JQ — технологии лжи

Ноги сами ведут Роберту в ближайшую аптеку. Она не осторожна — вокруг людно и грозди камер, но отчего-то мысль об угрозе быть пойманной за руку или вычисленной постфактум не приходит в её голову. Инстинкт самосохранения глушится страхом сопричастности. Сьюзен (велела) попросила избавиться от старика на вечер, и идея подсыпать тому снотворного явилась внезапно, показавшись единственной верной. Однако вслед за самодовольным ощущением "Эврики" последовали сомнения — многие, назойливые сомнения. А что если снотворное не продадут без рецепта? Или Робби не угадает с дозировкой? Сыпанёт слишком мало — и весь план накроется, а переборщит... Стоит ей представить, как она своими собственными руками погружает босса в сон вечный, и руки дрожат. Она не хочет этого. Хочет возмездия, хочет правды. Но не убийства по глупости. А вдруг у Вайса-старшего аллергия на медикаменты, и вместо запланированной сонливости снотворное спровоцируют отёк, приезд скорой, шумиху и гарантированный провал всей операции? Уже стоя у стеклянной витрины просторной сетевой аптеки, она почти уверена: снотворное — не выход. Слишком неверно, слишком рискованно. Тогда... Слабительное? "Эврикой" накрывает с новой силой: да это же идеальный план! Старик полночи проведёт на унитазе, слепой и беспомощный, и уж точно он не позволит Роберте быть этому свидетельницей. Тройная доза "Регулакса" — и она свободна до утра, без риска для (чьей-либо) жизни. Но образы старого Вайса, извивающегося верхом на дорогой сантехнике, так живо встают пред её глазами, что вдруг становится страшно. За себя. За ту, в кого она превращается. Стряхнув непрошенное наваждение, Робби промаргивается и следует к полкам с барбитуратами. Да, ей придётся постараться, чтобы уложить босса в постель, не вырубив навсегда, придётся повозиться, чтоб сделать это незаметно, но, по крайней мере, вокруг будет чисто. Расплатившись наличными, она отправляет пачку "Примидона" в карман жакета и возвращается в отель. Она слишком хорошо знает босса: почти наверняка тот не станет пробовать угощения на чужом мероприятии. А значит, опоить его придётся до — и Робби направляется в уборную, чтобы высыпать содержимое четырёх вскрытых капсул в бутылку "Эвиана". Останется только ему её подсунуть — и дело наполовину готово.

***

— Шустро ты! Признавайся, что сделала со стариком? Вы так быстро свалили с заседания! Сьюзен ждала её в такси. За рулём — мигрант, наверное с трудом понимающий французский, что уж говорить об английском. Сев рядом, Робби переводит дух. Ей совсем не хочется рассказывать о том, как босс, тщетно пытаясь скрыть накатившую слабость, велел увести его с мероприятия, как обмякал, повиснув на локте белл-боя, пока Робби возилась с ключ-картой — та всё никак не хотела работать, как вместе со служителем отеля они тащили босса в комнату, водружали на постель и в четыре руки стягивали брендовые очки и тугие лаковые туфли. Как Робби звонила в Londinium, а потом дожидалась нанятых секьюрити, чтобы вверить им покой начальника до самого утра. И о том, как щупала его дряблую шею время от времени, каждый раз замирая от страха: а что если венка перестанет пульсировать? Но всё было хорошо — босс крепко спал, временами причмокивая. — Не беспокойся о нём. Лучше скажи, что будем делать. У тебя есть план? — обращаясь к Сьюзен, Робби косится на водителя — тот хоть и кажется беспричастным, но доверять ему нельзя. Никому нельзя. — О нём не переживай. — Перехватив её взгляд, Сьюзен попустительски машет рукой. — Этот парень — мой должник. На сегодняшнюю ночь он наш безотказный помощник. Ну как же! Мартин Стюарт не раз щеголял в колонке своей развитой агентурной сетью по всей Европе, которая позволяет ему везде иметь свои глаза, уши и верные руки. Но даже сквозь слепое благоговение Робби никогда не принимала эти байки за чистую монету. Мартин — лучший криминальный колумнист, но он не супергерой. Сьюзен — не супергерой. Хотя... Отбросив сомнения, Робби решает