Перелистывая страницы, я нашел тебя (Leafing Through The Pages, I Found You)

14 лет       Дазай жил с Масаокой в течение почти всего года, более или менее мирно, пока не случилась трагедия.       Это было неизбежно, на самом деле. Дазай не был самым утонченным существом в мире. Он привлекал внимание почти без усилий, его обаяние было естественным, а интеллект и навыки трудно было не заметить. Его видео о паркуре были лишь одним из источников, подтверждающих его присутствие в Йокогаме. Его репетиторства в библиотеке иногда фотографировались или записывались, а затем превращались в мемы. Он даже до сих пор проводил собственные тренировочные заезды по Йокогаме, так что его с трудом заработанные навыки паркура не заржавели. И после того, как он частично вступил в информационный бизнес, его молодость привлекла внимание не меньше, чем информация, которую он должен был продавать.       Было неизбежно, что его выследят до маленького нелегального коттеджа, и что одинокого портового рабочего, живущего там, рано или поздно навестят.       К счастью, первым, кто нашел их и навестил, был Нацумэ Сосэки.       Из-за негативной реакции, вызванной разрывом партнерства, которое однажды будет носить название Дзэнки Соукоку, он с опаской подошел к своему наставнику. Масаока встретил его далеко не так тепло, как обычно приветствовал своего маленького ученика.       — Где ты сейчас облажался, Сосэки-бозо?       Хироцу вздрогнул, вспомнив, каким был их сэнсэй, когда не одобрял какой-то курс действий или действительно злился из-за ошибки, которую они совершили. Мори и Фукудзава, однако, вздрогнули от резкого тона, который, как они поняли, Нацумэ, должно быть, унаследовал от старика, который он, в свою очередь, использовал по отношению к нему.       — Масаока-сэнсэй…       — На самом деле, я не знаю, о чем ты думал, сопляк, — со вздохом сказал Масаока, полируя нож и даже не взглянув на избранного им преемника и защитника Книги. — Я предупреждал тебя о том, как использование Книги может повлиять на мир, но что ты сделал? Ты взял и создал целого человека.       — Цусима Сюдзи не представляет угрозы для этого мира, Масаока-сэнсэй, — защищался Нацумэ, не смея сесть без разрешения старшего. — Он был бы только еще одной причиной для Гэнэмона защищать Книгу более яростно.       — И все же Цусима Гэнэмон мертв, а Цусима Сюдзи исчез, — Нацумэ напрягся при этих словах, но старик небрежно отмахнулся от него. — Расслабься, он жив и здоров. Немного страдает бессонницей, и в нем таится что-то темное, но жив и здоров. Просто теперь он носит другое имя. Дазай Осаму. Разве это не мило? — Нацумэ расслабился при этих словах, но снова напрягся от следующей фразы Масаоки. — Ты ведь понимаешь, что он не должен существовать, верно?       — Сэнсэй…       — Он опасен. Опаснее, чем когда-либо были твои маленькие друзья. И это не имеет никакого отношения к его происхождению из Книги или к генам в его крови, — снова перебил Масаока. — Ты знаешь, что у него есть способность? Или, возможно, скорее, антиспособность. Исповедь Неполноценного Человека. Поэтично, в некотором смысле.       Глаза Нацумэ расширились.       — Но только те, у кого есть душа, могут обладать способностью! Вот почему роботы с Запада всегда терпели неудачу, а человеческие клоны всегда нестабильны! Я сделал запись о его существовании, но я не дал ему души. Книга не может это сделать!       — Я в курсе, — фыркнул Масаока, как создатель Книги. — Он пошел и вырастил себе ее сам. Или, возможно, он привязался к кому-то другому; он, кажется, немного одержим поиском ребенка, которого он даже толком не видел. Он не сообщает мне подробностей, которые помогли бы ему найти ребенка, но у меня есть свои догадки. Суть в том, что у него есть способность, мощная, способная свести на нет даже эффекты моей собственной способности или способности Книги, таким образом, у него довольно сильная душа, учитывая все обстоятельства. Но поскольку ты не планировал, что у него будет душа, он — чистый лист. Tabula rasa. Ничего, nicht, nothing, абсолютно ничего не существует внутри него, чтобы сформировать его как человека. Даже больше, чем обычных детей, его сформировал окружающий мир и опыт, который он получает. И пока что бедняга видел больше негатива, чем позитива. Как, по-твоему, это влияет на того, кому больше не на что опереться? У него нет морали, у него нет границ, он едва понимает, как такой человек, как он, вписывается в этот мир. Он полагается на то, чему его учат другие...       — И поэтому ты рассказал ему о суициде? — на этот раз Нацумэ резко прервал его с холодным выражением в глазах.       Масаока, наконец, посмотрел на него, пристально и внимательно.       — Конечно. Он больше не существует в том же плане реальности, что и мы, Сосэки-бака! Он больше не Цусима Сюдзи, поэтому, даже если бы я стер то, что ты написал, из Книги или уничтожил саму Книгу, он все равно существовал бы, и я также не могу использовать Книгу, чтобы избавиться от него, поскольку Исповедь Неполноценного Человека аннулирует все, связанное со способностями, прежде чем это действительно коснется мальчика! Ты создал настоящего монстра, болван! Мы не можем контролировать его, никто не может, он — воплощение интеллекта и навыков своих родителей, а также жестокости этого мира!       — Но его все еще можно убить, — заметил Нацумэ. — И все же ты решил приютить его вместо того, чтобы положить конец его существованию. Он тебе нравится.       — Неудивительно. У Дазай-куна есть особое очарование, которое просто притягивает людей, даже когда он пугает их до смерти. Это только усиливается, когда он прилагает усилия.       Сотрудники Агентства не знали, что на это сказать, учитывая, что они тоже довольно быстро прониклись симпатией к Дазаю несмотря на то, что он был воплощением подозрительности при первой встрече с каждым из них, особенно когда он только начал работать.       — Искусственный или нет, — сказал Масаока с усталым вздохом, — он все еще ребенок. Мне никогда не доставляло удовольствие убивать или плохо обращаться с детьми, как, полагаю, и тебе, — он посмотрел Нацумэ прямо в глаза. — Я полагаю, именно поэтому ты был так расстроен, что Гэнэмон не смог стать твоим преемником.       — Подождите, что?! — Вскрикнули от шока мафиози и детективы.       — Несмотря на все его злодеяния, несмотря на то, что он был убийцей, мучителем, преступником худшего сорта, он всегда был по-своему добрым, не так ли?       — Ты никогда не встречался с Гэнэмоном, — сказал Нацумэ с абсолютной уверенностью и не скрываемой печалью. — Почему ты говоришь так, как будто знаешь его много лет?       Масаока снова пожал плечами.       — Мальчик иногда говорит о своих родителях. Иногда они ему даже снятся, и он зовет их во сне. Чудо, что его сны никогда не бывают кошмарами. К сожалению, то же самое нельзя сказать о снах с его тетей и дворецким?..       — Мацуки-сан был преданным слугой в его доме детства.       — Ах, я думаю, это имеет смысл. В любом случае, судя по тому, как мальчик говорит о своих родителях, можно подумать, что они ангелы-мстители или что-то в этом роде, а не две самые опасные фигуры, поднявшие свои обманчиво красивые головы из густой тени Портовой Мафии. Кроме того, у Гэнэмона была репутация, и ты знаешь, что я собираю слухи, как обменные карты. В конце концов, именно этому я учил тебя.       Нацумэ на мгновение замолчал.       — Ты бы одобрил? Гэнэмона?       Масаока фыркнул.       — Я определенно одобрил бы его больше, чем тех сопляков, которых ты взял в ученики недавно.       — Эй! — Пожаловались Фукудзава и Мори, но на этот раз их обоих полностью проигнорировали. К несчастью для них, все были гораздо больше очарованы Гэнэмоном, даже Ранпо и Йосано, которые были многим обязаны Фукудзаве.       — Не то чтобы тебе придется выбирать нового защитника, который станет твоим преемником, — посмотрел Масаока сквозь ресницы на Нацумэ. — Книга уже сделала выбор, и я не думаю, что кто-то из нас смог бы вырвать Осаму-гаки из ее метафорических пальцев, даже если бы мы уничтожили всю Йокогаму или всю страну, чтобы сделать это. Она общается с ним, понимаешь?       Нацумэ вытаращил глаза, явно настолько ошарашенный этой информацией, подтверждая предположения Хироцу.       — Это вообще возможно?!       — Похоже на то. Осаму-гаки, несомненно, интересен! — Пропел Масаока, снова пожав плечами.       — Тогда зачем ты рассказал ему о самоубийстве? Ты даже подарил ему эту проклятую книжку!       — Наконец-то, он задает настоящие вопросы, — обрадовались Чуя и Йосано, все еще свирепо глядя на старика за то, что он вообще сделал что-то настолько идиотское. Куникиде пришлось согласиться; он потратил слишком много времени, разбираясь с попытками самоубийства Дазая и беспокоясь, какая из них может лишить человека жизни, что точно не пошло на пользу его кровяному давлению.       — Иногда помогает знание того, что есть выход.       И, что ж, они не могли не вздрогнуть от такого ответа, поскольку они испытали это чувство от маленького Дазая, когда он впервые узнал о самоубийстве. Это никоим образом не было здоровым механизмом преодоления, но это дало Дазаю утешение? Да, утешение. Это придавало ему уверенности в том, что, если все это станет невыносимым, он все равно сможет просто уйти, как бы болезненно это ни звучало, особенно в отношении ребенка. Ни один ребенок не должен искать утешения в смерти, но именно там Дазай нашел его после смерти своей семьи.       — Помогает от чего? — Осторожно спросил Нацумэ, и Масаока одарил его тяжелым, печальным взглядом.       — Я говорил тебе, что мальчик был пустым. Он пустой, предназначенный для наполнения и формирования опытом, связями и жизнью. Как любой нормальный ребенок... За исключением того, что у нормального ребенка есть ямка, которую можно заполнить по мере роста. То ли это эффект его способности, то ли то, что влияет на его способность, но у Дазая Осаму на месте этой ямки целая бесконечная пустота. Было бы слишком просто назвать это депрессией, но это самое близкое сравнение, которое мы когда-либо могли бы найти, чтобы сравнить его переживания с переживаниями обычного человека. Само его существование во многих отношениях еретично, Сосэки-бозо, никто никогда до конца его не поймет. Этот мальчик был обречен на порочное, печальное существование с того самого момента, как ты позволил ему появиться на свет.       И о, ирония.       Никто из них не упустил из виду то, какие слова выбрал Масаока.       Чуя меньше всех.       Он повернулся к двум лидерам организации, к самим членам организаций, его кобальтово-голубые глаза горели тем же огнем, который когда-то приблизил пятнадцатилетнего Дазая Осаму к пониманию того, каково это — хотеть жить полной жизнью, просто хотеть жить, и точка.       — Ну, вот и все. Вы все это слышали. Вы все это видели. Он мой. Вы все, хоть раз в своей гребаной жизни, отвалите нахуй!       — Чуя...       — Я серьезно, ане-сан, — прорычал Чуя, сжимая кулаки. — Когда мы вернемся, вы все уже отвалите от Дазая. Перестаньте превращать жизнь дерьмовой Скумбрии в еще больший ад, чем было в его детстве! Больше никаких интеллектуальных игр, тестов союзов или чего там еще хотели от него Достоевский и Сибусава! Я устал гадать, не настанет ли сейчас момент, когда в него попадет шальная пуля и все закончится! Я устал настороженно следить за каждой рекой или портом, мимо которых проезжаю! Чертовски очевидно, что благодаря каким-то странным поворотам судьбы мы оказались связаны, так что Дазай мой, и я больше не потерплю никакого вашего дерьма, которое может угрожать его жизни или его спокойствию. Оба они и так чертовски хрупки, черт возьми!       — О, мы собираемся обзавестись гравитационным манипулятором к тому времени, как Дазай достигнет возраста, когда он уйдет из мафии, — прошептал Ранпо Йосано, которая изогнула бровь, глядя на него. — Дазай на самом деле рассказал мне об этом, но я не сделал верного вывода. Возможно, у нас будет шанс увидеть, как доктор Долбоеб получит по заслугам, если мистер Модная Шляпа так разозлился, еще до того, как мы доберемся до эпохи Портовой Мафии Дазая.       — Как бы захватывающе это ни было наблюдать, — ответила Йосано, также шепотом. — Должны ли мы беспокоиться о том, что вместо получения гравитационного манипулятора мы можем потерять Дазая? У меня такое чувство, что мистер Модная Шляпа в конечном итоге просто похитит и увезет Дазая во Францию или Америку.       — Франция или Великобритания, — поправил Ранпо. Он не стал вдаваться в подробности, заметив изогнутую бровь Йосано.       — Я никогда не видел Чую-сана таким по-настоящему взбешенным, — прогудел Акутагава, отвлекая Ацуши от Чуи. — Нет, даже когда Дазай-сан дезертировал и первой новостью, дошедшей до него, было то, что Дазай-сан может быть убит в бою. Тогда он был готов оторвать несколько голов, но сейчас это что-то намного большее, он даже не кричит.       — ...Ты думаешь, он имел в виду и нас, когда говорил это?       — Конечно, нет, — удивил их ответом Хироцу, нежно улыбнувшись Шин Соукоку и Гин, собравшимся вместе. — Чуя-сан не стал бы лишать Дазая-сана вещей и людей, которые давали ему цель просыпаться каждое утро и вставать с постели.       Пока Чуя обвинял Куникиду в некоторых необдуманных вещах, которые он подслушал, когда тот говорил о взаимных неудобствах в их трудовой жизни, Фукудзава сосредоточился на том, как неловко выглядел Мори и на взглядах, которые Коё продолжал бросать в его сторону. Похоже, ему придется перекинуться парой слов со своим бывшим напарником, желательно, до того, как Накахара выпотрошит его, не используя способность или оружие. Он также сделал пометку, чтобы убедиться, что Танидзаки, Кэнджи, Кёка и Ацуши не будут рядом, когда это неизбежно произойдет.       — Кроме того, я боюсь, что психическое состояние Осаму-гаки вряд ли является нашей самой большой заботой прямо сейчас, — продолжил Масаока, более или менее возвращая всеобщее внимание к видениям. — Его творение определенно привлекло нежелательное внимание. Дело даже не в Книге; эти западные свиньи так же не обращают внимания на ее существование сейчас, как и двадцать лет назад. Дело в том, что где-то в Йокогаме есть шпион, и он распространил слух, что в Японии, возможно, в Йокогаме, существует настоящий нейтрализатор.       — Это старый слух, — с беспокойством заметил Нацумэ. Если бы он был сейчас в своей кошачьей форме, без сомнения, его хвост мотался бы из стороны в сторону, а уши подергивались.       — Да, это началось в Портовой Мафии, когда ребенок, по-видимому, выпрыгнул из окна и бесследно исчез, победив руководителя, знаменитую соблазнительницу-убийцу и, по крайней мере, двух других пользователей способностей, а также ранив босса, — согласился Масаока, изогнув бровь, на что Нацумэ почти нежно улыбнулся.       — Ах, так похож на своих родителей.       — Знаешь, это не смешно, — с холодной серьезностью сказал Масаока. — Способность Осаму-гаки, в буквальном смысле, единственная в своем роде; многие люди захотят владеть ей. Вдобавок ко всему, он почти всегда носит Книгу с собой; если кто-нибудь все-таки найдет и поймает его...       — Проблема удвоится, да, — мрачно сказал Нацумэ. — Похоже, мой трехсторонний план будет более необходим, чем когда-либо. Особенно с этой русской крысой в игре.       — Русская крыса? — Нахмурился Масаока.       — Он же не может иметь в виду Достоевского, да? Он не мог быть вовлечен в это так рано... Верно? — Беспокойно спросил Танидзаки, надеясь, что кто-нибудь ему возразит.       Никто не возразил. Никто не смог.       Только Чуя знал, что Достоевский уже был вовлечен в конфликт с Головой Дракона шесть лет назад, учитывая, что Дазай предупредил его о русском в белой ушанке и о том, чтобы он не прикасался к нему, если он когда-нибудь столкнется с ним лицом к лицу, хотя Достоевский покинул Йокогаму вскоре после того, как конфликт был урегулирован, а Сибусава умер год назад, по-видимому, уже второй раз. (Этого человека, должно быть, действительно ненавидят и смерть, и жизнь. Он был убит Ацуши, Чуей, Достоевским, технически снова Чуей — дракон считается — и затем снова Ацуши, прежде чем он окончательно умер.) Мори был поставлен в известность благодаря отчету, в котором не было достаточно подробностей, как ему нравится, но, по крайней мере, он знал, что в этом замешана вторая сторона, третья, если считать трусливое правительство.       Но до этого случая никто не мог быть уверен, как долго Достоевский скрывался в окрестностях Йокогамы.       Похоже, никто, кроме Дазая и Масаоки с Нацумэ.       — Я думаю, его зовут Федор. Он обладает мощной способностью, основанной на прикосновении, которое позволяет ему убивать любого за одну секунду прямого контакта с его телом, хотя обстоятельства активации способности мне все еще неизвестны, — объяснил Нацумэ, к сожалению, подтверждая страшную догадку детективов и мафиози. — Он, в отличие от жителей Запада, действительно ищет Книгу, его цель неизвестна. Откуда он вообще знает о ее существовании-       — В ней не хватает Страницы, — снова перебил Масаока, прищурив глаза. — Вот как он мог узнать о ней, а также о том, где ее искать.       