JQ — технологии лжи

— Ты связалась с экипажем? Борт готовят? Как часто это бывает, босс ждал ассистентку в кабинете задолго до начала рабочего дня. Неужели бессонница? Говорят, старикам она — вечная спутница, но Эдвард Вайс — старик необычный, и причины для ранних подъёмов у него, должно быть, тоже необычные. — Да. Борт будет готов завтра вечером, — отвечает Робби, попутно набирая блокировочный код на двери кабинета. Еле слышный электронный сигнал — готово. Они снова с господином Президентом заперты в этой комнате, отрезанные от целого мира. Или мир от них? — Что с гостиницей? — Я забронировала Sofitel, он ближе всего к зданию Европейского парламента. Места в центральных отелях раскуплены давным-давно, но мне удалось организовать вам Премьер-сюит. — А сама? Робби жмёт плечами и, спохватившись, тут же добавляет: — Больше номеров не было. В сюите две спальни и есть комната для прислуги… — Ещё чего! Думаешь, я буду спать с тобой под одной крышей? — Тогда я забронирую себе что-нибудь рядом с центром. — Будь любезна. Если ты мне понадобишься, будь готова явиться за двадцать минут. — Поняла. — Трансфер? — Я связалась с Londinium Limo. Они предоставят машину с водителем и двоих бодигардов. — Отлично. — Немного помолчав, Вайс добавляет: — А теперь — за работу. Есть новости по акциям "Хисан"? Видимо, организацию поездки Вайс работой не считает. Провалявшись без сна полночи, взволнованная мыслями о маньяке, его жертвах, Сьюзен и их общем приключении, Робертa поднялась ни свет ни заря, чтобы заняться подготовкой к путешествию. Сон занял не более пары часов, и вылет в Бельгию, запланированный на завтрашний вечер, не обещает, что Робби удастся добрать сна в ближайшие сутки. Радует лишь, что жить во время командировки она будет отдельно от босса — автономность ей понадобится, если она всерьёз намерена выслеживать Ларссона. А ещё понадобится ей удача, ведь относительно акций "Хисан" пока что порадовать старика ей нечем. — Мне нужно ещё немного времени. Не скажет же она, что свалила решение этой задачи на тощие сутулые плечи полицейского айтишника? Простая мысль о делегировании стала настоящим спасением вчерашней ночи. В самом деле, если миссию никто не отменял, она не собирается и дальше тянуть эту лямку в одиночку. Чеме не привыкать распутывать узлы электронных связей: посредники, дропы, исполнители, заказчики. Он выяснит, кто стоит за скупкой ценных бумаг. А Робби заработает себе очков в глазах босса и заодно высвободит кучу времени из своего непозволительно перегруженного расписания. — Вот чёрт! Начальник вырывает её из размышлений внезапным рявканьем. Робби поднимает глаза на него: ей знакомы эти интонации, знакома гримаса ярости на испечённом временем лице. Только бы причиной всему не была она сама! — Господин Президент… Что-то случилось? — Нико. Сукин сын! По-прежнему не отвечает на мои звонки. Из берлинского офиса сообщили об утечке данных, и этот недоумок зачем-то отправился туда вместо того, чтобы быть здесь, где он действительно нужен! Робби давно привыкла, что босс даже при посторонних не гнушается крыть сына последними словами. И в отношении к пижонистому ублюдку она с начальником солидарна. Но утечка… Неужели разработки JQ снова попадут в руки конкурентам? Она уже знает, чем заканчиваются подобные истории для тех, кто набрался смелости бросить вызов империи Вайсов. Но чем обернётся очередная провокация для самой империи? — Я могу помочь? — несмело проговаривает она, лишь бы не молчать. Пусть отвечать на гневные тирады босса — глупо, но молчать — ещё и опасно. Босс может подумать, что его слова для неё ничего не значат. Слова, которыми он не привык разбрасываться. — Подпись, — отрезает он, вытаскивая из уха наушник. — Мне нужна его подпись. — Не поняла… — Электронная подпись директора по развитию, что тут непонятного! Завтра крайний срок подачи уведомлений об уменьшении налоговой ставки, а это его обязанность! Право контрольной подписи электронных документов для налоговой есть только у него. Бухгалтер шлёт мне уже третье голосовое. Убить бы его… Кого — его, бухгалтера или сына, так неосмотрительно слинявшего из города в напряжённый для компании период, Робби не знает и знать не хочет. Ей остаётся лишь повторить саму себя в надежде, что босса это не взбесит ещё сильнее: — Я могу помочь? — Заткнись уже и занимайся своими делами, — отвечает тот и, нащупав набалдашник трости, выползает из-за стола. — Мне нужно подышать. Буду в саду. Если не вернусь к двум — отправляйся на обед. Вайс не возвращается ни к обеду, ни к ужину. Проторчав в саду часа полтора, он отправился к себе и больше не выходил. Возможно, компенсировал ночную бессонницу. А может, просто не хотел, чтобы домашние видели его бессильную ярость. Виктория чувствует, как слабеет хватка родителя. Она не может не замечать, как годы крадут у него мощь, вслед за зрячими глазами и быстрыми ногами забирая уверенность и твёрдость. Можно быть на вершине долго, можно — очень долго, но никому не дано восседать на Олимпе вечно — даже бессмертным богам, чьи имена уже едва ли кто-то вспомнит. Как бы ни презирал отец своего непутёвого сына, как бы ни вкладывался в любимицу дочь — деньгами, связями и всеми своими чаяньями, все знают, что после Эдварда компания перейдёт под руководство Нико. Если же Вайс-старший лишит сына наследства, как грозился, компанию приберут к рукам чужаки — уж такой-то актив без хозяина не останется. Нет ничего менее крепкого, чем семейные узы. Нет ничего более рискового, чем строить империи, рассчитывая лишь на них. Эдварду Вайсу понадобилась вся жизнь, чтобы осознать это. И осознав, он не рад. Закат жизни он проведёт в сожалениях. Вечером Робби отправляется в свою комнату, чтобы собрать вещи. В поездке ей понадобится деловой костюм для сопровождения босса и удобный — для сопровождения Сьюзен. А ещё смена белья, две пары обуви, тревел-сет с косметикой. И всё это предстоит впихнуть в крошечный чемодан ручной клади — тот самый, с которым она однажды рано утром покинула ведомственную квартиру, чтобы сесть в чёрный Ауди и, в компании бесцеремонного араба, отправиться в тюрьму из света и стекла. Сбор вещей настолько поглотил её, что она не сразу замечает настойчивый стук в дверь. Кто-то стучится в её в келью, чего не случалось ой как давно! Может, Хуанита? Нет — та сегодня даже не появлялась, уступив кухню в хозяйствование своего японского коллеги: Виктории срочно захотелось устроить себе день детокса на сашими и водорослях. А может, сама Виктория пожаловала? Точно нет — будь у неё такая нужда, она вызвала бы Робби к себе через кого-нибудь из прислуги. Линда? Аббас? Кто ждёт её по ту сторону крепкой, чуть обшарпанной двери? Теряясь в догадках, Робби опускает ручку и видит на пороге своего босса. — Господин Президент? — Собирайся. Отправишься в Kingdom. Аббас уже ждёт внизу. И не забудь планшет — на рабочую почту тебе отправят Куар для входа. Что? Её отправляют в город? На ночь глядя? Но зачем… — Куар для входа на этаж? — На этаж тебя пропустит охрана. А куар нужен для оформления пропуска в кабинет директора по развитию. — Постойте, вы имеете в виду кабинет господина Николаса? — Раз уж этот недоумок находит возможным пропадать в Берлине, пока я пытаюсь тут отвоевать нам пару десятков миллионов за счёт налоговых послаблений, мы сделаем всё без него. Доставь мне его электронную подпись — он держит её на столе и никогда не выносит за пределы кабинета. Я должен закончить финансовые дела до вылета в Брюссель. Она не верит своим ушам. Босс не просто хочет отправить её в офис одну, он ждёт, что она (выкрадет) позаимствует чужую подпись и доставит её ему, словно верный пёс — подстреленную хозяином утку. — Я буду готова через две минуты! — рапортует она, тщетно пытаясь задавить в голосе чрезмерный энтузиазм. — Надеюсь, тебе хватит и одной. Спускайся. Босс разворачивается на каблуках домашних туфель и, стуча тростью нарочито гулко, исчезает в недрах коридора.

