Океан с изумрудными берегами

      — Вот так, маленькими шажочками, — кинув спортивную сумку в углу прихожей, Арсений помогает Антону, держащему в руках лист бумаги, ковылять прямо в ботинках до их спальни.       — Ммм... — стиснув зубы стонет младший, искренне не понимая, что у него болит сильнее: нога, аккуратно простреленная Поповым, или живот, похуистически избитый похитителями.       Хотелось хвататься за все: за вешалку в прихожей, за стены, за дверной косяк... только бы чтоб стало хоть немного легче, только чтоб хоть что-то помогло остаться в вертикальном положении.       Хотелось орать во все горло от боли и от обиды. Обиды на человека, который невзирая на грубый отказ все равно тащит свое еле ходячее "горе" до кровати.       — Не трогай меня! Отпусти! — шипя, уже в сотый раз просит шатен.       — Уложу и отпущу, — вновь игнорируя руку младшего, которая все так же тщетно, но очень настойчиво пытается оттолкнуть от себя обидчика, голубоглазый делал то, что следует.       Они вошли в комнату, наполненную спокойствием вперемешку с отдаленной тоской, которая уже давно казалась просто давнишним кошмаром. Заправленная кровать невольно напомнила о каждой ночи, о каждом поцелуе и трепетном прикосновении. Напомнила так же и о том, как Антон умирал на ней когда-то, проснувшись в одиночестве на момент разрыва их отношений. И так во всем в отношениях с киллером... И совершенно не важно: бывший Арсений киллер или действующий. Всегда и во всем есть что-то, что одновременно и убивает изнутри, и возрождает из пепла как птицу Феникса.       Вот и сейчас так. Антон умирает от боли в ноге, причиной которой стал любимый Арсений. Так хочется его оттолкнуть, огрызнуться и даже убежать, но сил настолько мало, что ему едва удается тащиться при его помощи до кровати. Да и прошлый "побег" из дома закончился весьма печально, можно даже сказать, почти трагично.       — Ложись осторожно, — перенося весь вес тела Шаста на себя, Попов и виду не подавал, что прямо сейчас готов завалиться за этим длинным телом следом от бессилия и психологической измотанности.       — ААА... ммм... ААА... — медленно опускаясь на кровать, парень не мог терпеть боль напрягающихся мышц живота, а когда стал ложиться и у него напрягся пресс, то он и вовсе взвизгнул, чувствуя, как темнеет в его глазах. — А!       — Антон, расслабься, зачем ты напрягаешься? Я сам все сделаю, — положив голову юнца на подушку, Арс осторожно поднял обе ноги, кладя их на кровать. — Прости, — стараясь сделать все максимально аккуратно, брюнет понимал, что это нереально, а потому просто жмурился и делал все через вопли.       — Прости? ПРОСТИ?! — не своим криком кричал зеленоглазый, у которого безудержно льются слезы боли и обиды по окровавленным щекам. — ЗА ЧТО ТЫ ПРОСИШЬ ПРОЩЕНИЕ, АРС? ЗА ЧТО?! ЗА ТО, ЧТО ВЫСТРЕЛИЛ В МЕНЯ?! КАК ТЫ МОГ?! КАК?!       — Антон!       — Я ВЕРИЛ ТЕБЕ! Я ДУМАЛ, ЧТО ТЫ НИКОГДА ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕШЬ! И ЭТО ПОСЛЕ ВСЕГО ТОГО, ЧТО МЕЖДУ НАМИ БЫЛО?! КАК ТЫ МОГ, АРС?! — не слыша абсолютно ничего, парень в отчаяньи и несоизмеримом разочаровании кричал изо всех сил, игнорируя в этот момент все вокруг.       — АНТОН! — склонившись в своем черном пальто над человеком, бьющемся в истерике, мужчина не выдержал и строгим взглядом посмотрел в эти изумруды, переполненные до краев слезами. — Ты не понимаешь ПОЧЕМУ я это сделал? Я поясню. Количество человек, которые шли на тебя в этом ебучем ангаре гораздо превышало по численности одного тебя. В твоих навыках стрельбы я не сомневаюсь, но поверь, тебя бы ранили, и ранили бы очень сильно, потому что уворачиваться от выстрелов тебя никто не научил. Одно дело — уметь стрелять, а другое — остаться целым после выстрелов десятка противников. Они бы попали, и поверь, эти выстрелы стали бы последними в твоей жизни. Ты же упертый блять! Ты же меня не слышал! А я просил тебя остановиться, Антон. Поэтому мне и пришлось прибегнуть к крайности, которая понесла за собой наименьшие последствия. Поэтому лежи блять и не делай из меня ужас ходячий.       Младший притих, хоть по-прежнему и продолжал лить слезы, хлюпая носом, а Попов перевел взгляд на грудь парнишки, где лежат юные руки, держащие лист бумаги из приемного покоя, который они успели посетить буквально полчаса назад, убеждаясь в том, что у парня нет серьезных травм. Благо, все органы остались целыми и невредимыми, вот только пять ребер ему все же сломали во время всех этих избиений. Плюс лишь в том, что сломанные ребра расправились, возвращаясь в свое обычное положение. Прямо в приемном покое грудную клетку туго забинтовали, и это, пожалуй, единственное, что помимо рентгена и УЗИ Антон позволил там себе сделать. Нога так и осталась перевязана рубашкой, к которой он никому не дал прикоснуться. Тогда Попов лишь тяжело выдохнул, осознавая, что разбираться с ногой большого ребенка ему придется дома самому.       Лист бумаги вытянули из дрожащих рук и отложили в сторону.       — Так, лежи, я сейчас, — предупредил старший, разворачиваясь на пятках и выходя из комнаты, хотя младший изо всех сил делал вид, что ему глубоко поебать на то, куда он пошел.       На самом же деле не поебать. Знает он все. Шибко догадливый. Взрослый уже парень, хоть и ведет себя как маленький. Но, по звуку открывающегося на кухне шкафчика, в голове шатена пронеслось: "Ну все, пиздец!".       Не прошло и двух минут, как в дверном проеме снова показались голубые глаза. Арсений успел разуться и снять с себя пальто, добросовестно вымыл руки с мылом в ванной комнате и захватил аптечку из кухни.       — Съебись! — жестко выругался Шаст, для себя четко зная, что ни при каких обстоятельствах больше не подпустит к себе этого человека, как бы не любил.       Попов пропустил обидное слово мимо ушей, понимая, что это все сказано исключительно на эмоциях. Молча подойдя к тумбочке с шаром-ночником, он поставил на нее аптечную коробку, принимаясь доставать перекись водорода, вату, бинт и Левомиколь.       — Ты че оглох? Я сказал: СЪЕБИСЬ! — вылупившись на, кажется, немного раздраженного брюнета, пришлось даже забыть про слезы. Что-то начало подсказывать, что ход игры сейчас лежит вовсе не в его руках. — Молчаливый хуй! — выкрикнул еще одно оскорбление парень, после чего его сердце упало куда-то намного ниже пяток.       Как только Арс молчаливо приготовил все, что ему надо, так тут же резко обернулся, делая пару шагов к ногам мальчишки. Все произошло так быстро, будто по щелчку пальцев, отчего младший даже в кровать вжался. Без какого-либо объяснения своих действий, с него принялись снимать один из ботинок, конечно стараясь причинять как можно меньше боли.       — Не трогай меня! Ты слышишь?       — Слышу, — продолжая снимать уже второй ботинок, будничным тоном отрезал Попов.       — Нихуя себе, меня наконец-то услышали! Только толку — ноль! Руки свои убери от меня, я сказал!       Успешно расправившись с обувью, мужчина взялся за рубашку, повязанную на левом бедре юнца. Как только его руки коснулись узла, так в этот же момент Шаст дернул ногой, пытаясь противиться всем этим действиям, и тут же за это поплатился сильной болью, подлетая на кровати в крике:       — ААА!       Потянувшись одной рукой к ноге, а второй — к животу, зеленоглазый пытался хоть как-то усмирить этот Ад, снова вступивший в права в его организме. Он не знал за что хвататься. Казалось, что на раны льют раскаленный металл, сводящий своей температурой с ума.       Устало вздохнув, Попов лишь присел на край кровати, по-взрослому давая младшему проорать этот пик боли, который, скорее всего, уже в который раз заставил соседей сильно напрячься, ведь, мало кто так истошно орет в три часа ночи в жилом многоквартирном доме. И лишь тогда, когда крик в очередной раз сменили слезы, прикусанные губы Арсения разомкнулись:       — Вот видишь, что бывает, когда ты совершенно меня не слушаешь. Прошу о себе подумать, так ты из дома убегаешь и в передрягу попадаешь. Прошу не идти к толпе вооруженных людей навстречу, так ты все равно идешь. Прошу полежать спокойно, так ты дергаешься.       Вот он. Голос уставшего Попова, но каждой клеточкой своего организма любящего этого бунтаря. Его взгляд теплого волнующегося океана, который и злится на все это поведение, и одновременно уже так сильно привык к нему, что просто не сможет без него жить.       — Мне больно, Арс... — хныча себе в локоть, уже спокойно говорил Шаст, сменяя гнев на милость. Хотелось, чтобы помогли. Хотелось, чтобы это все поскорее решили и прижали к груди в знак утешения. Но, к кому прижиматься? К человеку, направившему на тебя оружие?       — Я знаю. И я уже много раз тебе эту фразу сказал. Я знаю, что такое огнестрельное ранение, пускай и не такое глубокое. Я знаю, что такое боль в животе после избиения. Я знаю, Антон, поэтому и пытаюсь помочь. Прошлое у меня было очень насыщенное, ситуации бывали разные. Поэтому я знаю. Я слышу тебя прекрасно, а еще лучше – понимаю. И я очень хочу тебе помочь.       — Я... Я человека убил, Арс... — продолжая реветь, жалобно проговорил Антон, память которого до мельчайших деталей запомнила этот секундный момент, прямо сейчас навалившийся на психику. Момент, когда указательный палец лег на спусковой крючок, когда он нашел цель и прицелился, давая себе секунду на раздумье. А потом... потом палец будто судорогой свело, и он стал чем-то отдельным от мыслей и страхов. Прогремел выстрел, и тело противника рухнуло, а вместе с этим телом рухнуло и сердце, которое было уверено в том, что его хозяин никогда в жизни не совершит убийство.       Рассмеется? Ведь это действительно смешно. Правда смешно. Смешно говорить такое человеку, который долгие годы работал в киллерстве, а сегодня положил в этом ангаре больше двадцати человек, в том числе и невинных парней, которые погибли просто ради идиотской "игры".       Конечно, такой человек должен рассмеяться на подобную фразу, но Арс вновь сломал все ожидания. Он лишь передвинулся максимально повыше, в пол-оборота склоняясь над заплаканным лицом, упираясь локтем собственной руки в подушку. Голубые глаза нежно прошлись по длинным ресницам, по непослушным бровям, по красному носику и по приоткрытым губам... Драгоценный изумруд по имени Тоша... Драгоценный изумруд, за жизнь которого в очередной раз пришлось бороться, и Арсений готов это делать столько раз, сколько потребуется, лишь бы эти зеленые глаза не потухли от чужих рук.       — Самооборона даже судом поощряется. А в криминале жестокие правила: либо ты, либо тебя. Человек, направивший на тебя оружие вряд ли передумает. Помни об этом. Ты выстрелил не потому что хотел, а потому что был вынужден. И это не ты убил его, а он сам себя убил, когда подписался на всю эту авантюру. Как и все остальные, ведь, они прекрасно знали, на какое дело и риски идут. Мне только парней жалко в этой ситуации, но ни один из них не стоит твоей жизни для меня.       Антон замерев смотрел четко в голубые глаза, будто они говорили намного больше, чем сам Арсений. Они переливались, сияли и блистали одновременно, заставляя вспомнить ЗА ЧТО Шаст когда-то полюбил эти океаны.       — Как ты понял, что я – это я? — всхлип. — Ты даже ни на секунду не засомневался. Они же так на меня были похожи... И волосы, и рост, да и все остальное... Обознаться ничего не стоило...       Ухмыльнувшись, мужчина поднял свой взгляд чуть выше, смотря на русые волосы. Вытянув свободную руку, он любя потрепал младшего по голове, а потом склонился над ухом, шепча:       — Я найду тебя в темной комнате по биению твоего сердца. Его будет слышно даже если я полностью оглохну.       Коснувшись кончиком носа разбитой скулы Антона, на которой все еще присутствует засохшая кровь, Арсений прикрыл глаза и нежно провел линию по щеке, а потом без спроса взял и нагло поцеловал приоткрытый рот.       Шаст мгновенно растворился в пространстве и времени. Обида стихла, он понял, что все-таки нарушил свое "табу" в голове, снова подпуская любимого хищника непозволительно близко.       — А теперь... — оторвавшись от поцелуя, Попов любя прошелся взглядом по вновь смотрящим на него глазам. — Теперь дай мне поиграть в доктора, — нежно пройдясь пальцами по нижней челюсти, измазанной в крови, Арсений улыбнулся, хоть и приносила ему вся эта картина огромную душевную боль.       Не дождавшись ответа, снова пересели в ножной конец кровати, осторожно сгибая раненую ногу младшего в колене для удобства. Антон обеспокоенно приподнял голову над подушкой, внимательно контролируя все, что ему там делают.       Нежные руки бережно развязали узел рубашки и, прежде чем снять ее, полили на присохшие участи ткани перекисью.       — Ш-ш-ш! — кривясь, прошипел Антон, на которого тут же пал обеспокоенный взгляд старшего, который по мимике пытается контролировать насколько сильно тому сейчас больно и насколько медленнее ему надо проводить всю эту обработку.       Отмочив засохшую кровь, Арс медленно отлепили рубашку, кидая ее на пол. Антон почувствовал, как по его коже пронеслись мурашки от осознания, что она совсем недавно была снята с мертвого человека... Отвлечься от тягостных мыслей заставила щиплющая боль от действий Арсения, который прямо сейчас заливает рану перекисью, проходясь по ней ватным шариком.       — Ай! Больно! Арс, стой! — дергаясь, младший уже начал тянуть к ране руку, чтобы как-то противостоять такому болезненному напору, но кисть остановили, убирая в сторону.       — Антон, — прозвучал строгий тон. — Ты мне не мешай.       Прикусив губу, Шаст положил голову обратно на подушку, зажмуриваясь в ожидании новой порции боли. И она наступила. Сначала сильно щипало, потом пекло, затем он почувстовал что-то прохладное в области раны, что тонким слоем наносили нежные пальчики Арсения. Это была мазь, поверх которой наложили бинт, плотно перевязывая им ногу вокруг бедра.       — Теперь лицо, — предупредил брюнет, подсаживаясь повыше.       — Нет, Арс, нет! — загородили лицо руками, явно не желая терпеть еще одну "пытку".       — Ну-ну-ну, — быстро проговорил Попов, убирая податливые кисти парня на живот, тут же принимаясь за работу.       Все прошло по той же схеме, вот только щипало куда сильнее, и бинт конечно же никто никуда не накладывал. Все закончилось на Левомиколи, которая приятно охлаждала горящую израненную кожу, на которой уже начали проступать синяки.

