроде Нико уже не тот, и вроде он больше не угроза. Но почему же так отчаянно (и иррационально) хочется видеть слева от себя понурого, желчного и уже такого родного араба? — В доках. Я не вмешиваюсь. Нельзя рисковать. Аббас сам виноват. Но мне жаль их. — Нико отвечает рвано, гортанно. Выруливает из гаража и опускает окна. Это он славно придумал: Робби полторы недели не чувствовала свежего воздуха на своём лице. За полторы недели воздух потерял ещё несколько градусов, ветер окреп и пропах плесенью напрочь. Октябрь заканчивается — скоро День всех святых и, возможно, первый снег. Земля очистится. — Их? — Привязанность младшего Вайса к преданному (умело казавшемся таковым?) водиле можно понять, но что насчёт двуличной подружки его сестры? — Аббаса и Вики. — Значит, речь о самой сестре. Что ещё более странно. — Сестра — дура. Её воспитали такой, а она не сильно-то сопротивлялась. Мне не жаль ни её компанию, ни отца, что над ней чахнет — боже, нет. Мне жаль саму её жизнь, которой у неё так и не случилось. И с которой она уже несколько раз пыталась попрощаться. А что до Аббаса — славный малый, который связался не с той бабой. Сколько раз он рассказывал мне про своего бывшего босса, поучая и ставя в пример… Сапожник без сапог. Вспомнив историю про Гибсона и украинку, которой Аббас щегольнул перед ней в утро их знакомства, Робби, вторя Николасу, выдавливает грустную улыбку. Она была в доках. Она знает — Аббаса больше нет. — Отвезти к редакции? — спрашивает Николас, едва они пересекают городскую черту. — Мило с твоей стороны, но высади меня, пожалуйста, в старом центре. — Уловив косой взгляд, жмёт плечами: — Просто хочу прогуляться. — Ладно. Но будь готова — в любой момент я позвоню, и мы поедем назад. — В любой? — Не раньше утра, конечно. Мне ещё надо напиться и протрезветь.

***

Впервые она побывала здесь три месяца назад, и сегодня окрестности Института судебной экспертизы выглядят куда более готично, чем в тот жаркий летний день. Старые скверы завалены пожухлой листвой — местами их смели в огромные кучи, ставшие центрами притяжения для собак и детворы. Облезлые скамейки торчат из земли, словно надгробия. Щербатые тропинки чернеют между деревьями, битый асфальт пахнет червями. Город давно заволокло тьмой — на часах всего восемь, а ощущается, будто глухая ночь на дворе. Осенью тьма ранняя и непроглядная. Надышавшись вдоволь, Робби берёт курс к дверям Института. Запоздалые группки студентов покидают здание через парадный вход. Робби пропускает их, дежуря поодаль. Наблюдает, как гаснут одно за другим окна кабинетов. Обычный будний день в обители науки и смерти. В полдевятого гомон вокруг стихает, сменяясь полутишиной. Робби заходит в парадную — надежды проскользнуть незамеченной тают на ходу. — Девушка, вы к кому? — Вахтёр не изменяет своим должностным инструкциям. — К доктору Герхарду Земанну, — отвечает Роберта. — Он сегодня на работе? — Он здесь, ещё не уходил, — задумчиво проговаривает вахтёр. — Но он не предупреждал о визитёрах и пропусков не заказывал. Позвольте, я уточню. — Берётся за трубку служебного телефона — старомодного, как и всё здесь. — Простите, как вас представить? — Роберта. Роберта Шустер, — отвечает Робби, не моргнув глазом. Когда они с Харди познакомились, её звали именно так. Когда он стал для неё кем-то бо́льшим, чем просто дружком с работы её сестры — тоже. Когда она (влюбилась) в него, она всё ещё была Робертой Шустер. И больше она ею не является. Но Харди поймёт. А вахтёру и понимать не обязательно. — Проходите, — спустя