Друг Сэнри (черновой вариант)

«Справедливость без силы беспомощна; сила без справедливости деспотична».

— Блез Паскаль

22 мая 1946 года, город Токио, муниципалитет Кодзимати, район Касумигасэки, отдел БМК окружной прокуратуры, 18:10. Проделывая путь от входной двери прокуратуры до отдела по борьбе с мошенничеством и кражами в левом крыле третьего этажа, я раз за разом прокручивал в голове моё посещение квартала «Шести деревьев», дополнял выдвинутую мной теорию новыми догадками. Вернувшись в свою коморку, я первым делом отыскал справочник телефонных номеров государственных и муниципальных ведомств. Прежде чем молодецки нырнуть в активный поиск злодеев, неплохо было бы разобрать по косточкам пресловутое перекрытие улицы на санобработку и эвакуацию. Подтвердят ли официальные чиновники вспышку заражения с последующим вмешательством в целях ликвидации очага — вопрос витальный. Без ответа на него многие тезисы, выдвинутые мною в жаркой дискуссии, останутся не до конца обоснованными. Номер Министерства здравоохранения и социального обеспечения занимал почётную строчку в головном разделе. Не долго просматривая перечень, я переписал цифры на листок и опрометью выбежал в коридор к таксофону. Кабинеты не располагают отдельными линиями связи, так что все, от распорядителя группы отделов до непримечательнейшего конторского служащего, спасаются общей цепочкой заботливо предоставленных аппаратов. Как правило, позвонить по ним не стоит и сэн. Очень бережёт старательно накопленные гроши. Приложив трубку к уху, я прокрутил диск набора (здание прокуратуры подключено к АТС, а посему споспешествование телефонистов не потребуется). Пошли гудки и спустя минуту в министерской приёмной отозвались. Я попросил соединить меня с представителем отделения предотвращения эпидемий, для расторопности представившись своей настоящей должностью. На эту, казалось бы, примитивную операцию затратили по меньшей мере половину часа; оторопь берёт вообразить какие круги бюрократического ада преодолевают челобитные простых горожан. На проводе был тот самый представитель. Он жалостливо извинился за продолжительное ожидание, после чего спросил причину звонка. Я ответил, что желаю узнать производила ли санитарная служба дезинфекцию на Гайэн-Хигаси с тринадцатого по двадцатое число сего месяца. «Вот так, — прозвучал из динамика сдавленный голос, — единым духом-то и не проверить. Горы документации нагромоздились. Каждый день какая-нибудь пакость приключается. В массе своей, конечно, на вокзалах и станциях — излюбленных местах бездомных. Вы не против, если на днях мы пришлём вам письмо с пояснениями через ваш секретариат?» Делать нечего. Я назвал числовое обозначение своего кабинета и, напоследок попросив добавить всевозможные сведения о схожих запросах со стороны органов верховного командования или отдельных военнослужащих в заключение послания, прервал соединение. Посмотрим, сколько времени займёт отправка… Вторым пунктом в плане — хоть кровь из носу — но нужно обследовать выделительную жидкость Танаки-сана на предмет лекарств или ещё чего-нибудь подобного. Не имея на руках результаты анализов, едва ли я смогу выстроить дальнейшую стратегию. У перворазрядных полицейских столичного региона хоть и функционирует собственная криминалистическая лаборатория, размах предоставляемых экспертиз больно уступает общемировым стандартам. Для самых трудоёмких исследований (например: токсикологических или радиотехнических) правоохранители всегда прибегают к помощи специализированных клиник и исследовательских институтов. Обычно те под завязку оснащены современным оборудованием, рукастыми лаборантами и качественными реагентами — всем, чего так не хватает нам и нашим «младшим» соратникам. Однако, чтобы подать заявку, необходима санкция «сверху». Залучить желанную — процедура, мягко выражаясь, не отличающаяся быстротой. Ответ приходит от нескольких суток (при условии пометки «срочно» в прошении) до нескольких недель. Только затем разрешается согласовать дату экспертизы с интересующим учреждением. Исключения, конечно, составляют резонансные дела, не сходящие с газетных передовиц; обращения от следственной бригады без преувеличений одобрят моментально. У меня же ничем не примечательная кража, сопряжённая с ущербом имущества, и уповать на благосклонность начальства явно не лучший манёвр. К перманентно загруженному заботами Ватару-сану, будь ты даже четырежды закадычным другом, и вовсе никак не подступить. Да и, прямо скажем, любые отступления от предписаний ему претят. Это опечаливает, поскольку наркотические и седативные вещества любого генезиса, за исключением каннабиноидов, имеют свойство держаться в крови не более трёх дней, в урине — не более семи. Можно выкрутиться по-старинке: заранее собрать все экскреты, поместить те в холодильные установки управления полиции на временное хранение (в среде с низкой температурой химические структуры распадаются существенно дольше) и скоротать несчастные деньки за счётом пешеходов. По такому сценарию поступал каждый уважающий себя обвинитель или следователь… до недавних пор. Авианалёты привели к коллапсу энергетики; ЛЭП, подстанции — практически всё превратилось в груду никчёмных развалин. За восемь месяцев геркулесова труда удалось восстановить лишь предотвращающий скат в допотопную эпоху базис, и то сугубо в тройке самых густонаселённых мегаполисов. Множество объектов государственной важности в Токио либо обесточены, либо страдают хроническими отключениями электричества на неопределённые сроки из соображений экономии. Понятно, что ни о какой гарантии надёжности и речи не идёт. Исправно продолжают служить лишь две трети развилистых сетей поездов на электротяге; железнодорожные пути и прилегающие трансформаторы пусть пострадали от огненного смерча, всё же некоторые из них стремительно восстановили даже до окончания войны. В дальнейшем американцы не пожалели средств на воскрешение этой первостепенной для успешной оккупации отрасли. Так бы у меня и опустились руки, не вспомни я о моём приятельстве с одним видным профессором. Он заведует научно-исследовательской лабораторией кафедры химии в Токийском университете… если верить разговорам старших соработников, которые, по заверениям, пользуются его услугами, питается сооружение автономно от генератора, производящего ток на угле. Соответственно риск спонтанного перебоя, при оптимальной заполненности бака, равен нулю. В студенческие годы, когда я покорял тернистое искусство права, мне не раз доводилось пересекаться и вести полемику на разнообразные темы с этим замечательным химиком. Он пообещал подсобить по надобностям службы в обход бездушного монстра канцелярщины (суду не так уж и важно как ты достал ту или иную бумажку. Главное — её наличие). Мухлёж чистейшей воды, но иного выбора на горизонте не наблюдается… в самом деле, не нести же мне пробирку в темницу ЦУПа? А вдруг свет пропадёт, или его изначально шаром покати? И как поступать дальше? С замиранием сердца я вытащил изрядно пожелтевшую карточку из визитницы; вот он — мой счастливый билет. Пальцы сами протиснулись в тугие отверстия номеронабирателя… До чего приятно было слышать голос старого знакомого после стольких лет разлуки. В ходе беседы подтвердилось, что сэнсэй и поныне руководит университетской лабораторией. Своим долгом считал прояснить злободневную проблематику