Заблудшие в судьбе.

Эйдан сидел, наблюдая, как последние лучи заката исчезают за горизонтом, его взгляд был немного затуманен, но казалось, он оставался в какой-то своей туманной реальности. Элиас заметил, что атмосфера начала меняться, и что-то в тоне Эйдана изменилось. Они оба молчали несколько минут, каждый поглощён своими мыслями. Время от времени Элиас украдкой взглядывал на него, как будто что-то хотел сказать, но что-то его сдерживало. В конце концов, Эйдан слегка повернул голову, а его взгляд был пронизан какой-то тяжёлой тенью, которой не было несколько минут назад. Взгляд, который говорил больше, чем слова. — Ты знаешь, что я бы хотел тебе сказать? — сказал Эйдан с лёгким сарказмом в голосе, но его слова были полны скрытого горя. — Моя жизнь — это такой чёртов аттракцион: убегаю от людей, прячусь от того, что было, и, возможно, найду какую-то точку, где всё перестанет быть так грёбанно нелепо. Элиас молчал, пытаясь уловить, куда ведёт разговор. Он мог почувствовать, как энергия в воздухе изменилась, и теперь Эйдан казался не таким уверенным, как обычно. Вместо его лёгкости и шуток, голос был всё более тяжёлым, почти невидимым. — Да, да, знаю, что ты хочешь меня подколоть, но это не смешно. Ты даже не представляешь, каково это — каждый день приходить домой, а там... — его голос немного дрогнул, но он тут же сдержал себя, — а там всё, как всегда. Тот человек, который должен был быть моим «отцом», на самом деле просто урод, который пьёт, колется, и, между делом, с лёгкостью превращает мою жизнь в ад. Мне не нужно даже смотреть на него, чтобы знать, что он вот-вот снова начнёт кричать, бить и плевать на меня. А когда он идёт на улицу, я остаюсь в этих чёртовых ранах. Элиас не знал, что сказать. Он никогда не слышал Эйдана таким. Зачастую Эйдан был саркастичен, жесток, но это был его щит. Он не ожидал, что услышит такое откровение, особенно из уст того, кто всегда оставался на расстоянии, не допуская никого слишком близко. — Так что... ты хочешь сказать, что твой отец... — Элиас задал вопрос с ноткой сомнения, не зная, как лучше подобрать слова. Эйдан горько усмехнулся, его лицо стало более угрюмым. — О, он не просто отец. Он живое воплощение всех тех дешёвых фильмов, которые ты когда-то видел. Тот тип, который прячется за фразами типа «жизнь меня сломала», но сам не делает ни черта, чтобы хоть как-то изменить свою собственную жизнь. Он не может даже похоронить свою жену. Знаешь, как я нашёл её? На турнике. Она повесилась, и я... — он на секунду замолчал, взгляд затуманился, а потом снова вернулся к своей защитной маске сарказма. — Я, конечно, просто стоял и смотрел. Её больше не было, а он даже не мог найти в себе ни капли скорби. Нет, вместо этого он пил, потому что ему было проще прятаться от этого, чем переживать. А я... я просто выжил. Хотя, честно говоря, не всегда уверен, что выжить было лучшим выбором. Элиас сидел в замешательстве, не зная, как ответить. Он знал, что Эйдан не любил жаловаться, но это было нечто иное. Элиас был знаком с болью, но всё это звучало слишком чуждо его собственному опыту. И, возможно, именно это его настораживало. Он осознавал, что за тем сарказмом и внешней дерзостью скрывалась невероятная боль. — Эйдан... — сказал он, наконец, немного нервно, пытаясь найти слова, которые могли бы хоть немного облегчить напряжённость. — Я... я не знал. Никогда не подумал бы, что у тебя такие вещи происходят. Я всегда думал, что ты как-то справляешься с этим всем, что тебе легче. Но... ты же как-то... выжил, несмотря на всё это, да? Эйдан снова усмехнулся, но эта улыбка была уже не такой твердой, как обычно. — Выжить? Это не то слово. Я просто... я просто адаптировался. Сделал это своей нормой. Иногда я думаю, что