просто положиться на соратницу. В конце концов, до сих пор та её не подводила. — Как знаешь. Так что насчёт... — А вот и наш герой-любовник. Извращенец, которых свет не видывал. Мерзкая тварь, посмевшая угрожать семье моего редактора. А это, знаешь ли, личное. Личных обид я не прощаю. — Пробурчав что-то невнятно-угрожающее, Сьюзен доверительно склоняется к плечу водителя: — Видишь высокого седого пижона в синем "Бриони"? Того, что садится в красную "Ауди"? Следуй за его машиной. И помни — мы должны быть так же быстры, как и незаметны. — Окей, тебя понял, — отвечает тот, повергнув Робби в шок: оказывается, он не только со Сьюзен на "ты", но и с её английским. Робби почти не успела разглядеть Ларссона как следует — тот слишком быстро преодолел дистанцию от входа в здание Европарламента до дверцы подогнанной ему мажордомом "Ауди". За руль сел сам, перед этим сунув служивому чаевые. По сторонам не смотрел, не мешкался — делал всё, чтобы не привлекать внимание. Он хладнокровен, чем и опасен. И не только этим: аккуратная удлинённая стрижка на чуть вьющихся, полностью седых волосах, стройная, подтянутая фигура, дорогой, даже по меркам дресс-кода мероприятия, костюм — всё это выдаёт его педантизм и себялюбие. Неотъемлемые черты маньяка-психопата, выставляющего свои "работы" напоказ. — Я не понимаю кое-чего, Сьюзен. Есть в Ларссоне что-то странное. — Пока машины спокойно едут по забитому шоссе вечернего города, остаётся время на размышления, остаётся время на вопросы. Робби глушит в груди нарождающуюся тревогу, выплёскивая её вместе со словами. — Его почерк демонстративен, при этом он делает всё, чтобы скрыть свои преступления. — Я думала об этом, — лениво кивает Сьюзен. — Его выручает положение, оно же стоит на пути его эго. Будь он обычным банковским клерком где-нибудь в Сити, уже давно заработал бы себе звание серийника. Обзавёлся бы прозвищем, поселился бы на передовицах. А игры с полицейскими неумёхами стали бы его спасением от скуки. Как любой психопат, он жаждет признания, восхищения, благоговения перед своей персоной. Он не такой, как все, он особенной, у него есть миссия, над ним не властны человеческие законы. Он не знает ни жалости, ни сострадания, при этом он не какой-то там тупой мясник — он искусен, как художник, и искушён, как философ. Вот как он мнит себя. Но играться в серийника, будучи публичным чиновником крупного ранга, слишком опасно. Будь он пойман в таком своём статусе, это стало бы самым крупным ударом по его самолюбию — публичным падением одной из его ипостасей. Думаю, он удовлетворяет свои потребности так, как может, при этом мечтает, как однажды будет делать это открыто, отдавшись убийствам полностью. К тому же, его пенсия не за горами. — Но почему, почему он делает это? Платья, черви... Показуха? — Такие, как он, любую показуху наделяют глубинным смыслом. Им не свойственно делать что-то просто так. Им претит пустота — для порождения её их слишком распирает чувством собственной важности. Знаешь что... — Сьюзен на минуту замолкает, отвернувшись к окну. Мимо пролетают жёлтые огни эстакады — шоссе вслед за красным "Ауди" несёт их прочь из делового центра города. — Мы зададим ему все эти вопросы лично. И посмотрим, что он скажет. — Ты... — Робби хочет спросить, боится ли Сьюзен, но осекается: подобный вопрос выдаст её собственный страх, а ей ой как не хочется выглядеть перед напарницей мямлей. — Боюсь ли я? — Пресекает та её опасения. — Да. Конечно, да. Если Ларссон окажется проворнее — мир лишится лучшего криминального колумниста и, возможно, писателя. А этого я допустить не могу. — Ты такая же, как он, — срывается с языка. Робби нервно хихикает, чтобы замаскировать неловкость — Сьюзен не из обидчивых, но из злопамятных. — Так и есть, — отвечает она, ничуть не смутившись. — Мы все, психи, такие. Разница лишь в векторе наших импульсов. Кто-то убивает, а кто-то ловит убийц. И это не борьба черного и белого, детка, не борьба добра со злом. Это борьба за славу.