энергообеспечиваемости исследовательского корпуса. Не скрою, задавая вопрос, я трясся в поджилках; меня обуяла непреодолимая ажитация. Если вдруг здание университета обесточено, можно смело ставить жирный крест на моих потугах и начать искать фантомную удачу в воротах Сакурада. Я прекрасно осознавал, что не единственный «хитрый» в коллективе; профессор побратался с половиной прокуратуры и, вероятно, был острейше востребован «из-под полы» — особенно в кругу тех, кто борется с преступлениями на почве наркотиков. Охлаждающие шкафы, как я отметил, помогли бы оттянуть распад веществ в чаянии конца очереди любителей пройти вне её, но для выработки хладагента нужен электроток. Всё ещё, это несравненно шустрее, чем строчить десятистраничное эссе, куковать незнамо сколько, и только затем, получив «добро», обратиться за подмогой. К моему облегчению, опасение не подтвердилось: сэнсэй поручился, что перебои им не страшны. Намедни обладателям углегазогенераторов завезли месячную норму топлива, и сейчас запасы в избытке. Напряжение свалилось камнем с души — не всё потеряно! Выслушав мой рассказ, профессор с присущей ему мягкосердечностью выказал желание приехать завтрашним же утром — принести оборудование и проследить за забором материала. Присутствие научного сотрудника, особенно задокументированное, придало бы моей махинации большей легитимности. Мы договорились встретиться в девять тридцать в моём кабинете. Преисполнившись радостным предвкушением, я повесил трубку на «рычажки» и поспешил к рабочему месту. Всё проходило как нельзя удачнее, и это не могло не сказаться на настроении — ноги чуть ли сами не пустились в пляс под откидной доской секретёра. Я присел поудобнее и взялся мысленно упорядочивать ворох дел на завтра: сперва я отведу специалиста в участок, там он проведёт забор мочи. Следом вдругорядь допрошу самого Танаку-сана и заставлю распознать поллитровку, подаренную управляющей кабаре. По дороге не вредным будет заглянуть в тыльную часть прилегающего к «Канраку» дворика. В вечер кражи оттуда, по показанию, кормился мой единоземец, непосредственный арестант. Арисима-сан также утверждал, что дворик принадлежит некоей группе бродяг и наш невольник водил с ними тесную дружбу. Они вполне могут владеть полезными следствию сведениями. Посмотрим, удастся ли их подловить в подходящее время. И последнее, но наиболее главное деяние — забрать ключи на дактилоскопическую экспертизу у собственника злополучной двухэтажки, разумеется проверить и саму бутылку, сравнить следы. Излишне повторно дёргать профессора, для столь примитивной проверки сгодится и не обременённая новациями лаборатория «Централа». Три часа я провёл составляя рапорт и выписывая ордера на следственные действия. В отличии от УПК североамериканских штатов, где полномочия по созданию и выпуску ордеров — без которых даже нос подозреваемому почесать нельзя — закреплены за судьями, японские регламенты воспитывают прокуроров как «вездесущих пророков правосудия наделённых неограниченной узурпаторской властью», «детективов, адвокатов и средневековых кадиев в одном лице» со всеми причитающимися обязанностями. Стоит ли говорить, что моя должность, пускай представляющая собой формальную позицию помощника, является объектом зависти для львиной доли честолюбивых юристов. Многие готовы на любые подлости, лишь бы дорваться до заветных привилегий, почувствовать вкус вседозволенности. Признаюсь, я и сам вожделел получить своё место под солнцем, однако стимулом моим являлась не корысть. Надо мною главенствовали идеи справедливости и помощи нуждающимся, сформированные бесконечными примерами семейства Корэнори, моих героев и нравственных менторов. Наконец, после шести лет терзаний, мучений, а также предвзятости от лица наших предводителей и необузданной враждебности среди коллег-клерков, мне дали возможность себя проявить. Что же, будем пользоваться «привилегиями» в поимке расхитителей чужого имущества! Жаль, что некоторым людям, горделиво выпячивающим свою аморальность на всеобщий показ, даровали это благословление намного раньше меня… Закончив писательствовать, я отложил авторучку, размял кисти и выполнил короткую зарядку для глаз. На часах было почти девять, руины города погрузились в густоту майских сумерек. Я зажёг фонарь и поставил его на доску, служащую столом. Чёрт, и когда же нам восстановят электричество? Не сказал бы, что полумрак способствует повышению продуктивности труда. Под конец дня я решил ещё раз пробежаться по материалам уголовного дела, изучить отчёты первичного расследования, протоколы допросов и опросов, фотокарточки. Действительно, в донесении ведущего следователя вскользь упоминалось о перекрытии улицы, но чрезмерно мелким шрифтом в самом краю документа. Как будто бы он хотел скрыть от моих глаз этот неприятный факт. Хм… а вот это увлекательно: из массивной папки я извлёк худенький скоросшиватель, озаглавленный как «Характеристика осуждённого Танаки Иссэя» за авторством администрации тюрьмы Футю в одноимённом городке на западе токийской агломерации. Составлена в пятнадцатом году Сёва — насколько понимаю, время последней отсидки. Сжираемый любопытством, я распахнул запыленную жухлую обложку и погрузился в чтение: «<…> Осуждённый Танака Иссэй осуждён 12.05.13 окружным судом г.Токио по статье 235 УК Японии к 3 годам лишения свободы с принудительным физическим трудом. Начало срока: 13.05.12 Конец срока: 16.14.11. Примечание: освобождён 15.10.11 по всеобщей амнистии по случаю празднования 2600-летия образования японской государственности. <…> Осуждённый Танака Иссэй родился в г.Осака 7 апреля 38-го года Мэйдзи. <…> Имеет старшую сестру, зятя и семерых племянников. Все на данный момент проживают в г.Киото по месту прописки. <…> Осуждённый Танака Иссэй до оглашения текущего приговора суда имел ещё одиннадцать судимостей (преимущественно мелкие кражи, разбой и хулиганство). Также проходил принудительное психиатрическое лечение в психиатрической больнице Мацудзава в период с 11.03.10 по 12.12.01. Причина госпитализации — обострение мазохистического сексуального расстройства (пассивной алголагнии). Исходя из сведений, предоставленных лечащим врачом, в многолюдных местах (парки, площади, станции) систематически подходил к молодым девушкам и юношам с просьбами предоставить услуги сексуального характера в т.