если бы я не был таким, как я есть, я бы с ума сошёл. Привыкаешь к боли, к жестокости, и это становится частью твоей реальности. И, знаешь, ещё забавно, что... ты начинаешь ненавидеть самого себя за то, что ты продолжаешь жить в этом аду. Элиас почувствовал, как его собственное сердце сжалось. Он знал, что Эйдан был человеком с глубокими ранами, но до сих пор не видел, как эти раны на самом деле влияют на его жизнь. Он сам был в поисках своих ответов, но, возможно, сейчас они оба искали больше, чем могли бы найти в этой тишине. — Я не могу сказать, что понимаю, — сказал Элиас, — но я знаю, что это тяжело. И знаешь, я тоже много чего пережил. Всё, что ты говоришь, напоминает мне кое-что из моего прошлого. Эйдан повернул голову, удивлённо смотря на Элиаса. — О, правда? Ты? Я думал, ты вообще из другого мира. Не говори мне, что твоя жизнь была такой же красивой сказкой. Элиас вздохнул, его взгляд был немного мрачнее, чем обычно. — Я никогда не говорил, что моя жизнь была «красивой». Всё это время я жил с чувством, что я не такой, как все. Я с детства был один. Пытался справиться с этим, делал всё, чтобы скрыться от мира, прятался в себе, пока не стал таким, какой есть сейчас. Но иногда я думаю, что сам не знаю, кто я, потому что вся моя жизнь — это просто цепочка масок. Я играл роль, чтобы выжить. Эйдан внимательно посмотрел на него, всё-таки замечая в этом кое-что общее с собой. Его тон стал мягче, но не лишён был сарказма. — Так что, ты хочешь сказать, что ты тоже стал тем, кем не хотел быть? Всё время был с кем-то, но всегда один? Я слышал о таких вещах. Удивительно, как всё бывает. Кто-то ломается от этого, кто-то просто... привыкает. Элиас промолчал, его глаза стали пустыми, но в них всё же оставалась тень. — Да, наверное, я тоже просто привык. Эйдан откинулся назад, прижимая локти к холодной поверхности крыши, и, несмотря на то что разговор стал немного серьезней, он продолжал держать эту лёгкость в голосе, будто просто выдавал очередной стёб. Это был его способ держать дистанцию, как он всегда делал, даже когда слова выходили с какой-то тенью боли. — Знаешь, иногда я думаю, что если бы мне дали пару лет, я бы мог стать комиком, — начал он, вытягивая ноги вперёд и немного улыбаясь. — Столько материала! Мой отец, например, просто мог бы стать основным героем моего стендапа. Столько тут всего. Алкоголик, наркоман, игроман. И да, вишенка на торте — психопат, который считает, что раз может избивать сына, то всё нормально. Я бы мог шутить о том, как он однажды просто пропал на неделю, а я, типа, что-то в доме прибрал, и тут он вернулся, и... в общем, по его логике, я оказался виноватым, что зашёл в его «святую территорию». О, да, и ещё классика: вся семья — это святое, но пока ты не сделаешь что-то не так, и тогда ты становишься никем. Элиас, на мгновение застывший, смотрел на него. Он чувствовал, как каждое слово Эйдана не просто проскальзывает мимо, а проникает прямо в него, в ту часть, о которой он не думал. Казалось бы, Эйдан говорил это как шутку, но его взгляд выдавал нечто большее, чем просто смех через слёзы. — Да уж, мне кажется, с таким «отцом» ты мог бы снять не один фильм ужасов, — сказал Элиас, но в его голосе не было лёгкости, лишь тяжёлая искренность. — И, наверное, ты прав, что это можно превратить в комедию... Тёмную, конечно. Ты что, прям всё в шутки пускаешь? Эйдан усмехнулся, но его глаза, которые ранее были полны озорства, теперь немного потускнели. В его словах сквозила та самая безнадёжность, которую он не показывал, когда был на высоте. — Что остаётся? — ответил Эйдан, спокойно откидываясь на спину, уставившись в небеса. — Знаешь, это как если бы ты оказался в тюрьме. У тебя два выбора: либо сидеть и думать, что