пару минут турникет загорается зелёным. И даже документов не попросили... — Доктор Земанн в прозекторской на первом этаже. Он ждёт вас. Шлёпая плоскими подошвами по грязно-белому полу, Робби ожидает увидеть Харди в обстановке сродни той, в которой она встретила его здесь в прошлый раз: обширная аудитория, белые стены, огромные грязные окна... Однако следуя указаниям вахтёра, ноги приносят её к маленькой коричневой двери в конце коридора, из щели под которой настырно лезут струйки крепкого дыма. Пнув дверь, она попадает в прокуренную коморку, где среди шести тесно составленных железных столов и одного компьютерного едва смогут разойтись двое. — Роббс, что стряслось? Почему ты не позвонила? Почему не выходишь на связь? Мы лишь от Николаса знаем, что с тобой всё в порядке. Харди появляется из дыма, как привидение, и чуть не сносит её с ног. Робби, опешившая, осматривается. Тусклые лампы при плотно завешанных окнах едва ли добавляют ясности картине. Но если в этой комнате и есть привидения, то это не Харди: на шести столах, прикрытых белыми простынями, разложены готовые претенденты в призраки. Робби импульсивно зажимает рот рукой — волна тошноты подкатывает внезапно, но вскоре отступает. В комнате пахнет сигарами, формалином и одеколоном. Харди зачем-то душится для мертвецов. Возможно, чтобы отличаться от них запахом, если душой не получается? — Так, так — возьми платок, — он протягивает ей бумажку из упаковки. — И на выход. Это место явно не для твоих нервов. И не для твоего желудка. — Подожди, — перехватывает она его руку. — Всё в порядке. Это... Это же здесь ты их режешь, да? — Захлёстнутая забытым любопытством, она пялится на него, как тогда — в те самые времена. А Харди пялится в ответ — через стёкла очков его взор всё ещё ясен и нечитаем. Она понимает, почему прикипела к нему. Понимает свою ошибку и... не жалеет больше. Уже нет — оно того стоило. — Роббс, умоляю. Нет, я здесь никого не режу, как ты высказалась. Это комната первичного осмотра — берутся образцы биоматериалов, производится фиксация данных и занесение в протокол. После этого тела по одному отправляются на вскрытие. Для этого есть отдельные кабинеты. — Покажешь? — Боже, нет. — Ну и не надо. Раз ты упустил дело Беловицкой невесты — что ещё интересного ты можешь мне показать? Неудачник. — Ты говоришь, как обиженный ребёнок. Он прав. — Я давно хотела спросить тебя: как думаешь, Ларссон наживую шпигует своих жертв? Я сама видела, как он обошёлся с одной из них — опоил и приготовил всё для процедуры. Поверить не могу, что кто-то на такое способен: загнать в пищевод ещё живой женщины... — Не думай об этом, — перебивает её Харди. Осторожно берёт за плечи и отводит от столов с мертвецами к столу с компьютером. Монитор мерцает бледно-голубым, демонстрируя интерфейс какой-то незнакомой программы с табличками. — Нет, серьёзно. Он не делает это наживую. Скорее всего, опаивает он их, чтобы удобнее довозить до места... процедуры, сохранив свежесть — прости меня за такие выражения. Он убивает их и лишь потом приступает к ритуалу. — Откуда? Откуда ты знаешь? — шепчет Робби, заворожённая новой информацией. — Я делал вскрытие. Я видел червей, изучал их. Ни один из них не был тронут желудочным соком. Они попали туда через гортань, она была травмирована, но на момент процедуры жертва уже была мертва. Микротрещины в пищеводе не затягивались, а черви в желудке не были окислены. Если бы они оказались там при жизни девушки, то попали бы под действие желудочного сока. Ларссон