н. форме «садист-мазохист», где планировал отыгрывать роль последнего. При себе держал мужской кожаный ремень, упрашивал избивать им себя в течение полового сношения, предлагал денежное или материальное вознаграждение. Был задержан полицией по наводке анонимного источника. <…>» Прочитывая усеянную безликими канцеляризмами машинопись, я был не в силах подавить стихию эмоций. Весь мир, казавшийся недавно таким понятным, стремглав перевернулся с ног на голову. Содержание документа заставило глаза заехать на лоб, а челюсть беспомощно виснуть под тяжестью груза заслуживающих порицания откровений. Я захлопнул скоросшиватель, пытаясь переварить обрушившуюся лавиной информацию. Лицо исказилось мученической мимикой. Хм… получается, Танака-сан и вправду страдает или страдал определёнными перверсиями. Если тогда на допросе единоземец утаивал свои потаённые предпочтения, оклеветал Арисиму-сана распространителем ложных сплетен, то ранее детектив вряд ли бы рискнул «выбить» удобные показания. У «лейтенанта» несомненно имелась тюремная характеристика, ведь он был одним из тех, кто собирал улики и составлял обвинительное заключение. С другой стороны, он мог прибегнуть к рукоприкладству ещё до того, как характеристика оказалась у него на столе, но опять же, беря во внимание освещённый в тексте диагноз, это бы не принесло значимых продвижений. В подобном случае, какой же хитростью он заставил несчастного вора плясать под свою дудку? Ума не приложу. Ах, чего гадать! Завтра и спрошу подследственного — и о истории болезни, и о теперешнем состоянии, и кто ему так всыпал. В распорядительной записке я дополнительно потребовал перевести невольника в полицейский участок Адзабу уже к утру двадцать третьего мая. От греха подальше. Надеюсь, господа из следственной бригады уложатся в срок. 23 мая 1946 года, город Токио, муниципалитет Кодзимати, район Касумигасэки, отдел БМК окружной прокуратуры, 9:30 утра. Утром полдесятого я сидел в кабинете, ожидая запланированного визитёра. Двадцать минут назад поговорил с дежурным участка Адзабу по телефону, и он подтвердил перевод арестанта. Прочее — дело техники. После стука, ко мне зашёл профессор — Ниномия Каору-сэнсэй, мужчина средних лет. Довольно высокого роста с аристократической выправкой. Обладатель ястребиного носа, придающего его персоне дополнительного престижа. Карие глаза и небольшая щетина. Успевшие покрыться лёгкой сединой терракотовые волосы зачёсаны набок вправо. Одет в достаточно старомодный костюм-тройку аспидного цвета с тёмно-оливковым галстуком в белую горизонтальную полоску. С собой носит саквояж. Уроженец Киото, Ниномия-сэнсэй в праве покичиться благородным акцентом. — Ну здравствуй, Маэда-кун. Давно не виделись, — профессор улыбнулся, протягивая руку. За годы жизни в Европе он приохотился к целому ряду заграничных устоев, включая ритуалы коммуникации. Я встал и ответил взаимной любезностью. — Что, замучили тебя бюрократы? — Не то слово, Ниномия-сэнсэй. Бедствие. Ещё и электричество по всему городу пропадает. Куда ни кинь, а всюду клин. — Понимаю. Масафуми-кун да Харуэ-кун тоже волком завыли, папенька-то к ним не прислушивается. Сами, говорит, проблемы свои расхлёбывайте… вот они и расхлёбывают. — Ватару-сан невероятно занятой человек, ему позволительно. Да и не сторонник он послаблений для отпрысков. — Это заметно, — задумавшись, Ниномия-сэнсэй почесал волосатый подбородок. — Мне, знаешь, только в радость вам помогать. Моё семейство ведь с Корэнори десятилетиями на короткой ноге. Мы многим им обязаны. — Ого, а чем именно? — познакомился я с профессором через Масафуми, и знал, что этот талантливый мэтр давнишний друг Ватару-сана. Насколько осмелюсь судить, повелись они ещё со времён службы последнего в прокуратуре Кобэ. Но я, являясь частично сторонним человеком, не был до конца посвящён в контекст их глубоких отношений. — О, я разве не рассказывал? — он мягко рассмеялся. — Ниномия в былые дни владели несколькими крупными заводами химической промышленности. Производили всё: органику, неорганику, силикаты, эластомеры, лекарства, косметику. Казалось бы, дела идут в гору, но, как это заведено, появились трудности. Наш Ахиллес, вступив в конкурентную борьбу весьма поздно, тщетно пытался нагнать черепаху монополистов Мэйдзи. Те же Хинагами и Нарахаси подмяли под себя почти весь отечественный рынок, и попросту мешали новичкам развиваться особняком, «топили» неугодных. Дошло до того, что они оскотинились неприкрытым шантажом. Затем грянуло землетрясение это треклятое в двенадцатом году Тайсё, финансовая паника Сёва и, как будто этого мало, мировой экономический кризис. В общем, тряхнуло нас тогда будь здоров… во всех смыслах. Корэнори не отвернулись, помогли юридической консультацией, аудитом, бухгалтерией, защищали от нападок трестов — даром! Хех, доплачивали нам даже. Еле на плаву удержались. Свинья я, а не человек, коли не отработаю долг перед спасителями… ну и теми, кто неукоснительно им служит, — сэнсэй похлопал меня по плечу. — Вот это да! — я участливо внимал каждому слову, в некоторых моментах у меня спирало дыхание. Что же, мне посчастливилось стать свидетелем очередной монеты в копилку отзывчивости прокурорской фамилии. — Ладно, полно трепаться. Веди уж к своему узнику. — Ага, только зайдём мимоходом кое-куда. Там недалече… Квартал Роппонги, 9:50 Сойдя на трамвайной остановке в квартале «Шести деревьев», мы добрались до двухэтажного кабаре «Канраку». Стрелки циферблата наручных часов показывали без десяти десять. Что и следовало ожидать, на входной двери висела табличка «CLOSED». Я поднял голову и заметил, как прямо за зданием струился и рассеивался в небесной голубизне сизоватый дым. То что нужно. — Ниномия-сэнсэй, вы подождите здесь пару минут. Мне надо отлучиться по профессиональной нужде. — Ох, конечно. Не затягивай единственно. Я проник во внутренний дворик через пустое пространство, разрезающее кирпичную стену надвое (почему-то здесь это считается проходом), и принялся обходить заведение с левого торца. Справа под окном кабинета владельца разветвились колючие кустарники, а значит было бы не совсем разумным поступком пробираться по ним. По крайней мере, если в моих планах не предусмотрено получить нагоняй за порчу фактически казённого костюма. С каждым шагом усиливался острый запах костра вперемешку с душком жареного мяса. В прошлом я бы не отказался от столь сытного блюда, но сейчас, после недавних событий, меня мутит от одних мыслей о том, чтобы запихнуть себе это в рот. Нет, дело не в запахе… у тех сожжённых загущённым бензином трупов он был специфическим, мало похожим на мясо животины при обычной жарке. Нечто отталкивает меня на уровне подсознания… нечто труднообъяснимое человеческим языком. Свернув за угол боковой стороны, я вышел на место вчерашнего перекура. Задняя часть двора претерпела колоссальные изменения: у покосившейся изгороди, отделяющей соседский участок, стояла оцинкованная бочка для сбора мусора. Ещё вчера их выстроили в ряд около чёрного входа, теперь же одно место оказалось незанятым. В «украденной» бочке у изгороди танцевали языки пламени, облизывали деревянные шампуры с насаженными на них мясистыми колобками. Я присмотрелся: этими комочками были дохлые ошкуренные мышата. Целый выводок. Подгорелые лапки и пуза. Среднестатистический человек, стоящий поодаль, скорее всего, предположит, что готовятся данго, однако натренированный редактированием мельчайших опечаток в документации глаз мигом различит и мордочку и тонкую нить хвоста. Омерзительное зрелище. Бочку эту окружало трое мужчин донельзя непрезентабельной внешности. Двое одеты в традиционную одежду, грязную и изодранную. Один, вертящий мышат над огнём, — в бордовый пуловер на голый торс, брюки, сандалии дзори и кепку-восьмиклинку. Элементы одежды хоть и были потрёпаны, всё ещё смотрелись прилично, сравнивая с компаньонскими. Это натолкнуло меня на мысль, что «кепочник» никто иной, как местный предводитель. Заметив нарушителя спокойствия, эвентуальный главарь бросил кулинарию, схватил опирающийся на бочку дрын и рявкнул: — Чё надо?! — Извините, что потревожил вас, господа, — я поднял руки, показывая свою безобидность. — Я расследую кражу в кабаре. Ко мне поступила информация, что вы можете быть ключевыми свидетелями. Буду очень признателен, если поделитесь своими наблюдениями. Братия недоумённо переглядывалась меж собой, пока кто-то не выкрикнул: — С