***

      Телефон неприятно завибрировал на тумбочке, вырывая Позова из сладкого сна, который был весьма коротким, но очень желанным. Резко подлетев в кровати, он взял смартфон в руку и обернулся на спящую Катю, которая лишь перевернулась на другой бок, что-то бормоча сквозь сон.       — Да?.. — еле слышно, с хрипотцой в голосе, проговорил в телефон Дима, быстро вылезая из-под одеяла, чтобы направиться в сторону коридора.       — Дмитрий Тимурович, доброй ночи, извините за столь поздний звонок, — быстро затараторил женский голос на другом конце. — Но, Вы просили позвонить, если вдруг в больнице появится кто-то из двух людей, выписанных Вами на листке. Сообщаю, что Антон Андреевич посетил час назад приемный покой с переломом ребер и множественными ссадинами. У него чем-то была перевязана нога, но повязку снимать пациент отказался. Мы предложили вызвать полицию и написать заявление, но вновь получили отказ.       Позов тихо передвигался по коридору в сторону кухни, в темноте пытаясь ориентироваться по памяти. Рука легонько нажала на выключатель, зажигая свет в комнате, где еще с ужина на стрле остались стоять тарелки, которые попросту ни у кого не хватило сил убрать: он пришел с работы абсолютно вымотанный, а Катя весь день возилась с приболевшим капризным Тео, подхватившим в детском саду какой-то вирус, так еще и с Савиной, которую надо было сначала отвезти в школу, потом забрать оттуда, а еще сделать вместе с ней домашнее задание, после которого мигом метнуться на фигурное катание.       — Подожди, — потерев сонные глаза, врач приподнял кухонный стул и отставил его, удобно усаживаясь сверху. — Он был один?       — Нет, с ним был какой-то мужчина с черными волосами. И, может, конечно, мне показалось, но этот мужчина вроде бы постоянно его Тошей называл, если эта информация как-то поможет...       — Арс... — вслух проговорил Дима.       — Простите, что?       — Да нет, ничего. Они уехали?       — Да, Антону Андреевичу сделали рентген и УЗИ, а потом они ушли. Госпитализации не потребовалось.       — Спасибо большое.       — Да не за что, — по интонации было слышно, что девушка улыбнулась, после чего самостоятельно завершила вызов.       Позов посмотрел в темное окно, откидываясь на спинку стула с тяжелым вздохом. Осознание, что у этих двух придурков до сих пор происходит какая-то хуйня — убивает, но тот факт, что теперь его даже не пытаются просить о помощи — добивает контрольным выстрелом в голову.       Место, куда эти двое могли поехать после больницы — особо разнообразием не блещет. Явно домой. Поехать что ли туда? Но, нужен ли он там? Нужна ли его помощь? Стоит позвонить или написать? Напишешь — проигнорят, позвонишь — не возьмут. Да и ситуация будто предполагает поговорить с глазу на глаз, задавая при этом несколько интересующих вопросов, от которых при очном разговоре уйти вряд ли удастся.       То, что Дима — врач, и то, что его призвание — это помогать людям всегда и везде, скорее всего скоро его самого и погубит. Поэтому без лишних мыслей он полетел собираться, оставляя на тумбочке Кати записку на всякий случай, а также успевая заглянуть в комнату к спящим детям. Савина спокойно спала, а Тео посапывал носиком, прижимая к себе большого зайчика, подаренного в этом году ему на День Рождения. Приложив ладонь к маленькому лобику, врач убедился в отсутствии высокой температуры и удалился, прикрывая за собой дверь.