***

Дорога приводит их к загородному отелю. Чтобы не попасться, машину приходится оставить на подъездах к территории, под сенью ночных деревьев, а к месту проследовать пешком. — Девчонку зовут Карина Женермен. Её имя я выудила у своего итальяшки — Ларссон велел ему отправить платье прямо сюда. Неосмотрительно, конечно: потеря бдительности — типичный результат безнаказанности. — Платье доставили сюда? Она что — живёт в этом отеле? — Хуже. Работает здесь официанткой. Сам Ларссон не появлялся тут никогда — публично вместе их никто не видел. Он выследил её где-то в городе, навешал лапши на уши. Естественно, она свято верит в чистоту их великой любви и, учитывая высокопоставленный статус своего великовозрастного поклонничка, держит их связь ото всех в тайне. — Как в плохом фильме... — Ага. Посмотри-ка, как он поставил машину. Думаю, в отель он даже не зайдёт. Попав на территорию, девушки усаживаются на скамейку в безлюдной курилке — отсюда хорошо просматривается вход в гостиницу и парковка. Красная "Ауди" остановилась аккурат в слепом углу — на камеры не попадут не только номера, но даже сам автомобиль. Продуманные мелочи постепенно скрадывают с образа Ларссона флёр беспринципного авантюриста — он холоден и расчётлив. Его смертоносные планы строятся на крепком фундаменте. Предположения сбываются — Ларссон так и не вышел из своей машины, однако очень скоро на крыльце отеля появляется сама Карина. В алом платье невероятной красоты — ядовитом подарке Ларссона, она мчит к его машине, окрылённая — в летящей походке с прискоком безошибочно читается её любовь. Робби морщится от накатившего чувства мерзости — прежде чем нашпиговать червями её тело, Ларссон проделает это с её душой. "Ауди" покидает территорию, и шпионки со всех ног мчатся к своему авто. Водитель, чьего имени ни он сам, ни Сьюзен так и не назвали, а Робби так и не спросила, встречает наготове и, стоит хлопнуть задним дверцам, тут же давит на газ. "Ауди" успела далеко уехать по пригородному шоссе, и лишь яркий красный цвет не даёт ей затеряться среди других машин. — Как думаешь, где он это сделает? — спрашивает Робби. — Найдёт местечко поживописнее? — Конечно нет. Для всех манипуляций ему нужно спокойное подготовленное место, а перевезти тело в людную локацию, чтобы оставить на всеобщее обозрение, он сможет уже потом. Сьюзен снова права: через полчаса виртуозного преследования красная "Ауди" выводит их к заброшенной промзоне. Таких не счесть вокруг европейских мегаполисов: перенос производств в Азию высвободил не только финансы и рабочую силу, но и промышленные мощности, за десятилетия бездействия обратившиеся огромными ржавыми нагромождениями районов-призраков. Ехать по пустырю становится небезопасно, и девушки снова покидают машину, велев водителю ждать на расстоянии. Издали они видят, как Ларссон выходит из "Ауди", подходит к воротам огороженной территории, с виду давно нерабочим и служащим лишь для мнимого разграничения мира людей и мира бродячих псов, наркоманов и бездомных, и открывает навесной замок своим ключом. Не известно, принадлежит ли это убежище ему, или он арендует его у тех, кто не задаёт вопросов, но доступ ему открыт. Не заботясь об оставленной со включенными фарами машине, Ларссон проходит за ограду и следует к спрятанному за горами мусора одинокому зданию. Издали то напоминает дырявую коробку, из пустых глазниц окон второго этажа торчат ветки молодых деревьев, грязные стены испещрены экстремистскими граффити. Однако окна первого этажа целы и как будто бы даже чисты. От дверей у Ларссона тоже находятся ключи. Идеальное место, чтобы пропасть до утра. — Что будем делать? — шепчет Робби. Вместе со Сьюзен они крадутся вдоль ограды, неминуемо приближаясь к открытым воротам. — Может, предупредим девушку и просто уедем? — С ума сошла? По-твоему, я стала бы рисковать своей задницей ради спасения какой-то тупоголовой официантки? Я не уберусь отсюда, пока не получу то, за чем пришла — доказательства, что Ларссон и есть наш маньяк. — Тогда давай останемся здесь и будем снимать. У тебя телефон с собой? — Ты начинаешь бесить меня, Роберта. И много ты отсюда наснимаешь? А что будешь делать потом — выложишь видео в интернет и подождёшь, когда его удалят как фейк, а в твою дверь постучат правильные люди? Забыла, с кем мы имеем дело? Дискуссию приходится прервать: Ларссон вновь