мусорскими делов не водим! — А ну цыц там, — вожак пригрозил выскочке кулаком, и тот, видимо почувствовав мощь авторитета, послушно стушевался. — Начальник, — обратился ко мне воин с хитрющей полуусмешкой, — ты ведь знаешь правила. Хочешь сотрудничества — изволь заплатить кругленькую. Я вздохнул. У меня не было ни энергии, ни желания попытаться умерить их разнузданные аппетиты. Полагаю, малюсенькое вознаграждение за труды поспособствует более доверительным отношениям. Не всё же мне кнутом размахивать. Я вынул продовольственную книжечку из внутреннего кармана, раскрыл и вырвал талон на восемьдесят грамм соевых бобов. — Вот, максимум что могу дать — сказал я, протягивая талон. — Отоварьте в ближайшем пункте выдачи нормированных товаров. — Ха! Не учи старого болеть, а больного кашлять! — лидер бесцеремонно вырвал клочок из моих пальцев, после чего возвратил орясину на прежнее место. — Балакай чё хотел. — Сперва познакомимся. Меня зовут Маэда Сохэй, помощник окружного прокурора. Вас, господа? Троица шаромыжников нехотя назвалась и я, как долженствует поступить по уставным правилам, занёс эти данные в блокнот. Имя главного вымогателя — Мацуока Сатору-сан. Мужчина не первой молодости с обгорелым до красноты лицом. — Вы как, давно здесь обосновались? — спросил я, закончив вычерчивать последние кандзи. — С февраля месяца. — Проживаете по текущему адресу прописки? Что-то я не нахожу здесь ни палаток, ни футонов, ни спальных мешков. — Проживать-то проживаем, да сердце щемит назвать те ошмётки адресами. Все улицы пожгли, суки — ничего не осталось. Ну мы худо-бедно склеили себе шалаши из строительного дрязга на наших участках. Сюда разве что пожрать сходимся, «общак» проверить и вопросики обкашлять. — Угу, понятно. Я слышал ваша группа вовлечена в выпрашивание милостыни. Во сколько вы уходите «на работу»? — В час дня, когда Дейзи-тян с усатым подваливают. — А возвращаетесь? И куда, сразу по жилищам? — Смотря какой улов… обычно к десяти вечера управляемся. Нет, прежде шуруем на задворок. Дейзи-тян, кормилица наша, оставляет нам ужин. Мы, начальник, не миллионеры от дармовой жратвы отказываться. — Ужин? — Ага, «малинка» америкосовские недоедки вон в тот бочонок складывает, — вожак указал пальцем на одну из тар покрытых тонким слоем цинка подле входа. — Причём не какую-то парашу тухлую, а с недавнего застолья. Молодчина, девочка, не даёт старикам с голодухи копытца отбросить… Интересное заявление. Меня разумеется успели просвятить, что до заключения Танака-сан был членом их шайки-лейки. В вечер кражи он вернулся в «штаб-квартиру» без товарищей и, как сам выразился, «пошарился по помойкам». Может ли быть такое, что подследственный угостился прохладительным напитком как раз из бочки, предназначенной для кормёжки? Вероятность исключительно огромная. — В поисках еды вы заглядываете в остальные бочки? — Блядь, парень, — в голосе Мацуоки-сана не прослеживалось ни раздражения, ни злобы, скорее тихий укор за то что я сморозил полнейшую ахинею, — ты в своём уме? Там же гнильё сплошное. На кой оно нам, когда есть безопасный и — главное — бесперебойный источник? Глистов в жопе выращивать? — Значит, не заглядывали… — так и записал. Свидетельские показания говорят не в пользу Дейзи-сан, но до тех пор пока отчёт по анализам не будет готов, делать поспешные шаги — себе дороже. В довесок я показал ту самую бутылку, подаренную менеджером, в надежде, что трио определит попадалась ли им газированная вода под этой торговой маркой в «безопасной» бочке. — Узнаёте? Такие вам Дейзи-сан выдавала? — Да, выдавала. Чё она там только не выдавала! И шипучки разные, и «Соса-Сору» эту от которой блевать тянет… — Алкоголь? — Бывало и алкоголь, — предводитель задористо раскивался. — Любит девчуля нас побаловать. — Хорошо… вы знаете человека под именем Танака Иссэй? — после моего вопроса губы Мацуоки-сана скривились в брезгливой неодобрительности. Казалось, что с минуты на минуту меня осыплют градом из благого мата и проклятий. — А, Черепа. Ну да, знавали этого мудозвона. — Почему же… «мудозвона»? — изрёк я почти шёпотом. Не хватало ещё, чтобы Бог наказал за сквернословие. — Он у нас вечно слямзить что-нибудь норовил. Бывает, находишь какую-нибудь пригожую вещицу, тащишь братве показать, ложишь в общую кассу, а этот юродивый потом тайком, без зазрений совести, суёт находку себе под оби. Мы не на шутку охерели с такой наглости, грозили погнать его ссаными тряпками, но он племянницей нас своею разжалобил. Говорит, маленькая она совсем да к тому же инвалид, в ступоре непрерывном живёт… средства нужны позарез. С той поры тащил он у нас всё, причём не раз и не два, а мы прощали — не ироды всё ж искалеченное дитя без крошки в кармане оставлять. На вылазки только отдельно отправляли, а то он нам бы всю малину испоганил своим присутствием… мало-помалу обнаглел козлина окончательно, последней каплей было… э-э-э… — Мацуока-сан замялся и неловко пощупал «картошечный» нос. — Начальник, эт самое… тут уголовкой попахивает, а я на зону обратно пиздец как не хочу. По-братски, обещай замять дельце, если расскажу. — Ладно уж, обещаю. Излагайте, что у вас там. — Короче, за пару дней до кражи Череп… гхм, Танака подошёл к нам с предложением. Сказал, дескать, одолжил у строителей стремянку, через кусты те пробрался к окну, приставил, залез повыше и увидел кабинет с баснословными богатствами: картины там какие-то с женщинами крылатыми, мебель заморскую, фарфор, стол из красного дерева. Стал нас уговаривать добро это свистнуть втихаря, продать перекупщикам на чёрном рынке и обеспечить, так сказать, достойную пенсию. — А вы что? — не удержался я и перебил. — У нас в тюрячке — мы все вместе чалились — кусать руку, которая тебя кормит — сучий поступок. За такое сразу всей хатой опускали. Ну мы нахуячили Танаку до кровавых соплей, чтоб дерьмо из башки выветрилось, требовали взять слова свои поганые обратно. Он заревел навзрыд, извинился и зарёкся когда-либо воровать. — То есть, это вы его избили?! — взвыл я неосознанно писклявым голосом. — Ага, да так что у него рожа опухла, будто пчёлы покусали! — бахвалился кепочник с апломбом достойным триумфальной реляции Гая Юлия по окончании похода на разбушевавшихся галлов. — Правильно вы его за решётку посадили. Неисправим он! Лгать с молоком матери всосал! Услышав неожиданное признание, я ощутил как подкашиваются ноги, и чуть не повалился оземь. Вот смеху было бы. Оно помогло распутать одну загадку, но породило дюжину других: допустим, детектив не применял «тяжёлые методы», а удружили бывшие коллеги по цеху. Тогда какая причина вынудила Танаку-сана, даже после разоблачения маленькой постановки следствия с придуманным американским негоциантом, не признаться в истинном происхождении увечий? Он пытался кого-то выгородить? Или Арисима-сан угрожал побоями вербально? Этот вопрос, пожалуй, целесообразнее оставить нашему заключённому. — Танака-сан… упоминал некоего торговца из Америки? Иностранец обещал ему еду и хозтовары в обмен на кабинетное убранство. — Не-а, — Мацуока-сан помотал головой, — чёрный рынок, да и только. Череп ж не дебил менять Клондайк на подачку. Сам бы себе всё заграбастал. Я понимающе кивнул. — Восемнадцатого мая вас задержали офицеры полиции в Сибуе по подозрению в нападении на женщину. Девятнадцатого освободили. Это правда? Расскажите поподробнее. — Да какое к бесу