***

      На кухне что-то гремело, а после слышалось четкое от Арсения: "Твою мать блять!". Проваливаясь в сон, Антон на подобные фразы улыбался, хоть и болело все ужасно.       Его укрыли одеялом, под потолком зажгли светодиодную ленту любимого фиолетового цвета, а рядом на тумбе включили шар-ночник. Стало уютно и наконец-таки тепло после страшной холодной заброшки с множеством чужих людей. А сейчас на кухне ЕГО Арсений — человек, обида на которого хоть и сидит где-то внутри, но все же так кайфово осознавать, что он теперь дома... вместе с ним...       Намученный организм заставлял глаза слипаться, но борьба со сном шла полным ходом, хоть весьма и бесполезным. Вскоре усталость и небольшое затишье боли заставило все вокруг погрузиться в темноту, и Антон заснул, покидая пределы реальности на какое-то время.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      — Татошка... — звал ласковый голос, пока кто-то нежно гладил рукой по голове. — Солнце мое, просыпайся.       Приоткрыв глаза, Шаст увидел перед собой голубые глаза. Арсений... И рука, гладящая по волосам — тоже его. Арсюши...       Настенные часы подсказывают, что поспал он всего полчаса от силы, отчего вновь становится не очень сладко.       — Ммм... — слегка нахмурившись, парень выразил свое весьма сильное недовольство по поводу хоть и приятного, но все-таки пробуждения.       — Татошкин, я тут кашу приготовил, надо бы покушать.       Еще несколько раз проморгавшись, Антон заметил в свободной руке нагнувшегося над ним человека тарелку, по всей видимости в которой и находится каша.       — Я не буду, — парень отвернул голову, делая максимально недовольное лицо, при этом укрываясь одеялом по шею, пряча под ним даже руки.       — Я предполагал такой ответ, поэтому кормить тебя буду сам.       — Я сказал, что не буду есть! — не поворачиваясь, грубо проговорил юный голос, даже не пытающийся сдерживать гнев.       Кровать рядом промялась, и сквозь одеяло сбоку почувствовалось тепло человеческого тела. Тепло Арсения, сидящего рядом и собирающего в ложку небольшую порцию овсянки.       — Тош, давай, надо поесть, — потянувшись к лицу младшего столовым прибором, Попов надеялся, что тот поддастся и повернется, но характерный капризный "ребенок" так делать совершенно не желал. — Анто-о-он, — протянули, пытаясь заглянуть в отвернутое лицо. — Ну не расстраивай меня, пожалуйста.       — Чем я тебя расстраиваю? — обыденно произнес Шаст.       — Тем, что есть не хочешь. Тебе таблетку скоро пить, а в твоем желудке с самого утра ничего не было толком. Ну, если алкоголя с наркотой не считать.       — Не начинай, — на вздохе проговорил шатен, оборачиваясь. — Аппетита у меня нет, много не обещаю съесть.       — А мы немного попробуем.       Подушку под головой подмяли, и стало как-то повыше. Кашу быстро сунули в рот, отчего Антон даже не успел этого осознать, как уже проглотил вязкую субстанцию.       — Во-о-от, молодец какой! Сейчас поешь и спать, а я вещи соберу, — в рот сунули вторую ложку, пока глаза невдупленыша бегали по образу сидящего рядом заботливого и уставшего Арсения.       — Вещи? — проглотив, спросил младший.       — Да.       — Зачем?       — Мы уезжаем завтра утром. Навсегда.       — Что?! — удивленно вскинув брови, парень захотел приподняться на локтях, но тут же почувстововал боль, хоть уже и не такую сильную, благодаря утягивающим бинтам, но боль.       — Мы переезжаем в Москву, а как только у тебя все заживет, и ты сможешь выдержать перелет, то улетим в другую страну. В Питере жизни не дадут ни тебе, ни мне. Еще раз я уже нас вряд ли спасу, даже при всем желании.       — А зачем нам из Москвы куда-то улетать? Зачем покидать Россию?       — У меня на тебя большие планы, которые здесь просто не осуществить. Хочу жить свободно и не бояться тебя за руку на улице брать, — пока от удивления парень открыл рот, ему засунули еще одну ложку овсянки. — В Москве нас рано или поздно найдут. Ваня захочет завершить начатое во что бы то ни стало. Остаться в Питере или Москве — подписать сразу два смертных приговора: твой и мой.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Провалившись ненадолго в сон, Антон распахнул глаза, несколько секунд не соображая где он вообще находится. Кругом темно и тихо. Лишь через время пришло мутное осознание, что он все-таки вроде как дома.       Тело будто залежалось на этой кровати и появилось неимоверное желание встать и почувствовать босыми ногами холодный пол. Да и пить сильно хочется, в горле пересохло похлеще, чем в пустыне Атакама.       Повернув голову, парень прошелся взглядом по спящему вымотанному брюнету, который лег намного позже его, предварительно собрав только все самое необходимое.       Стараясь встать максимально беззвучно, Антон понимал, что у него ничего не выходит. Его охи и вздохи слишком громкие, поэтому приходилось чуть ли не рот себе рукой зажимать, чтобы звуки были более приглушенными. Разбудить Арсения, который потом будет несколько часов подряд ехать за рулем — такое себе.       Наконец-таки сев на краю кровати с идеально ровной осанкой, какой у него никогда не было, но она вдруг появилась благодаря тугим бинтам, Шаст увидел в углу комнаты несколько пакетов и две спортивные сумки с чемоданами. В который раз сердце поражает болезненное осознание, что вся их жизнь может вот так легко уместиться в маленьком уголке и ее впоследствии можно унести с собой в руках. Больно... Очень больно от этой мысли.       Оттолкнувшись от кровати, зеленоглазый встал, расставляя руки в разные стороны, чтобы не потерять равновесие. Взглянув на тумбочку, он не увидел на ней своего шара. Видать, его уже упаковали, решая забрать с собой.       Под фиолетовым освещением еле передвигая своими ногами, одна из которых дико болит при каждом микрошажке, Антон потопал в сторону кухни. Шаг за шагом, рука скользит по стеночке в надежде, что та в случае чего окажет поддержку всего неуклюжего тела, решившего завалиться куда-нибудь.       Путь до темной комнаты казался бесконечным и очень долгим. Перейдя наконец дверной проем кухни, шатен даже свет не стал включать, а лишь замер, смотря с порога в не зашторенное окно.

Неужели?..

      Засуха в горле ушла на второй план, и он самым своим быстрым шагом, какой только может сейчас у него быть, поспешил подойти поближе, не веря той сказке, царящей за окном прямо сейчас... Руки коснулись подоконника, крепко цепляясь за него, когда корпус тела вдруг решил отклониться назад и парень чуть не потерял равновесие.       Выровнявшись, изумруды с детским блеском стали наблюдать за белыми пушистыми мухами, летающими за окном по ночному Питеру. Первый снег. Зима...       Вспомнилось очень близкое, но уже такое далекое воспоминание о самом верном друге, какой у него только мог быть в самый непростой жизненный период: Год назад.

Два потерянных в этом мире человека смотрели на подсвеченный фонарями город, по которому они никогда уже не смогут прогуляться в одиночку. Они вдыхали этот холодный воздух, обжигающий легкие изнутри, после чего выпускали из носа теплый пар.

Сейчас никто не думал о том, что им скоро придется вернуться обратно в свои номера и сидеть там до посинения, ожидая хозяина. Антон и так был уверен, что Павел сегодня навестит именно его. Это он понял еще тогда, в общем зале, смотря на этого властного педика за обеденным столом.

— Ладно, пойдем. Заболеешь — мне пизды дадут, — Тёма встал и направился к люку, через который они вышли на крышу. — Ну, ты идёшь? — обернулся он, не слыша шагов за спиной.

— Тём, снег пошёл... – зеленые глазки смотрели на маленьких белых мух, начинающих лететь постепенно с самого неба.

Кареглазый тоже замер, разглядывая первый в этом году снег, который ему, как и Антону, удалось застать на крыше. Два парня, будто дети, радовались падающим хлопьям, постепенно увеличивающимся в размерах. От белых маленьких точек, до крупных снежинок, падающих на красные от холода носы.       

В груди у Антона что-то сжалось, слезы незаметно навернулись на глаза и хотелось остаться здесь, чтобы побыть с первыми шагами наступающей зимы наедине. Это первый снег в неволе, это первая осень в неволе, это первая зима, которая тоже пройдет в неволе. 

— Тох, пошли! — шмыгая от холода носом позвал Тёма, и Антон все-таки неспешно поплелся за ним следом, уходя хоть и в теплое, но очень холодное для его души помещение.