показывается у ворот. Притаившись в метровых зарослях полыни, поглотивших прутья ограды подобно опухоли, девушки наблюдают, как он открывает багажник и вытаскивает оттуда два предмета — большую сумку и белое пластиковое ведро, напоминающее майонезное. Удобнее ухватив вещи, он снова направляется к зданию, на машину даже не оглядываясь. — Где девушка? — шепчет Робби. — Либо она уже мертва, либо обездвижена. В любом случае это доказывает: мы на верном пути. Пока Ларссон фантазирует о червяках, мы будем ловить на крючок его самого. Вперёд! Не успев опомниться, Робби устремляется за коллегой. К воротам они рванули так рьяно, словно готовились к этому броску всю жизнь. Удобные кроссовки делают поступь бесшумной, а спортивный костюм, наскоро переодетый вместо делового после того, как Робби оставила босса на попечение охраны, сглаживает движения, даруя чувство мнимой безопасности. В считанные секунды они оказываются у грязных стен и, опустившись на корточки, замирают под жёлтым проёмом льющего электрический свет окна. — Что если он нас засечёт? — суетится Робби. — А если он там вообще не один? Вместо ответа Сьюзен прикладывает палец к губам, грозно хмурится и, уперевшись носками узких лоферов в усыпанную осколками шифера землю, тянется к окну. Ещё немного, и нижняя граница проёма равняется с её тонкими тёмными бровями. У Робби сердце в пятки уходит. Не в силах отвести взгляда от Сьюзен, она силится подавить нахлынувшую дрожь. Вечер сегодня прохладный, редкий для середины сентября... Робби глазам своим не верит: помявшись, Сьюзен достаёт из кармана телефон и начинает снимать! Страх тут же отступает, освобождая место любопытству и какой-то сложной, неведомой доселе ревности. — Ну что там? — шипит она, не выдержав. Ответом ей служит пинок по колену носком лофера. — Ай! — дёрнувшись от неожиданности, Робби теряет равновесие и падает на бок — прямо в присыпанные сухой землёй шиферные завалы. Падение сопровождается крепким хрустом, а попытки встать — ещё и натужным скрежетом: в темноте, дабы ухватиться хоть за что-то, Робби берётся за торчащий из стены незакреплённый кусок арматуры, который тут же остаётся в её ладони. — Что ты творишь, чёрт тебя побери! — одними губами вопрошает Сьюзен, в глазах её застыл вопль. — Ты нас спалила! Развернувшись, она бежит за угол, если только скачки на полусогнутых вдоль стены называются бегом. Не думая, Робби следует за ней, всё ещё удерживая в руке ржавый отрез вырванной арматуры. Добравшись до угла, они ныряют в густую тень и затихают. Чтобы не пропустить звука приближающихся шагов, не смеют даже дышать. Окутанные тьмой, жмутся к стене и друг к другу, словно слепые. Звук шагов действительно не заставляет себя ждать. В отличие от шпионок, тот, кто вышел изнутри, о тишине не печётся. Под его дорогими подошвами шифер хрустит звучно, сочно. Звуки то приближаются, то удаляются, тянется время, тает воздух в лёгких… Не выдержав первой, Робби выглядывает наружу. Седовласый извращенец стоит в прямоугольнике жёлтого света в паре шагов от распахнутых дверей. Лениво озирается, но без особого энтузиазма — услышав шум, он, наверное, списал его на проделки ветра или бродячих собак. Потолкавшись на пороге ещё немного, он вновь отправляется внутрь, прикрыв за собою двери. — Кажется, пронесло, — выдыхает Робби и сползает по стеночке. — В смысле? В смысле, мать твою, пронесло? Из-за тебя мне теперь придётся ползти обратно, чтобы заснять процесс! И зачем только я с тобой связалась? — Процесс? О чём ты? — пропустив мимо ушей обидную реплику, Робби цепляется за странное, такое неуместное сейчас слово. — Что ты там увидела? Покажи! — Вот ещё, — скривив губы, Сьюзен крепче сжимает в руке мобильник. — Не трать больше моё время! — Покажи! — не отступает Робби. — Или мы всё делаем вместе, или я брошу тебя здесь одну! — Окажи услугу! От тебя всё равно толку, как от козла молока… И брось уже эту стрёмную палку! Клянусь, ты выглядишь сейчас даже более маньячно, чем тот урод со всеми его прибамбасами. Ладно, так и быть, смотри. — Дождавшись, пока Робби опустит на землю кусок арматуры и вытрет ржавую пыль о мягкую штанину, Сьюзен, изящно скривив губы, протягивает ей телефон. На экране — залитое светом убранство заброшки. Внутри пусто и чисто — ни тебе строительного мусора, ни смятых пивных банок по углам. Только граффити на стенах указывают, что