Лапами вверх

Ёбаный дождь… Как же достало всё, заебало! Грязь эта, снова месимая кирзачами 45-го размера, необъятная одежда, хуй знает на какой помойке найденная. А ведь раньше было не так. Он — вполне респектабельный мужчина: дело на мази, свои палатки на рынке, девушка… Потом девяностые, рекетиры. чтоб их!.. От былой роскоши ничего не осталось. Ни квартиры, ни бизнеса. Ни-че-го. Забрали всё. И это хорошо, что ещё хватило ума отдать всё добровольно. А вот дружку Юрке не повезло! Утюг на живот, спёкшаяся брюшина… палёными потрохами в квартире и подъезде воняло ещё долго. И стоило ли это того, чтобы не отдавать добровольно эти сраные башли к хуям собачьим? Теперь вот под землёй гниёт, на уровне двух метров… А он, Вадька — живой! Живо-ой!.. Правда, от квартиры и бизнеса только пшик. Сколько раз он был бит? Импозантный мужчина, а ныне отброс. …Лепетал что-то там про себя, прикрывая живот руками, а у него такие же, как он сам, последнюю чекушку перегона тащили, отчаянно пиная куда придётся. Поначалу не верил, что это происходит с ним. Заходил в свой бывший двор, не хотел опускаться. Его мнимые друзья и знакомые брезгливо отворачивались, случайно завидев его на улице. Не. Хотел. Опускаться. Летом ещё нормально, можно сообразить незатейливый шалашик подальше от человеческих глаз, а осенью-зимой — тяжко. Зимой теплотрассы, подвалы. За последние крохи еды с крысами дрался в прямом смысле. Это тот, кто привык ездить в крутой тачке. Бомж. Теперь просто бомж. Без кола и двора. Трудно забыть прошлое. Вадим натаскал в шалаш картонных коробок, добыл с помойки пенопласт. Хорошо! Жить можно. Он усмехнулся. Жить… Существовать! 32-х летний Вадим Клейменов привык жить впроголодь, к вечному пустому желудку привыкаешь. Жить в дерьме — тоже. Они тут все такие — вшивые, обоссанные, старые, помоложе… — Ёба-ана… — орёт дурниной Сева, бомж лет 60-ти, как и тогда Вадим, он лежал на слякотной октябрьской земле. Двое мужиков и одна женщина. В прошлом — женщина, с матами месили ногами тело старика. Сева съел банку тушенки, найденной ими чудом на помойке. На закусь была, видать. За что теперь и расплачивается остатками покрошенных зубов и отбитыми органами. — Старый козё-ёл! — надрывно голосит баба с расквашенными губами и фиолетово-лиловым фингалом под левым глазом. — Для тебя это приготовили?. Пинок в живот Севы, и опять скулящий полуплач разрывает вечернюю темноту у теплотрассы. — Для тебя? Отвечай? Мужики не отстают. Лупят ногами по лицу. Страшно смотреть — месиво вместо лица. Отвратные, мокрые звуки, будто отбивают мясо. — О-ой!.. Не могу. больше! Больно! Больно-о! — рыдает старик. — Да хорош! — выкрикивает Вадим, не выдерживая причитаний старого бомжа, подлетая к озверевшей кучке образин, не имеющих с людьми ничего общего. — А ты чо? Тоже, пидор, захотел в рыло? — шумит другой колдырь, замахиваясь грязным кулаком в сторону Вадима. Вадим перехватывает крепкий кулак, выворачивая запястье под неестественным углом. Вадим когда-то занимался борьбой, и где находятся самые уязвимые места на теле, отлично помнит. Колдырь орёт почище Севы, падая на колени, Вадим дожимает запястье. Хрустит, сломано. Вадим, поворачиваясь, неспешно уходит к себе в угол, знает — его не тронут. Пока. А Сева откинется, кто его лечить-то будет? Севастьян Логинов — бывший преподаватель математики в школе, звали на должность в институт, но потом нагрянули неспокойные девяностые. Работы нет, институт прикрыли, в школе сократили учительский