Сейчас.       Слезы... снова они... Это расшатанная психика? Или, быть может, то хорошее, что было в очень плохой момент?..       Из подмышек неожиданно проскользнули руки, любя приобнимающие за грудь — место, которое не болит физически, но болит душевно. На плечо положили невесомую голову, заглядывая в окно.       — Снег... Первый в этом году... — хриплым голосом произнес Арс, отчего по спине Антона побежали мурашки.       Шаст шмыгнул носом и быстро вытер слезы одной рукой, понимая, что и так достаточно часто ведет себя как нытик перед этим человеком. Хотя... почему как?       Брюнет повел бровью, отпуская парня и обходя его с правого бока, желая убедиться в том, что подметили сонные глаза и услышали сонные уши.       — Ты плачешь?       — Не, с чего ты взял? — шатен даже немного нахмурился такому предположению, желая отвести подозрения.       — Ты плачешь, — уже утвердительно произнес мужчина, заключая юнца в объятия. — Но... почему?       — Год назад... — и тут его снова прорвало на слезы. На эти ебучие блядские слезы. — Год назад я стоял на крыше отеля Павла, видя свой первый в жизни снег в Питере. Это был мой первый снег в неволе и одиночестве. Мне было очень больно и очень страшно. Моя жизнь, мое тело, весь я — все это принадлежало Павлу, а я в тот момент думал только о тебе. Чувствовал себя брошенным и никому не нужным. А теперь... — нахлынуло еще сильнее, и спина парня задрожала, пока по ней проходилась успокаивающая рука старшего. — А теперь у меня есть ты. И больше мне ничего не нужно.       Арс слегка улыбнулся, но Антон этого не увидел, потому что по-прежнему лежал на его плече, давая соленым слезам впитываться в футболку Попова.       — Мой Тоша... — в щеку чмокнули и крепко-крепко обняли, забывая о травмах.       — Ай!       — Ой, я не специально, прости — голубоглазый тут же отдалился. — А ты чего проснулся вообще? Болит сильно?       — Не сильно. Пить просто захотел.       — Так, сейчас устроим. Садись, — младшего подвели к стулу и усадили.       Брюнет тут же засуетился. Стакан. Графин. Вода. Обратно к Антону.       Тот кайф, когда вода текла по пересохшему горлу — не описать словами. А то, как Арсений смотрел на парня, жадно держащего стакан обеими руками — что-то, от чего можно просто с ума сойти.       — А с кем ты смотрел в прошлом году на первый снег? — отдавая пустой стакан обратно, предварительно делая облегченный характерный выдох, Антон подметил в глазах любимого человека что-то невероятно ломающее его изнутри.       — В прошлом году... — будто пытаясь вспомнить, но при этом намеренно стараясь оттянуть момент, когда губы произнесут то имя, от которого больно до сих пор, Арс развернулся, делая несколько шагов к кухонному гарнитуру, ставя стакан на столешницу. — С Кьярой. Мы смотрели на снежинки из больничного окна... — теплая отцовская улыбка проскользнула на лице и даже застыла ненадолго. — Тогда она заболела, и я лежал вместе с ней, потому что думал, что Алёна беременна и ей не стоит лежать в рассаднике бацилл. Кьяра в тот день попросила меня слепить с ней снеговика и поиграть в снежки. Тогда я пообещал ей, что обязательно сделаю это после того, как она поправится, но... так этого и не выполнил.       Антон вновь понял, что затронул не самую приятную, а если быть точнее, то самую неприятную для Арсения тему. Утешительных слов подобрать в подобной ситуации невозможно. Остается просто молчать. Молчать и слушать крик души отца, которому не суждено судьбой им быть.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Поглаживая на своих коленях русые волосы, порой запуская в них пальцы, Попов видел, как зеленые глаза постепенно закрываются, а мальчишка погружается в сон. На самом деле, сон — это то, чего Арсений сейчас желает больше всего, но избытый Антон с простреленной ногой и переломанными ребрами будто важнее этого драгоценного сна.       В кармане зазвенел телефон, и голова юнца дернулась от резкого звука, но на лоб тут же легла рука:       — Чш, спи-спи, — шепотом проговорил старший, как можно быстрее залезая второй рукой в карман за ебучим смартфоном, надрывно звонящим в... четыре часа утра!       На экране высветился контакт Димы и недолго думая, палец смахнул кружочек, веля разговору начаться, а бесящей мелодии прекратиться.       — Да? — очень тихо произнес брюнет, смотря на вновь прикрывающиеся доверчивые глаза.       — Ну, привет, друг, — послышался не шибко довольный голос Позова, который бодростью тоже не особо блещет.       — Что-то случилось? — нахмурившись, спросил Арс.       — Это ты мне сейчас и расскажешь. Дверь открывай, я под подъездом стою.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      — Ну, если кратко, то как-то вот так, — поведав о случившемся, а также о дальнейших планах, измотанный Попов с физиономией человека, который готов заснуть прямо на ходу, прошелся ладонями по помятому лицу, внушая себе бодрость.       Дима уставился в свою налитую чашку черного чая, гостеприимно заваренную Арсением, и толком даже не знал, что и говорить. Хотелось больше молчать, но, он вроде как не для этого сюда столько ехал.       — Значит, я вижу вас обоих последний раз... — констатировал безукоризненный факт Позов, тяжело вздыхая, а после поднимая кружку, чтобы сделать несколько глотков, пока друг без эмоционально смотрит на него. — Знаешь, мне даже как-то обидно немного, — уже оживленно проговорил врач, на что брюнет повел бровью, явно не понимая, о чем речь. — Вот, мы вроде как друзья, но о твоих проблемах я узнаю в самую последнюю очередь, и то не от тебя, а от медсестры, которой поручил следить за появлением вас двоих в нашей больнице.       — Дим, ты все никак не привыкнешь, что МОИ проблемы — это МОИ проблемы. Зачем тебе голову забивать подобными вещами?       — Да, узнаю старого друга... И все же, я ведь врач вроде как, а в больницу вы за помощью обращались.       — Мы достаточно пользовались твоими услугами. От нашей дружбы уже толком ничего не осталось, одни услуги: ты — лечишь, Сережа — пропихивает Антона и следит за ним, хоть я его об этом не просил, но разве меня блять кто-то слышит? Вы упертые бараны.       — Кстати о Сережкинсе... — пропуская мимо ушей оскорбление, состроив ехидное выражение лица, продолжили. — Он знает о случившемся?       — Нет, — быстро ответил Попов, уводя задумчивый взгляд в сторону.       — Почему?       — Долгая история. Его не изменить. Меня тоже.       — Ясно, — снова несколько глотков, которые нихрена не помогали, а наоборот нервировали все больше.       — Удивлен?       — Чему?       — Размеру жопы, в которую я попал.       Позов ухмыльнулся, обвязывая ниточку чайного пакетика вокруг ручки кружки.       — Я удивлен, что абсолютно не удивлен. Ты ж помнишь, что в тот самый первый день я тебя предупреждал?       — Помню. Но оно того стоило, — уверенно произнес бывший киллер.       — А Антон тебя изменил... — коснувшись указательным пальцем губ, Дима прошелся взглядом по человеку, которого дико хочется уложить спать.       — Знаю.       — Кстати о нем. Я могу на него взглянуть и успокоить врачебную душу? Я весь извелся, пока сюда доехал.       — Пожалуйста, — брюнет усмехнулся столь сильным переживаниям друга, рукой указывая в сторону спальни.       Оставив чай, Позов поднялся, сделал шаг, а потом обернулся, резко вспоминая о чем-то:       — И дай мне пожалуйста выписку из приемного покоя...

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Попов оперся плечом о дверной косяк, томно наблюдая за реакцией Позова, бегающего глазами по черным строчкам на белом листе бумаги с медицинскими печатями. Дима внимательно скользнул взглядом по рентгеновскому снимку со сломанными пятью ребрами, а затем по УЗИ. И только тогда, когда он сам убедился в правдивости диагноза — облегченно выдохнул.       — Только не буди, — шепотом попросил Арс, предвидя действия друга.       — Не буду, — осторожно приподняв одеяло, Позов через ткань рубашки слегка прикоснулся к перемотанной грудной клетке, потом взглянул на умело перевязанную ногу, кивая самому себе. — Раз уж вы собрались через несколько часов выезжать в Москву, то ляг и поспи хоть немного. Еще аварии не хватало. Я покараулю твоего паренька, чтоб не убежал, — вбросил шутку врач, но ее похоже не оценили, потому что даже не улыбнулись.       — Дим, езжай домой.       — Арс, — строго произнес врач, чувствуя важность своего нахождения рядом в эти последние часы, после которых он вряд ли вживую когда-либо еще увидит этих двоих хоть и бесящих, но весьма дорогих ему людей. Даже с учетом того, что с Антоном и не получилось до конца построить крепкие дружеские отношения, и Шаст с ним все равно на "Вы", но тонкая ниточка доверия все же была завязана. От этого как-то приятно. — Спать.       — Я лягу, а ты поезжай домой. К Кате и детям.       — Вижу, ты совсем не рад меня видеть, — удрученно вздохнул Позов, кладя лист из приемного покоя на аптечную коробку, стоящую на тумбочке, и развернулся, направляясь к выходу.       — Дим, — взяв друга за плечо, остановил пытающегося проскользнуть мимо человека Попов. — Ты мне очень ценен. Правда. И я очень жалею, что в последнее время мало показывал тебе это, а больше просил о помощи. Скучаю по тем временам, когда собирались вместе и бухали на кухне, распивая паленый алкоголь. Как же потом было хуёво... — улыбнувшись уголком рта, брюнет потупил взгляд в пол, пронося воспоминания как кадры в собственной сонной голове, а потом поднял свои усталые голубые глаза на друга. — Всегда выбирай семью. Как бы ни было. Цени Катю. У вас такие прекрасные дети. Ты хороший отец, в отличии от меня. Буду искренне надеяться, что расстояние не разорвет нашу дружбу, но, разорвать то, что уже разорвано – невозможно. Но, вариант расклада с фразой: "А вдруг?", — всегда остается надеждой. Спасибо тебе за все.       — И тебе спасибо, — улыбнулся в ответ Поз. — Ты нам всем показал, что такое настоящая любовь, передай ему привет от меня, — указав носом на сопящего в кровати паренька, плечо друга испарилось из-под руки Арсения. Дима обулся и покинул квартиру, даже не дожидаясь, пока его проводят и закроют за ним дверь.