***

Ночной город — словно портал в параллельные миры. Разноцветные огни, из которых соткан урбанистический пейзаж, обманками сияют на тёмном полотне. Ночью всё не так, как днём. Ночью не видно облупившейся облицовки на старинных зданиях и грязных разводов на стеклянных гранях дорогих небоскрёбов, не видно усталости на лицах гуляк, границы реальности стираются кислотными мазками разноцветных фонарей. Ночь таит опасности, невидимые глазу, и возможности, при свете дня прячущиеся за личиной опасности. Ночь — время открытий, стихия авантюристов. Не спрашивая позволения водилы, Робби приоткрывает окно. Отчаявшись вернуть позиции, лето обречено отступить: нагрянувший в город сентябрь заявил о себе прохладным ветром с дымной ноткой. Скоро начнутся дожди, окрепший ветер понесёт по улицам стаи потерянных листьев, к тугим пиджакам придётся добавить ещё более тугие плащи — улицы вмиг посереют, как и толпы, по ним снующие. Робби мечтательно улыбается сама себе: осень принесёт с собой перемены. Она знает это откуда-то, словно ясновидящая — просто знает и всё. В её будущем нет зимы — она не увидит, как стеклянный потолок лобби в доме Вайсов накроет снежной шапкой, не узнает, что носят офисные крысы в метель. Зимы не будет — миссия закончится до морозов. Закончатся Вайсы. И она — тоже. Решено: если ей удастся выбраться живой из этой передряги, она станет другой. Станет собой. Заберёт всё самое лучшее от Роберты Нордик, вернёт себе лучшее от Роберты Шустер, а то, чего не достаёт обеим, создаст с нуля. Она сможет. Ей всего двадцать восемь — если когда и родиться заново, то именно сейчас. Блу Бэй Авеню встречает шумными кофейнями и заполненными парковками. Небоскрёбы делового центра наводнены офисами с круглосуточным графиком. Колл-центры, сервисные центры, брокерские конторы, посреднические агентства… Бизнес никогда не спит — хоть в удалённом загородном имении, хоть в цепляющей облака островерхой башне. Припарковавшись прямо у входа, Аббас, направляется к ближайшей закусочной, оставив Роберту один на один с ночью. На ресепшене сканируют её документы, сверяют со списком заявленных посетителей, выдают временный пропуск и указывают на лифт. В лифте она одна (не считая тех, кто подглядывает за ней через подвешенную под потолком камеру), и время до двадцать седьмого этажа Робби коротает, разглядывая свой истончившийся силуэт во все четыре зеркала, из которых этот лифт и состоит. Она отлично помнит, как любовалась здесь своим отражением в июле, после собеседования. Тогда оно казалось ей почти идеальным. Она так гордилась своей "эмкой", даже не подозревая, что падение по шкале размеров — результат работы мозгоправши, сделавшей из Роберты не-Роберту. Сейчас же "эмка" висит на ней, как на вешалке — нет, не-Роберта не стала снова Робертой. Она становится новой Робертой. Этот процесс сродни похудению. На двадцать седьмом лифт звонко горланит, знаменуя конец путешествия. Ступив на гладкий пол, в полутьме пустого офиса бликующий размытыми пятнами — отражениями вездесущих мониторов, она осматривается. Верхний свет выключен, однако многочисленных дополнительных источников вполне хватает, чтобы обстановку вокруг нельзя было назвать тьмой или даже полумраком. Двери в основные офисные помещения надёжно защищены электронными замками. Время от времени из-за непрозрачных заслонов доносятся возгласы и телефонные трели — ночные смены в JQ никто не отменял. Робби проходит по коридору до поворота в кабинет Эдварда Вайса. Рабочее место секретарши пустует, однако небрежно переброшенный через спинку стула ремень сумочки указывает на то, что Габриэла Фишер ещё (уже) на посту. Интересно, у неё есть выходные? Перерывы? Или за возможность быть в центре жизни компании она готова есть, спать и ночевать на работе? Не удивительно, если так: Робби и сама такая. — Госпожа Нордик? — звучит из-за спины. От неожиданности Робби вздрагивает: она привыкла к тихим подкрадываниям Хуаниты, но от секретарши, чьи ноги, должно быть, давно вросли в дежурные узкие "лодочки" на шпильках, она такого не ожидала. Разгадка оказалась проста: опустив взгляд, Робби находит на ногах Габриэлы домашние тапочки с пушистыми розовыми помпонами. — В ночные дежурства разрешён свободный стиль одежды… — Перехватив чужой взгляд, секретарша почему-то оправдывается. — Да и на техническом этаже на каблуках особо не разгуляешься, а я как раз оттуда. — На техническом? — Да, разве вы не знали? — посторонив Роберту, она добирается до рабочего места и мягко опускается в своё кресло. — В небоскрёбах есть технические зоны — спрятанное пространство между этажами, что-то вроде узла перераспределения коммуникаций в середине здания. Возможно, вы замечали, что между двадцать шестым до двадцать седьмым лифт идёт чуть дольше, чем между остальными этажами? В обязанности охранника входит инспекция этого пространства, коль скоро оно прилегает к нашему офису, и я часто хожу с ним… за компанию. Нет, не подумайте ничего такого! У нас не роман! Просто он… боится приведений. — Всё ясно, — улыбается Робби. Оказывается, жизнь в офисе кипит не только на ниве деловых достижений. — Госпожа Фишер, вы знаете, зачем я здесь? — Конечно. Господин Президент распорядился обеспечить вам доступ в кабинет господина Николаса. Я уже всё подготовила. Можно ваш куар? — Робби молча разворачивает планшет экраном к секретарше. — Отлично — щёлкнув сканером, та набирает какие-то символы на рабочей клавиатуре. — Вот ключ. Когда закончите, верните его мне — я аннулирую прошивку. — Фишер протягивает Роберте электронную карту и добавляет: — Кабинет господина Николаса угловой. Он в самом конце левого крыла, вы не ошибётесь. — Разве вы не пойдёте со мной? — недоумевает Робби. — Никак нет. Моё место здесь, — отвечает та и отводит взгляд к рабочему монитору. Слишком похоже на подставу, думается Робби. Если бы не личное распоряжение босса, который, насколько она уже успела изучить его характер, к розыгрышам не склонен, она бы засомневалась, стоит ли ей туда идти. Но ноги сами ведут её по широкому перешейку, вдоль белых стен, увешанных mirror-TV, беззвучно крутящих рекламные ролики JQ. Добравшись до заветной двери, она заглядывает в глазок камеры и подносит ключ к замку. Она здесь на законных основаниях, но скользкое чувство неправильности плотно засело внутри. Будто воришка, она должна проникнуть в чужие владения и выкрасть чужое сокровище… Дверь отпирается тяжело и бесшумно и, пропуская внутрь непрошенную гостью, закрывается за её спиной. Робби ожидала в кабинете Николаса Вайса увидеть что-то эдакое — картины с голыми натурами по стенам (словосочетание "современное искусство" успешно объяснило бы любую пошлятину), мебель из слоновой кости, золотые слитки в качестве сувениров… Но единственное, чем этот кабинет смог её поразить — это скучность. Тёмные полуматовые стены с полным отсутствием декора, строгая мебель — кожа и красное дерево соответствуют