когда-то в этом месте тусовались маргиналы. Видно, что за помещением присматривают, видно, что его готовили к появлению Ларссона. Иначе как объяснить огромный металлический стол, окружённый лампами, и несколько хирургических поддонов под ним? Сглотнув накатившую тошноту, Робби продолжает наблюдать за происходящим на экране. Ларссон во всю хозяйничает: достаёт из своей сумки клеёнку, накрывает ею стол, для верности даже фиксирует по углам зажимами. Рядом появляются какие-то верёвки, чемоданчик с красным крестом на крышке — препараты? инструменты? Огромное белое ведро стоит чуть поодаль, прикрытое пластиковой крышкой. Робби не видит, что в нём, но догадаться не сложно. — Он готовится к… — К операции, ага. И мы не должны это пропустить! — Что ты имеешь в виду? Уж не собираешься ли ты просто снимать, как он будет нашпиговывать червями бедную девушку? — Именно. А как, по-твоему, ещё мы докажем его вину? Снимем весь процесс, а потом прижмём к стенке и заставим признаться во всём на камеру. Здесь, вдали от своих покровителей, он не сможет отвертеться. Моя редактор найдёт, как этим распорядиться. Ну всё — я звоню нашему помощнику. Он нужен нам здесь! Всё ещё не веря в услышанное, Робби наблюдает, как Сьюзен жмёт кнопки на экране и шепчет в разъём микрофона. Она и впрямь вызвала подмогу. Она действительно собирается снимать извращенца в деле. Она это серьёзно. Да, она серьёзно сумасшедшая! — Мы должны спасти девушку! — почти кричит Робби. — Как ты вообще можешь думать о каких-то признаниях, когда под угрозой жизнь невинного человека? — Невинного? Боже, я тебя умоляю… Если б она не была тупой курицей, то ни за что бы не оказалась здесь. К тому же, с чего ты вообще взяла, что она ещё жива? Думаешь, он свои эксперименты вживую проводит? Хорошо бы, если так — но вряд ли. Думаю, он уже прикончил её по дороге. Иначе почему он бросил машину, не опасаясь, что она убежит? — Может быть, он связал её! Она — жертва, Сьюзен! И, если мы не спасём её, то станем соучастниками… — Нет уж, не станем. Не вижу оружия ни в твоих руках, ни в моих. Не стоит перекладывать ответственность с убийцы на тех, кто пытается его поймать. — Это именно то, чем ты занимаешься! Перекладываешь ответственность с убийцы на жертву! Это и есть соучастие, Сьюзен! Я не ожидала такого от тебя… — Ещё бы. Опытная бездельница никогда не поймёт, как мыслит настоящий детектив. — Ты давно перестала быть просто детективом, Сьюзен. Ты, ты… Интриганка, помешанная на собственном эго! — Так говоришь, будто это что-то плохое, — жмёт плечами Сьюзен. Робби больше не может этого выносить. В спорах о том, приносить ли им в жертву невинную девушку или же спасти её, они теряют драгоценное время. Вот сейчас Ларссон выйдет из своего укрытия — и что тогда? — Плевать! Робби мчит к воротам, не заботясь о тишине, об опасности. Мусор и шматы иссушенной земли разлетаются из-под лёгких подошв, дыхание, давно уже сбитое, обжигает разгорячённую грудину, будто Робби глотает огонь, а не воздух. Она не оборачивается — не хочет знать, чем занята Сьюзен: бежит ли за ней или продолжает стоять в укрытии — плевать. Сьюзен — превосходный сыщик. Но Робби не хочет быть, как она. Больше не хочет. Если цена званию настоящего детектива — бессонные ночи и пожизненное чувство вины, она не станет её платить. В её снах уже поселились мертвецы, и новых ей не нужно. Она думала, что дотянуться до Сьюзен — это как дотянуться до небес, но теперь видит: за искусно созданной обёрткой разверзаются отнюдь не небеса. Сьюзен — порождение мрака. Это не хорошо и не плохо. Но Робби не такая — она из другого теста. Пусть так и будет. У красной "Ауди" она нос к носу сталкивается с мигрантом-помощником, явившимся на зов Сьюзен. Пытается докричаться: в машине девушка, нужно её спасать… Но не может — дыхание перекрыто, язык присох к нёбу. Лишь скрипучие хрипы рвутся наружу. А помощник всё пялится на неё, будто ждёт указаний. — В машине девушка… — выдавливает Робби наконец и заходится глухим мучительным кашлем. Однако этих слов хватает, чтобы безымянный понял её безошибочно. Дёрнув за ручку передней дверцы, он обнаруживает "Ауди" незапертой. Девушка полулежит поперёк сидений, обмякнув, словно тряпичная кукла. Тонкое тело обёрнуто в алое платье — такое нежное и шелковистое, словно свежие лепестки. Это платье призвано стать частью… ритуала? композиции? Частью