***

      Зазвеневший будильник стал врагом номер один этим ранним утром. Бесящая мелодия играла достаточно долго, но Попов никак не мог оторвать свою налитую свинцом голову от подушки, он будто даже сон до конца покинуть не мог. Шаст сначала терпеливо ждал каких-то действий со стороны старшего, но, когда дошло осознание, что Арс вчера лег намного позже, то он кряхтя поднялся, доковылял до тумбочки, стоящей с противоположной от его стороны кровати, и наконец-таки выключил звенящий телефон, на котором светилось:

8:00

      Только сейчас двухметровый организм начал приходить в себя. Вспомнился весь вчерашний адский день и... боль. Она тоже проснулась во всем теле. Опустив взгляд на свою ногу, парень увидел белый бинт, который немного успокоил, значит, рана действительно не такая серьезная, иначе вся эта красота за ночь могла бы поменять свой цвет на кроваво-красный. Да и не так уж и сильно она болит. А вот ребра... Они болят просто кошмарно. Хочется снять с себя этот утягивающий бинт, но нельзя. Тем более тогда, когда он собрался расхаживать по квартире.       Взглянув на спящего Арсения, юнец медленно присел на край кровати рядышком с ним, запуская руку под одеяло. Ладонь прошлась по бедру, плавно перешла на живот, а затем скользнула на обнаженную грудь.       — А-арс, — протянул младший, внимательно наблюдая за реакцией.       — М? — сквозь сон промычали.       — Пора вставать.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      В багажник машины быстро закинули собранные с ночи вещи. Арсений, лицо которого мягко намекало на практически бессонную ночь, бережно довел Антона до его двери и помог усесться на переднее сидение. Вскоре в салоне стало понемногу теплеть, благодаря работающей печке и подогреву кресел.       Шаст поерзал, ощущая, как его пятая точка через джинсы начинает ощущать это тепло... Так кайфово. Хоть какие-то плюсы в этой вашей зиме.       Попов очень быстро оказался рядом, по привычке прикоснулся к вставленному с зажигание ключу, но резко вспомнил, что машина уже давно заведена. Включив ближний свет, он пристегнулся, краем глаза подметил ремень безопасности на груди приготовленного к поездке Антона, и наконец заставил автомобиль тронуться с места.       Они выехали из двора, проезжая через шлагбаум, и двинулись по дороге, на которой уже царит хаос из вечно перестраивающихся из линии в линию машин. Арсений нервно постукивал пальцами по рулю, то и дело смотря во все зеркала, чего-то опасаясь. От этого и Антону постепенно становилось не по себе: раны ныли и сидеть было невыносимо больно, особенно, ощущать каждое торможение и возобновление движения.       Они ехали молча. Все это казалось каким-то сном, чем-то нереальным. Снова побег, снова попытка спрятаться от кого-то, кто сильнее тебя, и если раньше прятался только Шаст и прятался он от Попова, то теперь они убегают оба, прячась от того, кто намного сильнее их обоих.       Дорога обещала быть длинной, и парень надеялся на то, что когда они выедут из Питера, то станет хоть чуточку морально легче. Но пока что они едут по городу, сворачивают на перекрестках, перестраиваются из линии в линию.       Все шло монотонно и к этому напряжению зеленоглазый даже успел привыкнуть, опираясь на подлокотник в двери, но все изменилось очень резко, после рывка машины в сторону, сделанного Арсением.       — Ты чего? — нахмурился шатен, явно не радуюсь резкому движению, повлекшему за собой новую порцию боли.       — Все, это пиздец, Антон, — брюнет прикусил губы, нажимая на газ, стараясь затеряться между машин, протиснуться и скрыться. — За нами слежка.       После последней фразы кровь в жилах заледенела. Шаст посмотрел в свое зеркало и подметил большущий джип, летящий за ними следом. Эта машина проворачивала все те же движения, что и они сами, сворачивала в тех же местах, настойчиво прибавляя газ.       Арсений выруливал на какие-то улицы, пытался оторваться, но вскоре с другого бока их подперла уже вторая машина, затесняющая в движущиеся оковы. Их будто куда-то направляли, уводя с больших улиц на улицы поменьше, а затем и вовсе на совсем узенькую.       Антон молча наблюдал за глазами брюнета, читая в них: "Смерть". Вскоре океаны блеснули новой порцией страха, смотря вперед, прямо в конец улочки. Шаст посмотрел туда же и увидел машину, катящуюся им навстречу.       Все. Это тупик. Их загнали в ловушку и подперли с двух сторон.       — Быстро! Выходим! — вытянув с заднего сидения спортивную сумку с оружием, мужчина вытащил два своих пистолета, после чего вылетел на улицу за Шастом.       И вот сейчас боль испарилась. Появился адреналин, который обезболил все и даже про холод заставил забыть. Парня взяли под локоть и заставили бежать в неизвестном направлении. Но, это для него направление было неизвестно, а вот для Арсения это место более чем знакомо.       Они вбежали в какой-то заброшенный двор, откуда через узенькую щель открывался вид на достаточно большое пространство на окраине города. Вдали стоит заброшенная девятиэтажка с грустным заржавевшим строительным краном. Туда они и рванули.       — Антон, быстрее! — рычал Попов, крепко держа младшего, который то и дело запинывался со своей раненной ногой, готовясь упасть.       — Арс, мне страшно. Они нас убьют? — с дикой одышкой поинтересовался зеленоглазый, смотря на старшего с надеждой на хоть какое-то успокоение.       — Не знаю.

      Не знаю...

      Эта фраза колючей иглой застряла в голове. Арсений впервые не знает, что делает и останутся ли они в живых. Обернувшись назад, Шаст лишь пожалел о том, что обернулся. Позади них неслась целая толпа людей, слишком походящих не тех, что этой ночью находились с ними в том самом ебучем ангаре.       — Не оборачивайся! — рыкнул Попов, залезая в карман за телефоном и набирая номер, на который думал, что больше не позвонит. — Сережа! Я сейчас пришлю геолокацию, вызывай людей, нас хотят убить!       Сбросив вызов, даже не слушая ответ, брюнет быстро что-то отправил сообщением и прибавил ходу, таща за собой выплевывающего свои легкие Антона.       Ноги путались между собой, глаза слезились то ли от холода, то ли от пылающего в организме адреналина...       Они вбежали в заброшенное здание, на полу которого валялось все, что только может валяться: доски, обломки кирпичей, куски бетона и штукатурки, какие-то мешки, и даже шприцы с иглами, по всей видимости использованными. Попов обернулся назад и его прошибло током от увиденного количества людей, бегущих за ними следом. Их стало в разы больше, настолько много, что вступать с ними в открытый бой не то что бессмысленно, это глупо.       — Бегом! Наверх! — пихнув парня в сторону лестницы, четко помня, что тут есть вторая лестница на тот случай, если им надо будет спуститься, Арсений полетел по ступенькам, хватая руку Шаста.       — А-арс... — чуть не плача от накатывающей паники, протянул шатен, не сбавляя скорости.       — Тихо, — резко отрезали, сворачивая на один из этажей.       И тут сердце Антона екнуло. Тот самый бетон, на котором он лежал... те самые стены и дырки для не вставленных окон... Это же та самая заброшка. Место, где его чуть не убили в первый день, место, где голубоглазый убийца смотрел на его жалкое борющееся за жизнь тело, лежащее в луже собственной крови. Шаст вспомнил направленный на него пистолет и тот холодный взгляд океанов, решающих его судьбу.       — Арс, это же...       — Да, оно, — перебил Попов, заводя младшего за стену. — Веди себя тихо. Они сейчас будут подниматься по лестнице, надеясь, что мы побежали на самый верх, что было бы более логично. Вот тебе пистолет, — оружие сунули в руку и заставили пальцы сжать ручку. — Он уже взведен. При первом же появившемся человеке – стреляй без раздумья. Твоя задача: не оборачиваться и спускаться через вон ту лестницу, — пальцем указали на второй спуск, находящийся в другой стороне. — Меня не ждать. Как только выбежишь на улицу, беги со всех ног. Лучше зигзагом. Не оборачивайся! Даже если будут в спину стрелять. Беги. Понял меня?       — А ты? — со слезами на глазах спросил Шаст, чувствуя в руке холодный металл, которого снова пришлось коснуться.       — За меня не думай я сказал. Спасаешь свою задницу, Антон. А теперь молчи.       Арсений взял в руку уже свой пистолет и таочно так же перевел его в боевую готовность. На лестнице послышались крики и топот, от которого становилось с каждой секундой все страшнее и страшнее. Толпа пронеслась мимо, Антон даже успел выдохнуть, как вдруг в проеме показались двое.       Попов резко и без всякого размышления открыл огонь, убивая каждого по очереди. Парень вжался в холодную стену, от страха вставая в ступор.       — Беги! — крикнул брюнет, держа на мушке вход, с которого вышли двое, но по звуку слышно, что сюда несется уже вся толпа.       — Нет! Я тебя не оставлю! Бежим вместе! — сквозь истерику крикнул юнец, ослушиваясь наказа.       — Я тебе что сказал?! Беги, блять! Быстро!       Под давлением Антон сделал шаг в сторону, потом еще один. Только он собрался бежать, как и с другой лестницы послышался многочисленный, окружающий их топот.       — Твою мать! — злостно выкрикнул голубоглазый, осматриваясь по сторонам, ища хоть какое-то укрытие, которого конечно же здесь нет. — Антон, бегом ко мне!       Парень рванул к своему киллеру, вставая как можно ближе, и, чтобы прикрыть его со спины, направил пистолет на вторую лестницу, точно так же держа эту часть у себя на мушке.       — Мы же не сможем, да? — тихо спросил парень сквозь слезы.       — Не сможем, Тош, — тепло и безысходно произнес старший, на глазах которого тоже скопилась влага.       — Значит, вместе?       — Вместе.       Холодная рука обхватила юную, такую же холодную и дрожащую. Они обернулись друг на друга, смотря в глаза последний раз. Это конец. Конец ровно в том же месте, где все и началось, а началось все именно тут. Именно в этом заброшенном холодном здании киллер принял свое решение в отношении жизни парнишки, увидящего его во время преступления. Именно здесь проскочила та самая искра, перевернувшая жизни обоих в историю с трагическим концом.       — Люблю тебя, — одними губами произнес Арсений, чувствуя, как по его холодной щеке бежит теплая слеза горячей любви.       — А я тебя, — с улыбкой сказал Антон, делая шаг вперед и накрывая своими губами губы любимого человека, ставшего в его короткой жизни главным смыслом.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Сережа резко вырулил на узкую улицу, отчего плечо Димы уперлось в стекло. Наверное, так быстро они оба еще никогда никуда не собирались. После неожиданного телефонного звонка от Матвиенко, Поз выбежал на улицу в том, в чем был дома, накинув сверху лишь черную зимнюю куртку и сунув ноги в свои ботинки, молнию на которых застегнул уже в машине друга.       Не было ни одной мысли не ехать в это логово гиен. Если ребятам понадобится медицинская помощь, что очень вероятно, то Димка здесь будет очень кстати, учитывая тот факт, что скорую не вызовешь, потому что потом объясняться заебешься. Произошедшее — это итог криминальщины, а она — то, о чем никто не должен знать.       Подъехав к нужному месту, они припарковались, пулей залетая на свободное место. Неподалеку стоит брошенный минивэн, в котором на место происшествия уже прибыл спецназ. Это необычные люди, работающие не совсем на государство. Это те, кто больше работают на криминальных личностей, вытаскивая их из очень большого пиздеца. Это отряд быстрого реагирования, номером телефона которого Арсений еще очень давно поделился с Сережей, когда тот начал заниматься сутенерством.       Поз вылетел из машины следом за Матвиенко, быстро скрываясь во дворе, ведущем на пустырь с заброшенным зданием. Они бежали, одновременно стараясь сохранять ледяное спокойствие, которого с каждой секундой становилось все меньше.       — Думаешь, они успели? — позволил себе задать волнующий их обоих вопрос врач, когда они добежали до ветхого здания, не слыша ни выстрелов, ни разговоров, ни единого лишнего звука в целом.       — Я очень на это надеюсь, — с волнением в голосе ответил сутенер, входя в здание.       Они поднимались по ступенькам, заглядывая на каждый этаж в попытке найти хоть кого-нибудь. Вскоре где-то сверху прозвучала рация, и они оба поняли, что подниматься надо еще выше, ориентировочно на шестой этаж.       На лестничную площадку вышло двое человек в спецодежде. Лиц их было не видно, но потупившиеся в пол глаза обоих сулили о чем-то не очень светлом. Дима первый прошмыгнул через дверной проем, тут же замирая от представшей перед ним картины. Сережа оказался рядом через секунду, накрывая свою губы ладонью...       Арсений и Антон лежали в самом центре на холодном бетоне... Их руки держали друг друга так крепко, будто они оба живы, но лужи крови, стекающие в одно большое озерцо и полностью бездыханные тела, говорили об обратном.       Вокруг них стояли все те же люди из спецназа. Кто-то молча смотрел на убитых, кто-то что-то шептал кому-то на ухо, а кто-то фотографировал произошедшее на телефон для отчета.

