Океан с изумрудными берегами

      За окном уже начало смеркаться. Светлая палата не кажется чем-то уютным, отчего Арсений начал чувствовать, что его душевное состояние начинает походить на что-то депрессивное. Впрочем, ничего особенного с ним в больнице не делают: утром берут кровь на анализ, затем таскают на какие-то исследования, а после приводят в палату и капают капельницы два раза в день. Димка заходит редко, и причина тому достаточно простая: это не его отделение. Но, надо признать, что друг все же находит в своем плотном графике несколько минут на ослабшего человека. Бывает, заглянет ненадолго, прочитает врачебные нотации на просьбы брюнета отпустить его домой, и уйдет восвояси, строго наказывая выкинуть любую мысль о свободе из головы на ближайшее время.       Попов и сам чувствует, что организм сдал. Сильно сдал. Чувствовать он это стал еще месяца три назад: когда часы сна начали длиться дольше, когда чуткость исчезла настолько, что Антон мог с кем-то говорить ранним утром по телефону, а Арсений этого даже не слышал, потому что крепко спал. Но, каким бы крепким не был сон, он в жизни Попова появлялся редко: случались частые резкие пробуждения посреди ночи или вовсе бессонницы, сводящие с ума. Так же намеком на какие-то неполадки с организмом стало курение. Его стало слишком много. Настолько много, что брюнет успел как-то поймать себя за второй пачкой сигарет, выбрасываемой в урну в течение дня.       Повернувшись на правый бок, голубоглазый принялся в сотый раз рассматривать плитку, аккуратно выложенную на полу. Большие белые квадратики и маленькие черные полосы между ними — все слишком похоже на его жизнь. А ведь раньше было наоборот. Раньше в жизни Попова были огромные черные квадраты, засасывающие во что-то, что кроме денег не имело никакого смысла, и лишь эти тоненькие белые полосы, иногда проявляющиеся в темных уголках, давали надежду на что-то светлое. Светлым в прошлом киллера были только Алёна и Кьяра — два больших крыла, делающих чашку утреннего кофе не таким горьким.       Об Алёне Арсений в последнее время думает часто. Она даже во снах стала ему сниться. Это была особенная любовь: не такая яркая и глубокая, как с Антоном, но не менее теплая. В ее объятиях он чувствовал себя маленьким трусливым кроликом с дергающимся розовым носиком. А теперь... Теперь он чувствует себя самым обычным человеком. Человеком, у которого есть разные эмоции, разный опыт и разные потребности. С Шастом он не чувствует себя слабым, хотя и зарывается носом в его футболку в слезах. Наверное, это и является выигрышем: Антону Арсений может рассказать все, нисколечко не фильтруя информацию, как это было с Алёной.       Из размышлений нескромно выдернули громкие голоса, зазвучавшие за дверью. Кто-то явно рвался зайти, а кто-то все пытался его остановить и образумить:       — Дай пройти!       — Не дам! Ну-ка оставь вот это все "чудо" на посту, тогда пропущу.       Арсений улыбнулся, четко слыша два знакомых голоса.       — Ниче я не собираюсь оставлять! Я ему это принес!       — Тебе же ясно сказали, что у него диета, а то, что ты принес — в нее не входит.       — Да что в ней плохого?! Обычная еда! Пусти!       — Не пущу! Доставай!       — В пизду идите все! Он голодный у вас! Сами жрите свою гречку несоленую!       — Да кто тебе сказал, что он голодный? Никто не голодный, а Арсений твой голодный, так выходит?       — Да, так! Он голодный! Пустите!       — Ну-ка стой!       — Нахуй идите!       И только дверная ручка опустилась вниз, как Попов еще даже не видя кто к нему пришел, был уверен в том, что это он. Только он может так бесповорно отстаивать свои идеи. Потому Арсений усмехнулся, про себя говоря лишь одно:

"Мой Тоша пришел..."

╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸╸

      Шок и отрицание — это первое, что почувствовал мужчина, усаживаясь на больничной койке. В дверях стояло два человека: второй — это нахмуренный Димка, а первый — это... Антон? Белые стриженные волосы казались особенно белыми на фоне этих безумно красивых блестящих адреналином изумрудов. В одной руке у парня в черном худе висел целлофановый пакет с какими-то контейнерами и термосом, а во второй — увесистая спортивная сумка. Зажимая в подмышке букет алых роз, юноша волнительно смотрел вглубь палаты, пока его за локоть держал строгий врач-Позов.       — Дим... — все еще ошарашенным голосом произнес брюнет, сглатывая слюну в попытке не выдать ничего лишнего.       — Арс, он еду из дома притащил! Ну нельзя тебе, и ты это знаешь!       — Знаю, — четко отрезал голубоглазый. — Мы разберемся. Диета, значит диета. Нарушать я ничего не буду.       — Смотрите у меня! Пизды обоим дам! — пригрозил врач, наконец отпуская парня.       Дима резко развернулся на пятках и вышел из палаты, раздраженно захлопывая за собой дверь.       Теперь они остались одни. Оба смотрят друг на друга, не зная, с чего и начать. Холодный, но такой теплый взгляд океанов прошелся по юноше еще раз, и уголки губ лишь слегка дернулись, выдавая подобие улыбки. А вот изумруды смотрели на мужчину иначе: в них бушевала радость от долгожданной встречи и... боязнь, что отругают?       — Арс, я тут приготовил тебе еды домашней, — парень кинулся к больничной тумбе, ставя спортивную сумку на пол, тут же принимаясь доставать контейнеры из пакета. — Тут макарошки, обжаренные с яйцом. Тут твой любимый суп с вермишелью и томатной пастой. Тут чай. А тут...       — Антош, — брюнет легонько коснулся юной руки, заставляя остановиться и посмотреть в глаза. — Зачем?       — Ну... — растерянно промычали. — Я хотел тебя накормить. Ты и так бледный а на такой еде и вовсе кони дви...       — Нет, Тош, — перебил старший, вставая с постели в полный рост, чтобы подойти так близко, насколько это возможно. — Зачем ты изменил свою прическу?       Арсений смотрел так... нежно. Его глаза бегали по этому блонду, по этим стриженым волосам... Все бы радовало, ведь, менять что-то в жизни — это же хорошо? Вот только изумруды моментально сделались грустными, и эту грусть Попов уловить успел.       — Захотел чего-то нового. А что, плохо? Не идет? — блондин тут же поднял нос, гордо смотря на того, кто лишь в очередной раз нашел еще одно подтверждение в своей догадке.       — Нет, это... это совсем не плохо, — отрешенно произнес брюнет, проводя рукой по теплому контейнеру с едой, приготовленной с любовью. — Знаешь, что плохо, Тош? — вновь поднял голубоглазый свой взгляд.       — Что?       — В мире есть такая теория: "Когда человек хочет что-то в себе изменить, то в первую очередь страдают его волосы". Но, это — лишь теория. То, что я вижу в данную секунду перед собой — это подтверждение этой теории. Наглядное подтверждение.       Глаза зеленоглазого тут же потеряли всякую уверенность во всем, что он тут до этого пытался показать. Парень поник, опуская нос в пол. То, что сказал Арсений — отозвалось в его сердце не на шутку сильно. Это даже немного напугало: неужели этот человек настолько сильно умеет считывать других?       — Что с тобой происходит, Тош? — этот вопрос был задан далеко не просто так. С Антоном действительно что-то происходит, вот только что именно, и есть ли в этом вина самого Попова — не известно.       Мужчина немного подождал, но решимости в глазах парня так и не увидел. Усевшись на свою кровать, Арс похлопал рукой по свободному месту, приглашая юнца сесть рядом.       — Но я в уличных штан...       — Садись, — твердым голосом произнес брюнет.       Антону ничего не осталось, кроме как оставить пакет в покое, пошатнуться и сесть туда, куда сказали. Его плечо обвила нежная рука, вынуждающая расслабиться и улечься на колени головой. Так Шаст и сделал, положив букет на рядом стоящий стул.       Попов ласковым взглядом смотрел на него сверху. Его теплая улыбка, в которой все еще бушевала тревога за психологическое состояние младшего, была немного натянутой, но очень необходимой. Пальцы слегка прикоснулись к белым волосам и тут же одернулись, будто это не волосы, а иголки. Вторая попытка дотронуться до того, что является лишь следствием чего-то тяжелого, отчего и произошли такие перемены, оказалась успешной: пальцы прошлись по коротким волосам, ощупывая то, что осталось.       — Я устал видеть в зеркале прошлого Антона, — неожиданно заговорил младший. — Я изменился, стал абсолютно другим человеком. Но, каждый раз видя эти кудряшки, я вспоминаю свои школьные годы и те дни, когда я каждый день смотрел в твоей квартире на свое отражение, считая себя живым трупом. Теперь это все позади, теперь мне хорошо рядом с тобой, теперь я хочу быть новым Антоном. Ты полюбишь нового Антона?       — Нового? — удивился Арсений. — Тош, ты все тот же Антон, только ты уже через многое прошел. Плохое или хорошее, но именно благодаря этому ты стал таким, каким являешься сейчас. Пошла бы судьба немного по-другому, то не было бы ничего этого. Для меня ты все тот же Антон. Мой. Любимый. Антон.       — Значит, я тебе все равно буду нравиться? Даже с блондом и короткой стрижкой?       — Я люблю в тебе все. А твои новые волосы — это что-то по-сутенерски бомбезное.       — По-сутенерски?       — Ну да. Как я понял, с сутенерами этого города что-то происходит: все резко решили меняться. Серега, вот, тоже решил обновиться — подстригся. Теперь ты.       — Ахах, ну да, это заразно немного. Смотри, еще заражу тебя, — хихикнул парнишка, балдея от руки, копающейся в его волосах.       — А вот этого не надо, я отрастить немного хочу. Хватит мне пацаном бегать, — мужчина на секунду задумался. — И где ты исполнил сегодняшнюю задумку?       — Ты про волосы?       — Да-да, я все еще про них.       — А мне Матвиеныч телефончик своего барбера дал.       — Я так и понял. Чувствуется рука одного и того же мастера, — искренне усмехнулся Попов.       Шаст улыбнулся, после чего молча продолжил смотреть в потолок. Попов тоже молчал. Его взгляд скользнул по парню, цепляясь за перебинтованный палец.       — Как твоя рана?       — Какая?       — На руке, — уточнил Арсений, осторожно берясь за запястье младшего.       — Да нормально, правда, со вчерашнего дня я так и не отклеивал пластырь.       Мужчина поднес руку младшего к себе поближе, про себя замечая насколько небрежно все это дело залеплено. Антон явно не умелец в подобных вещах. Это киллеру не привыкать что-то заклеивать на своем теле, особенно в первые годы работы при неосторожных убийствах частенько приходилось играть в доктора у себя дома после чуть ли не каждого заказа.       — Ой! — Шаст резко сел, о чем-то вспомнив. — Я тут тебе букет купил, надо бы его в воду поставить. Как думаешь, тут ваза найдется? — парень дотянулся до цветов, беря их в руки.       Только сейчас Арсений понял, что до этого момента ему никто никогда не дарил цветов. Почему-то в обществе не особо принято делать мужчинам такого рода подарки и сюрпризы. В лучшем случае могут подарить гвоздики, и то на девятое мая, и то, если ты ветеран.       