работает с мёртвыми телами. — И что это значит... По-твоему? — спрашивает Робби, чтобы услышать в ответ хоть что-то. Она так скучала по этому — по живому общению, по непринуждённым беседам в чаду густого дыма. — По крайней мере, он не садист. Он не пытает жертв — ему нужны только их тела для передачи какого-то своего послания. Я думаю, черви — символ разложения. Проворачивая такое с девушками, он демонстрирует их испорченность. Мерзкое нутро в прекрасной оболочке. — Но они не были такими! У жертв нет типажа — все они были отдельными личностями со своим набором качеств... — Он не видел в них личностей. Возможно, во всех них он видел какую-то одну личность — ту самую червивую женщину в чистом теле. — Долбанный фрейдизм? — Мы можем лишь гадать. Но вскоре он расскажет всё сам. Грета близка к цели. И всё благодаря тебе. — Горечь в твоём голосе заставляет усомниться в искренности твоей похвалы. Тебе больно смотреть на то, кем я стала. Больно осознавать, что эксперимент по созданию идеальной твари не удался. Признайся в этом, Харди. Уже можно — я больше не злюсь. Теперь мне скорее жаль тебя... — Знаешь, я ведь тоже больше не злюсь. Всё получилось, как получилось, и я рад. Та, кем ты стала, нравится мне по-прежнему. Я не делю тебя на "до" и "после", Роббс. Возможно, я единственный из всех, знавших обеих тебя, кто не делает этого. — Ты просто эмоционально глух, вот и не видишь разницы. — Я полумёртв уже давно, ты знаешь это. Мне очень жаль, Роббс. Я хотел бы стать другим... для тебя. Но не могу. — Ткнув толстым окурком в стеклянную пепельницу, он стягивает очки и натужно трёт их об угол халата. — Я скован прошлым. Хочешь прогуляться? — Я не против. — Только этого она и ждала. — Погода сегодня прекрасная, а я свободна до утра. Куда пойдём? — Куда глаза глядят. Харди отправляет очки обратно на нос, скидывает халат и оставляет его на спинке стула. Вместе они выходят в коридор и следуют до другой двери, за которой ютится что-то вроде тесного офиса. Здесь с вешалки он забирает своё пальто и вязаный шарф. Смешной старомодный Харди... Робби щурит глаза от ностальгии. Ей так этого не хватало. Черт, ей так его не хватало! На улице снова похолодало. Прохожих поубавилось, стал тише гул машин с отдалённых городских перекрёстков. Идти вот так, рядом, пиная листья носками ботинок, и молчать — похоже на отжившую мечту. Она ловит каждое мгновение, чтобы запомнить. Ей хорошо сейчас и она хочет сохранить это чувство в своём сердце. — Скажи, ты когда-нибудь воспринимал меня в романтическом ключе? Ответь честно — мне просто интересно. Никаких обид, обещаю. Харди продолжает шагать молча, глядя под ноги. Скорее всего, он соврёт. Почти наверняка соврёт: привычка — вторая натура. — Нет, — отвечает он вдруг. — И это моя главная ошибка. Если не в жизни, то за последние лет двадцать так точно. Я мог бы всё изменить, мог бы стать счастливым. Но выбрал другой путь. Прости меня за это. За всё прости. Сложно понять, насколько он честен. Но Робби отчего-то кажется, что именно сегодня он вдруг решил не врать. Зачем ему? Всё позади между ними. Впереди — чистый лист. — Не знаешь, где тут можно поужинать? — спрашивает она, не уточняя, собирается ли закончить вечер в одиночестве или же вопрос этот — суть приглашение составить компанию. — Знаю кучу хороших мест. С мясом, пивом и всем тем, что так любят старомодные усатые парни вроде меня. И если ты не побрезгуешь моей компанией, я буду рад сопроводить тебя в одно из них. Только чур... — Никаких разговоров о червях? — Именно!