Они не успели...

      Дима сорвался с места, падая на колени между двумя людьми, одновременно у обоих пытаясь нащупать пульс на сонных артериях. Но, ни у одного, ни у второго не было даже намека на что-то нитевидное, еле заметное...       — Дим, — Матвиенко взял друга под руку, сглатывая слезы в горле и одновременно помогая врачу подняться.       — Как же так... Арс, Антон... Как же так?! Проснитесь! — сквозь слезы кричал Поз, пока его оттаскивали в сторону, дабы не мешать всем остальным в выполнении их работы.       — Вставай, — сутенер потянул Диму на себя, видя в его глазах боль.       Это был первый раз, когда Позов так истошно плакал. Потерять пациента в больнице — это одно, а потерять друзей — это совсем другое.       Издали наблюдая за двумя парами незакрытых глаз, Сережа видел тонкие ручейки слез. Изумруды и океаны блистают любовью даже после смерти. И совсем неважно как эти двое познакомились, каким было их начало... Важен лишь конец, произошедший в том же месте, где все когда-то началось. Они умерли любя друг друга, они взялись за руки, отправляясь туда, где их больше никто не тронет. Их кольца, надетые на пальца, соприкоснулись, напоминая о бесконечности их чувств. Глубоких чувств, которые бывают большой редкостью в нашем мире...

***

      — ААА!       Попов резко распахнул глаза, сквозь сон слыша надрывистый крик. Шаст сидел рядом, держась за сердце. Он хватает воздух ртом, трясясь от паники и ужаса.       — Тош, что такое? — быстро усевшись рядом, сонный мужчина обратил на себя внимание.       — Арс, Арс, Арс... мы умерли! Нас убили! Они убили! Там, на заброшке! Убили! Тебя! Меня! Убили! — зеленоглазый лил слезы, бегая глазами по рядом сидящему человеку, совсем не понимающему, что вообще произошло.       — Иди сюда, — притянув младшего к себе, Попов положил руку на дрожащую спину. — Дышим носом. Вместе. Давай. Вдох-выдох.       На осознание, что все, что было до — это сон, потребовалось несколько минут. Антон даже не хотел закрывать глаза, потому что как только он их прикрывал, так тут же видел себя и Арса в луже крови. Он носом уткнулся в теплую грудь, постепенно осознавая, что они оба живы...       — Вдох... Выдох, — медленно говорил голос, хозяин которого тоже дышал за компанию. — Это всего лишь сон. Всего лишь сон, Тош.       — Мне приснилась наша смерть, — чуть отойдя от истерики начал младший. — Нас загнали на ту самую заброшку, на которой ты меня в наш первый день чуть... ну... — к горлу подкатил ком, не позволяющий произнести страшное слово.       — Я понял. А дальше? — спокойно произнес брюнет, все еще гуляя рукой по подрагивающей спине.       — Ты позвонил Сереже, попросил вызвать какой-то спецназ. Мы с тобой поднялись на шестой этаж, и ты сказал мне бежать по другой лестнице, как только люди Вани появятся на нашем этаже. Но, нас окружили... — прозвучал всхлип отчаяния. — Мы поняли, что нам некуда деваться. Взялись за руки, поцеловались и нам выстрелили в спины... — новая порция слез была выплакана в грудь. — Сережа взял с собой Диму, и они приехали к нам, но увидели лишь мертвые тела, взявшиеся за руки. Мы лежали на полу ровно в том месте, где когда-то лежал я, а под нами была лужа алой крови...       Юнца всего передернуло, и Арсений обнял его сильнее. Антон чувствовал на себе нежные руки, ощущал теплое дыхание и слышал биение волнующегося сердца.       — Это просто сон, — губы поцеловали макушку шатена. — Во-первых, то, что происходило между нами в тот день, было не на шестом этаже, а на втором. Я бы просто не смог дотащить длинного тебя по лестнице вверх на шестой этаж, да и зачем? Во-вторых, я бы никогда не потащил нас наверх в ловушку. Это как скрываться от маньяка, заходя в темный узкий безлюдный переулок. Ну, а в-третьих, нет никакого специального спецназа, вытаскивающего людей криминала из жопы. Они только устроить ее могут, для пущего эффекта. Так что успокаивайся.       — Может, надо было все же сообщить Диме и Сереже о нашем отъезде? Я бросаю клуб и сбегаю, даже не подписав никаких документов. И Дима... он просто хороший, он же должен знать?       — Дима уже все знает. Он был тут всего час назад. Смотрел на тебя, выписку из приемного покоя читал. Привет тебе передавал. Ему сообщили больничные "сыщики" о нашем прибытии в приемку этой ночью. Вот он и запереживал, решил приехать. А на счет Сережи... Он много дров попереломал. Бизнес у вас на двоих, так что твои люди автоматически ему на руки переходят, переживать об этом не стоит. Ему лучше не знать о нашем отъезде, пока не уедем из города. Так будет лучше и для нас, и для него.       Наступила тишина. Арсений уже было подумал, что парень заснул, как тот вдруг снова заговорил:       — Я очень боюсь тебя потерять... Боюсь, что твое сердце в один момент просто перестанет биться... — уже спокойно проговорил он.       — Ну, когда-нибудь оно действительно перестанет биться. Только уже от старости. А пока поживем еще. И, раз уж мы оба проснулись, ну и навряд ли теперь заснем, то давай позавтракаем, да и в путь будем выдвигаться. Надо еще машину сменить.       — Машину сменить? — шатен отдалился, любопытно заглядывая в океаны, ожидая получить ответ на свой вопрос.       — Да. Range Rover еще помнишь? Не забыл верного друга? Вот на нем и поедем в Москву.       — А как же BMW?       — Сережке подарю, но сделаю это потом, дистанционно. BMW, конечно, машинка не плохая, но Range Rover помощнее будет.