нападение! — Мацуока-сан сердито махнул рукой. — Недоразумение! Банкнота эта паршивая виновата. — Банкнота? — Да, она самая! Три часа дня, восемнадцатое. Мы втроём на вылазке возле станции Сибуя, ну там, где в прошлом году рыночек-то крупный открыли. Подходит дама в пёстреньком наряде, марафет наведённый, причёска с завитушками. Ну мы сразу подумали — пан-пан, не иначе. Из сумочки своей протягивает нам стоиеновую купюру. Мы таких деньжищ отроду не видывали, наш потолок — десятки. Почтительно взяли. Барышня говорит день рождения у неё сегодня, настроение отменное, почему бы вам не обмыть праздник парой-тройкой рюмок хорошего сётю за здоровье, так сказать, именинницы. Он нонче дорогостоящий из-за нехватки риса. Сказала, что знает хорошую издакаю, в которой подают со скидками. Долго нас уговаривать не пришлось, на радостях побежали на рынок искать райский сад. Отыскали, заходим. Владелец, тот ещё фрукт, поначалу принял нас радушно, кабанчиком принёс заказ, но как только мы собрались расплатиться новенькой купюрой, выдал-де фуфло это, фантик, их уж как три месяца назад перестали эм… эм… — лидер надсадно защёлкал пальцами, корпя над вспоминанием выскользнувшего из памяти слова. — Эмитировать? — Ага, в натуре! Мы, простые люди, газетов не читаем, питаемся где и как придётся. Откуда нам знать про «новые иены»? Короче, мужик велел нам проваливать, а не то охрана «поможет». Хех, пока мы первые срока мотали, эта «охрана» пускала сопли на мамкиной спине… лады, говорю, уйдём, не потому что сдрейфили — руки марать не охота вашей поганой кровью. — Ого, а дальше? — Дальше пошли КУЛЬТУРНО И ЦИВИЛИЗОВАННО разобраться с девахой, что это ей взбрендило фуфлыжные купюры ровным мужикам сувать. А она, зараза, прямо у входа на рынок и стояла — поджидала нас как будто. Словом по слову и давай в крик: «Полиция! Помогите! Убивают!». Мы окаменели, глазами хлопаем. Легавых на Сибуе как собак не резаных, пулей подошёл квартет «фуражек» и без лишних разговоров отвёл нас в участок, считай, под локти. Девку, как потерпевшую, в отдельную комнату, нас — в обезьянник. Отпустили только через сутки, да вдобавок штраф впаяли «за нарушение общественного спокойствия в нетрезвом виде». А мы ведь ни капли в рот… — как напоминание, надо бы потом позвонить в сибуйский участок и спросить об алиби. — Вам снимали отпечатки пальцев? Обычно при задержании за любое правонарушение — это осуществляется в обязательном порядке. — Не-а, в клетке денёк промариновали и гуляйте смело. — Купюра сейчас у вас? — Не, разорвали и в реку выбросили. Нахер она нам? — Можете описать девушку? Как она выглядела? Какие вещи носила? — внутри меня теплится определённое предчувствие, что выступление это неспроста. Силы, ответственные в краже, с волчьим аппетитом точили клыки на Танаку-сана, и, в свою очередь, наметили выставить виновным именно его. А что, невольник прямо-таки архетипичный мерзавец: богатое криминальное прошлое, воровство у товарищей по несчастью, вызывающее проявление склонности к тяжким уголовным деяниям. Будь он слегка поспортивнее и не проложи ему дурной маршрут до «тайника» (как я вычитал в обвинительном заключении, «тайник» находится в ста пятидесяти метрах от жилища Танаки-сана в районе Такиногава на севере Токио, что, согласно замыслу истинных организаторов, должно было стать очередным стёклышком мозаики неопровержимых улик. На самом деле, выбрав эту точку, преступники выстрелили себе в колено из-за высокой плотности японской и военной полиции в как назло загородившем путь муниципалитете Ёцуя), мне бы и не подумалось усомниться в работе прокурорско-полицейского следствия. Я так думаю, что случай с пан-пан — ловушка, часть претворений направленных на нейтрализацию вредоносных свидетелей. — Ну такая стройненькая, красивенькая, высокая — пять с половиной сяку на глаз. Волосы каштановые, носит рубашонку бирюзовую, красно-оранжевую юбку со стаей журавлей — целая картина получается, как они в закат улетают. А, и жёлтую обувь… босоножки, по моему, называются или как-то так. Хрен разберёшь этих стиляг. — Что-нибудь ещё цепляло? — Да нет, ничего. Мы, браток, не всматривались особо. Нам и своих баб хватает. — Понятно… перейдём к другой теме. Вы знаете адрес Танаки-сана? — Нет, он не любит делиться своей личной жизнью. Ну за исключением, когда ему выгодно, как, например, с племянницей… хотя может быть это трафаретная ложь? — не похоже на то, что Мацуока-сан темнит. Значит, в подставе замешаны причастные к первичному расследованию, раз земляк очнулся у себя дома после принятия жидкости таинственного состава? Только следственная бригада располагает личным делом подозреваемого… это всё очень странно. — А как вам кажется, другие родственники в Токио, помимо малютки-племянницы, у него есть? Он упоминал о них, пусть даже ненароком? — Не, браток, это не к нам. Спроси там у своих… вы ж на всякую дворнягу компромат собираете. Да я бы с удовольствием, вот только информация о родственниках подследственного не обновлялась с ноября месяца шестилетней давности. Три года назад, в рамках подготовки правительства к авианалётам американских бомбардировщиков, всем нетрудоспособным, старикам, семьям с маленькими детьми дошкольного и школьного возрастов, проживающим в крупных городах, официально рекомендовали эвакуироваться в сельскую местность, подальше от стратегически важных объектов. Сначала переселение протекало на добровольной основе, впоследствии же нарастающей угрозы с захваченных американцами океанических плацдармов советы сменились программой так называемой «демонтажной высылки». Проще говоря, дома немалой доли горожан сносились для создания противопожарных преград вблизи государственных зданий, заводов, важных путей сообщения, а самих жителей выгоняли работать в провинцию. Усилия не окупились, и по мере разрастания воздушного гнёта в негодность пришли здания и заводы, к армиям выселенных примкнули прежние «незаменимые кадры индустрии», коим «посчастливилось» не попасть под первые волны эвакуации — подростки, молодые юноши и девушки, бездетные (или со взрослыми детьми) мужчины и женщины. После войны за десятью с половиной миллионами эвакуировавшихся прекратили следить и тем самым контролировать их мобильность. Семьи разбрелись кто куда, значительные массы, видя блестящую будущность продовольственной безопасности, остались работать на земле. Как же здесь вести расследование, если мы не можем установить нахождение стольких соплеменников. — Сейчас Дейзи-сан что-нибудь положила в бочку? Мацуока-сан повертел головой. — Только вечером. Потом убирает. В довершение беседы я поинтересовался не ошивался ли в округе некто подозрительный, не подходил ли и не спрашивал про Осакчанина, его местожительство. Ответ отрицательный. Я тяжело вздохнул, не веря в настолько полное абсурда положение. Перейдём к последнему — сбору отпечатков пальцев всей клики. Это подстраховка в случае, если кто-то из них никогда не арестовывался (что навевает сомнения, глядя на эти уголовные физиономии) или если имена, которые они мне назвали, — фальшивки. Слава Богу, что всех прокуроров вместе с ассистентами впридачу оснастили чернильными подушечками, и не придётся канителиться с отправкой «дружков» в управление полиции на проведение экспертизы. Правда, чтобы сэкономить чернила, подушечки эти выпускают совсем крохотными — размером с коробок спичек. Но, полагаю, на тридцать