должности, но не публичному образу младшего Вайса, чистые, съехавшиеся под острым углом окна да нагромождение рабочих девайсов, беспечно оставленных прямо на столе. Где-то здесь должна быть и подпись… Робби несмело подходит к столу. Волнение, зародившееся ранее, ныне крепнет: иррациональное предчувствие разоблачения теперь свербит в грудине с натужным гулом. Флешка, всего лишь старомодная флешка. Чёртова белая флешка с двумя клеймами — налоговой службы и самой компании. Может, включить свет? Никто не мешает ей взять и включить его, никто и ничто, кроме внутреннего барьера, невесть откуда взявшегося. Нужно покончить с этим, да поскорее! Чем раньше она отсюда смоется, тем быстрее получит свой кофе с круассаном из ближайшей закусочной. Подвинув выключенный лэптоп, Робби зарывается в клубок спутанных проводов. Где-то здесь должна быть эта чёртова подпись — босс ясно сказал: Нико держит её на столе и никуда не прячет. Так вот же она: в стаканчике для канцтоваров, лежит одиноко на самом дне… Ах, если бы Николас знал, чего стоит его осмотрительность в глазах его отца! Невольная мысль обжигает Робби, затмевая и волнение, и предчувствие нехорошего. Раз уж она здесь, почему бы не покопаться в вещах Николаса? Тем более всё будто бы благоволит этому: перед ней его компьютер и другие устройства, камеры внутри нет (конечно нет — боссы сами за собой не следят, это она давно уяснила), у неё куча времени, да и телефон при ней — делай фото, сколько хочешь. Такого шанса больше не будет… В немой борьбе с опасными мыслями Робби упускает момент, когда дверь в кабинет открывается — тяжело и тихо, впуская внутрь слабый коридорный свет и кого-то другого. — Да ты издеваешься! — Голос Николаса глушит обухом по голове. Дежавю, грёбаное дежавю. — Трёх дней не прошло, как я застукал тебя в кабинете отца, а ты уже здесь! Что ты здесь делаешь? Откуда, чёрт возьми, ты здесь взялась? Не знаю, как тебе это удалось, но теперь-то ты не уйдёшь. Что это? Откуда у тебя ключ? Ключ, конечно же ключ — доказательство того, что она здесь не по своей инициативе. Робби поднимает глаза на Николаса: на нём та же одежда, что была в ту ночь, когда он выкинул её на обочине, на съеденье собакам и дальнобойщикам. В какую же передрягу ты попал, Николас… Тёмная щетина и глубокие тени под глазами дополняют потрёпанный образ. — Я приехала за вашей цифровой подписью. Господин Эдвард Вайс велел мне доставить её для оформления налоговой документации. Он был крайне недоволен тем, как внезапно вы исчезли… — Что ты несёшь, сука! Что с тобой не так? У тебя что, девять жизней? — Я не понимаю, о чём вы говорите. — Грёбаное, грёбаное дежавю. — Я возьму подпись и доставлю её своему начальнику. Водитель уже ждёт, мне надо идти. Робби бросает флешку в сумку и решительно направляется к выходу. Играть до последнего — её единственный выход. Она не знает, где пропадал Николас все эти дни, и почему, вернувшись в город, направился сразу в офис — его дела сейчас не должны её интересовать. Спасти себя — вот цель. — Куда собралась? — Нико преграждает ей путь, дёргая за ремень сумки. Дежавю, дежавю… — Отпустите. Там мой рабочий планшет. Господин Президент не будет счастлив, если вы его разобьете — в моём планшете вся его жизнь. — Не знаю, чем ты околдовала старика, но когда он услышит о твоих похождениях в его кабинете… — О каких похождениях? — Ты, блять, шутишь? В воскресенье вечером я поймал тебя с поличным! — Разве? Не припомню такого… У вас есть доказательства? — Доказательства найдутся. — Доказательства чего? Кстати, вот мой телефон, — поковырявшись во внешнем кармане сумки, Робби протягивает ему мобильник. Ей стоило нескольких часов перепрошить его так, чтобы скрыть в тайной мемори-карте всё: контакты, файлы и данные своих передвижений. — Можете поискать доказательства в нём. Кажется, в ту ночь, когда вы отвезли меня в больницу, вы именно этого и хотели… — Что… Николас — ублюдок, но не дурак. Он моментально всё понял: пока он решал дела за границей, Роберта не только успела вернуться на свои позиции, но и полностью подготовилась к его возвращению. — Кто натаскал тебя так, тварь… У кого ты училась? Кто послал тебя к нам? Это Зондер? Ты же на него работаешь? — Я работаю на господина Эдварда Вайса. Других начальников у меня нет, — отвечает Робби, ни капли не погрешив против истины. — Вот и узнаем! Поехали. — Куда? — К отцу, конечно. Ты так уверена в своём превосходстве, что забыла одно — система отца записывает все попытки входа, удачные и неудачные. Даже если она не отправляет оповещения, твоя попытка зайти в отцовскую систему осталась в памяти устройства. — Это… Это могли быть вы! — Мог бы. Именно поэтому отец установил код на двери в свой кабинет. Код, которого я не знаю. Код, который знаешь ты. А сейчас, без шума и выкрутасов, следуй за мной. Мы сядем в машину вместе с Аббасом — так, чтобы он ничего не заподозрил, и отправимся домой. Где я устрою тебе очную ставку, после которой ты отправишься… — Куда? — Пусть отец решит, как с тобой быть. Они проходят коридор, оставляют ключ госпоже Фишер, садятся в лифт. Кровь шумит в ушах, замутняя сознание. Чтобы успокоиться, Робби считает. А ведь секретарша была права: от двадцать седьмого до двадцать шестого лифт едет на секунду дольше, чем между другими этажами. Она знала, что этим всё закончится. Она сделала всё, что могла, чтоб обезопасить себя. Ей казалось, она всё учла. Она даже почти не сомневается: выбирая между сыном и ассистенткой, Эдвард Вайс будет на её стороне… при отсутствии фактов. Но у Николаса есть факт — маленький, незначительный, но достаточный, чтобы заронить в сознании старика зерно сомнения. Он доверяет ей. На все сто. И зёрнышка будет достаточно, чтобы разрушить фундамент доверия, который она так тщательно выстраивала по кирпичику. Увидев босса выходящим из здания вместе с Робби, Аббас немало удивлён. — Господин Николас, когда вы вернулись? Где ваша машина? — Вернулся только что, заскочил в офис на минуту и случайно встретил… Роберту. И подумал: раз уж она приехала с тобой, почему бы мне не оставить машину здесь и не отправиться домой с вами? Сам я слишком устал и не горю желанием снова садиться за руль. Аббас — не дурак. Да у него на морде написано: он в курсе, что здесь что-то неладно. Но он молчит (потому и не дурак). Николас — не дурак тем паче. Залез с Робертой на заднее сидение и лично проследил, чтобы все двери были заблокированы. Теперь вот глаз с неё не сводит. Не зная, куда себя деть — от ужаса, от неизвестности, — Робби жмёт к сдувшемуся животу сумку с планшетом, будто та способна её защитить. Десять минут проходят в тишине. Исподволь подглядывая за хозяйским сынком, Робби замечает: тот и впрямь почти уже спит, неимоверными усилиями поддерживая отяжелевшие веки. Как он мерзок сейчас в этом своём раздрае — даже хуже, чем в обычном амплуа. Чисто выбритым, в благоухающих эксклюзивным парфюмом костюмах и щеголяющий