Попову бережно передали розы в руки, и какое-то внутреннее желание толкнуло его наклониться над цветами, чтобы вдохнуть аромат этих алых бутонов. От удовольствия голубые глаза на несколько мгновений прикрылись, пытаясь уловить тончайшие нотки во всей красе.       — Их здесь двадцать девять штук. Оказывается, количество цветов в букете тоже что-то значит. Три розы выражают сильную и страстную любовь, пять — пожелание удачи, благополучия и счастья, семь — тайную любовь, девять — знак восхищения, и так далее.       — А что же означают двадцать девять роз? — с интересом в глазах спросил брюнет, смотря на блондина.       — Они символизируют вечную любовь. Мою вечную любовь к тебе.       Что может заменить такой момент? А должно ли что-то его заменять? Заменять эти взгляды, эти руки, прижимающие к себе как можно ближе, эти губы, впивающиеся друг в друга так страстно и чувственно. Арсений четко понял, что лучшее дня него лекарство — это Антон, лежащий на его груди, это драгоценные прикосновения и те самые мурашки, которые, кажется, никогда не перестанут бегать по спине.       — Так что по поводу цветов? — прервав тишину, спросил юнец, расслабленно слушая сердцебиение лежащего брюнета.       Тонкие пальцы блондина нежно поглаживали любимое тело, спрятанное под футболкой. Глаза волей-неволей останавливались на синячках от уколов, оставленных в локтевых ямочках. Еще минуту назад парень выцеловывал все эти вынужденные больничные "раны", но позволили ему это делать не долго. Азарт действительно мог перетечь во что-то явно не подходящее для не домашней атмосферы, а потому Арсений вовремя его остановил, укладывая к себе на грудь.       — Позвоню Димке, у него должна быть ваза.       — Он такой злой был, когда меня с едой увидел. Надо же было так совпасть, чтобы мы с ним одновременно на лестнице столкнулись.       — Он не злой, просто он — врач, — проговорил спокойный голос. — Ему положено следить за всем, что в меня входит. Тем более мы с ним дружим.       — Так и что теперь со всем этим делать? Домой нести?       — Ничего домой нести не надо. Сейчас при мне все это и съешь.       — Что? — парень отлип от груди со скоростью пули.       — Надо кушать, Антон.       — Я знаю, я дома поем.       — Нет, ты поешь сейчас. При мне.       — Я не голоден, честно.       Приподнявшись в постели, мужчина подсунул подушку себе под спину. Заставлять кого-то есть насильно — такая себе затея. Было дело, когда он силой разжимал этому пареньку рот, засовывая еду сквозь стиснутые зубы. Тогда это казалось вполне нормальным, тогда он ничего не чувствовал к Антону и не был заинтересован в его состоянии. Цель присутствовала лишь одна: сделать так, чтобы он не умер с голоду, а остальное — неважно. И мало в то время Попова волновал тот факт, что парнишка лишь сильнее не хотел питаться после таких приемов пищи. Да, Шаст ел, но это было скорее от страха, чем от желания.       — Хорошо. Не хочешь есть — не ешь. Я попрошу Диму помочь в еще одном деле: пусть найдет хорошего психотерапевта. Если честно, я думал, что мы от этого успешно избавились, но, как видишь — нет. Любой стресс ведет тебя к потере аппетита и это не есть хорошо.       — Нет! — воскликнул Шаст. — Со мной все нормально!       — Нормально? Тогда поешь.       — Арс!       — Что, Тош?       — Я не псих!       — А кто тебе сказал, что ты — псих? Разве к психотерапевтам только психи обращаются?       — Не знаю, — обиженно промычали.       Попов спустил ноги на пол и уперся локтями в колени, сплетая пальцы рук в замок. Его задумчивый взгляд четко говорил о тяжелых мыслях, а так же о полном незнании, как действовать в такой ситуации.       — Вот ты меня позавчера так сильно уговаривал обратиться за квалифицированной помощью, я ведь тогда сразу согласился. А знаешь почему? Потому что люблю. Тебя люблю. Люблю и не хочу делать тебя несчастным. Теперь пришла твоя очередь решать вопрос, повисший в воздухе. Это пока что ты видимых изменений особо не видишь, но скоро сил станет в разы меньше, появится навязчивая тошнота, головокружение, бледность и что еще страшнее — истощенность. Забыл, как себя чувствовал? Не боишься вернуться в это состояние? Я в тебя тогда еду впихивал, а ты даже сопротивляться нормально не мог, потому что сил не было. Не проще ли закрыть эту тему раз и навсегда?       Шаст мгновенно потускнел. На счет психотерапии у всех свой счет, так вот Антон почему-то полностью убежден в том, что не сможет на такое пойти. Не любит он, когда в душу незнакомые люди лезут. А ведь этот врач по любому туда полезет, так ведь? Вывернет внутренний мир наизнанку, ткнет пальцем на проблемы, попытается помочь. Только кажется, что внутренних сил у него на такое мероприятие не хватит, ведь, чтобы выныривать из воды, в которой ты тонешь, тебе они просто необходимы. Тем более все этому психотерапевту не расскажешь: придется утаить достаточно тяжелый промежуток времени, связанный с похищением, продажами, смертями и физическими истязаниями. Вот только это уже будет не полноценная картина, возможно скроется сама суть проблемы.       Антон и сам понимает, что все его проблемы лишь время от времени откладываются в ящик, напрасно теша себя мыслью, что все хорошо, и что все прошло. На самом же деле ничего не прошло. Не может все это пройти бесследно. Важно понимать, что у всего есть последствия, и от некоторых последствий даже самая сильная любовь не спасет.       — Хорошо, — на выдохе произнес парень. — Если я соглашусь, ты уверен, что сможешь найти такого специалиста, которому я смогу рассказать все без фильтрации? — блондин прищурился, высматривая реакцию в лице старшего.       — Уверен. Расскажешь специалисту все так, как есть, как было и как ты видишь то, что будет. Только мне важно получить твое искреннее согласие, чтобы потом не получилось такого, что я буду уверен в твоей работе над этим вопросом, а ты все время отходил мимо нужного кабинета.       — Я хочу снова почувствовать настоящее желание к еде, хочу почувствовать ее вкус и запах, которые постепенно становятся для меня ничего незначащими. Поэтому согласен.

***

"Он тебе не нужен..." "Что в нем такого?.." "Он тебя оттолкнул!" "Забудь о нем!" "Почему я все еще думаю о нем?.." "Почему надеюсь на мимолетную встречу?.." "Почему ищу его глазами среди толп незнакомых мне людей, посещающих этот клуб?.."       В большом зале, наполненном гостями и постоянными посетителями, Олеся сидела в углу барной стойки, молясь увидеть его. Так хочется, чтобы Антон просто заглянул сюда еще раз, так хочется, чтобы он, надев маску, сидел и рассуждал с ней о грядущих изменениях и идеях. Ей хочется наслаждаться его голосом, который был четко слышен невзирая на громкую музыку, ей хочется видеть его глаза, смотрящие на мир с определенным фильтром доброты.       Но сколько бы девушка не ждала его, он так и не появился... Ни в шесть часов вечера, ни в семь, ни в восемь, ни даже в девять. Где-то головой она понимает, что парень сюда больше никогда не придет, вот только сердце и душа молят Бога о совсем другом. "Надежда умирает последней", — этим все и обосновывается.       Пока Олеся была полностью погружена в себя, она даже не заметила как к ней кто-то подошел. Нежная рука коснулась плеча и заставила вздрогнуть от неожиданности. Это была Оксана. Странно, но она не предупредила, что заедет. Просто так она тут обычно не появляется, так что от этого тревожность в Олесе успела вырасти за считанные микросекунды.       — Привет, — Окси улыбнулась, снисходительно оглядывая испуганное лицо любимой. Она тут же запрыгнула на соседний стул, элегантно стаскивая с плеч джинсовую курточку, под которой красовалась черная однотонная футболка.       — Привет, — сдавленно прозвучало в ответ, и Олеся вновь перенесла свой взгляд на толпы людей, боясь, что за несколько секунд могла упустить человека, которого действительно ждет.       — Все надеешься? — без капли усмешки спросила девушка.       — Всегда буду надеяться, — твердо произнесла брюнетка, даже не смотря в сторону рядом сидящей красотки, к которой раньше испытывала весь спектр чувств.       — Уже девять, не думаю, что Антон решит заявиться сюда после этого времени.       — И на что ты намекаешь?       — Я не намекаю, а предлагаю. Предлагаю встать и пойти со мной.       Олеся резво перевела весь фокус вновь на Оксану, немного нахмуриваясь. В ее глазах все залилось туманом, ужасным туманом, в котором она уже сама затерялась. Это пелена безответной любви, из-за которой ты сам не знаешь точно, чего хочешь. Желание встретиться с небезразличным тебе человеком сидит в груди капризом, но, получив желаемое, ты уже не знаешь, как дальше быть.       — А если я не пойду? — по-кошачьи склонив голову, поинтересовалась девушка.       — Значит и я никуда не пойду, останусь сидеть здесь с тобой.       — Зачем ты пришла? — немного помолчав, спросила Олеся.       — Ты пойми меня правильно: редко когда любовь искрится из двоих всю жизнь. Специфика наших отношений заставила тебя в какой-то момент погаснуть и в этом отчасти есть и моя вина. Как я понимаю, свободные отношения перестали быть для тебя нормой. Вчера, после ухода от тебя, долго думала о том, что я могу с этим сделать. С одной стороны, стоит расставание, которого мне не хочется, а с другой — попытка построить такие отношения, которые хочешь ты. У меня есть всего один вопрос: готова ли ты побороться со мной за наше будущее?       Олеся молча прошлась взглядом по глазам, которые когда-то любила, плавно скользнула к шее, которую раньше целовала, затем по талии, которая в свое время сводила с ума. Она посмотрела на эти хрупкие ладони, которые раньше приносили столько любви и тепла. Но, во всем этом есть ключевое слово: "Раньше".       В голове почему-то пронеслись строчки песни:

А раньше даже солнце светило ярче И люди любили как-то иначе А мы без денег были богаты И часов не замечали, и плевали на даты...

      Действительно, раньше солнце было намного ярче, когда на него смотрели влюбленные глаза. В деньгах тогда хоть и была особенно сильная нужда, но Олеся и без них была по-настоящему счастлива. Неслись секунды, минуты, часы, дни... Рушились планы и обязанности... Но ничего из этого не было таким важным, как любовь. Настоящая, искренняя, теплая. Она была, но она прошла. Утянула за собой все то, что так трепетно сохранялось. Олеся разлюбила Оксану еще давно, но приняла это только недавно, полюбив другого человека. Занятого человека.       Плавно спустившись со стула, брюнетка без слов двинулась к двери. Ей было все равно, что таким жестом она теряет не только возможность быть с кем-то, точно так же ей было абсолютно наплевать на то, что больше ее жизнь никогда не будет связана с ночным клубом, который ей полноценно никогда не принадлежал.       Если полюбить того, кого никогда не любил — это еще худо-бедно, но возможно, то полюбить того, к кому когда-то угас — такой возможности точно не дает.