ужасного замысла, поражающего воображение всякого нормального человека! Робби тянется к шее девушки дрожащей рукой — Харди научил её обнаруживать даже самый слабый пульс, и вот уже второй раз за ночь ей приходится применять этот навык… Жива. Она слаба, недвижима, но жива. Скорее всего, опоена — наркотик или снотворное. Мысль о спящем сейчас в своём "Премьере" Вайсе накрывает непрошено, раздражая похуже осенней мухи. Помощник подхватывает девушку на руки и несёт прочь — к припаркованной поодаль машине, а Робби, смахнув оцепенение, оглядывается на заброшку… И видит двоих: Ларссона, замершего в жёлтом прямоугольнике открытых дверей, и Сьюзен, со всех ног несущуюся через ворота. — Я вас убью… — хрипит та из последних сил. — Скорее! — Кричит Робби, хватает её за руку и чуть ли не волоком тащит к машине. Запихивает Сьюзен на переднее сидение, сама садится назад, где уже лежит недвижимая девушка, чью голову она кладёт себе на колени. Рёв мотора — машина мчится прочь от заброшки. Минуты проходят в безмолвии, которое нарушает отдышавшаяся Сьюзен. — Какого чёрта ты слушаешься её, а? — Она пинает водителя с непритворным раздражением. — Зачем я тебя взяла — чтобы ты помогал мне. Мне — слышишь? — А разве вы не вместе? — спокойно отвечает тот, не отвлекаясь от дороги. Позади остаются просторы промзоны, под колёсами вновь стелется ровное пригородное шоссе. Так приятно сейчас увидеть других людей — в своих машинах они едут по соседним полосам, даже не подозревая, что совсем рядом происходит нечто немыслимое. — Ты же сама сказала, что работаешь с партнёром. А у партнёров всё общее. И указания тоже. Заткнувшись с недовольным видом, Сьюзен отворачивается к окну. Она зла и разочарована. — Спасли бедняжку? Ну молодцы! — Проходит время, прежде чем Сьюзен решает вновь взять слово. — И что нам с ней делать? Обуза вместо признания! Провал, полный провал… Теперь Ларссон заляжет на дно. Конечно, девчонка его не выдаст — она даже не поймёт, что произошло. Но в ближайшее время ждать новых жертв не стоит — он будет отсиживаться, а может быть и начнёт рыть. Он понял — его засекли. Теперь он в курсе, что за ним следят, что его секреты знают. Господи, хоть бы он не вышел на своего охранника-итальяшку — это меня погубит… — Отвезём Карину в ближайшую больницу, — перебивает её Робби. — Оставим на пороге, там о ней позаботятся. А Ларссона, думаю, уже к утру не будет в стране. С его должностью легко затеряться. — Вот именно. И зачем, по-твоему, мы так старались? Всё пропало. Ни достойного видео, ни признания. Это был наш единственный шанс взять его с поличным! — Не переживай. Я всё исправлю. Знаю, ты злишься, но со временем ты поймёшь — мы всё сделали правильно. И вообще — мы живы и целы, это главное.

***

Снова самолёт, снова огромное кресло с многофункциональными подлокотниками. Босс напротив, хлещущий воду как не в себя — интоксикация снотворным не прошла бесследно, хотя сам он списал своё внезапно ухудшившееся посреди заседания Комиссии состояние на накопившийся стресс и хроническую усталость. Ситуация его немало испугала — теперь он на своей шкуре прочувствовал, каково это — не принадлежать себе, полностью зависеть от других. Он благодарен Робби и ненавидит её за то, что она рядом. Почти не говорит и продолжает пить. Робби рада, что они летят домой. Остаток ночи прошёл в полном сумбуре. Карину, как и собирались, оставили у ближайшей больницы. Со Сьюзен они попрощались холодно, почти никак. Заглянув в Sofitel, Робби пообщалась с охраной — убедилась, что старик в норме, его состояние стабильно, и он продолжает спать. В свой Ibis Робби вернулась на рассвете и, приняв всеочищающий горячий душ, рухнула в постель голая и почти мёртвая. Усталость сродни снотворному — ни охрана, ни сотрудники отеля до одиннадцати не могли до неё дозвониться, хотя звук на телефонах, мобильном и стационарном в номере, она по обыкновению не выключила. В итоге её разбудила горничная, беспардонно вломившись в номер с отчётливым выражением тревоги на лице. — Мне сказали проверить, мадам… Что вы не умерли, — промямлила она в ответ на немой вопрос, застывший в заспанных глазах обнажённой гостьи, и тут же убралась прочь. Вместе со взглядом на часы пришло и осознание. Робби спасло лишь то, что босс проспал на полтора часа дольше неё самой. Наконец они летят домой, и она невероятно этому рада.