ты не заслужил того, что случилось, и ждать, что всё изменится, либо научиться смеяться над всем этим, чтобы не сойти с ума. Я выбрал второй вариант. Могу рассмешить себя на тему того, как я стал мастером по прятанью синяков от людей. Тренировка отличная, знаешь ли. Элиас, не мог не чувствовать, как в его груди что-то сжалось, его взгляд оставался направленным на Эйдана, и он понимал, что за этим сарказмом скрываются такие глубокие раны, о которых никто не догадывался. И вот теперь, когда Эйдан открылся хоть чуть-чуть, Элиас почувствовал, как его собственные скрытые воспоминания стали всплывать на поверхность. — Это жестоко... — тихо сказал он. — Но, наверное, ты прав. Шутки — единственная броня. Но ты знаешь, мне не чужды такие моменты. Я тоже вырос в странной семье. Мой отец... Он, наверное, и не знал, что значит быть настоящим родителем. Он всегда был слишком занят своим бизнесом и сам собой, чтобы смотреть, как я вообще расту. Моя мать? Она вообще была тенью. Лишь изредка появлялась, иногда прямо с бутылкой. Он не бил меня, но часто просто игнорировал, а её, ну... она была в своем мире. Эйдан повернул голову, его глаза стали чуть внимательнее, но на лице не было привычной лёгкости. Он почувствовал, что Элиас сейчас говорит о чём-то важном, что на самом деле стоит за его тихими словами. — Серьёзно? То есть... ты тоже был один? — спросил он, его голос становился мягче. — Просто игнорируемый? Элиас немного засмеялся, но смех этот был тяжёлым и глухим. — Да, игнорируемые. Ты не знаешь, как это, когда чувствуешь, что ты в комнате, а тебя нет. Были моменты, когда я думал, что просто исчезну, и никто не заметит. Мать, она как будто... была рядом, но никогда не была там. А отец, ну... он был всегда занят. Это как если бы они занимались своей жизнью, а я был просто маленьким фоном. Мне всегда казалось, что их мир был намного важнее моего. Эйдан кивнул, его лицо становилось более серьёзным. Он, вероятно, ожидал услышать что-то подобное, но это всё равно поражало. Он, как и Элиас, научился быть сильным на основе боли, и оба они, кажется, находились в этом разговоре на уровне, который редко достигается. — Это... невыносимо, наверное, — сказал Эйдан с искренним сочувствием, которого не ожидал от себя. — Мне это знакомо. Вроде как ты сам себя задавил, но не можешь выбраться. Все вокруг в собственном мире, а ты остаёшься в своём — только ты не можешь его построить. Тебя как бы не существует, если не быть тем, кем тебя хотят видеть. Элиас молчал некоторое время, глядя в пустоту. Он пытался понять, как много общего у него и Эйдана на самом деле. Это чувство, когда ты теряешь себя в ожиданиях других людей. — Да, и вот так, с каждым днём, ты не замечаешь, как становишься частью того фона, — продолжил Элиас, чуть наклонив голову. — Ты пытаешься быть тем, кем не являешься, и в какой-то момент просто забываешь, кто ты на самом деле. Всё становится настолько несущественным, что теряешь грань между тем, что ты чувствуешь, и тем, что от тебя ждут. Эйдан вздохнул и встал, немного отступив в сторону, а затем снова вернулся к разговору, его голос был слегка раздражён, но в нём было что-то большее. — Иногда мне кажется, что я вообще не живу, а просто существую. Просто всё, что происходит, как будто я не решаю, а просто наблюдаю, и иногда мне хочется, чтобы эта пустота как-то заполнилась. Но, по крайней мере, я всё ещё держусь на этих мелочах. Иногда именно они и спасают. Элиас не знал, что ответить. Он только почувствовал, как воздух вокруг них меняется, и их разговор — хоть и тяжёлый, но настоящий — стал каким-то облегчением. Возможно, они наконец-то нашли друг друга, в том смысле, в каком они оба были честными и откровенными, пусть и через боль и сарказм.