пальцев (три человека, по пять пальцев на обеих руках) хватить должно. На первых порах трио отбрыкивалось, искало пути отхода от навязчивого представителя власти, благо мои скромные навыки коммуникации не подвели: я всего-навсего сказал им, что это формальность, и если они действительно непричастны, то и опасаться им нечего. Придя к согласованности, каждый «обкатал» фаланги в чернилах и отпечатал на листе блокнота напротив своего имени. Квартал Роппонги, около кабаре «Канраку», 10:05 Я вышел на тротуар чудовищно взбаламученным. Улик, пускай косвенных, порядком прибавилось, и складывались они в картину совершенно неутешительную. Танаке-сану грозит опасность, те хищные твари, коим он перешёл дорогу, просто так не примут свой провал упрятать врага за решётку. Я всерьёз опасаюсь, как бы они не учинили кровавую расправу. Буква закона едва бы их остановила. В бытности клерка мне доводилось почитывать сводки Отдела тяжких преступлений прокуратуры и Отдела по борьбе с организованной преступностью столичного управления полиции; людей убивают средь бела дня, на глазах у патрульных, гражданских, а иногда и союзных военных. Один меткий выстрел из толпы или удар ножом — и нет человека, а убийца теряется в испуганном потоке людей. Враждующие группировки устраивают нападения друг на друга, поджигают торговые точки и штабы. Особенно отличились этнические банды — корейцы, формозцы, китайцы… в изощрённости коварств им равных нет. Чем чёрт не шутит, может быть одинокая граната или притаившийся в зарослях стрелок навсегда заткнёт обнаглевшего строптивца… а может и его защитника? Пронизанные тревожностью мысли заставили весь мой стан покрыться мурашками, на руках и спине взъерошились волосинки. И это в двадцатиградусную жару… да, вот тебе и взрослая жизнь начинается. Ниномия-сэнсэй смотрел на свои карманные часы, нога его нетерпеливо притоптывала в такт тиканью. — Что-то ты запозднился, Маэда-кун, — сказал он, захлопывая крышку часов и одаривая меня нелестным взглядом. — В моей сумке коробка с сухим льдом. Его немного и испаряется он быстро. Нам бы поспешить. — Ах, приношу извинения. Пришлось прилично так повозиться. Давайте поторопимся, конечно! Полицейский участок Адзабу, 10:15 По захождении внутрь я сразу же показал удостоверение дежурным и попросил подготовить Танаку-сана к процедуре. Один служитель закона проводил нас к уборной, двое других отправились в секцию КПЗ вызволять арестанта. У двери отхожего места я вручил сэнсэю бланк, в нём ему надлежит указать полное имя, время начала и конца забора урины, а также расписать само действо. Работёнка не из приятных, но каждая залётная муха должна быть зафиксирована, чтобы потом претензий не возникало. Таков уж наш уклад. Подследственного нахрапом пригнали вдоль коридора до двери. Лицо его по-прежнему было измятое градом увесистых тумаков. Что и говорить, поколотили Осакчанина добротно, раз синяки не проходят уже как несколько дней. Не проронив ни слова, он взял пробирку и прошёл в туалет вместе с сопроводителями — Ниномией-сэнсэем да полицейским для пущего спокойствия. Спустя минут пять трое вернулись в коридор. Профессор передал мне заполненный бланк, а заключённый просверливал пол глазами, словно бы ожидая удавки на шею перед казнью. — Мы закончили, Маэда-кун, — оповестил меня химик, похлопывая саквояж. — Теперь, с твоего позволения, я вернусь обратно в лабораторию и приступлю к прямым обязанностям. Выводы вышлю почтой. Мы кивнули друг другу на прощание, и профессор скрылся за залитым солнечными бликами поворотом. Меня и Танаку-сана препроводили в допросную комнату. Полутёмное убранство. Квадрат света из решётчатого окна скудно обнажал находящийся посерёдке хлипкий стол с двумя табуретками. Хранители участка усадили земляка-кансайца на противоположный входу табурет и встали охранять снаружи, по бокам проёма. Присев перед измождённым вором, я распахнул свой верный блокнот. — Здравствуйте ещё раз, господин Танака. Как вам здесь? — я располагающе улыбнулся. — Как-как… не кормять, не поють… сижу голодный, в окошко зырю. — Вы уж извините за драконовские меры. Это я им поручил вас не кормить, чтобы избежать искажений в обнаружении веществ. — Да ладно, по тарабану. Не вперше лапу смокчу. Що хотел, пацан? — Я имел великую честь навестить ваших, так сказать, товарищей на задворках кабаре. Они поведали мне уйму занятных сведений… — Это якых-такых сведений?! — не дав мне закончить, Танака-сан неистово окрысился. Брови у него угрожающе соскользнули, а на лбу выступили волны морщин. — В первую очередь я бы хотел вторично вас допросить, — продолжил я невозмутимым тоном. — Скажите, пожалуйста, в каком часу восемнадцатого мая вы вернулись на территорию кабаре? — Як у нас водится, в десять вечера. Гулянки тогда в самом разгаре — есть чем поживиться. — Днём вы отправляетесь побираться порознь от остальных. Прибыв в «лагерь», вам не показалась странным пропажа друзей? — Да воны всегда потерянные. Вечно в якую-нить историю вляпаются. Я и не придал значения их исчезновению. Отсыпаются, поди, в участочке-то… так подумалось. Ать не прогадал! — Вы способны назвать точную дату вашего пробуждения накануне заключения под стражу? — А чому бы и нет? Способен! Я як зенки продрал, на меня ментура бешеная навалилась. Когда вязали, хто-то выкрикнул: «Время задержания: 4:12, двадцатого мая». В протоколе ареста и вправду обозначена тождественная дата. Отсюда следует, что Танака-сан проспал нешуточных тридцать часов. Никакой алкоголь не сдюжит удержание в пещере Гипноса на до того растянутый период. Отныне достоверно определено, что организм кансайца подвергся влиянию пролонгированного снотворного. Чтобы окончательно развеять призрак сомнений, дождусь скорых вещественных доказательств. — Где вы нашли выпитую вами «пляшку»? — Як де? Нас та смазливая бабёнка подкармливает. Вечором и ранним утром в чистую бочку складывает деликатесы разные: ананасы консервированные, ягоды, рыбу там, мясо бывает иногда, питьё всех цветов радуги. Вот я и… раздавил пузырь трошки. Я открыл портфель и, вытащив оттуда поллитровку обогретой зноем газводы, повертел её со всех сторон перед невредимым глазом рецидивиста. — Что скажете? Вечером восемнадцатого вы эту выпили? В ответ Танака-сан помотал головой. — Да бес его знаэ. Я внятно не запамятав. Там тьма египетская; окошечки-то на заднем дворике занавешены. А разжигать костры меня и не учили толком… Поскольку допрашиваемый испытывает затруднения с опознанием визуальных признаков ёмкости, меня посетила дерзкая мысль позволить ему продегустировать томящуюся внутри водицу. Возможно воспоминания в нём пробудит одинаковость вкусовых ощущений? Я хотел было полезть в кошелёк за монетой, но вовремя сообразил — в последние годы войны Япония столкнулась с нехваткой алюминия (основного сырья изготовителей круглых денежных знаков); весь материал в стране отправился на нужды фронта. Монеты же принялись чеканить из оловянно-цинкового сплава, мягкого и быстро плавящегося под воздействием высоких температур. Получившийся «пластилин» вряд ли отодвинет кроненпробку и на миллиметр. Единственным выходом виделось откупорить бутылку об угол стола; я приложил «юбку» колпачка под выступ, слегка приподнял цилиндрическую часть и несколькими ударами запястья сбил «корону». Издалось характерное шипение высвободившихся газов. — Опробуйте, — сказал я, подавая