***

      Поев утренней каши, одевшись с горем пополам в свою любимую черную толстовку и широкие черные джинсы, Антон стоит возле окна на кухне и наблюдает за падающим с неба снегом. За ночь белые мухи укрыли всю землю, а термометр, прилепленный с обратной стороны окна намекает на хороший минус.       Арсений допил свой утренний кофе и подошел к парню со стаканом воды, нежно приобнимая за талию:       — Тош, антидепрессанты. Надо принять таблеточку, — зеленоглазому протянули пилюлю и тот без всякого "не, не буду" положил ее себе в рот, запивая прозрачной жидкостью.       В лоб поцеловали, как бы хваля за сделанное, и отошли, спеша собрать оставшееся. Правда, брать много особого смысла не имеет, ведь, они потом все равно планируют перелет, и если в машину можно загрузить хоть пол квартиры, то в самолет они возьмут только четыре чемодана и по ручной клади на каждого.       Попытки Шаста помочь что-то собрать — оказались тщетными. Стараясь беречь искалеченного парня, Попов делал все исключительно сам, хоть и чувствовал себя максимально плохо после всего вчерашнего. Поспать получилось действительно мало, даже Антон не выспался, но если шатен сможет доспать по дороге в Москву, то старшему это сделать явно не получится.       Пока в прихожую выносили сумки, юнец решил последний раз пройтись по квартире, где они прожили мало по времени, но много по эмоциям. Зайдя в их общий кабинет, который по итогу стал исключительно творческой комнатой Антона, Шаст пробежался глазами по всему, что здесь остается. А остается здесь именно прошлое. Единственное, что пропало — рисунки. Их, по всей видимости, Арсений посчитал нужным забрать. Но в углу осталась стоять гитара, которую при всем желании в другую страну тащить не то что не благорассудно, так еще и смешно.       Дойдя до их общей спальни, парень подметил отсутствие каких-то вещей в шкафу, шара-ночника и некоторых лекарств в опустевшей аптечке. Видимо, его собираются долечивать в этой Москве. Светодиодная любимая лента так и осталась висеть под потолком, потому что снимать ее — себе дороже.       В ванной все стояло так, как стояло. Пропали лишь средства личной гигиены по типу зубных щеток, зубной пасты, мыла, шампуня и геля для душа с мочалками.       На кухне тоже ничего не изменилось. Брать с собой посуду особого смысла не имеет. Арсений только повытаскивал все из холодильника в мусорный пакет и отключил электроприборы, как и во всей квартире.       Удивительно, но квартира уже запахла тоской. Весь свет в ней погас, счастье будто выключили. Тяжело вздохнув, парень дошел до прихожей, и на него надели теплую зимнюю куртку, синюю шапку с помпоном и шарф. На ногах застегнули ботинки, опять же успевая сказать "нет" на самостоятельную попытку к одеванию. Но, пару легких сумок ему все же позволили взять, не желая возвращаться в квартиру второй раз.       Они вышли в подъезд, и входная дверь захлопнулась, оставляя темную квартиру за собой. Ключ провернули, а на душе заскребли безжалостные кошки.       Лифт быстро спустил их обоих вниз, Арсений толкнул подъездную дверь, придерживая ее для выходящего после него Антона. Первый вдох повлек за собой кашель, холодный воздух раздражал легкие, но это чувство быстро прошло. На нос падают мгновенно тающие снежинки, отчего приходится морщиться.       Подойдя к машине, Шаст передал сумки брюнету, аккуратно укладывающему все в багажник, а затем отошел в сторону, стараясь не мешать. Морозный ветер заставил засунуть руки в карманы, но неожиданной находкой стала пачка сигарет. Эту куртку Антон не надевал уже несколько дней так точно, а вредная привычка стала чем-то далеким и уже не очень нужным. И только он о ней благополучно не вспоминал все эти дни, как она решила напомнить о себе сама.       Достав пачку, Антон покрутил ее в своих руках, обдаваемых морозом. С неба летел мелкий снег, который оседал на картонной упаковке, застилая и ее покрывалом, которым покрыто все вокруг.       Уложив все вещи, брюнет закрыл багажник, оборачиваясь на стоящего в стороне парня. Тот крутил упаковку сигарет, открывал ее и рассматривал почти полный набор трубочек со вставленной внутри зажигалкой, которую он немного подумав вытащил, а все остальное выбросил в ближайшую урну.       "Жил же я как-то без них эти дни, поживу и всю оставшуюся жизнь", — подумал про себя Антон, поднимая взгляд на одобрительно смотрящего на него и улыбающегося Арсения, который с похвалой оценил этот жест в отказе от вредной привычки.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Прежде чем они вышли из дома, между ними был уговор: до паркинга Шаст едет сидя, а дальше только лежа. Это компромисс, на который согласился Попов, изначально желающий, чтобы зеленоглазый ехал со своими переломанными ребрами исключительно лежа сзади, но уж очень сильно его зеленоглазое чудо просилось проехаться по Питеру сидя, прощаясь с этим городом.       И действительно, они сегодня прощаются с этим прекрасным городом. Катясь по длинным дорогам, усыпанным снегом и новогодними огоньками, которые уже успели развесить, Антон держал комок печали внутри себя. Эти фонари, эти здания с незабываемыми фасадами, эти люди, автобусы и остановки... а еще спуски в метро, заснеженные парки и скверы... Все стало слишком родным.       Паркинг, в котором находится вторая машина Арса расположен в другой части Питера, и чтобы до него доехать, им надо проехать чуть ли ни все те места, где они когда-то гуляли.       Range Rover встал на перекрестке, как раз с которого открывается вид на парк, в котором они буквально недавно гуляли и зарывались в осенней листве... Потом они проехали небольшой сквер, где на одной из лавочек Антон звонил своей бабушке, говоря чистую ложь о своей пропаже... Они проехали мимо улицы, в конце которой находится ночной клуб Оксаны, в котором случилась самая настоящая трагедия под именем Олеся... Далее они свернули на перекрестке, на котором если проехаться сильно дальше и еще несколько раз свернуть, то доехали бы до эскорт-клуба Сережи. Теперь этот клуб по праву только его. Сутенерство не смогло сделать из Антона такого же человека, как Матвиенко. Да и не зачем ему таким быть.       Вскоре они вырулили к набережной, и тут эмоции захлестнули... Первый поцелуй, годовщина их встречи и подарок от Арсения в виде Глока, который теперь утерян. Эти мосты, виднеющийся вдалеке шпиль Петропавловской крепости... На Неве уже появился тонкий слой льда, успевший застыть буквально за ночь.       Отвернувшись к окну, парень не смог сдержать слез прощания. Они лились по щекам, а он время от времени подтирал их рукой, стараясь делать это максимально беззвучно.       Он смотрел на ту самую лавочку, на которой распаковывал подарок от Арса, помня, как давал обещание использовать оружие только для защиты жизни. Так и получилось. Он ни разу не выстрелил по другой причине.       На острое колено легла теплая рука, крепко сжимающая ногу. И хотелось бы обернуться, ведь, Шаст знает чья это рука, но он не может показать свою слабость в виде слез. Слишком часто он ноет, слишком часто чувственно реагирует на все. Расшатанная психика дает о себе знать, но слезы Попова, у которого с психикой тоже не все гладко, парень видит в разы меньше.       — Татошкин, ты чего это слезы лить надумал, м? — осторожно поинтересовался старший, не убирая свою руку с худой ноги.       Антон подул себе под нос тонкой струйкой ветерка, будто это поможет успокоиться, и не оборачиваясь все же ответил:       — Мне не хочется отсюда уезжать. Этот город очень многое мне подарил, столько воспоминаний... Было и плохое, но хорошего явно больше. Больно осознавать, что мы сюда больше никогда не вернемся, никогда не погуляем по нашему парку, скверу, ты никогда не подъедешь за мной в клуб... Мы больше не поцелуемся на набережной, и ты больше не будешь переживать, что я ебнусь головой вниз, прямо в Неву. Мне нравится этот город, он ассоциируется у меня с тобой: такой же с виду холодной, но внутри такой романтичный, родной, заботливый. Его красота схожа с твоею: внешне все восхитительно и реконструировано, а внутри, во дворах, как и в твоей душе, много отвалившейся штукатурки и дырявого асфальта.       — Тош, — позвал мужчина, и парень обернулся. Машина остановилась на очередном светофоре, и брюнет позволил себе отвлечься от дороги, резко целуя шатена в мокрые от слез губы. Такой сладкий и долгий поцелуй заставил тысячи мурашек пробежаться по коже и уйти на загривок. — Стоит ли скучать по поцелуям на Набережной, если подобное я могу тебе дарить хоть каждую секунду? Был ли бы этот город так тебе приятен, если бы мы не встретили друг друга, полюбив впоследствии? Ты тоскуешь не по Питеру, а по воспоминаниям, которые тебе дороги. Знай, хороший мой, что все это навсегда останется в нашей памяти, мы создадим новые, гораздо более яркие воспоминания, от которых ты будешь улыбаться и с теплотой о них вспоминать. Не бойся отпускать прошлое, оно прошло, а впереди только самое светлое: ты и я, нам большего не надо, правда ведь?       — Правда, — усмехнулся младший, стирая с щек слезы.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Проехав через шлагбаум на паркинг по специальной карте, Попов вырулил на нужный ряд, доезжая до самого конца вереницы самых разнообразных машин.       — Иии... Приехали, — протянул старший, останавливаясь возле машины, накрытой тентом.       — У меня дежавю, — произнес Шаст, отстегивая ремень безопасности.       — Да, есть такое.       Они уже были здесь, уже когда-то меняли машину. Только теперь они делают то же самое, но уже в обратку.       — Надеюсь, аккумулятор не сел, — специально для флешбека сказал Попов, зная, что периодически заезжает сюда, чтобы завести машину и дать ей хоть немного простоять заведенной. — Так, сейчас я сниму тент, мы переложим вещи, и я на поменяю машины местами.       — А как Сережа потом заберет машину?       — У него есть вторая карта.       "Это ж какими друзьями в прошлом надо было быть, чтобы подобные вещи делать? Это как дать ключи от своей квартиры", — про себя подумал зеленоглазый, залезая в багажник за вещами.       Он взял самое легкое, а в это время сзади с Range Roverа стянули тент и залезли в салон, заводя его. Мысленно скрестив пальцы, Антон облегченно выдохнул, когда намытая, красивая, строгая тачка завелась.       Все произошло быстро: переложили вещи, Арс поменял машины местами и накрыл BMW, полностью скрывая ее от человеческих глаз и пыли. Напоследок погладив малышку по капоту, брюнет вздохнул, прощаясь с этой девочкой. Именно девочкой. Он всегда свои машины девочками называет. Единственные девочки в его жизни, которых он любит после Антона.       Они выехали из паркинга, вскоре выруливая на трассу, ведущую в Москву. Попов поставил в держатель для смартфонов свой телефон, вбивая в навигаторе какой-то адрес. Антон, как и обещал лег сзади, снимая повязку, от которой уже успело все затечь.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Телефон Шаста разрывался от звонков от Сережи. Казалось, что этот нескончаемый поток не закончится никогда, а причина вся в том, что сегодня понедельник и сутенер-старший не обнаружил на работе сутенера-младшего. Когда терпение парня кончилось, и он уже хотел выключить трезвонящую штуку, Попов вышел из навигатора на своем телефоне и вошел в телеграмм, где уже тоже висело несколько сообщений от дружка-армянина.       — Мы уехали в другой город, — начал говорить мужчина, записывая голосовое сообщение в чат, где помимо него есть еще знающий и молчащий о ситуации Позов, и ничего не знающий Матвиенко. — Ночью на нас было совершено покушение, поэтому больше мы в Питер не вернемся. Совсем скоро улетим заграницу навсегда. Сереж, BMW я оставил на паркинге, потом пришлю все необходимые бумаги и можешь забирать ее себе. Все, что в квартире я попрошу забрать Димку. Что не надо, можешь выкинуть. Потом найду риелторов и продадим ее с Антоном. Кстати, Сереж, весь бизнес теперь твой. Это вам подарки такие к Новому году.       Голубоглазый усмехнулся и отправил голосовое в чат "Питерские козлы". Шаста вдруг неожиданно осенило, что действительно, праздник уже наступит почти через месяц. Ноябрь плавно подошел к концу, наступили холода и уже через три дня наступит первый месяц зимы — декабрь. А значит, скоро ёлка, фейерверки и оливье... Ммм...       — Арс, — позвал голос с задних сидений.       — М?       — Я видать привык ехать туда, куда везут, но, наверное, пора привыкать интересоваться. Москва большая, где именно мы будем жить все это время?       — Ну... Я решил, что центр— это прекрасно, вот только нам вроде неплохо было в Калининграде в собственном доме прошлой зимой. Решил снять небольшой домик в частном секторе в получасе езды от Москвы на машине. Пойдет?       — Конечно! — даже как-то обрадовался парень.       Раздалось несколько сообщений из чата "Питерские козлы", но Арсений намеренно решил их не читать, потому что скорее всего кроме матов от Сережкинса там не будет ничего.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Несясь по трассе М-11, они оба кайфовали от любимого Range Roverа, по которому успели соскучиться. Шаст даже что-то включил на одном из экранов, висящих позади передних кресел. Какое-то шоу, с которого он уссывался и сворачивался в конвертик. От такого и Попову становилось смешно, поэтому он тоже порой ржал в голос.       Но ехать бесконечно — невозможно, да и проголодались они знатно, поэтому остановились на заправке, пополняя бензин и припасы еды. Перемотав грудную клетку Антону, Арсений аккуратно довел хромающего пацана до туалета, а сам стал делать заказ.       Самые лучшие туалеты — это туалеты на заправках. Удобно, чисто, пахнет вкусно. Вымыв руки и высушив их, шатен выбрался из комнатки, оказываясь в мини-магазинчике с самыми большими ценниками, где обычная шоколадка стоит примерно, как автомобиль. Арсений расплачивался на кассе, держа в руках два френч-дога и два стакана с горячим чаем: один из них черный, второй — зеленый.       — Тош, ты пока садись, кушай, а я сейчас вернусь, — вдоль окон в пол стола барная стойка, на которой и разместился парень. Перед ним поставили еду, наказав есть сейчас, а не ждать компании.       Сосиска в хлебе еще никогда не была настолько вкусной, как сегодня, а обычный зеленый чай добавлял особого вайба всему этому переезду. Болтая ногами, рассиживая на высоком стуле, зеленоглазый смотрел на улицу, где к колонкам с бензином каждую минуту подъезжали машины. Яркое солнце отражало свой свет от снега и заставляло чувствовать боль в глазах от такого непривычно-яркого блеска.       — О, неужели ты меня послушался? — раздался над ухом родной голос.       — Тебя не послушайся. Уж лучше я в рот сосиску засуну, чем...       — Антон! Ну-ка тихо, — запераживал старший, оглядываясь на девушек за кассой, которые, кажется, ничего не услышали. — Не при людях, пожалуйста.       — Ла-а-адно, — протянул парнишка, состроив игривую мордашку.