***

      Быстрыми, мягкими, но невероятно четкими движениями Антон наносит тонкие линии карандашом на листке бумаги, которые с каждой секундой все больше складываются в контур, а потом и в отдельные части. Из мелких деталей сначала выходит что-то непонятное, походящее на обычный овал, нарисованный ребенком в пять лет, а затем начинает вырисовываться не просто какой-то человек, а самый лучший.       Чувственные блестящие глаза, цвет которых простой карандаш ну никак не может передать, зато он с легкостью может на него намекнуть, стоит лишь правильно подобрать оттенки серого. Аккуратный нос добавляет определенный стан портрету, хотя, в случае с Волан-де-Мортом такая система не работает, но это только с ним. Брови у Арсения достаточно широкие, что безумно нравится Шасту. А губы... они божественны. Они и не тонкие, и не пухлые. Они очень аккуратные и нежные. Эту нежность и надо показать.       Антон любит писать портреты. Именно в такие моменты ты тщательно можешь рассмотреть человека, увидеть то, что в сумме заставляет тебя каждый день пускать мурашки при одном лишь взгляде на того, к кому ты неровно дышишь. Каждая складочка, каждая ямочка, родинка, щетинка... Все это вынуждает забыть, что в легкие время от времени все же надо впускать воздух.       А Арсений безумно счастлив быть натурщиком. Сидишь себе, наблюдаешь за творцом и забываешь, что время имеет счет. Особенно приятно наблюдать именно за Антоном, высовывающим язык от старания. Невозможно приятно видеть его напряженное лицо, нахмуренные брови и глаза, периодически отрывающиеся от работы, чтобы вновь запомнить определенные черты, а затем благополучно перенести их на бумагу.       Разве мог он представить, что какой-то случайно попавшийся под руку пацан имеет такой творческий потенциал? Разве мог он подумать, что порой где-то небрежный и неуклюжий человек, может так внимательно, аккуратно и скурпулезно владеть простым карандашом? Самое удивительное, что таким рисункам действительно нет необходимости быть расписанными краской. Хватает обычного карандаша и руки мастера, который передаст все оттенками, линиями и переходами.       Рисование — достаточно длительный процесс. Надо быть готовым к тому, что тебе придется долго сидеть в неподвижной позе, но, главное — занять удобное положение, что, в принципе, не сложно.       Несмотря на капельницу, подключенную к периферическому катетеру, брюнет позировал достойно. Правда, всего час назад он изо всех сил старался не показать своего страха при виде длиннющей катетерной иглы, параллельно пытаясь успокоить Антона, который, кажется, волновался намного больше него. Вообще, катетер — вещь хорошая, и при должном уходе поможет максимально сохранить руки от большого количества проколов. В больницах их стараются экономить, а потому ставят только в крайних случаях. Тут как раз на помощь пришел Поз и его блат в стенах этого здания. Жалобы Шаста на то, что Попова тут уже "всего искололи", заставили врача подняться на отделение и дать всем пизды за позднее зажигание. Действительно, подобное можно было сделать раньше, если бы кто-то (медсестры) разули глаза и потратили бы бюджет больницы на такой мизер, и если бы кто-то (Арсений) не молчал бы в тряпочку, пытаясь лишний раз не качать здесь свои права.       Двадцать девять алых роз благополучно расслабились в прохладной воде. Ваза, взятая у Димки в эксплуатацию, тоже значительно подсобила. Брюнет и тут долго упирался, уверяя, что ему хватит и своей собственной обычной бутылки, у которой он бы отрезал горлышко под цветы, но друг его все же убедил принять такой скромный жест от него.       За окном уже давно стемнело, стрелка настенных часов подкрадывалась к одиннадцати, а парнишка все рисовал. Конечно, все посетители уже давно покинули стены этого заведения, но всегда есть исключения. Особенно эти исключения хорошо работают, когда в месте твоего пребывания есть твой очень хороший друг. Позов сам заинтересован в том, чтобы Шаст посидел тут подольше: так Арсений не умрет со скуки, да и у парня будет меньше времени, чтобы в очередной раз отхерачить себе кусок мяса с пальца. Кстати да, палец Антону тоже обработали и тоже по просьбе Димы. Блондин тогда долго противился, но все же поддался рукам медсестры, которая уверила его, что это — не больно.       — Тош, — прервав тишину, осторожно позвал Арс.       — М? — не отвлекаясь от процесса рисования волосков на голове своеобразной "заготовки", отреагировал Шаст.       — Мне кажется, что пора заканчивать. На улице уже давно стемнело, время достаточно небезопасное начинается, я волноваться буду.       — Я не хочу домой.       — Почему?       — Не могу засыпать без тебя: долго ворочаюсь, постоянно вздрагиваю. Тоскливо там без тебя.       — А если мы к хитрости попробуем прибегнуть?       — Это к какой же? — заинтересованно спросил юнец.       — Благо сейчас двадцать первый век. Созвонимся по видео и будем спать вместе, почти рядом. Пойдет такой компромисс?       — Вполне, — усмехнулся младший.       — Но сначала ты поешь. Здесь. Передо мной.       — Ну, А-а-арс... — протянул парень, закатывая глаза.       Строгий и бесповоротный взгляд заставил притормозить на сегодня в увлекательном процессе творчества, встать и направиться к холодильнику. Взяв оттуда контейнер с самым более-менее желаемым — макаронами с яйцом, Антон поставил его в микроволновку.       На удивление чай в термосе еще не остыл, хотя и был заварен в обед. А если учитывать тот факт, что этому термосу уже хуеву тучу лет, так это вообще чудо.       Плюхнувшись за стол, предварительно поставив перед собой свой поздний ужин, Шаст открыл контейнер и с недоверием посмотрел на то, что когда-то охотно в него влетало. Теперь же только отвращение и навязчивое чувство тошноты, как при укачивании на заднем кресле автомобиля.       Поморщившись, зеленоглазый взялся за вилку и наштыкнул несколько макаронин вместе яйцом. Рот не хотел открываться, пришлось сглотнуть вязкую слюну и быстро засунуть еду сквозь зубы, тут же запивая ее как лекарство.       Наблюдать за таким достаточно тревожно, но тем не менее Арсений это делал. Отвлекать разговорами парня не особо хотелось, поэтому он просто смотрел и молчал. Молчал и молился, чтобы хотя бы половина этого небольшого контейнера вошла в пацаненка.

***

      Еще в прихожей Антон принялся набирать контакт под названием: "Арсюша". В кадре появился уже растрепанный, но пока еще не сонный человек.       — Не разбудил?       — А я и не засыпал. Мы же договорились созвониться. Я ждал.

"Я ждал..."

      Такая короткая, но такая нужная любому человеку фраза. Жизнь наполнена большим разнообразием индивидуальных вещей, ну в конце концов все сводится к тому, что по-настоящему счастлив ты лишь тогда, когда тебя кто-то ждет...       Быстро вымав руки и раздевшись, парень запрыгнул в холодную постель, включая неоновую ленту под потолком. Красивый фиолетовый цвет помог окончательно поверить в то, что все хорошо.       — А ты сумку открывал? — вспомнив о важном, поинтересовался блондин.       — Сумку? С вещами которая?       — Да.       — Слушай, забыл...       — Открой.       — Может, завтра? Поздно уже.       — Самое время.       Тяжело вздохнув, но доверившись словам Антохи, Арсений полез под кровать за сумкой. Телефон оперли об какую-то стеклянную бутылку, стоящую на прикроватной тумбе, и принялись расстегивать молнию.       В полумрачной больничной палате было сложно заметить все эмоции, но удивление парень уловить сумел. Глаза старшего блеснули, и голос с содроганием произнес:       — Т-ты... зачем, Тош? — достав ночник, мужчина покрутил его в руках, тут же чувствуя, как они наполняются любящим теплом.       — Я посчитал, что так тебе будет спокойнее, ведь, этот шар не только частичка нашего дома, но и частичка меня.       Казалось, что Попов немного прослезился, но полной уверенности в этом не было, возможно, свет фонаря заставил так подумать. Ночник благополучно разместили на прикроватной тумбе, предварительно щелкнув кнопочку включения. Теперь стало намного уютнее, причем, как и Антону, так и Арсению. Младший аналогично опер на что-то свой телефон, и каждый мог видеть друг друга так, будто они прямо сейчас лежат рядом.       Вскоре Попов услышал тихое сопение по ту сторону экрана, но отключать звонок не стал. Прикрыв глаза, он решил, что тоже хочет заснуть с Антоном на связи, а умное приложение самостоятельно сбросит звонок через несколько часов.