состав. Сева попал под сокращение. Жена развелась, отжав его же квартиру, взрослым детям учитель стал не нужен. Как следствие — улица. Здесь у каждого своя история. Да хотя бы у того, кому Вадим сломал запястье. Но чужое горе никого не ебёт. Самим бы выжить… К утру Сева ожидаемо «двинул кони». Вадим ещё слышал, как тот ползает у труб, умирать всегда больно, а вот так, ещё и страшно. Жизнь пожилого Севасьяна Логинова закончилась на улице тяжкой гибелью. Иногда Вадим не гнушался подрабатывать грузчиком, хоть какие-то деньги нужны были на пропой. Прошлое не вернуть. Забыть. НАЧАЛО ЯНВАРЯ Гера — бессменный собутыльник Вадима, не друзья конечно, так, бухали вместе. Сегодня новый год бы отметить, даже пара бутылок технического спирта есть. Кто послабее, слепнет, они ж ёбнутые! Так его хлещут! А надо в идеальной пропорции с водой разбавлять! И всё тип-топ будет! Ну, если только глотку малость обожжёт, а так ничего… Закусь — рыбные консервы да чёрный хлеб. А что ещё надо? Всё в ажуре. Только вот сплоховал Вадя… полбутылки не поделили с дружком своим. Вадя не будь дураком, всадил в шею собутыльнику напильник. Откуда он там был, на доске, которая вместо стола, хуй знает… Гера захрипел, хватаясь за напильник руками, вытаращил глаза на лыбящегося во весь рот Вадима. Пьяному море по колено. Гера попытался было вытащить ранящий предмет из горла, но получилось, что просто елозил им взад — вперёд, вызывая ещё больше веселья у Вади. Кровь хлестала, как будто резали свинью, не иначе. Вот эту-то радостную новогоднюю картину и застали злющие менты, которых их непосредственный начальник заставил отработать дежурство в новогоднюю ночь. Нагрянули в бомжатник, а тут картина маслом! Вадиму не повезло. Хотя как посмотреть, за убийство Геры мужчина схлопотал пять лет. Но прошёл слушок про амнистию. А нахуй им нужен лишний рот на зоне? Пять лет скостили до трёх, но хлебнуть тюремной баланды Вадиму всё же пришлось. Умывшись в кровушке, не отказался от подобных заказов и на зоне. Наверное, Вадиму всё же повезло… *** ВИТАЛИК — Виталь! — из кухни донёсся весёлый голос тёти Оксаны. — Я плов приготовила! Садись обедать! — Сейчас, тёть Оксан! Через минуту в кухне появился черноволосый семнадцатилетний юноша. Он лучисто улыбнулся опекунше, по- совместительству своей родной тётке, усаживаясь за обеденный стол. Оксана, взяв глубокую тарелку, положила туда горячий, аппетитно пахнущий плов. Аккуратно поставив чашку напротив племянника, ласково сказала: — Меня на работу вызывают, сам понимаешь, я — частник. Ненормированный рабочий день, а ты поешь и за уроки! Хорошо, Виталь? — Конечно, тёть! По математике я уже сделал! — Виталик принялся дуть на ложку с рисом. Оксана, потрепав его по непослушным волосам, вышла из кухни. Нужно было забежать на работу, в магазин — Галантерею на углу. Хозяину опять понадобился какой-то хрен! Зима была холодной, а для многих ещё и голодной. Одевая зимние сапоги, Оксана зло сплюнула под ноги. «Весь в братца, сучонок!.. Думаешь, квартира тебе достанется? Не-ет! Золото твоей мамашки я прибрала, остались счета и трёшка эта ебаная! Ничего, Виталенька! Сдохнешь скоро, тварёныш мелкий!» Она ненавистно улыбнулась. — Я пошла, Виталенька! — заботливо крикнула женщина, отпирая входную дверь. — Ага! — снова донеслось из кухни. — Чтоб ты подавился… — зло прошипела женщина себе под нос, хлопнув дверью. Ей срочно нужно придумать хороший план по устранению ненавистного племяша, и чем скорей, тем лучше.