шипучий сосуд. Осакчанин послушно взял подаяние и сделал череду жадных глотков. — Ну как? Похоже? — спросил я с ноткой надежды. — Ага, а то! Точь-в-точь! Правда в той пузырей не було, и смак мальца… — Горьковатый? Кансаец кивнул, приканчивая весь напиток залпом. — Почему же вы, господин Танака, приняли простую шипучку за спиртное? — Почему-почему! — взбеленился он. — Я знаю эти вина заграничные?! Нахлебался вдоволь, повеселел… потом, бачу, в сон клонит. Вывод сам наклёвывается! Я ещё, памятаю, удивился, що это у них в европах выпивка с таким низким градусом? — Было ли в бочке что-нибудь ещё, кроме бутылки? Танака-сан крепко призадумался, опустив веко. — По-моему, — пыжился он вспомнить, — ещё бутылки. Открытые, полузаполненные. Штуки три, не считая моей. — А марка? Марка какая? — Ну… я не заметил броских различий… — он выдохнул, точно атлет сбросивший тяжёлую штангу. Хм… занимательная новость. Я был всецело склонен к предположению, что грабители задумали сфабриковать улики исключительно против Осакчанина. В пользу этого говорит обилие факторов, но особенно — внезапное и очень театральное «алиби» коллег-уголовников, которое и не оспорить никак. Своеобразным «бельмом на глазу» суждения послужило очередное показание заключённого. После услышанного меня атаковал рой сомнений, всякое болезненно жалило, оставляя «горящие» ранения в подкорке. Какой резон подкладывать три дополнительные наполненные жидкостью бутылки? Если налётчики предприняли подставить всех разом, зачем же им устраивать этот балаган? Отпечатки пальцев, клочки одежды, бронзовая статуэтка фортепиано под подушкой, тайник в ста пятидесяти метрах от дома, уловка пан-пан… непонятно. Неужели они подмешали снотворное лишь в одну поллитровку, а прочие — для усыпления бдительности? Выйдет странным, что в бочку в разгар пирушки поместят так мало, «подачку» с грехом пополам утоляющую жажду только Танаки-сана, вот они и подсуетились. Вздор какой-то! Нет абсолютной гарантии, что вернувшийся иждивенец в потёмках наугад ухватит нужный напиток. Тогда ради верности «потравили» вообще все? Самый правдивый вариант. Тем не менее меня не покидает укоренившееся ощущение неправильности. Что-то здесь определённо не сходится… — А съестное там встречалось? Восемнадцатое — это суббота, сокращённый день. С заходом солнца заказов должно быть пруд пруди. — Твоя правда, мазунчик. В выходные пируем на славу. Но нередко случаются и накладки. Дивчина вкалывает за семерых. Мабуть в тот день некогда ей було за старичьём ухаживать, вот и подбросила жалкие крохи. — Вас бы удивило, оставь она, скажем, совсем мизерное количество еды или питья? — Ха! Хлопчик, иной раз нам доставалась половинка апельсина. Знал бы ты, як мы воювали за те дольки… Значит, веских причин «сервировать» на четверых, тем самым переводя впустую дорогие барбитураты, у преступников нет. Их мотивы остаются для меня загадкой. — Хорошо, сейчас давайте начистоту: Мацуока-сан и его поборники тактично меня оповестили, что увечья ваши — их рук дело. Назревает вопрос: каким манером следователь добился удобного признания? Земляк молчал, беспокойно ёрзая на сиденье. То и дело он отворачивался; видимо, избегал моего несколько посуровевшего взора. — Дайте угадаю: всему виной ваше лечение в психбольнице Мацудзава. Арисима-сан грозился «обнародовать» порочащий вас диагноз, верно? Опасаясь раскрытия, вы и дали согласие принять на себя ответственность в преступлении. Подследственный прекратил трепыхаться, натужно взглотнул и кивнул пару раз сверкающей от испарины головой. — После такого позора я бы удавился, — проговорил он полушёпотом. — Пущай лучше отсижу, чем потом мучаться срамом. Я з чотырнадцати по зонам, всю жизнь почитай. Мне не привыкать. — Почему же вы мне солгали? Опасаться ведь было нечего… — Усё-то ты знаешь, малец! — разгорячившись, рецидивист «дал петуха». — Я блатной вор, элита. Подумать страшно кем меня будут воспринимать, прознай, що меня свои же и отмудохали. А получить люлей от мента — всегда почётно. — А вы… и поныне… того? — Хрена с два! Мозгоправы в больничке той знают як бесов прогнать, духовенству на зависть. Я нормальный, зрозумыв?! — Арисима-сан вас бил? Угрожал физическим насилием? — Нет, этот прощелыга одним своим присутствием кого хошь в паиньку превратит. Напускная кровожадность — щоб приставленный прокурор по маковке не настучал, у них приказ «вытрясти как можно больше признательных показаний, проверенными временем средствами и без промедлений». Минвнуделу, генпрокуратуре и минюсту выгодно, когда зек нем, забит и безволен. Легче статьи «нашивать». А игра в психологов… оставьте писарям-детективщикам, любящим приукрасить реальность. Дурдом какой-то. Эта отчаянная эскапада правительства прямо под носом у усердно насаждающих прогрессивизм американцев… она… безусловно, при всей своей мишурной благодетельности, вредит поддержанию правопорядка. Как я подчеркнул, внедрение либеральных реформ в условиях неслыханного разгула преступности — равноценно отрезанию собственных рук. Однако то чем промышляет политическая верхушка страны — не просто консервация уголовного законодательства Мэйдзи со всеми лазейками, но прямой откат к средневековым практикам, когда жестокость самураев напрямую поощрялась бакуфу. Если в первые месяцы оккупации прокуроры имели возможность не включать в доказательную базу показания, полученные под пытками, а до и в годы войны рукоприкладство считалось как один из — не не основной — приём ведения допросов (выбор которого напрямую зависел от кровожадности или тяги поскорее закрыть дело у расследующего в паре с полицией обвинителя), то теперь сотрудников органов обязуют уподобиться своим предкам из темнейших веков истории. Жестокость, поставленная на конвейер. Подобная система подвержена многократно возвышенному риску осудить и запереть в узилище случайных прохожих, пострадавших от произвола следственной бригады. Истинный преступник, как результат, избежит наказания и продолжит кошмарить народ. Каким безумцам взбрело идти на столь опрометчивый шаг? Они вовсе не страшатся последствий? А что будет, ежели американцы догадаются? Головы полетят одна за другой… тогда все под монастырь отправимся. — Хорошо, — я выдохнул и помассировал лоб тупым концом стержня авторучки, — при всём при том я узнал, что поколотили вас неслучайно. Вы предложили товарищам ограбить кабинет владельца, на что они потеряли самообладание и учинили расправу. Какое событие натолкнуло вас взяться за старое? — Я… занимал у ростовщиков. Со временем набежал солидный процент, ну и воны подослали своих разбойников за выплатой в мою хибарку. Ты б видел, що шпана обещала со мной сотворить… — Сумма долга? — Да так… сорок тысяч иен. — С-сорок тысяч?! — Я чуть не поперхнулся слюной. — На них можно приличный такой домик отгрохать да малолитражку прикупить, с шофёром впридачу. Зачем вам столько? — Не меня спрашивай. Я брал «пятёрку» под один процент годовых. Кто же мог догадаться, що заимодавцы окажутся мошенниками? Вроде бы доверенные фирмы… Ну история. В преобладающем большинстве случаев процентщики — очередные придатки организованных преступных группировок. Якудза засылает лихоимцев, дабы те грабили население путём обмана с процентными ставками. Новообразованные конторы заманивают «символической дачей в рост», но в пунктах контракта — невзначай, как бы между строчек — прописывают