У Нацумэ появилось нехорошее предчувствие.       — Он может... отследить ее? Если Страница попала к нему в руки?       — У Достоевского есть Страница из Книги?! — Прошипел Ранпо, уже прокручивая в голове все разрушительные возможности. Им нужно убираться отсюда сейчас и рассказать об этом Дазаю. Ему нужно знать это, прежде чем он изобретет какие-либо новые планы о том, как победить Достоевского. Мысли Ранпо оборвались, когда он понял, что Дазай, вероятно, знает. — Нам с Дазаем нужно поболтать после того, как мы выберемся отсюда.       — Становись в очередь, — пробормотал Чуя, но на этом все закончилось.       — Не до тех пор, пока Книга у Осаму-гаки. Даже я не чувствую ее, когда она у него.       Нацумэ и зрители могли только вздохнуть с облегчением.       Однако, когда видение оборвалось, они в смятении закричали на кружащиеся цвета, чтобы они вернули его, потому что это была самая полезная информация, которую они получили с начала всего этого бардака. Только для того, чтобы заткнуться, когда цвета быстро выровнялись. Земля дрожала, и большинство из них быстро определили это как время, когда в Йокогаме произошло огромное, загадочное землетрясение с очень странным указанием эпицентра. Те, кто знал о способностях, подозревали пользователя способности.       Видение все еще показывало тот же коттедж, с Масаокой, небрежно сидящим в кресле, разглядывающим консервированных крабов, которые он оставил для своего молодого соседа по дому, не обращая внимания на продолжающееся в тот самый момент землетрясение, сотрясающее все в хлипком доме.       Все они резко ахнули, когда дверь коттеджа открылась и на пороге появилась более молодая версия, к сожалению, очень узнаваемой личности.       — Федор-гаки, я должен предположить.       — Извините, мой японский плох, — сказал Федор почти непонимающе. — Книга.       — У меня ее нет.       — Ты знаешь.       — Я не знаю, где она.       — У меня плохое предчувствие по этому поводу, — сказала Кёка, хватая Ацуши за руку до синяков.       Хироцу закрыл глаза, не желая этого видеть. Он знал, что произойдет, и не хотел видеть, как это будет. Он не хотел, чтобы это испортило образ его старого наставника, который у него сложился.       Гин и Тачихара успокаивающе положили руки друг другу на плечи, не привыкшие к такому.       — Ложь.       — Это было бы чертовски забавно, если бы я не подозревала, чем это закончится, — сказала Йосано себе под нос, и Ранпо напряженно, коротко кивнул в знак согласия.       — Почему он просто не защищается? — В отчаянии спросил Ацуши, также подозревая, к чему это клонится и чем все закончится.       — Мое лучшее предположение заключается в том, что он притворяется, что ему нечего защищать, чтобы Достоевскому было легче уйти, тем самым пощадив Дазай-куна, — размышлял Мори, не отводя глаз от Достоевского, кладущего руку на шею старика.       Масаока ничего не сказал, вместо этого закрыл глаза и перенес ту малую силу, которую он сохранил для себя, в Книгу. Это было достаточно разумно, но он хотел бы сделать больше, потому что Книга общалась с Дазаем, защищала мальчика, а Масаока ненавидел, что ребенка втягивают в эту неразбериху. Масаока никогда не говорил Дазаю, но Дазай был единственным человеком, похожим для него на внука, и Масаока солгал бы, если бы сказал, что не любил его. Он не лгал Сосэки-бозо. Он искренне любил детей, или, по крайней мере, этого конкретного ребенка. Он пытался дать мальчишке полу-нормальную жизнь в течение нескольких месяцев, что они жили вместе, но казалось, что это подходит к концу.       Дазаю Осаму всегда будет безопаснее одному, чем с людьми, которые давят на него, поэтому Масаока Шики не сожалел о своей неминуемой смерти.       Это только сделает мальчика сильнее.       Даже не слушая отрывистых угроз, которые пытался сказать Достоевский, Масаока откинулся назад и принял смерть с распростертыми объятиями.       — Ебать! — По-русски воскликнул Достоевский.