***

— Линда, бейб, передай этому идиоту, чтобы переставил камеру. Я же ясно сказала: левая сторона рабочая! Снимаем только слева! Это первое, что слышит Робби, едва прозрачные двери особняка открываются перед ней, боссом и доставившим их из аэропорта Аббасом. Сперва она не верит ушам, а после и глазам: они действительно сделали это. Линда действительно уговорила Викторию подписаться на собственное реалити, и, пока старший Вайс отстаивал позиции семьи и корпорации в соседней стране, в его доме расположилась целая съёмочная команда с нагромождениями оборудования. Белые зонты, расставленные по углам, призваны смягчить искусственное освещение и отразить естественное, вертлявые гримёры, парящие вокруг принцессы Ви, работают над каждой её ресничкой, пока операторы примеряют кадры, а звукачи расставляют микрофоны. Режиссер раздаёт указания прислуге — Хуаниту привлекли к съёмкам, видимо, чтобы не создавалось впечатления глобального одиночества принцессы в огромном доме. Нет только её брата, все остальные обитатели уже в сборе. — Папочка приехал! — Виктория мурлычет, как не делает никогда. Уже вошла в роль? — Наконец-то! Мы здесь шоу снимаем — надеюсь, ты не против? — Интересуется она как бы между прочим, попутно чмокая слепца в сухую щёку. Ярко-алое платье, едва доходящее до середины бедра, оборачивает её неюное, измученное здоровым питанием тело, подобно свежим лепесткам. Тут же все объективы обращаются на них. — Папа, ты не мог бы сказать Нордик, чтоб она свалила из кадра? Люди должны проникнуться моей эстетикой. Ты же знаешь, я так люблю, чтобы всё было идеально... — Виктория, какого хера... — цедит Вайс и сразу осекается. Камеры, микрофоны... В его собственном доме. Он словно попал в свой персональный ад. — Зайди ко мне, когда освободишься. — Только и может он выдавить и сразу же направляется к лифту, уже на ходу бросая: — Роберта, ты до завтра свободна! Робби заглядывает на кухню, перехватывает пару печений, перебрасывается с подоспевшей Хуанитой парой фраз. — Сеньорита Виктория думает, мы актёры... — сетует та. — Мы и есть актёры, Хуанита, — философски возражает Робби. — Вся жизнь — театр. Чтобы попасть в свою комнату, ей приходится пересечь лобби и ещё раз погрузиться в этот мир безумия. Режиссер наговаривает Виктории своё видение пилотного эпизода, пока Линда с деловым видом командует ассистентами, переставляющими мебель в угоду красивому кадру. Вики схлопочет от отца — как пить дать. Но не это заботит сейчас до смерти уставшую Роберту. Ей нужно поймать Ларссона — не только ради Сьюзен и её дружбы, не только ради Полли и её отмщения. Прошлой ночью Робби воочию увидела, на что он способен. И теперь не забудет этого никогда. Она не сможет жить, зная, что могла его остановить навсегда, а остановила лишь на один раз. Но как, как вывести извращенца на чистую воду? Как открыть миру правду о его безумных преступлениях? Как вычислить всех, кто стоит за ним — содействием, прикрытием, молчанием? Это змеиный клубок, распутать который, просто тыкая в него палкой, невозможно. Змеи должны пережалить друг друга и пасть замертво — иначе никак. С тяжёлыми мыслями, с тяжёлыми веками, Робби плюхается на свою узкую, привычно жёсткую койку и плачет.

***

Прежде чем набрать номер Харди, она умывается, тщательно вытирает лицо, делает несколько глотков воды, прокашливается. Ничто в её голосе не должно указывать на слабость, беспомощность, отчаянье. Харди знает её, как облупленную — провести его непросто. Выровняв дыхание, она наконец берётся за телефон и набирает знакомый номер. — Робс, ты в порядке? — он отвечает почти сразу. В его голосе отчётливо сквозит тревога. — Да, а ты? — зачем-то интересуется она, хотя не планировала. Он должен знать, что его дела её больше не волнуют. Кроме дела Беловицкой невесты, конечно, но об этом он как раз знать не должен. — Как обычно. — Что бы это ни значило, пояснений не следует, а Робби их и не ждёт. — Слышал, ты летала в Брюссель? Как всё прошло? — Ты уже в курсе? — По телеку показывали. Ты же знаешь — я человек старой формации, у меня и телек есть. — Надеюсь, я не засветилась? — Робби отлично научилась прятаться от камер — несмотря на новое тело, новую стрижку и новое имя, риск быть случайно узнанной кем-то из старой жизни всё ещё существует. — Нет. И Вайс — тоже. Но его имя прозвучало за кадром. — Отлично. Какие ещё