направо и налево своей идеальной улыбкой, он мерзок именно этим — своим превосходством. Сейчас же, уставший, сонный и потрёпанный, он мерзок вдвойне — словно фальшивый жемчуг с баснословным ценником и отколовшейся по бокам эмалью, обнажившей тёмное пластиковое нутро. Вибрация под ладонью заставляет Роберту наконец сменить позу — боясь пошевелиться, она не дрогнула с начала пути, и теперь поясница и ноги её налиты болезненной тяжестью. Она осторожно достаёт мобильник, медленно, сканируя реакцию Николаса — тот пристально следит за ней, но молчит, даже бровью не ведёт. — Это господин Президент, — проговаривает Робби охрипшим от напряжения голосом. — Я должна ответить. — Так и не дождавшись никакого сигнала от Николаса, она принимает звонок. — Да, босс. Подпись — да, она у меня, но ваш сын… — Она запинается — Николас подносит палец к губам в немом призыве к молчанию, потом дует на него, как делают ряженые ковбои со своими револьверами в дешёвых спагетти-вестернах: "Молчи, а то убью". Она понимает посыл — как его можно не понять? — Нет, я ничего не хочу сказать. Да, утром же созвонимся с бухгалтером. Сдадим налоговую документацию вовремя. Не волнуйтесь. Да, я внесу встречу в завтрашний график. Конечно, не забуду — сделаю это прямо сейчас. Можете быть спокойны. Отправив мобильник обратно в сумку, она извлекает оттуда рабочий планшет. Нико всё слышал — если он хочет, чтобы Робби вела себя естественно, то не станет препятствовать выполнению ею рабочих обязанностей. На часах почти полночь. Чем встретит её новый день? И встретит ли она его? Поправить расписание — дело одной минуты. И этого времени хватает Николасу, чтоб наконец уснуть. Завершив задачу и оторвав взор от экрана, Робби находит Нико уронившим голову на грудь. Глаза его плотно прикрыты, грудь мерно вздымается. И что ей теперь делать… Откинувшись на мягкую спинку сиденья, она невольно следует его примеру. Тихое шуршание шин, молчание магнитолы, безучастность обычно говорливого водилы — всё это убаюкивает не хуже маминой колыбельной под кружку тёплого молока. Минута — и Робби в другой реальности. Мчит по бесконечному шоссе в машине без водителя, а вокруг — непроглядная тьма, световой вакуум. Она всматривается во тьму, пытается углядеть хоть что-то знакомое, понятное, способное вернуть её к реальности. И усматривает. Лица — Паулины и Андреаса, изглоданные лица мертвецов: знакомые, понятные и возвращающие её к реальности, которую она хотела бы забыть. "Убийцы…" — хрипит Полли ртом, полным червей. "Убийца!" — вторит ей Андреас: его разодранное лицо давно стало пищей рыб. "Я не убийца!" — кричит Робби в ответ, но вместо воздуха её лёгкие заполнены водой. Её слов никто не слышит. Она тонет в неизвестности, погружаясь туда, откуда возврата нет. "Убийцы!" — повторяет Полли. Наверное, это последнее слово из человеческого языка, которое помнится ей там. "Убийца!" — Андреас не отступает. "Что, что мне сделать, чтобы вы заткнулись? Чтобы убрались из моей головы?" — в отчаянии вопрошает Робби, зная наперёд: все её вопросы и сомнения обращены внутрь её самой. Очнувшись от короткого выматывающего кошмара, она вновь оказывается на заднем сидении служебной Ауди. Николас всё так же дремлет рядом, Аббас всё так же делает вид, что ничего не происходит. Робби поднимает планшет — пока её не было, тот выскользнул из ослабевших рук и упал на пол. Судя по часам, она дремала всего четыре минуты. Оказывается, этого времени вполне достаточно, чтобы вынуть из неё душу, связать в тугой узел и засунуть обратно. Она что-то упускает. Сон разума рождает чудовищ. Её разум чего-то не видит, и слепое пятно, мешающее выстроить цельную картину, становится порталом в миры, где сейчас обитает Паулина, мертвецы из доков и все другие неотмщённые… Нет, это не чистилище и не какой-то там мистический лимб. Мертвецов, изуродованных, злобных, безутешных, рождает её разум — не находя ответов на очевидные вопросы, он обращается в их поисках в самые неочевидные сферы… Скрытая папка! На планшете в папке с досье на четверых шпионов из доков была пятая — обнаружив её однажды, Робби начисто про неё забыла. В тот жаркий июльский день Эдвард Вайс, прежде чем совершить акт своего смертоносного безумия, допытывался у пленников — кто тот пятый на видео? Незнакомец, прибывший во главе четвёрки к офису VivaSonic в Мадриде в ту ночь, когда их запечатлела уличная камера наблюдения. Четверо мертвы, но тот, кто ими руководил, кто отправил их в JQ, чтобы украсть данные экспериментального проекта "Умный дом", — его не было в доках. Он, должно быть, ещё жив и может дать ответы… Ещё раз взглянув на Николаса и убедившись, что тот и не думает просыпаться, Робби спешно лезет в хранилище жёсткого диска. Машина несёт её по трассе, приближая встречу с господином Президентом. У неё мало времени и совсем не осталось надежды, но остались кое-какие навыки — чтобы оправдать свой липовый диплом в IT, ей пришлось долго заниматься с Чемой, и кое-чему он её научил. Например, извлекать скрытые данные из внутренних хранилищ. Углубившись в кодирование, Робби перебирает вариант за вариантом, наталкиваясь на единый ответ системы: ошибка доступа, файл не найден, отказ в авторизации… Ошибка за ошибкой, попытка за попыткой, минута за минутой… Они проехали почти полпути, когда ей удаётся. Папка, чьё содержимое числилось лишними мегабайтами в суммарном весе хранилища, наконец обретает плоть: жёлтую иконку с подписью "Н". Дрожащим пальцем она нажимает на значок и чуть не роняет планшет себе под ноги. Её руки снова ослабли, но на этот раз не от мимолётных кошмаров. Что делать? Что ей делать? Открыв личную почту прямо на рабочем девайсе, она скидывает находку на адрес редакции City-Press. Если утром её не станет, Лурдес найдёт как распорядиться этой информацией. Но лучше бы они распорядились ей вместе. Не время умирать — расхожая фраза, отражающая её положение сейчас как нельзя лучше. Робби открывает текстовый редактор, набирает нужный адрес и пояснение к нему. Аббас не должен ничего заподозрить. Никто не должен! Превозмогая отторжение, Роберта пинает колено Николаса своим — обычный жест неуклюжей ассистентки. Нико подрывается на своём месте, как ужаленный. Знает, сукин сын, какой шлейф за ним тянется. Те, кому нечего скрывать, те, кому нечего бояться, спят сном младенца. И прежде чем он успевает что-либо сообразить, Робби пихает ему под нос свой девайс с раскрытым на весь экран текстом: "Скажи Аббасу, что планы поменялись. Мы возвращаемся в город. Вот адрес. И без фокусов — это в твоих интересах". Нико — не дурак. Робби не устанет находить этому подтверждения. Совсем не дурак. Вместо того чтобы врезать ей, вырвать её планшет и выбросить в окно, наорать, в конце концов, он тянется к экрану и печатает: "Что ты о себе возомнила?". Чего-то такого Робби и ждала. "Я знаю, что ты воруешь у своего отца. И я не одна, кто об этом знает. Так что делай, как я сказала".