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      В дороге после плотного обеда юнца укачало, и он заснул. Ехать лежа — то еще удовольствие, знаете. Глаза Арсения тоже бодростью не блистали, но он знал, что у него в руках жизнь обоих, поэтому даже думать о сне сейчас нельзя.       Как это обычно и бывает: решаешь перевернуться с одного бока на другой, как вдруг осознаешь, что тебя тошнит, и сон уходит мгновенно, будто его и не бывало.       — Арс.       — Проснулся?       — Меня тошнит...       Обеспокоенные глаза взглянули в зеркало заднего вида, поправляя его так, чтобы была возможность увидеть в нем бледное лицо.       — Сильно?       — Мгм.       — Сейчас остановимся.       Включив аварийку, брюнет прижался к обочине, останавливаясь прямо на трассе. Вынырнув из машины, он обошел ее и помог выйти Антону, которому заметно не очень хорошо. Сильно нехорошо.       — Тош, куртку застегни.       — Нет, пускай будет так, — казалось, что от холода тошнота пройдет быстрее.       — Ну уж нет, — Попов подошел и сам застегнул на парне верх, натягивая на голову капюшон. — Мне хватило от тебя болезней.       — Мне плохо...       — Не легчает?       — М-м, — отрицательно помотали головой.       — Пойдем, — юнца взяли под руку и довели до отбойника, усаживая прямо на него. — Сейчас пройдет. У меня вообще-то где-то должна быть таблетка, сейчас, подожди.       Арсений отошел, принимаясь капаться в бардачке, а Антон начал глубоко дышать носом, максимально отвлекаясь на проезжающие мимо на скорости машины, на пар, выходящий из его рта, на холод, заставляющий тело дрожать.       — На, вот, пей, — в руку вставили бутылку теплой воды, а в открытый рот сунули таблетку. — Это от тошноты. Теперь точно пройдет.       — Надо было не есть...       Так Шаст просидел несколько минут. Попов успел за это время снова сходить до машины и принести парню его шапку и шарф, подстелил под его задницу теплый плед, совершенно не боясь запачкать такую красоту, и даже ответил на звонок от Сережи, который кричал в телефон так, что его гнев слышно было даже Антону.       — Ну что, легчает? — рука погладила по спине, сбрасывая очередной звонок недоговорившего друга.       — Да, — облегченно улыбнулся юнец. — Сколько нам осталось ехать?       — Полтора часа.       — Может, я в машину пойду? Потерплю как-нибудь до дома.       — Нет, "как-нибудь" ты терпеть не будешь. Подождем, пока совсем хорошо не станет. Тебе сильно холодно?       — Нет, в шапке и шарфе стало теплее.       — Вот и хорошо.       Соединяя обе ноги вместе, Антон игрался со снегом, строя некую стенку, а после притопывал немного сверху, чтобы получалось ровно и красиво. Арсений ковырялся в телефоне, теперь уже письменно отвечая на поток сообщений от Матвиенко.       — Арс, — позвал зеленоглазый, на которого тут же обратили внимание.       — Плохо?       — Да нет, — отмахнулся младший. — Я очень хочу тебя спросить об одном, можно?       Попов удивленно приподнял обе брови, глубоко вздохнул носом, убрал телефон в карман и подошел к сидящему на отбойнике пареньку, опускаясь на корточки перед ним.       — Можно.       — Ты не думал забрать Кьяру к нам?       Арсений потупил взгляд вниз, еще раз вздохнул, зная, что этот вопрос рано или поздно должен был прозвучать от Тохи. Правда, он думал, что разговаривать они об этом будут хотя бы не на трассе.       — Думал. Очень часто.       — Так может...       — Нет, — резко пресек мужчина, поднимая свой взгляд на Антона. — Она не игрушка, с которой можно обращаться по принципу: возьму, не возьму. Ей в Калининграде хорошо, у нее есть Дима и бабушка с дедушкой. Да и... знаешь, я не уверен, что ей за границей будет лучше. Кьяра — это ребенок, выросший в России, на ценностях этой страны. Вряд ли она сможет понять почему с папой живет кто-то его же пола. А она растет, начнет все это понимать. Знаю, что Алёна была бы против. Да и поступлю я эгоистично, снова не спрашивая ее, а забирая к себе поближе, потому что я скучаю. Плохой я отец, Тош.       — То, как ты обо мне заботишься, говорит мне об обратном, — положив холодную ладонь на щетину, парень нежно погладил большим пальцем щеку Арсения.       — Вот лучше я буду о тебе заботиться. У тебя хотя бы выбор будет уйти от меня в любой момент. А еще... — уже более грустно договорил Попов. — Чтобы ее опекуном стал Дима, мне пришлось от нее отказаться.       — Отказаться? — даже немного удивленно вырвалось из Шаста. Нет, он, конечно, примерно представлял всю эту систему, но не знал, что все настолько серьезно.       — Пришлось.       Коснувшись тыльной стороной ладони красного носа младшего, Арсений поднялся в полный рост:       — Так, у тебя уже нос ледяной. Ты как, не тошнит уже?       — Уже нет.       — Тогда в машину греться бегом.