новости? — Ты о чём — о новостях из телека или... — Или. — Чема сказал, что нарыл кое-что интересное для тебя. Что-то про компанию дочки Вайса. Наверное, он скоро с тобой свяжется... — Ладно, к чёрту болтовню. Я ведь тебе по делу звоню. — Правда? — Ага. А ты думал — просто так? Те времена прошли, Харди. — Всё может вернуться. — Свяжи меня с Гретой Ниссен. И не отрицай, что вы общаетесь — ты сам в этом признавался. Мне нужна встреча, лучше личная. И не спрашивай — зачем. Ты кое-что мне задолжал и теперь пришла пора платить по счетам! Ну вот — она выпалила это. Было не так сложно. Мысль выйти на опальную мозгоправшу была настолько поразительной, что Робби уцепилась за неё, как за спасательный круг. Такие мысли не приходят просто так. Такие мысли всегда приходят вовремя. — Робс, Робс... — Ещё раз ты меня так назовешь... — Роберта, да послушай ты! Понимаю — ты задета, жаждешь крови, но включи уже голову. Сводить счёты — последнее дело в твоей ситуации! — Ты о какой такой ситуации, Харди? Напомню, что в этой самой ситуации я оказалась именно благодаря тебе и ей! Не вынуждай меня повторять снова то, что ты и так знаешь. Ты мне обязан, Герхард Земанн, и организуешь встречу с этой сучкой, иначе... Можешь забыть про свои планы на семейку Вайсов. Тишина на том конце оглушает наравне с гулом собственного сердца в ушах. Да какого, в самом деле, чёрта, она так распинается? Он ей должен и всё! Они все должны! И если она перестанет получать поддержку, на которую рассчитывает — на кой чёрт ей вообще вся эта возня? Минувшая ночь в Брюсселе показала, что Роберта Нордик умеет за себя постоять. И, по большому счёту, зачем ей партнёры? Тем более такие, как Харди — лгуны и лицемеры. Или как Алекс, привыкший делать свои дела чужими руками. Или взять хотя бы Сьюзен — честолюбие и самовлюблённость затмевают её блестящий разум, способный разруливать даже самые загадочные преступления: тот перестаёт служить ей, когда верх над её натурой берёт ненасытное эго. Сегодня Робби может быть уверена лишь в Лурдес — и то до поры до времени: в своих стремлениях отстоять неудобную миру истину та способна натворить бед, расхлёбывать которые Робби вряд ли захочет. Стоп. Отложив телефон, но не сбрасывая вызов, Робби подходит к маленькому столику и, оперившись на край обеими ладонями, глубоко дышит. Да что это с ней? Мысли будто с цепи сорвались! Так нельзя — в её ситуации любая поддержка на вес золота, а обретающая силу уверенность в себе — обманка, способная загнать в угол. — Харди? — она снова берёт телефон и прикладывает экран к щеке. Всё это время Харди на том конце покорно ждал её возвращения. — Если ты думаешь, что Грета нужна мне для сведения личных счётов, ты ошибаешься. — И... Я просто должен тебе поверить? — Тебе придётся. — А если нет? — спрашивает он с робостью, больше подходящий толстому ребёнку, выпрашивающему у мамы лишнюю конфетку. — Да. Да, Харди, есть только "да". Но ты и правда не должен волноваться. Я просто хочу поговорить с ней. Мне нужно это, я должна закрыть для себя кое-какие вопросы. В конце концов, мы ведь с Гретой не чужие люди — полтора года сессий сделали нас почти родственниками... Даже если это было игрой, правил которой мне никто не сообщил. Всё поменялось, Харди. Обстоятельства, перспективы, сама я. Грета нужна мне вовсе не для того, чтобы вцепиться ей в волосы или запинать каблуками. Мне действительно очень надо с ней поговорить. — Хорошо. — Отвечает Харди, отмолчавшись. — Я спрошу у неё, согласится ли она. И ещё — я хочу сам присутствовать при... — Нет-нет, Харди, ты не понял. Спрашивать ничего не надо и в присутствии твоём я тоже не нуждаюсь. Просто организуй мне встречу с Гретой так, чтобы у неё не было возможности её избежать. А сам умой руки вовремя — как ты умеешь это делать. Обещаю — всё будет хорошо. — Ты просишь меня предать её доверие... — Что? Что-что ты там сказал — доверие? Ты уверен, что имеешь право употреблять это слово в разговоре со мной? — Негодование накатывает новой волной — Робби крепче сжимает мобильник вспотевшей ладонью. — Ладно... — Что? Повтори — я не расслышала! — Ладно, я устрою тебе встречу с Гретой. Я лишь надеюсь, что всё действительно будет хорошо. — Даже не сомневайся — всё будет лучше, чем ты можешь себе представить. Жду твоего звонка. И не тяни! Закончив вызов, Робби не в силах сдержать довольной улыбки.