***

Машину с водилой оставляют на въезде в квартал и до турецкой донерной петляют тесными нечищеными переулками. Нико, органично слившись с пасторалью старого города, идёт свободно, не пялясь по сторонам — он удивлён происходящим, но не напуган. Да и можно ли напугать его, взращенного своим отцом, есть ли в нём способность чувствовать? Дым харчевен, окрики ночных торговцев, сигналы машин с непроглядными стёклами, смуглые лица здешних завсегдатаев — работяг и проходимцев: ничто не заставляет Николаса поморщить нос или свернуть с дороги — он будто бы родился в старом городе, хотя и не был тут никогда. Малиновый Амарок оставлен у служебного входа — значит, Лурдес уже на месте. Пройдя через кухню, её находят в закрытом зале, который днём сдаётся большим мусульманским семьям для большого мусульманского обеда, а по ночам служит пристанищем таким вот людям, прячущим свои лица и дела. Заполонив своей могучей фигурой половину софы, Лурдес чуть не подскакивает под звук дверного колокольчика. Молчаливый турок, что проводил гостей внутрь, водружает на стол поднос с кофе и финиками и оставляет троицу наедине друг с другом. Нико не бежит, не прячется — это не в породе Вайсов. Он ожидал разговора. Но не ожидал получить в собеседницу ту, чьё существование так долго старался игнорировать. — Ты? — Уставившись на Лурдес, он непритворно округляет глаза. — Удивлён? — отвечает та. — Я тоже. Наконец-то мы встретились, Николас Вайс — сколько ты от меня ни бегал, этот час настал. И где же сейчас твоя охрана, где неприступные стены твоих отелей и купленные судьи? Знаешь, — дождавшись, когда оба прибывших приземлятся у маленького кофейного столика — Робби, с наслаждением вытянув ноги, а Нико — скукожившись, словно сушёный виноград, — она обращается уже к Роберте: — Я ждала, что этот час настанет. Но не ждала, что убийцу Паулины приведёшь ко мне ты, Шустер. Удивила так удивила… — Ч… Что ты сказала? Как ты её назвала? В непонимании метая взгляды с одной женщины на другую, Нико сейчас похож на безумца. Робби и не думала, что Лурдес так быстро, сходу, откроет все карты, но раз она так поступила, значит игра стоит свеч. У журналистки было больше часа, чтобы изучить присланную Робертой информацию. И выводы, которые она сделала, позволяют ей говорить с Николасом открыто — не скрывая больше ни лиц, ни имён. Лурдес ДаСилва уверена: теперь он в её руках. — Соображай быстрее, идиот. Думал, будешь отбрыкиваться от меня бесконечно, и никто никогда не узнает правды о Паулине? Ты просчитался. У неё есть сестра, а у сестры есть кое-что ещё. Например, доказательство того, как ты сливаешь разработки JQ своим конкурентам. То есть… Конкурентам твоего отца? Раз ты готов разбазаривать всё его наследие, своей ты эту проклятую контору точно не считаешь. А ведь старик не зря зуб на тебя точит. Ой, не зря! Интересно, что он сделает, узнав, что во всех бедах его компании, его любимого детища, виновен его наглый непутёвый сынок! — Лурдес, мы… — Робби даёт ей выговориться. Понимает — наболело. Но также понимает, что та перебарщивает: по лицу Николаса заметно: как бы он ни пытался усвоить происходящее, получается у него едва ли. — Ты права, Шустер. Заболталась я. Ну что — переходим к сделке? Ответом на её неочевидный вопрос становится неудобная тишина. Наверное, журналистка ожидала, что младший Вайс начнёт ужом вертеться, выгораживая себя, или же плюхнется ниц и станет молить о пощаде. Но тот молчит, тяжело дыша и часто моргая. Тишина не может длиться вечно, и глядя на закипающую Лурдес, Робби перехватывает инициативу. — Николас. — Подняв на него глаза, она ждёт, когда он сделает так же. Контакт установлен. — Объясняю на пальцах: на планшете, который достался мне от моего предшественника, — как его звали, кажется Антонио? — я нашла скрытую папку с информацией, доказывающей, что ты имел связь с ворами технологий из VivaSonic. С теми самыми, кого твой отец убил, узнав о предательстве. Знаешь, я была там. И всё видела. Они не выдали тебя. Не выдали пятого участника сговора, как их ни пытали. Сколько же ты им заплатил за такую лояльность? Какие гарантии они имели, раз не назвали твоего имени даже перед лицом смерти? И чего тебе стоило купить их? Наверное, ты очень боишься разоблачения… — Ты… Ты сестра Полли? Это розыгрыш? Сраный розыгрыш двух сумасшедших? Как ты можешь быть её сестрой? — Это единственное, что тебя волнует? — Не выдержав, Лурдес поднимается с софы. Подходит к Нико, нависает над ним всей своей мощью. — Ты, кажется, до сих пор не понял, зачем ты здесь… — Полли? Ты назвал её Полли? — Теперь уже Робби с трудом держит себя в руках. — Даже не Паулина — именно Полли? — Она просила так себя называть, — отвечает Нико с неожиданной готовностью. — Говорила, так звали её в семье. Она рассказывала про сестру, даже имя называла… Господи, какой же я дурак! Ты ведь сразу показалась мне знакомой. Твоё лицо… В нём есть что-то от… — А ну, заткнись! Не смей полоскать её имя в своих грязных речах! Хватит того, что ты уже сделал. Роберта, — Лурдес строго зыркает в сторону Робби. — Даже не думай отвечать на его провокации. Вспомни, зачем мы здесь. А ты, — она переводит тяжёлый взгляд на невольного пленника: — сейчас же выложишь нам всю правду о Паулине. Что она накопала на вас, Вайсов, такого, что ты избавился от неё, не оставив и следа. Где она? Что ты с ней сделал? — Перейдя на крик, Лурдес жмётся к Николасу так близко, что почти задевает его взъерошенную макушку своим животом. — Ты ничего не знаешь. — Подвинувшись, Нико высвобождает себе пространство, чтобы встать. — Никто ничего не знает про нас. — Про кого? — уточняет Робби. — Я и Паулина. Мы вообще не должны были встретиться. А в итоге почти поженились. Когда она рассказала о своём редакторском задании, то ожидала, что я брошу её, сочту предательницей. Но у меня в тот день будто камень с души упал. Наконец-то я мог больше не притворяться. Наконец рядом был кто-то, способный меня понять и разделить мои цели. Мы шли к ним вместе. Но они украли её у меня. Сперва мать, потом Паулину… Они убирают каждого, кто становится у них на пути, никого не щадят. Я понял это давно. Как и то, что единственный способ побороть их — это стать одним из них! Звук звонкой пощёчины заставляет Николаса замолчать. Приложив ладонь к ошпаренной щеке, он смотрит на Лурдес, чуть задрав подбородок. Ответит ли на её ярость своей или покорно стерпит, признав поражение? Мгновенная пауза, и за пощёчиной следуют новые — ещё и ещё, удары, неприцельные, слепые, сыплются на Николаса глухой шрапнелью. — Лурдес, Лурдес, остановись! Остановись, прошу тебя! Помни, зачем мы здесь! Помни, ради чего это всё! Выплеснув горечь, Лурдес наконец сникает — опускается на софу бессильно и на автомате закидывает в рот пару фиников. Пока она жуёт, Николас оглаживает одежду, оправляясь от экзекуции. Пара ссадин и оторванная запонка — из экзекуции он вышел с минимальным ущербом. Он не дал сдачи — даже не пытался себя защитить. Робби смотрит, как он расправляет рукав, и не узнаёт этого человека. Это не тот пижон, которого она знает. Не хозяйский сын, кого привыкла винить в пропаже (смерти, смерти же!) своей сестры. — Что с ней стало? Скажи нам всё и мы… Не расскажем твоему отцу про VivaSonic. Пока что. — Я не