непосильные обязательства от лица заёмщика. У угодившей под вымогательский каток жертвы не остаётся выбора, кроме как отдать всё имущество или «отработать долг» участием в грязных схемах. Теперь, когда я об этом рассуждаю, меня озарила весьма логичная последовательность: Танаке-сану не посчастливилось пострадать от аферы; и он, прикинув все «за» и «против», отважился на кражу, надеясь раскошелиться крадеными предметами и наличными деньгами. Каким-то образом махинаторы обзавелись информацией о планируемом налёте, передали её «верхам», и подосланные отморозки опередили горе-вора, выставив всё так, будто бы он повинен в злодеянии. Так порочная структура и обогатилась на десятки-сотни тысяч иен (точный подсчёт затруднителен в связи с неясной рыночной стоимостью убранства; но, готов поспорить, сорванный куш перевалил за сорок тысяч, так как в перечне краденного числятся банкноты на общую сумму тридцать шесть тысяч), и проучила «нерадивого должника». Вызывают смятение излишние бутылки… Пожалуй, заметив редкостную худобу Кансайца, банда пораскинула мозгами, что ему пригодится парочка клевретов. План порушило непредвиденное заключение троицы, и впопыхах был слеплен новый, менее продуманный. Я спросил о том, действительно ли Танака-сан прибегнул к столь радикальному решению, и он, прежде испустив утробный горький вздох, кое-как промямлил утвердительный ответ. — Перечислите адреса и названия контор, у которых вы брали взаймы. Осакчанин назвал несколько фирм на чёрных рынках в Сибуе, Акасаке и Ёцуе. Он добавил, что все они известны в народе и пользуются огромным спросом. Думаю, я спугну тамошних заправил, отправив им официальные повестки на допрос по конкретному делу. Надёжнее будет послать пригласительные письма под предлогом чего-нибудь безобидного, к примеру, «ознакомления с поправками в гражданском кодексе» — этот регламент напрямую затрагивает деятельность ростовщиков, а посему встреча для обсуждения обновлений в нём не послужит причиной панического бегства в горы Нагано. — Вы кому-нибудь рассказывали о том как собирались добыть деньги? Знакомым, членам семьи? — На мой взгляд, имярек из ближайшего окружения Танаки-сана мог подрабатывать «кротом» для расхитителей. — Токмо братве. А що? — вор подался вперёд, словно бы ожидая услышать некий секрет. — Неважно, — я сосредоточенно внёс в блокнот новые данные, затем ещё раз потёр лоб стило. — Хм… у вас есть маленькая племянница-инвалид. Что насчёт остальных родственников в Токио? — Есть ещё двое племянников. Постарше. Парень и девка, — произнеся это, Танака-сан видимо погрустнел. Я заметил, как плечи рецидивиста сникли, лицо его, и без того костлявое, осунулось сильнее прежнего. — Сеструня моя, як хахаля-то себе подобрала, уехала к нему на батькывщину в Киото. Симь детишек настругали, жили себе припеваючи. Вдруг наступил декабрь восемнадцатого, семейку из собственной хаты — фить — и выпнули. Чинушам нужен был расчищенный участок земли под противопожарную преграду. Выселенным приказали валить на все четыре стороны, главное — подальше от города. Воны и обосновались в Дзуси у друзей. Працювали на огороде ихнем, еду выращивали, помогали продавать в города, военным. Через год единственного сына в семье забрали на фронт. Як война окончилась мамы-папы не стало, мальчонка вернулся и уцелевшие перебрались в столицу. Самая старшая карьеру начала строить, в университет ей, видите ли, приспичило… щас же для этих баб всё делают: избирательное право ввели, на «вышку» вход открыли, выходи замуж за кого хошь. Среднего и младшенькую у себя приютил до поры до времени, потом они съехали: паренёк работу нашёл в мусарне по приглашению бывшего офицера, ему там комнатушку в подвале выделили, а дитя отдали сестре — она ж на медицинском учится, глядишь, исцелит. — Сейчас вы один живёте? — Ага, ниякых сожителей. — Что у младшенькой за заболевание? — я вдумчиво покосился на земляка. — Психологическое, — Танака-сан вздохнул, пораженчески схватившись за лоб. — Ступор. Батьки на её глазах в иокогамском авианалёте погибли, ничё сделать не смогла. Сейчас не говорит, на раздражители не реагирует. У старшей сестры много знакомцев-психиатров, они пытаются чем-нибудь помочь. — Примите мои глубочайшие соболезнования, Танака-сан. Можете, пожалуйста, назвать полные имена, даты и места рождения всех троих? — Старшая — Такасиро Нацумэ, родилась в одиннадцатый год Тайсё, двадцать второго февраля. Средний Такасиро Сюго — тринадцатый год Тайсё, двадцатое февраля. Младшая — Такасиро Нана, двенадцатый год Сёва, пятое апреля. Все — в Киото. — Такасиро Нацумэ-си… известен ваш адрес? — Не-а, я с нею и не пересекался никогда. Мабуть Сю-тян подсказал? — В каком университете она обучается? — Кэйо, — возвестил Осакчанин, гордо выпятив грудь. — Она, хоть и женщина, всё же башковитая. Интересно. В кругу подозреваемых пополнения: Такасиро Сюго и Такасиро Нацумэ — оба племянники; оба спокойно могли шпионить за дядей, не навлекая подозрений. Первый — полицейский. Должность статусная. Если бы человек в тёмном кителе, фуражке с хризантемовой кокардой и опоясывающим подбородок рантом, брюках со стрелками, начищенных сапогах или ботинках, застёгнутый на все пуговицы, вынюхивал бы что-то в окрестностях Роппонги, вряд ли бы прохожие посчитали это странным. Обыкновенное патрулирование кутёжных местечек на предмет пьяниц и прочих антисоциальных элементов. Вывоз частников и «дезинфекция» кабаре под эгидой униформенного представителя законности также подкрепило бы доверие спонтанных очевидцев. Помимо прочего, «Сю-тян» очевидно имеет больше шансов заглянуть в материалы расследования и подправить некоторые «неприглядные подробности», нежели обычный гражданский. Что же до Нацумэ-си, то учится она на медфаке в университете Кэйо, наверняка знает противопоказания и дозировки барбитуратов. При университете функционирует действующая больница с аптекой… конечно, догадка эта шаткая. Препараты свободно обращаются на чёрном рынке. Как бы это ни было прискорбно констатировать, страна наша превратилась в один гигантский базар — продаётся всё и вся без соответствующего лицензирования. У правительства нет ресурсов взять под уздцы разгулявшихся продавцов и их покровителей, а американцы попросту не уделяют этому внимания. Ладно, сдаётся мне, стоит начать с племянника-полицейского. Направление это, как по мне, прочит наикрупнейшую перспективу. Я сделал запись о намерении связаться со Столичным управлением и запросить вызов их сотрудника для допроса в прокуратуру. Чтобы лишний раз не бегать туда-сюда, пристрою Такасиро-си к общему потоку двадцать девятого мая. — На этом сегодняшний допрос объявляю закрытым, Танака-сан, — я сердечно осклабился, захлопнув записную книжечку. — Благодарю вас за уделённое время. Обещаю, что обязательно найду истинных виновников. — Ты уж постарайся, малец. Раз уж на то пошло, может отпустишь старика? — Ну… насчёт этого… я, честно признаться, опасаюсь за вашу безопасность. Нацелились на вас не абы кто, настоящие звери. Посидите лучше до конца расследования здесь. Мне меньше поводов волноваться… — Эх, — пригорюнившись, земляк облокотился на стол одной рукой и опустил на кулак позеленевшую щёку. — Надолго хоть? — Недели две-месяц, — я пожал плечами. — Пока всех не изловим. Танака-сан уныло покачал головой. Я забрал опорожнённую бутылку и подозвал «фуражек» увести побитого в камеру.