***

Место, куда они пришли, будто застряло в девяностых. Атмосфера старой доброй забегаловки с европейской кухней, белыми неприветливыми официантами и разрешением курить внутри... Да этот подпольный вертеп по всем статьям вне закона! Робби позволяет Харди сделать заказ, и когда на их столике появляются две кружки тёмного пива, поднос с соленьями и свиные рульки в обрамлении квашеной капусты и картофельных долек, она почти плачет. Хуанита готовит, как бог, но так она не умеет. Для того чтобы готовить так, нужны особые гены. Робби ест с аппетитом, не заботясь о манерах. Никто здесь не церемонится с приборами — мясо вполне можно отрывать пальцами и рвать зубами. Эстетика варваров, подмявших под себя Римскую империю, стремится наружу спустя пятнадцать столетий. Жалкие потомки диких племён напоминают себе и друг другу о том, кто они есть такие и откуда ведут свой род. Робби нравится чувствовать себя частью этой культуры, давно обзаведшейся приставкой "суб". Хотя бы на один вечер... Интересно, какой стала бы её жизнь, если б у них с Харди всё сложилось? Глядя на обглоданную кость в луже соуса на опустевшей тарелке, она силится представить, но не может. Ей всё ещё нравится Харди и нравится еда, которая ему нравится. Но она не создана для всего этого. Она — из другого теста. И сегодня, наконец осознав это и отпустив сожаления, так долго разъедавшие её изнутри, она чувствует лёгкость и жизнь. Полумертвец Харди тянул её в своё чистилище, но вот она свободна — открыта новым возможностям и будет наслаждаться жизнью столько, сколько ей отпущено. — Мне очень хорошо с тобой, — говорит он, когда они выходят на улицу. На часах за полночь и хочется ещё погулять. — Просто быть рядом. — Не буду отрицать — это взаимно, — жмёт она плечами. — Угостишь сигарой? — Боже, нет! Да тебя срубит с одной затяжки! — А может, я только этого и добиваюсь? — Чтобы не жевать жвачку, Робби больше не курит. Двойная перестраховка. Но сегодня ей так хочется запретного... — Постой, что ты делаешь? Ловишь такси? — Ну не поедем же мы на моей — после трёх пинт я за руль не сяду. Оставлю машину на парковке Института до завтра. — Поедем? А куда это мы собрались, не подскажешь? — Можем ко мне, а можем — куда сама предложишь. Если уж ты планируешь обкуриться, то я не позволю тебе делать это посреди улицы. Чёрт! Внезапный телефонный звонок сбивает настройки "Убера". Привстав на носочки, через плечо высоченного Харди Робби заглядывает в экран его смартфона. Звонит Алекс. На ночь глядя! Что ему надо? — Алекс, ты на громкой, — отвечает Харди. — И Робби со мной. Можешь говорить. — Робби... — Алексу не скрыть замешательства в голосе, но очень скоро ему удаётся взять себя в руки. — Рад, что с тобой всё хорошо. Мы много дней от тебя не слышали... — В доме творится чёрт-те что, — отвечает она. — А как у вас дела? — Есть информация от наших людей в СМИ. Только что мне передали, что Консервативная партия утром собирает пресс-конференцию. Что-то заставляет их ускориться — они спешат представить предвыборную программу. — Что-то спугнуло их, — вслух размышляет Харди, дыша в динамик смартфона. — А значит ускориться нужно и нам. — Всё верно, — вторит ему Алекс. — Мы должны покончить с Зондером и Вайсом в самое ближайшее время, потому что потом никого из верхушки будет уже не достать — всё спишут на происки иностранных спецслужб и конкурентов. Для элиты выборы — надёжный щит от любых нападок. — Если конференцию созывают экстренно, то босс, должно быть, сейчас рвёт и мечет, — говорит Робби и тут же сама отвлекается на звонок. Это Нико, он должен срочно забрать её и ехать домой — того требует обстановка. — Что ж, — грустно выдыхает Робби, когда оба звонка уже закончены. — Обойдёмся без сигарной вечеринки. Вызывай такси и уезжай скорее — с минуты на минуту здесь будет Николас и лучше, чтоб он не видел нас вместе. Он может неправильно это понять... — Разумеется. — Вызов сделан и жёлтое брендированное авто уже паркуется рядом. — Ещё раз спасибо за вечер, Роббс. И я надеюсь, мы с тобой поняли друг друга правильно. — Как никогда, — шепчет она вслед отъезжающему такси.