знаю. — В смысле? — Робби держит тон ровным, отчётливо понимая: Лурдес ей сейчас не помощник, а Николас — может быть. — Мы должны были лететь в Испанию. У нас были планы, всё шло, как по маслу. В день отлёта она приехала в дом раньше меня. Позвонила, сказала, что подождёт на кухне, выпьет кофе. Но когда я вернулся, её уже не было. Хуанита сказала, что Паулина уехала вместе с какими-то господами, которых в дом пустили с разрешения моего отца. Я сразу понял — её рассекретили. Отец прежде всегда решал такие проблемы через Зондера. И в этот раз я уверен: дело не обошлось без него. За мной установили круглосуточную слежку, ограничили доступ ко всем данным компании и намекнули, что мне лучше убраться из города… У них не было ничего на меня, но сама связь с Паулиной делала меня в глазах отца и его прихвостней неблагонадёжным элементом в структуре компании. Я мог уехать, но решил остаться. Потому что только так я мог надеяться когда-то узнать правду о том, что стало с Полли. Только так я мог… отомстить. — Ладно щебечешь, сукин сын. Да только кто ж, — отведав сладкого, Лурдес возвращается к себе, — тебе поверит. — Постой, — одёргивает её Робби, чтобы вновь обратиться к Николасу: — То есть ты хочешь сказать, что работал над разоблачением "Умного дома" вместе с Паулиной? Звучит, как бред. Чертовский бред! — О, нет. Разоблачения — удел журналистов. Я работал над… минимизацией ущерба. Только представь, что будет, если дать все возможности "Умного дома" в управление одной компании? Или правительства, которое за ней стоит? Что будет, если людям, подобным моему отцу или любому другому из верхушки Консервативной партии, дать возможность управлять чужими жизнями в буквальном смысле слова? "Умный дом" — программа, нацеленная на контроль над населением. Всевидящее око, спрятавшее свои маленькие зрачки за панелями управления стиральных машинок, утюгов, колонок. Система, созданная таким образом, полностью исключит возможность инакомыслия — ненадёжные элементы будут вовремя вычисляться и устраняться. Техника даёт безграничный простор для манипуляций. Ненужный человек случайно не справился с управлением своей "умной" машиной и разбился вдребезги? Несчастный случай — всего лишь пунктик в статистике. Они называют это прогрессом, я называю это возвращением к истокам. Как первые христиане, вынужденные скрываться в подземных катакомбах от изуверских расправ на арене Колизея, так технодиссиденты будущего станут изгоями, неспособными повлиять ни на что. Моя мама всегда видела опасность в том, чем занимался мой отец. Она взрастила меня на своих ценностях. Её отняли у меня. И Паулину отняли. Но никто не отнимет у меня мои ценности. Я помогал промышленным шпионам конкурентов проникать в систему и воровать наши данные. Устроил Андреаса и его сподручных в штат компании, обеспечивал им каналы связи с VivaSonic. Пока все искали пятого с проклятой видеосъёмки, я был у всех на виду. Нет ничего проще, чем прикинуться кем-то другим — куда сложнее всегда и везде оставаться собой. Кроме VivaSonic я искал выходы на их же конкурентов с других континентов. Чем больше компаний будет владеть технологиями JQ, тем меньше вероятность использовать их так, как они этого хотят. Разделяй и властвуй? В случае с корпорациями всё работает ровно наоборот: разделяй и теряй власть. Любая власть стремится к абсолюту, любой бизнес — к монополии. Вскармливая конкурентов, мы лишаем монстра влияния… В Берлине должна была произойти очередная передача данных. Но кто-то снова слил информацию о готовящейся операции. Пока я делал вид, что работал на благо компании, я был занят тем, что подтирал следы за очередными неудавшимися шпионами. Я хорошо знаю, что бывает с теми, кто попадается. Она, — снова кивает на Робби, — тоже знает. Я спасаю их от этой участи… когда могу. Когда не могу — компенсирую потери их семьям. — Думаешь, я поверю? Да хоть кто-то поверит тебе? — восклицает Лурдес гневно. — Сказки! А ты — лжец из лжецов! — Стал бы я всё это выкладывать просто так? Если вы и впрямь соратницы Полли, то нам нечего делить! — Ага, как же. Николас Вайс, наследничек знаменитой империи, на самом деле — крыса в подполье собственного дома! Очень похоже на правду, ты считаешь? — Думаешь, я поверил бы ещё час назад, что она, — он снова не глядя кивает в сторону Робби, — не имеет отношения к делишкам Зондера? Правда — не вопрос веры. Она просто есть, и мы просто можем принимать её, а можем не принимать. — Как ты планируешь мстить за Паулину? — задаёт Робби вопрос, которым так часто задавалась сама. — Мстить? — Именно. Ты же не думаешь, что она всё ещё жива? — Почему нет? Я не собираюсь её хоронить, пока не… — Тогда почему ты до сих пор её не нашёл? — не отступает Робби. — Где она? Где, твою мать, её прячут? — Ты мне скажи. Как её сестра, скажи, если знаешь! — Я не знаю, но выясню. Бессильно плюхнувшись рядом с Лурдес, Робби опрокидывает чашку холодного кофе и морщится от сладкого привкуса. Всё это просто не укладывается в голове. Верить Вайсу нет ни единой причины, но разве можно придумать такое на ходу? Он не мог предугадать, что встретит Роберту в своём кабинете и потащит её на расправу, как и того, что уже через пару часов они поменяются ролями. Судьба их обоих застигла врасплох. Его исповедь звучала слишком лихо, слишком естественно. Но, если допустить, что всё, сказанное им, истинно, какая причина была выкладывать свои секреты двум женщинам, в чьих планах — манипуляция найденными данными и шантаж? — Выясним вместе, — произносит он и, сам того не ведая, отвечает на все её вопросы. — Только не это! — встревает Лурдес. — Ты сколько угодно можешь лить в уши Шустер свои басни, но я многое повидала и таких, как ты, вижу насквозь… Что конкретно ты предлагаешь? — Разоблачим "Умный дом". Ведь Полли этого хотела. Она ради этого работала, в этом была её миссия. — А что насчёт самой Полли? Что насчёт неё? Ты же прекрасно понимаешь — она мертва. Так же, как и Антонио, чей планшет… — Антонио жив. И Полли может быть жива. — Что? Что чёрт возьми ты несешь? — Вскоре после того, как забрали её, пришли и за ним… Я помог ему бежать. Он живёт в другой стране под другим именем. И тоже жаждет возмездия. Эта новость добивает Лурдес окончательно. Потеряв дар речи, ей только и остаётся что немо пялиться на Николаса, пока Робби лихорадочно соображает, как быть. Как быть им дальше? — Лурдес, — наконец произносит она, — если не вернёмся сейчас, водила, да и сам босс, заподозрят неладное. Давай решать, что с ним делать. — А что с ним поделаешь? Он знает, что у нас на него есть полный компромат. Он знает, что будет с ним, если эта информация попадёт к его отцу. Он будет делать всё, что мы ему скажем. Не так ли, господин Николас Вайс? — Единственное, чего я боюсь — это не успеть закончить свою работу. Так что можете считать свой компромат идеальным аргументом. — Тогда сейчас вы с Шустер отправитесь обратно и будете вести себя так, словно ничего не случилось. Как только ты, — Лурдес тычет пальцем Николасу промеж глаз, — нам понадобишься, будь готов выполнять наши поручения. А пока — убирайся на хрен и молись, чтобы с нами ничего не случилось. А иначе мои друзья по всему миру — владельцы анонимных каналов и независимых СМИ, — закончат мою работу за меня.

***

После третьего напоминания стюарта босс удосуживается пристегнуть ремень, и самолёт выходит на взлётную полосу. Робби ждала перелёта с волнением и благоговением — мир частных джетов всем простым смертным кажется чем-то запредельно люксовым. Вот и ей — не зная в детстве лишений, о такой роскоши она могла лишь мечтать. Хотя не мечтала — мысли в её юной головке всегда вертелись вокруг побега из отчего дома, обретения долгожданной творческой свободы и наглядной демонстрации этим глупым родителям, на что она на самом деле способна — без их дурацкой опеки, включающей запрет на подработки и отказ от оплаты уроков игры на фортепьяно. Частный джет кажется уменьшенной копией обычного пассажирского лайнера снаружи и полной его противоположностью внутри. Одно кресло здесь занимает больше пространства, чем шесть стандартных аэрбасовских, а подлокотники, кроме разъёма для наушников, оборудованы охлаждаемым подбакальником. Они пробудут не больше часа, и Робби планирует провести это время, считая облака, но едва борт отрывается от земли, она тут же забывается мертвецким безнадёжным сном. Возвращение в дом после встречи в донерной было тяжким и сумбурным. Нико, никак себя не выдавший перед отцом, тут же удалился к себе и с тех пор не показывался. У Робби язык чесался рассказать о случившемся. Новая информация раздирала грудину на части, и прежде Робби понесла бы благие вести, окрылённая собственным успехом — сейчас же радость, замешенная на тревоге, оказалась наглухо замурованной внутри: тех, с кем хочется делиться, больше нет. Есть ещё те, с кем она могла бы это сделать… Могла бы — но уже (пока) не хочет. День прошёл в сборах и приготовлениях. Налоговая отчётность была подана вовремя, бельгийские брони утверждены, намечен план передвижений Эдварда Вайса на ближайшие двое суток. Робби успела всё, не успела лишь поспать. Ни Полли, ни Андреас в этот раз не посещают её — сон пуст и безмятежен. Будто мертвецы почуяли что-то, будто то, что Робби узнала от Николаса, успокоило их на время… Странно, что даже босс не спугнул её сон — возможно, он пытался и у него не получилось, но, скорее всего, усталость одолела его не в меньшей мере — день ото дня старику всё тяжелее делать вид, что он железный. Посадка выходит мягкой и знаменуется объявлением пилота, льющимся из динамика сладкоголосой трелью. Крохотный люксовый борт садится в закат — на залитую вечерним золотом ровную полосу. Все процедуры, от таможенного досмотра до паспортного контроля, они проходят без очереди, по отдельному регламенту — пассажиры частных бортов имеют привилегии не только в воздухе. Шофёр из Londinium Limo ждёт у VIP-выхода зоны прилёта, двое бодигардов остались в машине сопровождения, приготовленный для Вайса "Хаммер" снабжён водой и шампанским. Впрочем, Вайс не притрагивается ни к тому, ни к другому, а вот Робби осушает полулитровую стеклянную бутылку "Эвиана" в один присест — передряги последних суток наградили её послевкусием, схожим с похмельем, которое нужно либо переждать, либо вылечить. В Sofitel заселяются без проблем — через отдельный лифт до этажа "Экзекутив" едут в сопровождении белл-боя, а на стойке регистрации проводят не более минуты. Открыв дверь сюита и, в присутствии наёмной охраны, лично убедившись в его безопасности для искушённого слепца, Робби заказывает в номер ужин и оставляет начальника одного. В шесть утра, как условились, она должна быть тут, чтобы сопроводить Вайса к месту выездной конференции Консервативной партии, а после обеда — проследовать с ним на заседание Еврокомиссии по экономической безопасности. Себе она забронировала Ibis — чудом вырвала зубами стандартный номер, освободившийся для брони в последний момент. Робби такси не берёт — решает прогуляться. Мобильный навигатор уверяет: идти тут пару шагов, а прохладный сентябрьский вечер так и манит укутаться в него на подольше. Сьюзан (как всегда) оказалась права: Брюссель — та ещё деревня. Даже лоск исторического центра здесь какой-то скромный, тусклый. Местные, изнеженные экономической стабильностью и дальностью горячих рубежей, встречают незнакомку скучными лицами. Такие лица имеют люди, утерявшие вкус к жизни. Робби когда-то боялась стать одной из них. Теперь же мечтает об этом. Мечтать о несбыточном — это слишком по-человечески, почти незаконно. Уловив знакомый запах турецкой еды, Робби следует зову, на ходу втягивая живот. В нём пусто вот уже сутки, но голод проснулся только сейчас, и она не видит причин не уступить ему. Съесть огромную, душистую шаверму в пите, истекающей мясными соками и чесночным соусом, измазать подбородок и накапать на миниатюрный чемоданчик, забитый доверху всем самым-самым важным — что может быть более успокаивающе и менее претенциозно? Запить нездоровый ужин тройным эспрессо с белым ядовитым сахаром — это как потоптаться на всём, что когда-либо имело значение. Робби пьёт с удовольствием, наслаждаясь каждым глотком, и совсем не чувствует вины. Заселившись в номер — маленький, старенький, чистый и уютный, она первым делом звонит Сьюзен. Та не отвечает. Что ж, Робби волноваться не собирается — уж кто-кто, а Сьюзен не пропадёт. После скорого душа и чашки зелёного чая, Робби падает в постель и забывается до звонка будильника. Спит крепко и безмятежно, снова без кошмаров.

***

В консульской приёмной здания Европарламента шумно, как в улье. Многоголосый и многоязычный трёп с преобладанием мужского и французского залетает в уши, оставляя ощущение смысловой пустоты и ранней усталости. Ассистентка ведёт босса в зал заседаний, предъявляет юникоды участников, помогает ему занять своё место рядом с председателем — на правах принимающего им сегодня выступает глава бельгийских консерваторов. Так лучше — оказавшись в статусе равных, консерваторы приезжие имеют меньше поводов вцепиться друг другу в глотки. Пустые надежды, простая формальность. Зондер уже здесь — одетый непривычно щегольски, гладко выбритый и даже без жвачки. Наверное, у него тоже есть свои ассистентки, способные намекнуть, что серьёзным делам нужно соответствовать. Секретарь заседания шепчет на ухо председателю — мол, все в сборе можем приступать. Закрываются тяжёлые дубовые двери в три человеческих роста, заступает на пост охрана, смолкают гомон и возня. — Рад приветствовать дорогих гостей, коллег, единомышленников на нашей благодатной земле. Когда пару дней назад мне сообщили, что консерваторы проведут выездное мероприятие в моём городе, я не помнил себя от счастья. Давайте же поприветствуем друг друга аплодисментами, друзья! Аплодисменты получаются разношёрстные — молодые члены партии рады потворствовать мнимому оптимизму председателя, в то время как умудрённые опытом и летами хлопают сами себе вяло, без энтузиазма. Ни Вайс, ни Зондер не делают этого вовсе. Сидя вдоль стены в одном ряду с остальными ассистентами, Робби видит и слышит всё, что происходит за столом заседаний. — Надеюсь, я проделал этот путь не для того, чтобы вновь потратить время впустую. Давайте же перейдём к сути, — не выдерживает Вайс первым. — Согласен, — вторит ему председатель. — Секретарь, огласите, пожалуйста, регламент собрания. В регламенте заявлены обсуждение стратегии предвыборной кампании, пути привлечения капитала в функционирование региональных ячеек и возможные фракционные соглашения с Христианской партией и правоцентристами. Обсудив вторые два пункта и потратив на это битых два часа, раззадоренные политиканы добираются до сладенького. Стоит Зондеру взять слово, Робби замечает, как напрягаются костяшки на руках её босса. Не выпуская набалдашник, он разместил трость под столом и сейчас мнёт её, цельнометаллическую, словно хочет стереть в пыль. — Моё предложение остаётся неизменным. Дело партии требует смены поколений. Старые участники привнесли в партию свои старые деньги, но вместе с ними — свои заскорузлые представления. Мы благодарны вам, отцы-основатели, господин Хелбрадт, господин Шульц, господин Вайс… Всем вам, кто стоял у истоков консервативного политического движения в нашей стране. Мы обязаны вам многим. Но мир не стоит на месте. И мы должны шагать в ногу с ним. — Ты предлагаешь поставить сверху избирательного списка свою фамилию, Зондер? — не выдерживает Вайс. — К чему этот трёп, тем более что оратор из тебя хреновый. Просто скажи, что собираешься присвоить себе чужие достижения и подмять партию под своё ведомство. — Я? Нет, не я. Так предлагает поступить большинство… — О каком большинстве речь? — вступает в полемику господин Кюхенбеккер — основатель New Way Pharma, который начинал свои дела ещё в шестидесятые, в одной упряжке с другими новыми капиталистами. — Зондер, ты оперируешь абстракциями. Если бы ты знал, что такое бизнес, что такое настоящее управление, то говорил бы на языке цифр. — Я всего лишь пытаюсь спасти вашу репутацию в глазах общественности. Глупцы! Сколько ещё можно нянчиться со стариками, прежде чем мы решимся сказать им в лицо: ваше время ушло! Сам Зондер времени зря не терял и сколотил себе группу поддержки: его выпад внезапно получает активное одобрение среди доброго десятка присутствующих. Ещё с десяток тихонько кивают в знак сопричастности. Ситуация уже не так проста, как рисовалась прежде. Эдвард Вайс слишком погряз в проблемах своей компании, чтобы заметить: в партии уже давно назревает раскол, а его авторитет нынче не так безапелляционен, как он привык считать. — Господа, так за чем же дело стало? — прерывает председатель зарождающуюся свару. — Давайте определим лидера списка путём открытого голосования. Как я понимаю, на это звание у нас претендуют господин Эдвард Вайс — наш глубокоуважаемый основатель корпорации JQ, без сомнения один из самых преданных последователей консервативных идей, и господин Гюнтер Зондер — начальник столичной полиции, руководитель, чьи навыки управления не вызывают сомнения, и чья борьба с леволибералами и зелёными на протяжении последних лет дала свои зримые плоды. Итак, господин секретарь, прошу вас зафиксировать число поднятых рук. А мой вопрос к собравшимся таков: кто из вас готов видеть во главе списка господина Вайса? Голосуйте сердцем и помните: у каждого есть лишь один голос. Руки поднимаются нестройно, одна за другой, многие озираются по сторонам, следят за коллегами, чтобы решить — следовать их выбору или же сделать свой. Поднятых рук насчитывается сорок восемь из сотни присутствующих — вариант, способный заставить переживать. Когда дело доходит до голосования за Зондера, руки поднимаются ещё медленнее. Хотя бы сорок девять — и он добьётся своего: растопчет противника прилюдно. Робби почти переживает за Вайса — а ну как того хватит приступ, и он не доживёт до расплаты… До своей настоящей расплаты, когда то, на что он обрёк Паулину, станет известным всем, когда её имя будет отомщено, а его — навеки и по праву предано забвению. Сорок шесть рук застывают в воздухе, пока секретарь дважды их пересчитывает и заносит результаты в протокол. Сорок шесть "за", сорок восемь "против", семеро (трусов) воздержавшихся. Итог встречи делает Вайса триумфатором. Зондер же встречает своё поражение стойко, даже пытается шутить и поздравляет Вайса с заслуженной победой. Но косым взглядам коллег не скрыться от него, как не скрыться от Робби тёмному огоньку, засевшему на дне его мутных глаз. Этот человек слишком жесток и самолюбив, чтобы проигрывать. И того, кто заставил его проиграть, он никогда не простит.

***

Кажется, будто Вайса пряный ветер сентября совсем не радует — он отвергает идею провести время на свежем воздухе и сразу после собрания спешит в отель. Там он оставляет Робби ждать в лобби, а сам поднимается в номер — освежиться и сменить одежду перед тем, как отправиться на съезд Евросоюза. Наскоро перекусив в дорогущем лобби-кафе, Робби снова тянется к телефону. Жизнь треплет её, как пёс — хозяйский тапок. Из стороны в сторону, заставляя носом обивать углы и пороги. Но сколько бы новостей ни сыпалось на её горячую голову, она не должна забывать, зачем она здесь. Зачем они здесь. У Сьюзен есть план, и они будут ему следовать. На этот раз Сьюзен отвечает с первого гудка: — Делай что хочешь, но избавься от своего старика к девяти! — Ни тебе "Привет!", ни "Как дела?"… — Но съезд начинается в шесть… Сьюзен, с тобой всё в порядке? — Поверь, далеко не все собираются торчать на съезде до конца. Ларссон отпускает охрану в девять. А значит, на потом у него намечены личные дела. И мы должны, обязаны быть там, где и он! Ты ведь помнишь, зачем мы здесь? Постой… Ты хоть вообще в Брюсселе? — Да, да, конечно да. — И как она могла подумать, что Робби не явится на миссию? Неужели до сих пор не принимает её всерьёз — как партнёра, как равную? — Слушай, и как же мне это сделать? Как спровадить босса, чтобы он ничего не заподозрил? — А ты придумай что-нибудь! Ты же тенью за ним ходишь — он весь твой! — Хорошо, придумаю… — Ага, постарайся уж. Ну всё, не могу больше говорить. Встретимся в Парламенте. Пока! Что? В Парламенте? Сьюзен тоже там будет? И как это у неё вообще получается: быть в самых закрытых местах, встречать самых важных людей и оставаться для публики невидимкой? Уронив голову в ладони, Робби судорожно пытается решить, что делать дальше. Как узнать правду о Полли, не спустив Нико с поводка, как поймать Ларссона с поличным и уничтожить непримиримых уже врагов — Вайса и Зондера одним махом? И самое главное: как освободиться от компании босса сегодня вечером?